Политический режим в современной России рассматривается с помощью трех базовых концептов господства, конфигурации форм власти и эффективности власти

Разумеется, в статье вряд ли возможно рассмотреть все основные сферы российской политики, обозначаемые весьма вариативным «вокабуляром власти», тем более, что для предметного анализа нужны соответствующие эмпирические данные. Поэтому я ограничиваюсь лишь некоторыми значимыми направлениями анализа власти, которые базируются на трех концептуальных блоках: (1) господстве, (2) конфигурации форм власти (под ней понимается соотношение силы, принуждения, манипуляции, авторитета и других разновидностей, форм и характеристик власти) и (3) эффективности осуществления власти. Выбор данных концептов акцентирует внимание на ключевых вопросах в исследовании российской власти: кто правит (господствует), каким образом и насколько эффективно.

Господство одних групп над другими обеспечивается различными факторами, определяющими специфику его форм и проявлений. Оно может быть основано на силе, численности, военном и техническом превосходстве, сословных привилегиях, религиозных нормах и традициях, экономическом могуществе, культурной идентичности, знании и т.д. Во всех случаях господства привилегированное положение господствующей группы (например, обладание монополией на определенные товары и услуги) позволяет ей контролировать опции, открытые для других групп и тем самым оказывать влияние на их мотивационную структуру, вынуждая принимать определенные (неравные) паттерны обмена и/или (несправедливый) социальный порядок. Господство также проявляется в способности социальных субъектов включать (или исключать) других субъектов в какие-то значимые социальные круги (группы), определяя их идентичность и жизненные перспективы.³

Применительно к западной демократии концепция господства обычно используется для объяснения доминирующего положения в обществе крупного (корпоративного) бизнеса (капиталистического класса). Например, У. Домхофф утверждает, что «владельцы и топ-менеджеры крупнейших корпораций являются доминирующими властными фигурами в Соединенных Штатах. Их корпорации, банки, агробизнес представляют собой корпоративное сообщество, которое доминирует над федеральным правительством в Вашингтоне. Их недвижимость, сооружения и компании по использованию земли формируют коалиции роста, господствующие на местном уровне. Несмотря на наличие соперничества внутри корпоративного сообщества и в коалициях роста, связанного с борьбой за прибыль и выгодное инвестирование, а также периодически возникающие трения между национальными корпорациями и местными коалициями роста они едины в тех ситуациях, где решение проблем определяет общий уровень их благосостояния или имеет место вызов со стороны рабочего класса, либералов, защитников окружающей среды и территорий.⁴ Аналогичной точки зрения придерживается Дж. Скотт в отношении структуры власти в Великобритании, где, по его мнению, правит «капиталистический класс», чье «экономическое господство поддерживается государством, а члены капиталистического класса диспропорционально представлены во властвующей элите, контролирующей государственный аппарат».⁵ Государственной бюрократии (политической элите) в этих концепциях отводится хотя и крайне важная, но все же вторичная (ведомая) роль, ограниченная приоритетами крупного бизнеса.⁶

Иное объяснение системы господства и его субъектов использовалось в отношении коммунистического политического режима, длительное время существовавшего в СССР. При всех различия в интерпретации и аргументации,⁷ советологи практически единодушно утверждали, что в советском обществе господствовала партийно-государственная бюрократия, которая не только монополизировала процесс принятия политических решений и выработку идеологических приоритетов, но и фактически была «совокупным капиталистом», распоряжаясь объектами государственной собственности.

Кто доминирует в современной России – крупный бизнес (капиталистический класс) или административный класс (бюрократия)? Сегодняшняя структура политической власти и господства в России, казалось бы, более соответствует традиционным объяснениям господства в западных (капиталистических) странах, поскольку крушение коммунизма и переход к рынку привели к становлению общественной системы, воспроизводящей капиталистические паттерны господства. Относительно второй половины 90-х гг. ХХ века данное объяснение представляется довольно убедительным, что косвенно подтверждается распространением утверждений об установлении в России в этот период авторитарно-олигархического режима, в котором слабая политическая власть оказалась зависимой от представителей крупного бизнеса. Однако в настоящее время данное объяснение стало менее популярным, что отразило определенные изменения, ассоциирующиеся с деятельностью В.В. Путина.

Большинство исследователей называют современный политический режим в России авторитарно-бюрократическим, акцентируя внимание на том, что именно бюрократия стала ведущей силой в определении ключевых аспектов российской политики и выработки базовых принципов функционирования социальной системы. Так, А.И. Соловьев считает, что в современной России режим «управляемой демократии» трансформируется в «административный режим»; это сопровождается созданием «структурных предпосылок для складывания неономенклатуры, то есть целостного, закрытого от общественности слоя, контролирующего все рычаги власти и управления».⁸ М.Н. Афанасьев определяет господствующий слой в России как «постноменклатурный патронат», в котором при Путине изменилось соотношение сил в пользу личной власти Президента и центральной бюрократии.⁹ Л.И. Никовская и В.Н. Якимец пишут о «бюрократической стабилизации», которая характеризуется тем, что в отсутствии консолидированного гражданского общества бюрократические структуры «из инструмента управления превращаются в управляющую силу»,¹⁰ а В. Граждан размышляет о том, возможна ли в России антибюрократическая революция.¹¹

Попробуем систематизировать аргументы в пользу тезиса о (преимущественно) бюрократическом характере господства в российском обществе. Начнем с того, что для целого ряда аналитиков оно является естественным (аксиоматичным) в силу некоей предрасположенности России к доминированию властно-политических (административных, бюрократических, государственнических) факторов, определяющих все остальные аспекты общественной системы, место и роль социальных групп, в том числе и ресурсы влияния экономических акторов;¹² Россия всегда была «политическим» обществом в отличие от «экономического» общества европейского типа.¹³ По их мнению, несмотря на периодические смены элит, в России сохранялся данный тип господства, и в своих основных чертах он естественным образом продолжает воспроизводиться в современной российской практике.

Однако мне представляется более продуктивным вывести за скобки рассуждения о предопределенности данного типа общественного устройства и рассмотреть конкретные факторы (основания) господства и его проявления в различных сферах общественной жизни: 1) кто занимает стратегические властные позиции, 2) получает наибольшие выгоды, 3) успешно инициирует, корректирует или блокирует ключевые политические решения, 4) определяет «повестку дня», 5) оказывает наибольшее влияние на общественное мнение, 6) успешно мобилизует политические ресурсы и 7) обладает «властной репутацией»?¹⁴

На мой взгляд, наиболее существенным стратегическим фактором, обусловливающим доминирующее положение административно-бюрократического класса в России является расширение сферы государственного (бюрократического) контроля в осуществлении экономической и социальной регуляции. Независимо от того, как оценивается «строительство вертикали власти в России» – как механизм укрепления дееспособности государства или средство сохранения власти в руках господствующих групп – объективно данная политика реализует стратегические цели бюрократии, которая становится основной силой, цементирующей общество и определяющей направление его развития. Попытки поставить под контроль те зоны, которые при предшествующем (ельцинском) режиме были относительно свободными (СМИ, политические и гражданские организации, региональные и муниципальные структуры), усиление контролирующей роли государства в экономической сфере (увеличение числа крупных компаний, в которых государство владеет контрольным пакетом, растущая практика использования разнообразных способов вмешательства в дела бизнеса, например, с целью сделать его «социально ответственным») и формировании общественного сознания неизбежно ведут к «расширенному воспроизводству» бюрократии, несмотря на непрекращающиеся попытки (или имитации попыток) сокращения государственного аппарата.

Поддержанию доминирующего положения бюрократии в современном российском обществе способствует упрочившаяся практика «управляемой демократии». Для правящей элиты, более всего заинтересованной в стабильности выгоднее не уничтожение демократических институтов, а их адаптация к собственным интересам. Наличие формальных демократических институтов создает (наряду с закулисными площадками) важный механизм упорядоченного торга и согласования интересов различных групп правящего класса, оставляющий возможность апелляции к институционализированным правилам игры и формализованным процедурам; демократические институты способствуют легитимации режима и служат дополнительным каналом рекрутирования кадров и вертикальной мобильности.¹⁵

Важнейшим фактором бюрократического господства является слабость правовых начал в российском обществе. Вследствие этого бюрократия имеет большой диапазон действий по своему усмотрению, обладает возможностью менять (формальные и неформальные) правила игры, в то время как общество ограничено в возможностях контроля за принятием и исполнением государственных решений. Преобладание неформальных практик и избирательное применение закона (об этом речь пойдет в следующей части статьи) позволяют бюрократии использовать государственные полномочия для достижения своих корпоративных интересов и подчинения (в качестве реального субъекта власти, а не формального транслятора нормы закона) других общественных групп, в том числе высоко-ресурсных (бизнес).

Неэффективность права напрямую связана с сохранением очень высокого уровня коррупции в государственном аппарате.¹⁶ Он свидетельствует (кроме всего прочего) о высокой зависимости общества от лиц, наделенных государственными полномочиями. Кроме того, данный процесс указывает на наличии серьезных барьеров на пути «нормального» (в соответствии с законом) решения экономических, коммерческих, профессиональных, организационных и других вопросов, в которых заинтересовано большинство простых граждан.

Высокий уровень коррупции выступает и в качестве базового показателя перераспределения общественных благ в пользу административного класса. Другими показателями привилегированного положения бюрократии в системе распределения являются устойчивый рост доходов государственных служащих, значительно опережающий рост доходов других «бюджетных» слоев населения, иной по сравнению с основной массой населения уровень пенсионного обеспечения, сохраняющиеся социальные льготы и др.¹⁷

Однако главным свидетельством доминирующей роли бюрократии в распределении экономических благ является бюрократическое происхождение значительной части современного российского бизнеса; многие государственные служащие являются бизнесменами и естественным образом используют формально-властные полномочия для успешного продвижения своих бизнес-интересов («административное предпринимательство»); для них данная функция является определяющей в их повседневной мотивации при осуществлении своих государственных функций (об этом речь пойдет далее). В совокупности все эти факторы позволяют говорить о «распределительном господстве» (Э. Гидденс) административно-политического класса в российском обществе.

Существенным фактором усиления господства бюрократии является нарастающее после 2000 года распространение идеологии, в которой превозносятся ценности государства, державы, стабильности, порядка, управляемости, традиционного уклада, самобытности. Соответственно, ценности демократии, свободы, модернизации и вхождения в мировое сообщество занимают периферийное место в общественном сознании и системе ценностей политического класса.

Данный идеологический поворот в российском обществе был обусловлен различными причинами, но не последнюю роль здесь сыграли прагматические ориентации правящего класса. Если доминирующей идеологией начала и середины 90-х гг. был экономический либерализм, ориентированный на минимизацию регулирующих функций государства и выполнявший при этом роль идеологического прикрытия завоевания собственности, то к началу 2000-х гг. наметился «консервативный сдвиг», что вполне отвечало потребностям доминирующих акторов в поддержании статус-кво.¹⁸ Таким образом, российский правящий административный класс осуществляет культивацию ценностей, способствующих воспроизводству условий своего господства.

Наконец, решающим фактором, определившим доминирующее положение государственной бюрократии в современной российской политике стало существенное снижение политического влияния крупного бизнеса, связанное как с последствиями дефолта, так и, прежде всего, с целенаправленными действиями новой политической элиты по ограничению политического пространства и вытеснению из него автономных высоко-ресурсных акторов. Опираясь на высокий персональный авторитет В.В. Путина, бюрократии в целом удалось добиться желаемых результатов. Крупный бизнес и ранее не обладал высоким уровнем (политической) организованности,¹⁹ что позволило некоторым аналитикам говорить об «олигархах без олигархии» (А. Зудин). А после предпринятой массированной атаки на тех, кто стремился сохранить свою политическую автономию и участвовать в публичной политике (особенно после «дела Юкоса») российский бизнес, по сути, смирился с новым форматом отношений с властью и перестал претендовать на публичную роль в российской политике.

В новой системе отношений власти и бизнеса ведущую роль играет административно-политический класс, тогда как бизнесу отводится роль ведомого: отношения и консультации с бизнесом не затрагивают стратегических направлений общественного развития («полный запрет на политику»). Кроме того, административный класс все более отстраняет бизнес от участия в принятии основных экономических решений народнохозяйственного уровня («частичный запрет на экономику»), от обсуждения ключевых вопросов, касающихся естественных монополий (в данной сфере бизнес допускается лишь к участию в реализации решений, принятых властью), содержательных аспектов деятельности федеральных электронных СМИ и др.²⁰ В отличие от ельцинского правления, в период которого имел место «захват государства бизнесом»,²¹ в настоящее время можно говорить скорее о «захвате бизнеса государством» в лице бюрократии – установлении чиновниками неформального контроля над теми или иными бизнес-структурами и использовании их ресурсов для решения некоторых ведомственных или личных задач.²²

Усилению позиций административно-политической элиты в отношениях с бизнесом способствовала их постепенная институционализация и формализация. Некоторое повышение статуса ряда организаций бизнеса (РСПП, ТПП, «Деловая Россия и др.) и формирование «режима консультаций», с одной стороны, предоставили бизнесу легальную площадку для переговорного процесса с административной элитой, с другой стороны, формальные структуры оказались под контролем Кремля, который осуществляет «сертификацию» участников переговорного процесса. Тем самым «трансформируется политический статус групп интересов: «группы давления» фактически сменяются «группами влияния». Плюрализм системы сохраняется, но каждое звено становится менее автономным. Вместе с институционализацией групп интересов одновременно происходит и закрепление их слабости и зависимости от государства. Соотношение сил внутри системы фактически исключает ситуации, когда интересы групп давления могут быть навязаны власти».²³

В «повседневных» отношениях между бюрократией и бизнесом доминирование бюрократии осуществляется с помощью избирательного применения закона, использования контролирующих структур (СЭС, налоговые инстанции, экологические службы и др.), создания и/или сохранения всевозможных (формальных и неформальных) барьеров, которые бизнес должен преодолевать.²⁴ Бюрократия в целом заинтересована в сохранении данной ситуации, поэтому принципиальных изменений в системе, дающей чиновникам возможность извлекать «статусную ренту» не происходит, несмотря на постоянные попытки (или их имитации) реформирования государственной структуры.

Наконец, существенным фактором, ограничивающим политическое влияние бизнеса является то, что он не обладает достаточной популярностью среди других социальных групп российского общества. Именно поэтому он не может успешно апеллировать к общественному мнению. В России доминируют негативные установки массового сознания в отношении бизнеса, что в целом поддерживается властью, которой выгодно снять с себя и переложить на крупный бизнес значительную долю ответственности за положение дел в стране.²⁵

В результате бизнес-сообщество вынуждено принять новый формат отношений с властью, подчиниться попыткам чиновников навязать ему «социальную ответственность» и отказаться от публичных выступлений против власти по принципиальным вопросам.

В контексте данной ситуации правомерно возникает вопрос о том, обладает ли бизнес т.н. «структурной властью» – т.е. преимуществами перед другими группами, обусловленными чисто институциональными и структурными факторами?²⁶ Эмпирическим путем наличие и силу структурной власти можно определить только в ситуациях явного (открытого) расхождения ее приоритетов с общественным мнением и приоритетами населения, групп давления или интенциями отдельных политиков. Исходя из некоторых косвенных признаков (создание условий для развития бизнеса, общий рост доходов предпринимателей, «рыночные» ориентации «красных» губернаторов в регионах) можно предположить, что структурный фактор присутствует.

Однако можно предположить, что его влияние в России существенно слабее по сравнению с развитыми странами. Это обусловлено тем, что по большинству из указанных выше параметров Россия вряд ли может быть отнесена к странам, в которых структурные факторы максимально благоприятствуют доминирующей роли бизнеса: инвестиционный климат остается не самым благоприятным в силу высоких рисков, значительная часть капиталов продолжает вывозиться за рубеж, растет доля государственной собственности, что объективно подрывает позиции частного капитала; при этом у правящей элиты есть масса своих собственных ресурсов, прежде всего административных, для сохранения своей власти, а электоральное поведение значительной части россиян слабо коррелирует с динамикой экономического развития.

Аналитики специально подчеркивают, что у нынешней административной элиты нет особой необходимости в стратегическом союзе с бизнесом (как, впрочем, и с любым другим социальным слоем или группой). «С одной стороны, она «аффилирована» со сверхпопулярным В. Путиным, с другой – экономический рост и благоприятная внешняя конъюнктура позволяют государству выполнять свои обязательства, не прибегая к экстраординарным механизмам финансирования». Другим объективным фактором, снижающим структурный потенциал доминирования бизнеса выступают эгалитарные настроения в российском обществе, поддерживаемые «антиолигархической риторикой» правящего класса.²⁷

В любом случае, конкретная политика автоматически не предопределяется влиянием структурных факторов, а формируется в ходе политической борьбы, в которой интересы бизнеса могут сталкиваться с мощными противовесами, что имеет место и в современной России. Структурная власть влияет на политику не столько на уровне конкретных решений, сколько в процессе формирования предмета принятия решений («повестки»), где преобладают вопросы обеспечения национальной конкурентоспособности, инвестиционной привлекательности, поддержки бизнеса и экономического роста, которые часто оттесняют на второй план проблемы социальной защиты, экологической безопасности, социального равенства и другие темы, обычно более всего волнующие простого избирателя.²⁸ Структурная власть изменяет структуру стимулов акторов в пользу определенных альтернатив, однако процесс их выбора все же остается за субъектами. В данном случае – за административным классом.

Вывод о том, что господствующей силой в современном российском обществе является административный класс до сих пор основывался на его противопоставлении бизнесу. Между тем в российской реальности эти две группы не только тесно взаимосвязаны, но и, в известной мере, взаимопроникают друг в друга. О сращивании административной элиты и бизнеса пишут многие исследователи. Например, В. Шляпентох: «В сегодняшней России границы между публичной и частной сферами либо размыты, либо вообще не существуют; власть и собственность настолько переплетены, что их часто невозможно отделить друг от друга. Подобно средневековым баронам, российские бюрократы на всех уровнях иерархии используют свою политическую власть для осуществления контроля над собственностью, в то время как богачи обменивают деньги на власть, чтобы контролировать политические решения».²⁹ Генетическая связь российского бизнеса с административным классом уходит корнями к рубежу 80-90-х гг., «комсомольской экономике», приватизации, залоговым аукционам. «Российская олигархия вышла из недр старого политического класса – номенклатуры» – пишет О. Крыштановская.³⁰

Сегодня «административное предпринимательство» по-прежнему является массовым явлением; чиновники и политики, в том числе занимающие самые высокие должности, используют свои властные позиции для продвижения своего бизнеса. С этой целью основная масса предпринимателей стремится попасть в государственные структуры различного уровня.³¹

Это означает, что значительная часть административно-политического класса одновременно является и представителем класса предпринимателей. Сказанное отнюдь не противоречит выводу о том, что доминирующее положение в современном российском обществе занимает административно-политический класс, поскольку именно принадлежность к данному классу, как правило, является важнейшим фактором успешного бизнеса «бюрократических капиталистов», а не наоборот. При этом обладание экономическими ресурсами усиливает властные возможности бюрократии, а «двойная идентичность» может способствовать более устойчивому взаимодействию между двумя группами. «Чиновничий бизнес» не только не подрывает основы бюрократического господства, а, безусловно, усиливает его, свидетельствуя о привилегированном положении административного класса в российском обществе, которое достигается, в том числе, и с помощью воспроизводства условий для успешного совмещения и эффективного использования административных и коммерческих возможностей. При этом доминирующие позиции в решении стратегических вопросов остаются в руках административного класса, который обладает возможностью принять (в случае необходимости) жесткие меры по отношению к бизнесу или его отдельным группам (но не наоборот).

Не противоречит нашему выводу и тот факт, что благосостояние (богатство) бизнеса (несмотря на «запрет на политику» и «равноудаленность») отнюдь не снизилось, а количество богатых людей в России увеличивается быстрее, чем в других странах. Дело здесь не только в «структурной власти», но и том, что рост доходов бизнеса сам по себе не вызывает каких-либо негативных последствий для административного класса: здесь нет «игры с нулевой суммой» (в отличие от политики, где чрезмерное возвышение отдельных групп крупного бизнеса несло угрозу бюрократическому господству). Господство отнюдь не предполагает, что остальные социальные группы совсем не имеют влияния и находятся в угнетенном положении. Последнее имеет место в том случае, если оно является условием сохранения привилегий доминирующей группы, которая (и это главный показатель господства) обладает способностью устанавливать правила, по которым должны действовать другие группы.³² Бизнес и другие группы могут получать выгоду из создавшейся ситуации, но они не могут изменить ee. Для ее обозначения К. Доудинг предпочитал термин «системная удача» (вместо «власти бизнеса»), под которой он понимал возможность субъекта получить то, что он хочет, не прибегая к каким-либо усилиям.³³

В отличие от «удачи», власть предполагает способность субъекта преодолевать сопротивление объекта или изменять ситуацию. С этой точки зрения, можно говорить о власти (господстве) административного класса и «удаче» бизнеса, который в отдельных ситуациях может быть и субъектом власти, если продемонстрирует способность контролировать (определять) положение дел, а не только пользоваться благоприятным моментом. Бизнес имел власть в 90-е годы, но в настоящее время говорить о том, что в российской политике преобладает бизнес вряд ли возможно.