Проф., д-р наук Мачей Мруз

Древняя мудрость Historia magistra vitae est обычно отвергается применительно к колективной мудрости народов и их духовно-политических лидеров. Тлеющая на протяжениии трёх минувших веков на бескрайних украинных степях и на Запорожье, поначалу робко выражаемая, позже – примеряемая к геополитическим реалиям идея независимой Украины проходила различные фазы в своём развитии, а сама этническая территория украинцев оказывалась под господством нескольких чужих государственных организмов, соперничающих за зоны влияния, но редко стремившихся снискать истинную поддержку зарождающегося на протяжении столетий украинского народа. Поборниками национальных идей и фактическими реализаторами квази-национально-освободительных стремлений на Украине были козацкие гетманы, в руках которых находилась как политическая власть (хоть и не всегда по обе стороны Днепра), так и – что самое важное – ответственность за будущее их народа.

В кругу этих исторических личностей особое место занимает Иван Мазепа – гетман обоих берегов Днепра, который стал героем литературного творчества как Джорджа Байрона, Виктора Гюго, так и величайших поэтов словянских народов – Александра Пушкина и Юлиуша Словацкого, а также предметом научных интересов профессиональных исследователей прошлого, и по сей день отображает всю глубину и сложность украинских судеб и дилемм, связанных с политическим и культурно-цивилизационным выбором Украины¹. Трёхсотая годовщина смерти трагичного украинского национального героя склоняет к размышлениям и рефлексии о пути, который прошёл украинский народ под руководством своих политических лидеров, стремящихся, порой, вопреки воле большинства собственных соотечественников, к обеспечению единства украинных земель, суверенитета Украины и её включения на постоянной основе в европейскую политическую систему.

Украинские сепаратистские и квази-национально-освободительные стремления, начало которым было положено на землях Речи Посполитой Обоих Народов в период козацких восстаний XVII века, были не только выражением политических притязаний козацкой старшины; их источник состоял прежде всего в неумении разрешения, а не непонимании значимости украинской проблемы тогдашними политическими элитами, которые не желали признать того, что Речь Посполитая после Люблинской Унии 1569 года окончательно перестала быть государством двух и стала de facto государством трёх народов: польского, литовского и украинского. Notabene в свете сегодняшнего состояния исторических исследований отлично видно, что национальные, классовые или религиозные вопросы сыграли второстепенную роль в возникновении козацкой ирреденты и восстания Богдана Хмельницкого в 1648 году². Предводитель козацкого бунта был прекрасным организатором и выдающимся полководцем, но баланс его политических выборов и свершений оказался для Украины катастрофическим. Акт отдачи Украины под власть Москвы 1654 г. и начавшаяся вследствие него польско-московская война разделила однородный до того организм и привела к тому, что Украина на целые столетия стала предметом международного спора и объектом польско-российского соперничества. Тем самым местные политические элиты были лишены возможности манёвра, а страна надолго вписана в несчастную геополитику и в расклад сил в регионе, чрезвычайно невыгодный для национально-освободительных концепций, a руководящие круги обречены на бесконечную борьбу с дилеммой – промосковская ориентация, или пропольская, она же – ipso facto, проевропейская. Не изменил состояния козацкого вопроса и федеративный проект, коим должна была быть Гадячская Уния 1658 г., реализуемый, в частности, под покровительством гетмана Ивана Выговского в несвоевременной форме, с опозданием по меньшей мере на десятилетие, который был, наверное, последним реальным шансом спасения наследия Ягеллонов и единства украинных земель, а также польско-литовско-украинского государства, от медленной маргинализации и окончательной гибели под конец XVIII века³. Впрочем, как и Хмельницкий, Выговский⁴ постоянно менял политические концепции, принимая поочерёдно московский, польский и, наконец, татарский и турецкий выбор. Трагическая смерть гетмана от рук поляков и козаков в Корсуне в 1664 г. символизирует неразрешимую дилемму запорожцев, вызванную стойкими, как позже оказалось, последствиями переяславского соглашения и трагичным расколом края на две, а после скорого занятия на время Турцией Подолья – на три части.

На рубеже XVII/XVIII в., в период Северной войны, гетман Иван Мазепа, первоначально царский фаворит, а впоследствии – тайный приспешник и союзник шведского короля Карла XII и Станислава Лещинского, объявленный по указанию царя Петра Великого русской православной церковью на веки проклятым изменником, предпринял очередную попытку обретения самостоятельности для Украины. Новую военно-политическую ситуацию в Европе, связанную со шведско-российским соперничеством, гетман Мазепа намеревался использовать, естественно, реализуя собственные огромные амбиции освобождения всей Украины из-под российской зависимости и передачи её под шведскую протекцию. Размышляя в геополитических категориях, он резонно предполагал, что, после ожидаемой победы армии Карла XII, шведы уйдут, и, тем самым, беспокойный протектор будет менее опасен, нежели могущественный и алчный российский сосед. Поэтому он медлил, пока это было возможно, с переходом на сторону шведов, обещая их королю антицарское выступление только после вторжения в Украину войск Льва Севера; однако надежды на поддержку политики гетмана в Украине совершенно не оправдались. Как писали знатоки вопроса, Мазепа пережил огромное разочарование; в то время, как лишь ничтожная часть козацких войск встала на его сторону, чернь, ранее враждебно настроенная по отношению к царизму, боярам и центральной администрации, массово сохраняла верность российскому государству⁵. Украина выбрала Россию – православную, близкую культурно и цивилизационно, пока снисходительно смотрящую на грабительские вылазки запорожцев в Крым и в угасающую как субъект международной политики Речь Посполитую – и отвергла шведскую неволю, людей, говорящих на непонятном языке, исповедующих другую веру и в данный момент немилосердно опустошающих nolens volens украинные земли. Злополучный раскол Украины в очередной раз дал о себе знать, и гетманский прошведский выбор оказался выбором лишь его собственным и горстки его немногочисленных сторонников, к тому же колеблющихся, среди козацкой старшины.

Здесь стоит поставить вопрос о реальных возможностях реализации гетманских притязаний и появлении в Украине зачатков независимой политической мысли в понимании реалий рубежа XVII i XVIII веков. Мазепа, несомненно, был человекем своего времени, достаточно хорошо ориентирующимся в тогдашней международной ситуации в северо-восточной Европе и с восторгом смотрящим на недавние успехи шведского оружия в России, Польше и Саксонии. Вероятно, он рассчитывал также на преданность и энтузиазм соотечественников, который выльется во всеобщие антироссийские выступления и окончательную эмансипацию Украины от России. Но, с другой стороны, он не осознавал значения процессов, происходящих на Днепре и Запорожье, а в особенности – недооценивал силы влияния на украинские массы русской пропаганды и культуры, давления православия, а также ослабления после битвы при Лесной шведской армии. Тем временем Бог войны отвернулся от Карла XII, a гетман Мазепа оказался вместе с ним в западне и умер на турецкой территории в Бендерах в 1709 году. Украина, и так бывшая главной ареной шведско-русской войны, дорого заплатила за политический выбор Мазепы, чьи политические планы независимой Украины потерпели крах, а сам он стал отрицательным героем российских литераторов и публицистов, проклятым врагом русского православия, изменником славянского единства – упомянем лишь эти синомы мазепинской чёрной легенды. В самой Украине оценки Мазепы были и остаются менее односторонними – трагическая фигура, жертва польско-шведских интриг, человек нерешительный, значительно реже – патриот и политический визионер. Но, пожалуй, и по сей день гетман из Батурина символизирует не проевропейский выбор Украины, а, скорее, её внутренние метания и раздвоенность между восточной и западной традициями, политический выбор между Россией и её западными и северными соседями, следованием в русле основных тенденций европейских перемен и цивилизационно-политической и культурной ассимиляцией с Россией.

Упадок Речи Посполитой в конце XVIII века и включение западных украинных земель вместе с живущими на них украинцами, поляками и представителями других народов в состав российской и габсбургской империй открыли новый раздел украинской трагедии, втиснув Украину между соперничающими европейскими державами. Последствия решений, принятых Богданом Хмельницким и козацкой старшиной в 1654 г. в Переяславе, оказались чрезвычайно стойкими, даже в новой политической ситуации, связанной с исчезновением на более чем сто двадцать лет с карты Европы польского государства. Украинская проблематика на протяжении последующего столетия стала исключительно внутренним вопросом имперских государств, причём габсбургская монархия, предоставляя Галиции автономию, ipso facto создала реальные предпосылки для мощной волны украинского национального возрождения, хотя и в Восточной Украине на рубеже XVIII и XIX веков появлялись происходящие из старых козацких элит Левобережья и Слободской Украины общественные и национальные деятели, пытающиеся, отчасти вопреки русификаторскому аппарату российского государства, положить начало процессу преобразования украинского крестьянства в народ. К этому периоду относится первый памятник украинской политической мысли в форме анонимного трактата История Русов, обнаруженного в 1828 г., главной идеей которого было восстановление автономии Украины времён включения её в состав российской империи в 1654 году⁶. Трактат, хотя и призывал к исправлению истоических обид, причинённых украинскому народу Россией, но ни на минуту не подвергал сомнению неотъемлемых прав царя на властвование на обоих берегах Днепра. Таким образом, политическую программу автономистов следует оценивать как чрезвычайно умеренную и самоограничительную, но при этом направленную против прогрессирующей ассимиляции украинских элит в среду русской культуры. Подобные взгляды демонстрировали т. наз. малороссы, сочетавшие своё украинское происхождение, симпатии к родной природе и культуре с лояльностью по отношению к московскому центру. В частности, Николай Гоголь подчёркивал двойственность своей души, состоящей в равной мере из украинской и русской половины, а также не видел противоречия между двумя патриотизмами – малорусским и великорусским. Следует помнить, что утверждению такого положения вещей содействовала политика российского государства, привлекательность для широких крестьянских масс русской культуры, лозунги славянского единства, духовная экспансия московской Церкви, а часто – и соображения бытовой природы или обыкновенный конформизм.

Неслучайно слабость украинских национальных элит, выросших из потомков козацкой старшины, пытались преодолеть новые, национальные патриоты с крестьянской родословной, которые отвергли лояльность по отношению к России, рисуя в своём поэтическом творчестве идеализированный образ национальной истории, и формулировали программу независимости Украины. Величайший из Национальной Троицы Тарас Шевченко, который возлагал главную ответственность за порабощение Украины на московских царей-тиранов и отвергал в своей поэзии малороссийский конформизм украинцев, стал национальным поэтом-прорицателем и, в определённой мере, в отсутствие альтернативных лидеров – политическим визионером. Ввиду практического исчезновения отечественного политического класса, мыслящего об Украине в государственно-политических категориях, мысль о независимости целиком сконцентрировалась в среде людей культуры и писателей. Творчество Шевченко стало важнейщей вехой в развитии украинской идеи – всё последующее украинское движение в большей или меньшей мере обращалось к его литературному и духовному наследию, а он сам станет духовным отцом для последующих поколений⁷.

На территории австрийской Галиции украинская проблематика сосредоточивалась в большей мере вокруг соперничества с поляками, нежели открытого конфликта с Веной. Русская Троица во главе с Маркияном Шашкевичем возникла в известной мере при случае возникновения в Галиции польских заговорщических организаций после поражения ноябрьского восстания, и провозглашала идеи славянской федеации. После её ликвидации австрийцами, развитие украинского национального возрождения на несколько лет остановилось на мёртвой точке, и только учреждение 2 мая 1848 г. во Львове Главной Русской Рады означало возникновение первой в Галиции русинско-украинской политической организации, с главной идеей разделения края на две части (провинции) – польскую и русинскую, с отдельной администрацией⁸. Естественно, австрийские власти разыгрывали украинскую карту в своей политике по отношению к польским автономистам, и, когда революционные выступления 1848 г. были подавлены, поддержка Веной Главной Русской Рады резко ослабла. До самого начала I мировой войны украинская политическая программа в Галиции ограничивалась требованиями раздела края на две провинции и создания из украинских земель австрийского коронного края. Таким образом, на протяжении XIX столетия европейский выбор Украины зарождался в условиях политического раздела украинских земель, причём только галицийкие русины почти повсеместно выступали за тесные и стойкие связи с придунайской монархией, а Украина под российским господством прошла долгий и сложный путь, в ходе которого проявлялись как доминирующий пророссийский выбор, так и значительно более слабая позиция сторонников независимости.

Галицийские украинцы под властью Габсбургов закладывали, таким образом, фундаменты современного национального сознания и сформулировали программу независимости и объединения всех украинских земель. Начало I мировой войны украинская общественность Галиции восприняла с надеждой на объединение обеих частей украинского народа, которое могло бы принять форму автономии после победы католической Австрии над царской Россией⁹. Особое значение в жизни греко-католической Церкви и украинского народа в Галиции играл метрополит Андрей Шептицкий, определявший, благодаря своему непререкаемому моральному авторитету, основные направления церковно-религиозной и национальной деятельности украинцев. Ведущей идеей концепции греко-католического иерарха был проект отторжения Надднепрянской Украины от России и придание ей характера национальной территории, независимой от царской империи, которая оказалась бы после поражения российской армии под оккупацией австро-венгерских войск. Он предлагал возвращение к историческим традициям былого козацкого государства, восстановление гетманской власти, облечённой правом издания манифестов и воззваний до поры их замены австрийским гражданским кодексом¹⁰. Консервативно-идеалистические и слишком отягощённые исторически концепции Шептицкого всё-таки были шагом вперёд по сравнению с робкими идеями эмансипации Украины от России, звучавшими на Приднепровье на протяжении всего предыдущегостолетия, другой вопрос – шансы их практической реализации на пороге I мировой войны.

Процесс глубоких общественно-политических перемен в Советском Союзе, начатый горбачёвской перестройкой, предвещавшей упадок áncien regime, сделал возможным как возвращение на карту Европы государств, которые утратили независимость вследствие военно-политических решений, принятых после II мировой войны, так и создание новых государств народами, лишёнными ранее собственной государственности. В 1989-1991 годах по Центральной и Восточной Европе прокатилась мощная волна демократизации, круша остатки тоталитарной системы и создавая условия для укрепления восстановленной независимости и суверенитета, основания всех сторон общественной и политической жизни на принципах плюрализма и демократии, свободы и прав человека. Постепенная эмансипация Украины из-под контроля Москвы, завершившвяся провознлашением 24 августа 1991 г. Верховной Радой Акта провозглашения независимости Украины²⁵ внесла в повестку дня проблемы, связанные с выходом украинского государства на международную арену. С момента реституци независимости был инициирован процесс восстановления или установления дипломатических отношений с государствами и международными организациями, направленный на обеспечение Украине полноправного участия в международной системе. Действия, предпринимаемые в этом направлении украинским правительством, сосредоточивались главным образом на укреплении, в международно-правовом значении, независимости государства и преодолении начальной международной изоляции Украины, вызванной непоследовательностью Киева в выполнении обещаний по поводу ядерного разоружения. 1 декабря 1991 г. oсостоялся референдум по вопросу независимости Украины и президентские выборы. Первым президентом независимого украинского государства стал Леонид Кравчук. Окончательное падение СССР имело место неделей позже, 8 декабря 1991 г. в Беловежской пуще во время встречи президентов России, Белоруссии и Украины, на котором было принято решение о ликвидации СССР и создании Содружества Независимых Государств. Соответствующий договор был подписан в Минске, а его принципы были подтверждены в Алма-Ате 21 декабря²⁶.

Хотя завершающий период правления премьера Януковича характеризовался заметно большей, чем при президенте Кучме, интенсивностью действий Киева по установлению более тесного сотрудничества с государствами Европейского Союза, инспирированных после оранжевой революции президентом Ющенко, Польша по-прежнему была постоянно готова выступать в роли поборника Украины в Брюсселе.

Дальнейшее углубление польско-украинского сотрудничества пришлось на период, когда во главе польского МИДа встал министр Бронислав Геремек, а российская политика, в период президентства Бориса Ельцина, отличалась пассивностью и отсутствием чёткой политической концепции в отношени Центральной Европы²⁸. Также и со стороны Брюсселя в это время не наблюдалось давления по дипломатическим каналам на Варшаву, которое могло бы парализовать инициативы польской стороны. Только принятие весной 2004 г. Европейским Союзом новой стратегии соседства, которая ставила Украину на один уровень с Республикой Беларусь и странами Северной Африки, а в особенности – опубликование в мае «Европейской Стратегии Соседства», согласно которой Киев не мог рассчитывать в обозримой перспективе на обретение членства в ЕС, окончательно затормозило и без того слабо выраженные в украинских политических кругах проевросоюзовские тенденции²⁹. Слабым утешением для украинских евроэнтузиастов оставался лишь тот факт, что Польша, поддерживаемая только Литовской Республикой, подвергла решительной критике «Европейскую Стратегию Соседства» и добивалась включения в неё принципов, выделяющих Украину из группы прочих государств, на которые распространяется новая политика расширенного Евросоюза³⁰.

Нестабильная политическая ситуация в Украине и слабая поддержка украинским обществом европейских стремлений Киева в значительной степени проистекают из близорукой политики государств «старого Евросоюза», которые изменили идеалам и обещаниям Запада времён холодной войны относительно открытия границ и свободного передвижения людей, товаров и услуг. Варшава и другие центральноевропейские столицы с обеспокоенностью наблюдали за тем, как действия Европейского Союза и, в более широком аспекте – демократически и идеалистически настроенного Запада толкали Украину в объятия Москвы и, тем самым, причиняли невозместимый ущерб будущей архитектуре безопасности, становясь nolens volens могильщиками неповторимой возможности предотвращения возрождения российской империи. В польской и украинской прессе появились даже голоса о реальной опасности обретения Российской Федерацией в недалёком будущем стратегического превосходства в Европе и необратимом изменении расклада сил на континенте. С особым беспокойством отмечали в Киеве сближение Москвы с Парижем и Берлином над головой и вопреки интересам Украины³¹, как и вопреки интересам самих Франции и Германии.

Проевропейские и евроатлантические устремления части украинских политических элит из лагеря оранжевых сталкивались и продолжают сталкиваться сейчас, с широкой поддержкой украинцами политики многовекторности и заметным дрейфом общественных настроений на восток, в сторону интеграции с Российской Федерацией и Республикой Беларусь, что однозначно демонстрируют проведённые в 2001-2005 гг. исследования³⁴. Характерный для существующих настроений относительно высокий процент сторонников одновременной интеграции с европейскими структурами и с Россией свидетельствует о дезориентации украинского общества и о полном отсутсвии понимания процессов, происходящих в настоящее время в Европе. Взгляды украинского общества на тему внешнеполитических ориентаций не претерпели изменений даже после оранжевой революции, что expressis verbis означает, что вопрос европейского выбора Украины не имел первоочередного значения ни накануне, ни во время украинской бескровной революции. Таким образом, перспективы евроинтеграции Украины скорее сумрачны, причём в обоих главных аспектах: политические элиты пребывают в непрекращающемся конфликте, и, если затрагивают вопрос интеграции с Западом, то, скорее, исключительно из тактических соображений, связанных с текущей политической борьбой и приближающимися президентскими выборами, а широкие круги общественности, в свою очередь, рассматривают её скорее в цивилизационных категориях, а не в сфере реальной политики. Вероятно, это связано с продолжающейся несформированностью в Украине гражданского общества, его неверием в действенность влияния на решения, принимаемые отечественными политиками, и, наконец, политикой самого Европейского Союза, даже после принятия программы «Восточное Партнёрство» воспринимаемой в Украине как не дающей в обозримом будущем реальных шансов на интеграцию в европейские структуры. В данном контексте декларативный европейский выбор Украины в период президентства Виктора Ющенко и правительства Юлии Тимошенко выглядит робкой, непоследовательной и реализуемой ad hoc политикой, не обладающей ни солидной основой в отечественной политической мысли, ни организационно-институциональным обеспечением, необходимым для достижения широкого общественного консенсуса в вопросе интеграции в Европейский Союз и НАТО. По этим же причинам случаи обращения нынешнего украинского президента к традициям украинского козачества³⁵ следует признать своего рода ухмылкой истории и ничего не значащим сегментом политического фольклора.