Психология смысла природа, строение и динамика смысловой реальности

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, факультет психологии

Рецензенты:

д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО Б.С.Братусь д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО В.А.Иванников д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАН В.Ф.Петренко д-р психол. наук, проф. ИЛ. Васильев

Л478 Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 2-е, испр. изд. — М.: Смысл, 2003. — 487 с.

Монография посвящена всестороннему теоретическому анализу смысловой реальности: аспектов проблемы смысла, форм его существования в отношениях человека с миром, в сознании и деятельности человека, в структуре личности, в межличностном взаимодействии, в артефактах культуры и искусства.

Адресуется психологам и представителям смежных дисциплин.

Рукопись подготовлена при поддержке Российского Гуманитарного научного фонда, исследовательский проект № 95-06-17597

Издание осуществлено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту № 98-06-87091

«Проблема смысла ... — это последнее аналитическое понятие, венчающее общее учение о психике, так же как понятие личности венчает всю систему психологии»

В последние два десятилетия психология переживает кризис i моих методологических оснований, связанный с очередным раз­мыканием не только границ ее предмета, но и границ науки и представлений о науке вообще, с разрушением основополагающих и в предыдущий период весьма четких бинарных оппозиций «жи-тгйская психология — научная психология», «академическая психо-млия — прикладная психология», «гуманистическая психология — механистическая психология», «глубинная психология — вершин-ИШ1 психология», а также концептуальных оппозиций «аффект — Интеллект», «сознание — бессознательное», «познание — действие» и т.п. Активизировалась работа по методологическому осмыслению оснований психологии и построению нового ее образа, что в рос-иийской психологии выразилось в первую очередь в возрождении принадлежащей Л.С.Выготскому идеи «неклассической психоло-1Ии» (Эльконин, 1989; Асмолов, 1996 б; Дорфман, 1997 и др.) или •иронической психологии» (Зинченко, 1997), а в западной — в обсуждении идеи «постмодернистской психологии» (например, Shatter, 1990). Неклассическая психология еще не получила четкого определения; это скорее идея, чем конкретная теория. Можно, од-нико, обозначить общий вектор движения от классической психо­логи к неклассической: от статического представления о человеке К динамическому и от изучения его в виде изолированного «препа-pita» к осознанию его неразрывной связи с миром, в котором про­текает его жизнедеятельность.

Неслучаен в этом контексте интерес к понятию смысла многих ученых, как у нас в стране, так и за рубежом. Это понятие пришло Я психологию из философии и наук о языке и до сих пор не вошло К основной тезаурус психологии личности, если не считать отдель-

введение

ных научных школ; вместе с тем интерес к нему нарастает, растет и частота использования этого понятия в самых разных контекстах и в рамках различных теоретических и методологических подходов В оте­чественной психологии понятие личностного смысла, введенное А.Н.Леонтьевым еще в 40-е годы, уже давно и продуктивно исполь­зуется в качестве одного из основных объяснительных понятий, причем не только в психологии, но и в смежных научных дисцип­линах. Не случайно это понятие получило столь широкое признание именно у нас в стране — ведь в российской культуре, российском v сознании поиск смысла всегда являлся главной ценностной ориен­тацией Менее известно, что понятие смысла стало в последние де-"сятилетия популярным и на Западе — оно занимает весьма важное место в логотерапии В.Франкла, психологии личностных конструк­тов Дж.Келли, этогеническом подходе Р.Харре, феноменологичес­кой психотерапии Ю.Джендлина, теории поведенческой динамики Ж.Нюттена и других подходах, несмотря на трудность адекватного перевода этого понятия на английский и многие другие языки. Ред­ким исключением является немецкий, и закономерно, что раньше всего это понятие появилось в философии, психологии и науках о языке именно у немецкоязычных (Г.Фреге, Э.Гуссерль, В.Дильтей, Э.Шпрангер, З.Фрейд, А.Адлер, К.Юнг, М.Вебер, В.Франкл) и русскоязычных (Г.Г.Шпет, М.М.Бахтин, Л.С.Выготский, А.Н Ле­онтьев) авторов.

Интерес к понятию смысла вызван, на наш взгляд, тем фактом, хоть и еще неотрефлексированным, что это понятие, как показывает со всей отчетливостью даже беглый взгляд на практику его упот­ребления, позволяет преодолеть перечисленные выше бинарные оп­позиции. Это становится возможным благодаря тому, что понятие смысла оказывается «своим» и для житейской и для научной психо­логии; и для академической и для прикладной; и для глубинной и для вершинной; и для механистической и для гуманистической. Бо­лее того, оно соотносимо и с объективной, и с субъективной, и с интерсубъективной (групповой, коммуникативной) реальностью, а также находится на пересечении деятельности, сознания и личнос­ти, связывая между собой все три фундаментальные психологичес­кие категории. Тем самым понятие смысла может претендовать на новый, более высокий методологический статус, на роль централь­ного понятия в новой, неклассической или постмодернистской пси­хологии, психологии «изменяющейся личности в изменяющемся мире» (Асмолов, 1990, с. 365).

Столь широкие возможности, однако, порождают и трудности в работе с этим понятием. Его многочисленные определения зачас­тую несовместимы. Сам смысл имеет, если воспользоваться попу-

дирмой в последнее время метафорой, природу Протея — он из­менчив, текуч, многолик, не фиксирован в своих границах. Отсюда Немалые трудности в понимании этого явления, разночтения в оп­ределениях, нечеткости в операционализации. . Когда автор этой книги, еще будучи студентом факультета психологии МГУ, заин­тересовался проблемой смысла (примерно в 1979—1980 годах), большая группа преподавателей и сотрудников факультета — пря­мых учеников А.Н.Леонтьева — активно и с большим энтузиазмом винималась разработкой этой проблемы. Их число сейчас уменьши­лось. Из тех, кто внес в этот период основной вклад в разработку it01 о понятия, одних уже нет с нами (Б.В.Зейгарник, Е.Ю.Арте-мьсна), другие достаточно резко сменили свою проблематику и область исследований (В.В.Столин, А.У.Хараш), третьи, разо-чировавшись в понятии смысла, фактически отказались от него (В К.Вилюнас, Е.В.Субботский), четвертые не отказались, но впос­ледствии направили свои непосредственные научные изыскания на дру| ие, хоть и близкие проблемы (А.Г.Асмолов, Е.Е.Насиновская, В Л Петровский). Вместе с тем отнюдь не ощущается снижение ин­тереса к этому понятию (скорее, наоборот) среди психологов всех школ и направлений.

Разработка общепсихологических представлений о смысловом щмсрении человеческого бытия ведется автором этой книги с нача­ли 1980-х годов. Основной задачей (можно сказать, сверхзадачей) выло собрать цельную картину смысловой реальности из заворажива­ющих кусочков мозаики, образованной имеющимися идеями и пуб­ликациями по этой теме. Первым промежуточным результатом стала Кппдидатская диссертация «Структурная организация смысловой |феры личности», защищенная нами в 1988 году. В ней была предло­жена классификация смысловых структур и модель структуры лично-81 и, основанная на общем понимании смысловых структур личности Кпк превращенной формы жизненных отношений. Мы разработали Тикже концепцию смысловой регуляции жизнедеятельности, показав щсцифические функции в этой регуляции различных смысловых ечруктур. Этот промежуточный результат соответствовал первой из Трех выделенных Н.А.Бернштейном (1966, с. 323—324) стадий раз-РИ i ия любых теоретических представлений — стадии объединения и Логического упорядочения разрозненных фактов. Мы осознавали и Неизбежную ограниченность предложенной в той работе схемы. Эта СИ раниченность проявилась не только в том, что смысловая сфера личности рассматривалась в статическом морфологическом срезе, но И и том, что само выделение дискретных смысловых структур во mho-ром условно. Мы не располагали другим языком описания, но соз-нивали, что за используемыми нами понятиями реально стоят не

|г

введение

столько смысловые структуры, сколько смысловые процессы. Пони­мая отдаленность перспективы разработки процессуального языка, мы сформулировали в заключении к упомянутой диссертации и зада­чи на ближайшую перспективу. В их числе были: анализ условий и механизмов актуалгенетического развития и критических перестроек сложившихся смысловых структур и динамических смыслоных сис­тем; анализ интериндивидной трансляции смыслов, в том числе в формах материальной и духовной культуры; анализ развития смыс­ловой сферы личности в онтогенезе, а также психологических пред­посылок и механизмов аномального развития смысловой сферы; разработка методов исследования и воздействия на смысловую сферу. Решение этих задач позволило бы перейти от статичной морфологи­ческой схемы смысловой сферы личности к концепции динамичес­кой смысловой реальности, естественной формой сущее!копания которой является непрерывное движение, к концепции, имеющей предсказательную силу, что присуще второму этапу развития 1еории по Н.А.Бернштейну (1966, с. 323-324).

Эта программа-минимум, как нам представляется, выполнена в данной работе, которая являет собой итог почти двух десятилетий научных исследований. Она посвящена решению задачи построения единой общепсихологической концепции смысла, его природы, форм существования и механизмов функционирования в структуре деятельности, сознания, личности, межличностной коммуникации и в предметно воплощенных формах. В ней мы постарались наполнить конкретным психологическим содержанием мысль А.Н.Леонтьева (1983 а) о том, что проблема личности образует особое психологи­ческое измерение, иное, чем то измерение, в котором идет изучение психических процессов, а также мысль В.Франкла (Frankl, 1979) о смысловом измерении человека, надстраивающемся над биологичес­ким и психологическим измерениями.

it
* * * ,\

Завершая это введение словами благодарности, нельзя не перей­ти от академического «мы» к осознанному и «участному» (М.М.Бах­тин) «я».

Я посвящаю эту книгу моему деду, Алексею Николаевичу Ле­онтьеву. Было бы неточным сказать «его памяти», потому что его присутствие — и прежде всего в этой работе — памятью отнюдь не ограничивается. Научная работа всегда в каком-то смысле преодо­левает время — мы можем вести весьма содержательный диалог с Декартом и Спинозой, Гиппократом и Аристотелем. Я отчетливо ощущаю присутствие Алексея Николаевича в одном со мной «на-

viiiom времени» и надеюсь, что моя книга внесет свой вклад в его

• 'полетие в этом временном измерении. Он был и остается для

Я всегда был жадным до знаний и старательным учеником, я учимся у многих, и нелегко перечислить всех, кто повлиял на мое профессиональное становление — не только тех, с кем я общался лично, но и тех, с которыми я не встретился и не встречусь никогда. N числе последних Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, А.Адлер, Г.Олпорт, И М >й, М.К.Мамардашвили и другие Учителя. Из числа же тех, у fcuio я учился в традиционном смысле этого слова, хотелось бы, не Принижая ничей вклад, отдельно поблагодарить двоих, влияние ко-vupiiix на мою работу (и не только работу) еще со студенческих лет мгрсоценить невозможно. Александр Григорьевич Асмолов во многом ""собствовал возникновению и укреплению моего первого интере-к психологии личности и к проблеме смысла, постоянно давал

• и (дологические ориентиры и помогал мне решать задачу на смысл
tun», что я делаю. Елена Юрьевна Артемьева учила, что кроме кон-
мишии, должна быть еще позиция, она ненавязчиво способствовала
инранию граней между научными изысканиями и пониманием жиз­
ни иообще, формированию у меня методического мышления.

V любого исследователя есть свой ближний референтный круг — люди, работающие рядом в проблемном поле, профессиональное яшпмодействие с которыми особенно продуктивно. Полный список it*, кто своими исследованиями особенно сильно помог мне прод­винуться в моих, был бы очень длинным. Я благодарен очень мно-1Им, а в особенности Б.С.Братусю, Ф.Е.Василюку, В.П.Зинченко, И А. И Ванникову, А.М.Лобку, Е.В.Эйдману. Общую композицию этой 1ЖИ1И помогли выстроить теоретические идеи моего друга и коллеги Л М.Дорфмана. Я благодарен также всем тем друзьям и коллегам, ко-Юрые морально поддерживали и поддерживают меня в моем прокла-дынпнии новых маршрутов на плохо изученной территории.

Отдельная благодарность — моим ученикам, студентам и аспи-раншм. Не только потому, что чтобы что-то понять, надо это кому-то вбънснить. Без их участия мне не удалось бы в одиночку вывести мно-1И@ ит теоретических идей на уровень эмпирической проверки и Практического приложения. Я особенно благодарен тем из них, чей РМ1Ш также есть в этой книге: Ю.А.Васильевой, М.В.Снетковой, И II Бузину, Н.В.Пилипко, М.В.Калашникову, О.Э.Калашниковой, А II Поиогребскому, М.А.Филатовой.

Наконец, еще одна благодарность — моим близким, у которых эта на протяжении долгого времени отнимала изрядную часть , и которые относились к этому настолько стоически, насколько •то было возможно.

В ПСИХОЛОГИИ И ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ

И представлял государю, что у аглицких мастеров со­всем на все другие правила жизни, науки и продоволь­ствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем со­всем другой смысл.

Н. С.Лесков

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках

В большинстве общих толковых, философских и лингвистичес­ких словарей смысл определяется как синоним значения. Это отно­сится не только к русскому слову «смысл», но и к его немецкому аналогу «Sinn». В английском языке ситуация сложнее: хотя в языке существует этимологически близкое понятие «sense» (смысл), ис­пользуемое, в частности, в расхожих словосочетаниях «common sense» (здравый смысл), «to make sense» (иметь смысл), тем не ме­нее в абсолютном большинстве случаев в научном дискурсе, равно как и в обыденном языке, русские понятия «значение» и «смысл» переводятся одним и тем же словом «meaning». Французское «sens», напротив, распространено гораздо шире, чем сугубо академический термин «signification» (значение).

Этимология этого понятия также не совпадает в разных языках. Русское «смысл» означает «с мыслью». Немецкое «Sinn», как ука­зывает М.Босс, ведет свое происхождение от древненемецкого ли^ тературного глагола «sinnan», означавшего «быть на пути к цели» (Boss, 1988, р. 115). В связи с этим Э.Крэйг замечает, что связь с ин-тенциональной направленностью, присутствующая в слове «Sinn», теряется при переводе его на английский как «meaning», и перевод его словом «sense» был бы адекватнее (Craig, 1988, р. 95—96). С дру­гой стороны, Дж.Ричлак со ссылкой на словари утверждает, что и слово «meaning» происходит от англосаксонских корней с семан­тикой «желать» и «намереваться» и является, соответственно, по­нятием целевой природы, обозначающим соотносительную связь

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 9

между несколькими конструктами, которые он называет полюсами смысла (Rychlak, 1981, р. 7).

Исторически изначальным проблемным контекстом, в котором понятие смысла возникло как научное понятие, не совпадающее с понятием значения, было изучение понимания текстов, а первой юоретической парадигмой — герменевтика. Задача разграничения 1срменевики с философией, с одной стороны, и языкознанием, с другой, очень сложна и выходит далеко за рамки данной работы; клк констатировал В.Г.Кузнецов, герменевтика, гуманитарные на­уки и философия «развиваются в едином историко-культурном кон-(сксте, зависят друг от друга, оказывают влияние друг на друга» (1991 а, с. 4). Герменевтика возникла как учение о толковании скры-1ых смыслов Священного писания, став постепенно учением о по­нимании скрытых смыслов в более широком контексте и слившись и начале нашего столетия с философской мыслью в работах таких се представителей как В.Дильтей, Х.-Г.Гадамер и др. Поэтому, от­нося те или иные воззрения на проблему смысла к герменевтичес­кой традиции, мы будем пользоваться лишь чисто историческими критериями.

Пожалуй, первое значимое в нашем контексте понимание смыс­ла мы обнаруживаем у Матиаса Флациуса Иллирийского (XVI век). Флациус предлагает разрешение одной из ведущих герменевтичес­ких дилемм, — имеет ли слово один смысл или много, — введя различение значения и смысла: слово, выражение, текст имеют одно значение, но различные контексты могут задавать различные ею смыслы. Вне контекста слово смысла не имеет; в каждом конк­ретном контексте смысл однозначен. Таким образом, проблема смысла сводится к проблеме контекста (Кузнецов, 1991 а, с. 25). • Герменевт, работая с различными контекстами, должен вскрывать I» них единственное божественное значение и истолковывать его смысловые оттенки, внесенные в библейские тексты их авторами. Ги ко го типа интерпретации учитывают субъективные особенности по горской позиции. Задача герменевта заключается в выявлении цели и замысла автора» (там же, с. 26). Понятие контекста, введен­ное Флациусом в концептуальный аппарат герменевтики, позволи­ло, пожалуй, впервые разделить понятия значения и смысла как Несинонимичные.

Дальнейшее развитие проблема соотношения, точнее, разли­чения значения и смысла текстов и речевых выражений получила > конце XIX — первой половине XX века в науках о языке — лин­гвистике, семиотике и логической семантике. Как мы, впрочем, унидим дальше, отождествление значения и смысла и сегодня еще 01нюдь не стало достоянием истории. Употребление понятия смысла

10

глава 1. Подходы к пониманию смысла

По-иному расставляются акценты в работах представителей сов­ременной французской школы анализа дискурса, в которой проб­лема смысла всегда находится в центре внимания, но при этом рассматривается вне традиционного для лингвистики противопос­тавления смысла и значения (Гийому, Мальдидъе, 1999, с. 124, 132). Специфика данного подхода заключается в анализе взаимосвязи дискурса и идеологии. Понятие дискурса выступает здесь как уточ­няющее идею контекста. Так, М.Пешё и К.Фукс (1999), констати­руя неоднозначность связи текста с его смыслом, связывают это с гем, что текстовая последовательность привязана к той или иной дискурсной формации, благодаря которой она наделяется смыслом; нозможна и привязка одновременно к нескольким дискурсным фор­мациям, что обусловливает наличие у текста нескольких смыслов. Ж.Гийому и Д.Мальдидье (1999) утверждают, что «тексты, дискур­сы, дискурсные комплексы приобретают определенный смысл толь­ко в конкретной исторической ситуации» (с. 124). Анализируя тексты тохи Великой Французской революции, авторы показали, что хотя смысл выражения далек от того, чтобы целиком определяться его внутренней структурой, как традиционно считала лингвистическая семантика, другая крайность — считать смысл полностью обуслов­ленным извне — также себя не оправдала. Авторы формулируют сба-пансированный вывод: «Смысл не задан a priori, он создается на каждом этапе описания; он никогда не бывает структурно завершен. Смысл берет свое начало в языке и архиве; он одновременно огра­ничен и открыт» (там же, с. 133). Другой автор так видит процесс производства открытого смысла: «Один смысл развертывается в дру-тм, в других; или же он запутывается в самом себе и не может ос-нободиться от себя. Он дрейфует. Он теряется в самом себе или умножается. Что касается времени, то здесь речь идет о мгновениях. Смысл нельзя приклеить. Он нестабилен, все время блуждает. Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его "каркас", фикси­руемый и увековечиваемый при своей институционализации. Сам же смысл блуждает по разным местам... Конкретная ситуация означи­вания, в которой взаимодействуют смысл и его удвоение: не-разли-чение, не-значимость, не-дисциплинированность, не-постоянство. При таком подходе смысл в значительной мере не-контролируем» (Пульчинеллы Орланди, 1999, с. 215—216). Постоянства смысла воз­можно достичь на основе функционирования парафразы и ме­тафоры; таким путем «смысл приобретает "плоть" как смысл исторический, возникающий в условиях напряженного отношения между фиксированностью и изменчивостью» (там же, с. 216—217).

I

12

глава 1. Подходы к пониманию смысла

даже не знаешь, что оно значит!» — «Знаю, его говорил папа, а значит оно, что машина не заводится!» В этом анекдоте ухвачен фе-номен смысла языкового выражения, автономного по отношению к его значению.

Вторым (исторически) проблемным контекстом, в котором по­нятие смысла вошло в гуманитарные науки, стала проблематика феноменологического анализа сознания, представленная работами, в частности, основателя феноменологической парадигмы Э.Гуссер­ля и его учеников и последователей: Г.Шпета, творчески интерпре­тировавшего и развивавшего феноменологию, синтезировав ее с герменевтикой, М.Хайдеггера, К.Ясперса, Ж.-П.Сартра и М.Мер-ло-Понти.

В работах Э.Гуссерля проблема соотношения значения и смыс­ла неоднозначна; четкое эксплицитное их различение отсутствует и употребляются эти два понятия иногда синонимично, иногда не совсем. Напомним, исходным требованием феноменологического анализа является феноменологическая редукция или «эпохэ» — со­средоточение только на том, что является сознанию и отказ от вся­кой попытки суждения о возможном мире, находящемся за пределами сознания, трансцендентном ему. Мир как бы заключает­ся в скобки. «Является не мир или часть его, но "смысл" мира» (Гус­серль, 1939/1991 б, с. 14). «Неопределенно общий смысл мира и определенный смысл его компонентов есть нечто, что мы сознаем в процессе восприятия, представления, мышления, оценки жизни, то есть нечто "конституированное" в том или ином субъективном генезисе» (там же, с. 17). «Между сознанием и реальностью поис­тине зияет пропасть смысла» (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 11).

Источником, приписывающим смысл вещам, является созна­ние, актуальный упорядоченный опыт (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 4, 30). Именно наше бытие и жизнь нашего сознания придают миру смысл, именно в жизни сознания «впервые получает свой смысл и свою бытийную значимость весь мир и я сам как объект, как сущий в мире человек» (Гуссерль, 1929/1991 а, с. 10). Каждый смысл, по Гуссерлю, «интенционально содержится во внутренней сфере на­шей собственной испытывающей, мыслящей, оценивающей жизни и формируется в нашем субъективном генезисе сознания» (Гуссерль, 1994 б, с. 10). Таким образом, смысл предстает у Гуссерля как ос­новная образующая ткань сознания; явления, феноменологически данные сознанию, «уже не суть "объекты", но "единицы" "смыс­ла"» (Гуссерль, 1939/1991 б, с. 14). При этом как сознание в целом, так и отдельные феномены интенциональны. «Всякий феномен имеет свою собственную интенциональную структуру, анализ которой ^показывает, что она есть постоянно расширяющаяся система

14

глава 1. Подходы к пониманию смысла

ляемого "содержания", тогда как мы говорим о смысле самого предмета, или онтологически: о смысле вещи» (там же, с. 166). «Смысл явления ... заключает в себе правило раскрытия вещи в ее действительном бытии» (там же, с. 174).

Шпет считает необходимым видеть разницу «между "предметным смыслом", тождественным, являющимся как такое, с тождественной "объективной" квалификацией явления, с одной стороны, и меняю­щимися видами "представления" в их различии способов данности» (там же, с. 127—128). Окончательное разделение, которое он вводит, еще сложнее: смысл an sich (сам по себе), выражающий определи­тельную квалификацию предмета, смысл in sich (в себе), выражаю­щий способы его данности, и смысл fur sich (для себя), выражающий формообразующее начало ноэмы (там же, с.132). Последний из них Шпет обозначает также как «внутренний смысл», выражающий энте­лехию, характеристику предмета со стороны его целеотношения или гелеологичности: «внутренний смысл» секиры в том, что секира «ру­бит» (там же, с. 160—161). Именно благодаря внутреннему смыслу в нас возникает «чувство собственного места в мире и всякой вещи в нем» (там же, с.181). Раскрытие смысла как присущего определен­ной сфере идей «есть обнаружение внутренне присущей ему мотива­ции» (Шпет, 1991, с.219).

Понятие внутреннего интимного смысла или энтелехии пред­ставляет собой оригинальное развитие Шпетом идей Гуссерля, су­щественное усложнение гуссерлианского понимания структуры ноэмы (Борисов, 1996). Согласно собственным воззрениям Шпета, смысл объективен, «укоренен в бытии», это особая область бытия, особый предмет (см. Кузнецов, 1991 б).

К пониманию смысла как объективной сущности вещей, объек­та специально направленного особого познания, склоняется и дру­гой ученик Гуссерля, М.Хайдеггер, который называет смыслом «артикулируемое в языке и речи» (Зайцева, 1991, с. 174). «О смысле можно каждый раз говорить только тогда, когда мы имеем дело с обдумыванием, соображением, конструированием, определением... Форма, в которой смысл выступает в действительности, — это зна­чимость, т.е. форма процесса суждения» (Heidegger, 1914, S. 96; цит. по: Зайцева, 1991, с. 163). Другой формой воплощения смысла является произведение или текст — это не сам смысл, но «место смысла, такое особым образом устроенное место, на котором вновь и вновь возникает — пусть и изменяемый — смысл» (Михай­лов, 1993, с. XL). Таким образом, у Хайдеггера смысл проявляется или строится также в пространстве сознания, является феноменом сознания, результатом познавательной деятельности, хотя и отно­сится к явлениям мира как к своему предмету. Мир предстает как

16

глава 1. Подходы к пониманию смысла

психоанализ: «Фактически Фрейд занимался понимающей психоло­гией, а вовсе не причинным объяснением (как ему самому казалось)» (там же, с. 651).

Из того же более широкого контекста Ясперс выводил и пони­мание смысла жизни, который «определяется тем, как мы опреде­ляем свое место в рамках целого» (Ясперс, 1991, с. 271).

Следующую развернутую философскую концептуализацию смыс­ла в той же экзистенциально-феноменологической традиции мы на­ходим у Ж.-П.Сартра, испытавшего сильное влияние Гуссерля и Хайдеггера.

Уже в одной из ранних феноменологических работ, посвящен­ной образности, Сартр говорит об аффективном смысле как о чув­стве, возникающем в процессе восприятия некоторого объекта и проецируемом на этот объект, приклеивающемся к нему. «Именно этот аффективный смысл обеспечивает синтез различных призна­ков, который оживляет их замерзшую наготу, придает им жизнь и какое-то наполнение» (Sartre, 1972, р. 31).

Более общие представления о смысле сформулированы Сартром и его основополагающем труде «Бытие и ничто» (Sartre, 1943). «Со-знание всегда может выйти за пределы существующего, отнюдь не к его бытию, а к смыслу этого бытия, — писал_Сартр. — ... Смысл бытия существующего, поскольку он сам открывается сознанию, — это феномен бытия. Этот смысл сам обладает бытием, на основании которого он обнаруживается» (Sartre, 1943, р. 30).

Но какова природа и происхождение этого трансцендентного смысла? Сартр выводит этот смысл из создаваемого индивидом про­екта своего бытия в мире. Этот проект, «заставляющий существовать ценности, зовы, ожидания и вообще мир», представляется «по ту сторону мира как логические и абстрактные смысл и значение моих действий» (там же, р. 77). Человеческий проект, по Сартру, пред­ставляет собой имплицитный смысл ситуации.

Как указывает Л.И.Филиппов, звеном, соединяющим сознание и мир, является для Сартра восприятие, постигающее внешнее как целостность, в которую вписывается смысл. Смысл придается как ситуации, так и внешним предметам; он выбирается сознанием. Происходит систематическая субъективация внешней реальности. Внешняя реальность как вместилище смыслов — это мир очелове­ченной природы. «Смыслы, — разъясняет Сартр, — современны объектам: они даже суть вещи лично», и поэтому «смысл ни в коем случае не может быть ассимилирован с субъективностью. Все изме­нения, которые восприятие может зарегистрировать в нем, есть в действительности объективные изменения» (цит. по: Филиппов, 1977, с. 149-150).

решающего значения и которые воздействуют на мое окружение такими свойствами, которые не я сам выбираю» (там же, с. 180).

Подобно Хайдеггеру, Шпету, Сартру и Ясперсу, для Мерло-Понти смысл явления выводится из его интенциональной направ­ленности. «Слова "смысл течения воды" ничего не выражают, если я не предполагаю субъекта, который смотрит с какого-то места в определенном направлении... Подобно этому, и "смысл ткани" вос­принимается только субъектом, который может подойти к предме­ту с одной или с другой стороны, и ткань обладает каким-то смыслом лишь благодаря моему появлению в мире. Так же и "смысл фразы" — это то, что в ней сказывается, или ее интенция, что предполагает какую-то исходную и конечную точку, что-то имею­щееся в виду и какую-то точку зрения... Под всеми приложениями слова "смысл" мы обнаруживаем то же фундаментальное понятие бытия, ориентированного или поляризованного на то, что оно не есть, и мы, таким образом, все время возвращаемся к пониманию субъекта как эк-стаза и к отношению активной трансценденции между субъектом и миром. Мир неотделим от субъекта, но субъек­та, который не может быть ничем иным, как проектом мира, и субъект неотделим от мира, но мира, который он сам проецирует» (Мерло-Понти, 1991, с. 289).

Помимо упомянутой черты, общей для всех рассмотренных философов экзистенциально-феноменологической ориентации, Мерло-Понти также роднит с Сартром рассмотрение смысла как порождения индивидуальных проектов. «Говорят, что события об­ладают смыслом, когда они представляются нам как реализация или выражение какого-то единого замысла. Смысл для нас суще­ствует, когда одна из наших интенций наполняется или, наоборот, когда какое-то многообразие фактов или знаков готово к схва­тывающему постижению с нашей стороны» (там же, с. 288). Эк­зистенция, по Мерло-Понти, и есть та операция, «посредством ко­торой то, что не имело смысла, получает смысл» (Merleau-Ponty, 1945, р. 198).

Третий контекст употребления понятия смысла в гуманитарных науках связан с проблематикой экзистенциального смысла челове­ческого бытия. Этот аспект был затронут уже в работах К.Ясперса и Ж.-П.Сартра. Еще один видный представитель экзистенциальной философии П.Тиллих, оказавший большое влияние на американс­кую гуманистическую психологию в 1950—1960-е годы, в своей наи­более известной работе «Мужество быть» отмечает, что человек есть человек лишь потому, что он обладает способностью понимать и формировать свой мир и самого себя в соответствии со смыслами и ценностями (Тиллих, 1995, с. 40). С этим связано духовное самоут-

20

глава 1. Подходы к пониманию смысла

верждение человека. «Человек живет "внутри" смыслов, внутри того, что имеет логическую, эстетическую, этическую, религиозную зна­чимость» (там же, с. 61). Отношение к смыслам или интенциональ-ность — направленность на осмысленные содержания — прямо связана с витальностью, жизненной и творческой силой человека.

Утрата человеком смысла вызвана утратой духовного центра и порождает специфическую форму тревоги. В отличие от экзистенци­альной тревоги судьбы и смерти, которая носит неустранимый, он­тологический характер, патологические или невротические формы тревоги, проистекающие из чувства пустоты или отсутствия смыс­ла, связаны с уходом от вопроса о смысле. Невротик не допускает вопроса о смысле во всем его радикальном значении, не обладает мужеством принять на себя экзистенциальную тревогу (там же, с. 56-58).

Тревогу сомнения и отсутствия смысла П.Тиллих считает трево­гой нашей эпохи, отразившейся в литературе, искусстве и филосо­фии нашего столетия. Единственный позитивный выход — это принять отсутствие смысла, сохраняя мужество быть собой. Сам акт принятия отсутствия смысла есть осмысленный акт веры. Пережива­емое человеком отсутствие смысла содержит в себе опыт «силы при­ятия». «Витальность, способная выстоять перед бездной отсутствия смысла, осознает присутствие скрытого смысла внутри разрушения смысла» (Тиллих, 1995, с. 123).

Проблематика бытийных смыслов занимает важное место в ран­них работах М.М.Бахтина (мы остановимся здесь лишь на наиболее общих моментах бахтинской трактовки смысла). «Мы уверенно по­ступаем тогда, когда поступаем не от себя, а как одержимые имма­нентной необходимостью смысла той или другой культурной области» (Бахтин, 1986 а, с. 97). Понятие смысла для Бахтина озна­чает, однако, укорененные в культуре смыслы, трансцендентные индивидуальному существованию, хоть и играющие в нем важную роль благодаря тому, что смысл сливается с фактом в человеческом поступке. Индивидуальная же динамичная смысловая реальность, проявляющаяся в различных формах по ходу действия, обозначает­ся у М.М.Бахтина несколько сложным, но довольно точным поня­тием «эмоционально-волевой тон». Этот эмоционально-волевой тон «обтекает все смысловое содержание мысли в поступке», «ориенти­рует в единственном бытии, ориентирует в нем и действительно ут­верждает смысловое содержание» (там же, с. 107). «Все, с чем я имею дело, дано мне в эмоционально-волевом тоне, ибо все дано мне как момент события, в котором я участей.... Предмет неотделим от своей функции в событии в его соотнесении со мной. Но эта функция предмета... есть ...эмоционально-волевой тон его» (там же,

с. 106). Эмоционально-волевой тон не есть пассивная реакция, это скорее активная установка сознания, момент активности в пережи­вании, «переживание переживания как моего» (там же, с. 109). На­конец, надо отметить, что эмоционально-волевое отношение есть по своей сути отношение, возникающее в любой деятельности: «Уже тем самым, что я заговорил о предмете, обратил на него внима­ние, выделил и просто пережил его, я уже занял по отношению к нему эмоционально-волевую позицию, ценностную установку...» (там же, с. 152).

В другой работе, также относящейся к 1920-м годам, М.М.Бах­тин характеризует «смысловой ряд жизни» как «познавательно-эти­ческое напряжение жизни изнутри ее самое». «Я живу — мыслю, чувствую, поступаю — в смысловом ряду своей жизни» (Бахтин, 1979, с. 96). М.М. Бахтин противопоставляет смысловую организа­цию жизни организации ее во времени, указывая, что смысл дает человеку непосредственную вневременную опору (там же, с. 97). «Совокупность всех смысловых значимостей, направленностей жиз­ни, актов исхождения из себя» (там же, с. 98) Бахтин отождеств­ляет с духом. Как духовное образование, смысл есть нечто внешнее по отношению к моему сознанию, он противостоит мне; субъектив­ное переживание есть отношение к смыслу и предмету, след смыс­ла в бытии, хотя смысл «подчиняется ценности индивидуального бытия, смертной плоти переживания» (там же, с. 102).

Будущее, по М.М.Бахтину, есть преимущественно смысловая категория; «осознавать себя самого активно — значит освещать себя предстоящим смыслом» (там же, с. 105). Смысловое будущее чуже­родно, враждебно настоящему и прошлому, ибо для него принци­пиальна незавершенность. «Смысловое абсолютное будущее есть будущее не в смысле временного продолжения той же жизни, но в смысле постоянной возможности и нужности преобразовать ее фор­мально, вложить в нее новый смысл» (там же, с. 107). «В каждом моем акте, моем действии, внешнем и внутреннем, в акте-чувстве, в познавательном акте, оно противостоит мне как чистый значимый смысл и движет моим актом, но никогда для меня самого не осу­ществляется в нем, всегда оставаясь чистым требованием для моей временности, историчности, ограниченности» (там же, с. 108).

Этот смысл играет ключевую роль и в моем понимании себя са­мого. В том, что касается моего смысла и ценности для себя самого, я «отброшен в мир бесконечно требовательного смысла» (там же). «Мое определение самого себя дано мне (вернее, дано как зада­ние, данность заданное™) не в категориях временнбго бытия, а в категориях еще-не-бытия, в категориях цели и смысла, в смысло­вом будущем, враждебном всякой наличности моей в прошлом и

1

через понимание смысла его жизненных проявлений в физических, внешне объективированных формах. Только те психологические про­цессы, которые получают культурно обусловленную объективи­рованную форму выражения, могут быть ключом к пониманию человеческой индивидуальности, как других, так и себя самого; в их смысле выражается наша сущность (Boodt, Mas, 1993).

Близкие взгляды мы находим и у ученика Дильтея Э.Шпранге-ра (1914/1980). Шпрангер вводит понятие смысловой связи, пони­мая под ней связь с ценностью, выступающей объяснительной инстанцией по отношению к смыслу: «какой-нибудь механизм, на­пример, можно назвать осмысленным, поскольку все осуществляе­мые им отдельные процессы скоординированы в направлении к общему результату, который имеет какую-то ценность. Организм является полным смысла, поскольку все его собственные функции направлены на сохранение своего состояния в данных жизненных условиях и поскольку само это сохранение может рассматриваться как ценное для него. Но прежде всего полна смысла жизнь души в индивидууме, так как она в самой себе имеет значение всей своей активности и значение связи частных функций, переживая их как ценное или, наоборот, не имеющее ценности» (Шпрангер, 1914/ 1980, с. 294—295) «Лишь внутри структуры душевные элементы по­лучают смысловую связь подобно тому, как в имманентных смысло-ных связях находятся части организма» (там же, с. 299).

Э.Шпрангер говорит о надындивидуальном смысле, лежащем в основе смысловых связей, как о специфической форме объектив­ности, хотя надындивидуальный смысл объекта определяется его смысловыми связями с теми или иными установками сознания. «Когда я рассматриваю книгу ... как предмет купли-продажи, я тем самым включаю ее в хозяйственную смысловую связь; рассматри-иая ее как продукт познания, я включаю ее в научную связь; если я обращаю внимание на оформление книги — в эстетическую связь. Несомненно, в моем сознании имеются различные установки, из которых исходят эти смыслы, и каждое такое смысловое направле­ние подлежит особому закону» (там же, с. 288). Надындивиду­альный смысл существует в мире духа, который развивается по историческим законам. Он, однако, может быть объективирован в языке, произведениях искусства, технических сооружениях, и че­рез эти объективированные формы быть воспринятым другими людьми. «В качестве смыслосозидающей и смыслопереживающей индивидуальная душа переходит отсюда в надындивидуальный дух» (там же, с. 300). Понимание смысла, необходимое для того, чтобы понять психологию человека, предполагает, по Шпрангеру, знание

частности, за то, что она не стремится истолковать человеческое дей­ствие с точки зрения его предполагаемого смысла, довольствуясь ес­тественнонаучным анализом (там же, с. 621).

Смысл является для Вебера ключевым понятием в понимании не только человеческих действий, но и человеческой культуры.

«Трансцендентальная предпосылка всех наук о культуре состоит ... и том, что мы сами являемся людьми культуры, что мы обладаем спо­собностью и волей, которые позволяют нам сознательно занять определенную позицию по отношению к миру и придать ему смысл. Каким бы этот смысл ни был, он станет основой наших суждений о различных явлениях совместного существования людей, заставит нас отнестись к ним (положительно или отрицательно) как к чему-то для нас значительному» (Вебер, 1990, с. 379). Смысл в этой цитате рас­крывается также как осознанно творимый человеком.

В заключение коснемся трансперсонального подхода к проблеме смысла В.В.Налимова (1989 а,б), который стоит особняком по от­ношению ко всем рассмотренным выше подходам. В.В.Налимов ут-нерждает, что человек «существует лишь в той мере, в какой он погружен в мир смыслов» (1989 а, с. 247), понимая под смысла­ми «все то, что когда-либо было проявлено в культурах будущего» (1989 б, с. 85). Они существуют изначально. Смыслы организуются в тексты — «структуры, организуемые вероятностным взвешиванием смыслов. Взвешивание — это придание элементарным смысла.м ве­роятностной меры» (Налимов, 1995, с. 123). Природа смыслов мо­жет быть схвачена только через их проявление в Бытии, содержащем сознание; сознание «предстает перед нами как некоторое устрой­ство, непрестанно и по-новому раскрывающее смыслы» (Налимов, 19895, с. 85).

Сущность раскрытия смыслов состоит, по В.В.Налимову, в нало­жении на универсальный всеобщий континуум смыслов определен­ных фильтров, которые проявляют те или иные смыслы с той или иной вероятностной мерой. Такими фильтрами выступают, например, научные, философские и религиозные концепции, языки, другие культурные образования. Таким фильтром является и личность. «Ар­хитектоника личности — это архитектоника смыслов, воплощенных н личности — демиургической носительнице смыслов» (Налимов, 1989 а, с. 120). Личность выступает как генератор и преобразователь смыслов. Она открыта миру и способна преобразовывать его своими действиями, порождаемыми новыми смыслами (там же, с. 166—167). В.В.Налимов характеризует открытого миру человека как «фабрику но переработке смысловых оценок» (там же, с. 186).

Хотя смыслы, по В.В.Налимову, отнюдь не являются атрибутом только лишь человеческого существования, он приписывает им

26

глава 1. Подходы к пониманию смысла

1.2. Подходы к пониманию смысла в психологии

27

1.2. ПОДХОДЫ К ПОНИМАНИЮ СМЫСЛА

В ПСИХОЛОГИИ

Поставив перед собой задачу сделать обзор основных подходов к проблеме смысла в психологии, мы с самого начала сталкиваем­ся с затруднением. Суть его в том, что понятие смысла не является достоянием только науки; оно является элементом обыденного язы­ка и обыденного сознания. По этой причине многие авторы ис­пользуют это понятие не терминологически, давая ему определение в соответствии с научными канонами, а в его житейском словоу­потреблении, как например, мы использовали слово «причина» в начале этой фразы. Концепции, берущие понятие смысла как «го­товое» и считающие его значение не требующим пояснений, мы не включили в наш обзор, хотя порой и в них понятие смысла зани­мает весьма важное место (например, в теории К.Роджерса). Мы также, за редкими исключениями, не касались конкретных ис­следований, в которых понятие смысла выступало как объясни­тельное, ограничившись изложением и анализом теоретических представлений о смысле как таковом.

жүктеу/скачать 3.49 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: