Пять дней до оккупации Жеймялиса: 22 26 июня 1941 года

25 июня 1941 года

Ночные передвижения

В этой сложной обстановке иного решения, видимо, придумать было невозможно»³⁰⁶.

В центре фронта 8-й армии советские части, выполняя приказ командующего, покинули рубеж Кражанты и отошли севернее. Продвинувшаяся вперед разведка немецкого 45-го пехотного полка 21-й пехотной дивизии обнаружила их опустевшие позиции. Командир 45-го полка, получив в 4.00 утра это сообщение, немедленно поднял по тревоге свои части и приступил по собственному решению к преследованию в направлении Кельме³⁰⁷.

Чуть позже, 6 утра в северо-восточном направлении выступили 1-й и 22-й полки 1-й пехотной дивизия, которой приказом по корпусу было предписано пробиваться к Шяуляю. В бою предыдущего дня авангардные части дивизии были истощены и поэтому не могли быть поставлены перед пехотными полками. 43-й пехотный полк этой дивизии вообще остался западнее Кражяя, прикрывая ее левый фланг³⁰⁸.

Советские войска проходят ночью через Жеймялис

Якушок И.: «Наши части отступали. Прошли несколько пушек 76 мм и несколько [красноармейцев] с противотанковыми ружьями. Они пришли в Жеймялис ночью, в три часа, шли со стороны Йонишкис, от Линкувы. В Шяуляе уже были немцы^LXXIV. Нацменов было много. Малорослые такие солдаты. Они велели открыть кооперативный магазин. Заведующим был Берка Лакунишок. Он дал им продукты. Они скупили все консервы. Очистили весь магазин. И платили, платили. Берка еще хвастался: «Я все продал!». Они ушли в Ригу.

Берман Р.: «Да, наши части прошли! С Бауской улица на Линковскую улицу^LXXVI. И были, танки. Был шум большой»³⁰⁹.

Танк КВ продолжает блокировать боевую группу Рауса

«Третье решение наших саперов было – взорвать танк ночью с 24 на 25 июня. В своем кругу они радовались, что зенитчики были не в состоянии его уничтожить, это давало шанс отодвинуть товарищей на задний план. Когда Лейтенант Гебхардт вызвал двенадцать добровольцев поднять руки, их подняли все 120 человек. Чтобы никого не обидеть, взяли каждого десятого… Лейтенант Гебхардт выступил во главе этой самонадеянной колонны только после наступления темноты. Путь пролегал на восток мимо высоты 123 по малоиспользуемой песчаной дороге к выступающим полосам леса, среди которых располагался танк... Избегая любого шума, который мог бы их обнаружить, босые разведчики подползли к краю дороги и осмотрели танк с ближайших сторон, чтобы выбрать лучший путь подхода.

Русский гигант спокойно стоял на том же месте, его башня была закрыта. Полное спокойствие царствовало далеко вокруг, лишь изредка прерываемое сполохами молний разразившейся неподалеку грозы. Время от времени случайные неприятельские снаряды со свистом проносились к развилке дорог севернее Расейняя… Приблизительно к полуночи беспокоящий огонь обеих сторон полностью прекратился.

Внезапно, треск и щелканье послышались в лесу с противоположной стороны дороги. Призрачные фигуры, перешептываясь, двинулись к танку. Последовал легкий стук по башне, люк приоткрылся, и что-то быстро передали внутрь. Судя по мягкости удара при опускании, должно быть, это были свертки с едой. Разведчики немедленно известили обо всем лейтенанта Гебхардта. Его осаждали вопросами, которые произносились шепотом: "Мы атакуем их и возьмем в плен? Кажется, они гражданские лица" Искушение было велико, и, вероятно, легко осуществимо. Но экипаж танка, очевидно, проснулся бы, и такое нападение встревожило бы его, рискуя сорвать всю операцию. Опечаленный лейтенант Гебхардт решил не рисковать. Из-за этого непредвиденного эпизода, потребовалось ждать еще час, пока пришельцы удалились.

Тем временем, танк и его окрестности были обследованы еще более тщательно. В 1.00 начали работать саперы, поскольку танкисты спали, не представляя, что происходит. После того, как к гусенице и бортовой броне танка было прикреплена взрывчатка, патруль отступил и поджег запал. Секунды спустя громкий взрыв рассек ночной воздух. Задание было выполнено, казалось, с решающим успехом.

Не успело стихнуть эхо взрыва, как застрочил пулемет танка. Его очереди многократно прочесывали окрестности, но сам танк не двигался. По-видимому, его гусеница была разрушена. Впрочем, пока пулемет беспорядочно стрелял во всех направлениях, никакое прямое обследование не было возможно. Весьма подавленные лейтенант Гебхардт и его патруль возвратились к предмостному укреплению, не слишком уверенные в достигнутом успехе. Следовало также сообщить о пропаже одного человека. Попытки найти его в темноте были бы бесполезными.

Незадолго до рассвета второй, более слабый взрыв послышался со стороны танка, но никто не мог его объяснить. Пулемет танка вновь в течение нескольких минут обстреливал окрестности. Потом все снова стихло… Наступал новый день.

Солнце поднялось еще не слишком высоко, когда босой солдат, неся ботинки через плечо, прошел мимо командного пункта бригады. Ему явно не повезло, что я, командир отряда, первым заметил его и резко окликнул. Поскольку странник озабоченно стоял передо мной, я строго потребовал объяснить его утреннюю прогулку в таком странном виде...

На что молодой сапер, в соответствии с распорядком, подал мне краткий рапорт:

«Я был наблюдателем и лежал в канаве рядом с русским танком. Когда все было готово, я и командир роты подложили к гусенице танка взрывчатку, которая была вдвое сильнее рекомендованной в инструкции. Я отполз в канаву, и поджег запал. Так как она была достаточно глубокой, чтобы защитить от осколков, я ожидал там результат взрыва. После взрыва танк многократно обстреливал опушку леса и канавы, так что прошло более часа, пока все успокоилось. Я тогда подполз к танку и обследовал его гусеницу в месте взрыва. Лишь половина ее ширины была разрушена. Я не смог найти никаких других повреждений.

Когда я возвратился к сборному пункту, патруль уже отбыл. Ища там свои ботинки, я обнаружил оставленную взрывчатку. Я взял ее, возвратился к танку, босым вскарабкался на него и прикрепил взрывчатку к дулу орудия в надежде, по крайней мере, повредить его. Взрывчатки было мало, чтобы нанести больший ущерб. Я сполз под танк и взорвал взрывчатку.

После этого взрыва танк немедленно обстрелял опушку леса и канаву. Стрельба не прекращалась до рассвета, и только тогда я смог выползти из-под танка. Осмотрев результат взрыва, я увидел, к моему сожалению, что взрывчатка, которую я нашел, была слишком мала. Ствол орудия был лишь слегка поврежден. Вернувшись на сборный пункт, я попробовал надеть ботинки, но обнаружил, что они слишком малы и не принадлежат мне. Один из моих товарищей, должно быть, одел по ошибке мои ботинки. Именно поэтому я возвратился босиком и так поздно».

Это был рассказ храбреца. Однако, несмотря на его усилия, танк продолжал блокировать дорогу, стреляя и перемещаясь, как если бы ничего не случилось»³¹⁰.

Штаб фронта покидает Паневежис

«С рассветом 25^LXXVII июня штаб фронта огромной колонной, более сотни автомашин, выступил из леса восточнее Паневежиса на Крустпилс и далее на Даугавпилс. Вдруг в небе появился вражеский самолет-разведчик. Вскоре он привел шестерку бомбардировщиков. Одна, другая, третья… посыпались фашистские бомбы на нашу колонну. Несколько машин было подбито. Некоторые машины охватило пламенем. Загрохотали зенитки. Движение колонн прекратилось. Люди побежали в сторону от дороги. Это был наглядный урок того, как нельзя перемещать крупные штабы во время войны. После этой бомбардировки я просил разрешения у начальника штаба ехать в Даугавпилс отдельно от колонны, мотивируя это необходимостью скорейшего прибытия в новый район, для руководства подготовкой связи. Разрешение было получено…

В Даугавпилс я приехал на несколько часов раньше штаба, так как ехал по более короткому маршруту и с большей скоростью. В намеченном для расположения штаба районе ничего в отношении связи не было сделано … Единственным выходом, как я и предполагал, было использовать в качестве узла связи штаба телеграф Даугавпилсской конторы связи. В этой конторе оказалась подготовленной телеграфная станция в подвальном этаже, ее и решили использовать для штаба…

Появилась телеграфная связь с Генеральным штабом, добились установления связи с нашей оперативной группой в Паневежисе и с Ригой, вблизи которой в это время должен был находиться штаб 8-й армии. Во дворе телеграфа развернули полевую радиостанцию, прибывшую из Паневежиса вместе с группой связистов фронтового полка связи. С помощью этой радиостанции мы пытались установить связь со штабом 11-й армии, который должен был находиться где-то восточнее Каунаса, и со штабом 27-й армии, находившемся в пути из Риги на Резекне»³¹¹.

Последние часы героического КВ-1

«Боеспособность гарнизона предмостного укрепления подверглась бы серьезной опасности, если бы дорога оставалась заблокированной. К тому же дивизия была бы не в состоянии выполнять свою боевую задачу.

Поэтому в качестве последнего возможного средства я решил осуществить план, могущий повлечь потерю людей, танков и другого оружия в масштабах, которые не могли быть точно предсказаны… Чтобы свести наши потери к минимуму, мы планировали отвлечь внимание русского КВ-1 ложной атакой танков майора Шенка и использовать другую 88 мм зенитку для уничтожения чудовища. Окрестности танка хорошо подходили для этой цели, позволяя приблизиться к нему и обеспечивая позицию для наблюдения с высокого лесного холма к востоку от дороги. Так как лес был редким и низким, наш подвижный танк PzKw38ts мог быстро перемещаться по мелколесью во всех направлениях.

Скоро прибыл 65 танковый батальон и начал обстреливать танк КВ-1 с трех сторон. Его экипаж явно занервничал. Башня качалась туда-сюда, чтобы попасть в противные мелкие немецкие танки, когда они, стреляя в КВ-1, проскальзывали сквозь узкие прогалины в лесу,. Но русские всегда опаздывали: едва немецкий танк показывался, как сразу исчезал. Толстая броня танка КВ-1, напоминавшая слоновую кожу, позволяла экипажу не обращать внимания на наши снаряды, но экипаж стремился уничтожить докучливых мучителей, не оставляя дорогу незащищенной.

К счастью для нас, в пылу боя члены русского экипажа упустили из вида безопасность тыла, откуда надвигалось угроза. Зенитка уже заняла позицию позади той, которая было накануне подбита и сброшена в канаву. Мощный ствол нацелился в танк, и вдали прогремел первый выстрел. Раненный КВ-1 все еще пробовал развернуть башню в тыл, но зенитчики успели до того дать еще два выстрела. Башня перестала вращаться, но танк не был объят пламенем, как мы уверенно ожидали. И хотя он больше не реагировало на наш огонь, казалось, после почти двух дней борьбы, было еще слишком рано верить в успех. Зенитка послала еще четыре бронебойных снаряда в танк. Его орудие, которое было поражено семь или восемь раз, теперь поднялось вверх, а сам танк неподвижно стоял на дороге, будто даже теперь не бросая ее блокаду.

Очевидцы этого захватывающего поединка горели желанием определить эффект их стрельбы. Велико было их удивление, когда они обнаружили, что только два выстрела нашей 88 мм зенитки пробили его броню, а пять остальных лишь оставили глубокие вмятины. Далее мы обнаружили восемь синих пятен, сделанных новыми противотанковыми 50 мм орудиями. Успех саперного патруля состоял в повреждении гусеницы и небольшой вмятине на дуле пушки. От огня 37 мм пушек нашего PzKw38ts не было никаких следов. Подгоняемые любопытством маленькие "Давиды", карабкались на павшего "Голиафа", тщетно пытаясь открыть люк башни. Тянули, толкали, стучали, все безуспешно.

Внезапно дуло пушки снова начало двигаться, и наши солдаты в изумлении рассыпались. Саперы тотчас схватили гранаты и вбросили в пробоины от выстрелов в нижней части башни. Прозвучал глухой взрыв, и крышка люка распахнулась. Внутри танка лежали тела отважных танкистов, которые, видимо, прежде только упали в обморок. Глубоко тронутые их героизмом, мы похоронили мертвых со всеми почестями»³¹².

2-я танковая дивизия идет на прорыв

2-я танковая дивизия имела минимальное количество горючего и боеприпасов. Надежд на помощь извне в сложившейся обстановке не было. На совещании командного состава дивизии было принято решение сформировать в частях ударные группы и самостоятельно пробиться к своим. В прорыве участвовали также бойцы 48-й стрелковой дивизии.

Яркое описание прорыва одной из групп дает Осадчий. Из его танка прорывом руководил командир полка И. П. Рагочий: «На рассвете 25 июня по команде командира дивизии танки двинулись на восточную опушку леса, с ходу развернулись в боевой порядок. С обращенных к нам скатов небольшой возвышенности на удалении 300 350 м орудия врага вели огонь прямой наводкой. Поливая противника огнем, танки смяли его орудия и пулеметные огневые точки, стремительно вырвались в открытое поле, заполненное вражескими танками и другой боевой техникой. Мы вступили в бой с явно превосходящими силами фашистов. По нашим машинам был открыт ураганный огонь из всех видов оружия. В этой обстановке следовало использовать главные достоинства танков: огонь и маневр. На максимальной скорости мы ворвались в боевые порядки врага. Под прицельным огнем одна за другой вспыхивали машины противника, но и гитлеровцы подбивали наши. Лавируя между горящей техникой, поражая фашистов огнем и гусеницами, наши машины прорвались на шоссейную дорогу.

Огонь врага усилился. В результате прямого попадания на моем танке были сбиты антенны и люк командирской башни с перископом, выбита шаровая установка с пулеметом. За машиной стелился шлейф дыма от вспыхнувшего на крыле брезента. Загорелись три танка роты, наступавшей вслед за нами. Пройдя 2   3 км, мы освободились от сжимавших нас тисков. Развивая максимальную скорость, наш танк вел непрерывный огонь из пушки и спаренного с ней пулемета. От вражеских снарядов вначале заклинилась башня, а несколькими минутами позже – пушка. Тем не менее, экипаж из боя не вышел. Лишенный средств управления, майор Рагочий помогал заряжающему. Когда снарядом крупного калибра пробило бортовую броню, он был убит, осколками ранило радиста и заряжающего, в башне вспыхнул пожар. Из пробитого бака вытекло горючее, взорвались запалы к гранатам Ф 1. Охваченный пламенем танк, ведя огонь по противнику, продолжал двигаться, пока очередной снаряд не угодил в моторное отделение… С наганами в руках один за другим мы выбрались из горящей машины. Фашисты все еще продолжали вести по ней огонь… Под прикрытием дымовой завесы мы уползли… в лес…

Наш танк оказался единственным, прорвавшимся вглубь расположения противника. Там на «адском поле» откуда мы вырвались, продолжался неравный бой. Часы показывали 8.30. Шел четвертый день войны. От танковой роты, которая к началу войны насчитывала 57 человек, в том числе 16 офицеров, остались только трое: радист В. Х. Петросян, заряжающий К. И. Сажин и командир роты, автор этих строк»³¹³.

Этот же бой описан в немецких источниках:

«25 июня в 4.30 утра в 5 км южнее Василишкиса началась мощная танковая атака на 2-й батальон 113 стрелкового полка   майора фон Киттеля (Kittel). Ни противотанковые пушки стрелков и истребителей танков, ни орудия танков не могли пробить броню КВ-1 и КВ-2, впервые появившихся на участке фронта 1-й танковой дивизии. Артиллеристы 3-го дивизиона 73 артиллерийского полка майора Зота (Soth), повернули стволы до горизонтального положения и, стреляя прямой наводкой с открытой позиции, остановили неприятельскую атаку. В 8.20 1-й танковый полк перешел в контратаку. Немецкие танки лишь благодаря быстроте и поворотливости, постоянно используя складки местности, смогли, преодолеть сверхтяжелые советские танки, подбираясь к ним с бортов… Благодаря отличной дисциплине стрельбы и хорошей радиосвязи, танковым ротам удалось в тяжелой борьбе отбросить противника на 3 км…

Участник первого боя капитан фон Фалькенберг (Falckenberg), старший в 7-й роте 1-го танкового полка, отметил в дневнике:

«Внезапно появившиеся также и здесь КВ-1 и КВ-2, 46-тонные танки, были твердым орешком! Огонь, открытый ротой примерно с 800 метров, ничего не дал. Ближе и ближе подкатывали мы к противнику, но он столь же неколебимо двигался навстречу. Дистанция быстро сократилась до 50 – 100 метров. Бешеная стрельба не приносила видимого успеха. Русские танки катили дальше, бронебойные снаряды рикошетировали от них. Неоднократно возникала ошеломляющая ситуация: пройдя сквозь ряды 1-го танкового полка, русские танки накатывались на стрелков и пробивались в наш тыл. Танковый полк разворачивался кругом и катил на одном уровне с КВ-1 и КВ-2. При этом с кратчайшего расстояния в 30   60 м удавалось подбивать их специальными снарядами. Контратакой русские силы были отброшены на 3 – 4 км. Затем у Василишкиса был организована оборонительная линия, которая устояла».

В этом сражении 1-й танковый полк, дважды пополнявшийся боеприпасами из подъезжающих грузовиков, подстрелил 18 русских тяжелых танков. 10 тяжелых танков были уничтожены благодаря тому, что танки Pz-II разгромили русскую пехоту сопровождения, танки Pz-III и Pz-IV повредили гусеницы КВ-2, и затем стрелки полностью разрушили эти танки связками ручных гранат. Пиротехник Бунцель (Bunzel) (6-я рота 1-го танкового полка) подорвал три КВ-1 с пятиметрового расстояния.

Пока для защиты правого фланга и зачистки местности возле *Ляубарай в бой вводились легкие взводы танкового полка (броневики II) и 2-й рота 37-го саперного батальона, 1-й танковый полк в процессе контратаки захватил господствующую *высоту 139 (в километре южнее Ляубарай) и пробился к высотам между *Бурбишкяй и *Сокайчяй. Полк окопался на гряде холмов, расположенной в пяти километрах восточнее Дубисы и в десяти километрах южнее высоты 139. Пробиться дальше к Дубисе было невозможно из-за нехватки горючего и боеприпасов. Попытки русских прорваться на север из леса, расположенного в километре перед грядой холмов, были отбиты.

Как только была захвачена высота 139, ее атаковала русская пехота, поддержанная многочисленными танками. 2-й батальон майора Киттеля 113-го стрелкового полка, введенный там в бой, был серьезно потеснен. Высоту удержали только при поддержке батарей 73-го артиллерийского полка полковника Хольста (Holste),.стрелявших прямой наводкой»³¹⁴.

В немецких источниках описан еще ряд попыток 2-й танковой дивизии вырваться в этот день из окружения:

«В 6 утра командный пункт 1-й танковой дивизии снова был атакован танками противника. Шаукотас удалось отстоять, введя в бой зенитную батарею и части 37-го противотанкового дивизиона. Для защиты от прорывающихся на север неприятельских частей 1-й мотоциклетный батальон был вызван из Лидувенай к Шаукотасу. Его 1-я рота осталась в Лидувенай, так как неприятельские части показывались в разное время перед этим местом…»³¹⁵

Командир 3-го механизированного корпуса, генерал-майор А. В. Куркин, находившийся в штабе 2-й танковой дивизии, донес 25 июня по радио открытым текстом: «Помогите, окружен»³¹⁶.

Немецкий пост подслушивания 31-го авиаполка перехватил в 8:35 слова, видимо, Куркина «Мы полностью окружены, враг накрывает нас огнем гаубиц, я прошу о помощи». Прибывший к этому времени в 6-ю танковую дивизию командир 41-го корпуса генерал Рейнхардт в 9:30 приказал немедленно преследовать слабеющего противника всеми силами дивизии, включая ее штаб. Боевая группа Коля вместе со 114-м стрелковым полком выступила тотчас. Боевая группа Рауса двинулась на *Курмишкяй. 1-я танковая дивизия приблизилась почти на расстояние в 6 км от боевых групп 6-й танковой дивизии³¹⁷.

«К тому времени, когда вызывающий раздражение танк был уничтожен, боевая группа Рауса, усиленная подразделениями 1-ой танковой дивизии, выдвинулась в энергичной атаке по восточному берегу реки Дубиса из своего предмостного укрепления в южном направлении, отрезая путь отступления советской 2-й танковой дивизии»³¹⁸.

Р. Штовес: «Около 10.30 25.6.41 дивизия представляла собой следующую картину: неприятельская атака с юго-западного направления благодаря контратаке группы Крюгера была остановлена. Вторая неприятельская колонна с танками, теснимая 6-ой танковой дивизией, наступала через Жайгинис на Шаукотас. У имения Шаукотас эти неприятельские танки натолкнулись на 1-й роту 83-го зенитного дивизиона, введенную в бой для защиты командного пункта дивизии. Несколько танков и неприятельских кавалеристов осталось здесь лежать, пораженные огнем охраны.

Около 11 часов южнее Шаукотаса снова было обнаружено развертывание неприятельских танков для наступления. Это вынудило генерала Кирхнера вызвать из Гринкишкиса в Шаукотас группу Вестхофена. В Гринкишкисе осталась слабая охрана от 1-го танкового полка, так как 4-й танковый разведывательный отряд не прибыл своевременно на смену из-за плохих дорог. В 12.05 боевая группа выступила на запад, двигаясь по пути прежнего наступления.

В то время как боевая группа Крюгера боролась с глубоко эшелонированным неприятелем, отходящим от Расейняя на Василишкис, 6-я танковая дивизия теснила слабеющего противника к Дубисе и через нее. Ее атака захватывала пространство на северо-востоке; однако давление неприятеля на боевую группу Крюгера из-за этого постоянно возрастало. Перехваченное русское радиосообщение свидетельствовало об их сложном положении.

Вскоре после 11.00 1-й мотоциклетный батальон охраны добился успеха в атаке против неприятельской кавалерии и танков. С частями 37-го противотанкового батальона он затем окопался на линии ветряная мельница (Windmühle) – *высота 147 – *Папушинас (Papusinis) и отбил все последующие атаки…

Для марша в обратном направлении боевая группа Вестхофена снова разделилась. Она пересекла при Шаукотасе маршрут боевой группы Крюгера и, прибыв около 14.00 к Шаукотасу, в боевой готовности стала позади 1-го мотоциклетного батальона. Едва занял позиции приданный ей 1-й дивизион 73 артиллерийского полка, как против Шаукотаса разразилось новая неприятельская танковая атака. Объединенным огнем артиллерии, зениток и противотанковых пушек мотоциклистов и 37-го противотанкового дивизиона неприятельские танки были разгромлены. Сопровождающая их пехота подавлена стрелками-мотоциклистами. Боевая группа Вестхофена, имея в авангарде усиленный 1-й батальон 1-го стрелкового полка (со 2-м дивизионом 73-го артиллерийского полка) прорвалась через фронт 1-го мотоциклетного батальона, продвинулась вперед по полю боя на 18 км и в 19.15 захватила переправу через Дубису юго-западнее Жайгиниса. Здесь полковник Вестхофен в 20.20 соединился с частями 6-й танковой дивизии»³¹⁹.

По другим данным: «Боевая группа Коль встретилась при *Тавтузе^LXXVIII с соседней дивизией. Болотистая местность сильно препятствовала также русским моторизованные колоннам, так что были захвачены многочисленные танки и автомашины. 6-я танковая дивизия обнаружила около 100 танков, 400 грузовиков, 30 орудий и много других материалов, но сдавшихся в плен было мало. Советские солдаты рассыпались с их легким оружием в лесах, чтобы отыскать место сбора на большем отдалении»³²⁰.

«Снабжение в эти дни могло осуществляться только под защитой танков, так как прорывающиеся на север неприятельские части постоянно блокировали дорогу Лидувенай – Шилува   Шаукотас. Впрочем, перед дивизией рухнули все попытки прорыва советского 3-го механизированного корпуса, прежде всего его 2-й танковой дивизии. Боевые группы могли вечером рапортовать об уничтожении 11 сверхтяжелых и 22 средних танков. 16 средних и 7 тяжелых неприятельских танков уничтожил только 2-й батальон капитана Гроткарста 1-го танкового полка. Многочисленные орудия, противотанковые пушки, грузовики и трактора попали в руки дивизии»³²¹.

Действия 23-й и 28-й танковых дивизий

Около 6 часов Шестопалов уточнил задачу 23-й танковой дивизии:

«Ударом в направлении м. *Стульги… содействовать в разгроме противника, после чего отходить в направлении *Коркляны, Колайняй и сосредоточиться в перелесках южнее и юго-восточнее Колайняй (5 км юго-западнее м. Ужвенты)»³²³.

Таким образом, танкам опять, как и 23 июня, предстояло наступать без сопровождения пехоты, которая этой ночью отходила на новый рубеж. Реальные действия за 25 июня 23-й танковой дивизии в донесении штаба 12-го механизированного корпуса выглядели так:

«Командир 23-й танковой дивизии в 1 час отдал распоряжение отойти дивизии в район леса севернее м. *Ворни. Район сосредоточения был указан командиром 10-го стрелкового корпуса через командира 10-й стрелковой дивизии.

Во время следования части дивизии подверглись бомбежке с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Создавалась угроза выхода противника на дорогу *Тельшай, м. Ворни.

Командир 23-й танковой дивизии в 6 часов изменяет маршрут и район сосредоточения – приказывает дивизии сосредоточиться в лесах западнее *Первоняй.

В 11 часов части дивизии сосредоточились в указанном районе, за исключением части танков, повернувших под угрозой перехвата противником дороги м. Ворни, Тельшай на м. Ужвенты и сосредоточившихся в лесу 3 км севернее местечка.

23-й гаубичный артиллерийский полк и 23-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион к 23 часам сосредоточились в лесу 2 км южнее м. Тришкяй.

23-й мотострелковый полк, прикрывавший отход, в результате бомбежки с воздуха и артиллерийского обстрела был рассеян и мелкими группами отходил в различных направлениях»³²⁴.

В сущности, дивизия была расчленена: ее артиллерийские части, отрезанные накануне, подались на север к местечку Тришкяй, танки отошли на восток к Ужвентису, командование сосредоточилось в Первоняй, мотострелковый полк вовсе был рассеян. В атаке на Стульгяй дивизия не участвовала.

Удар наносила лишь 28-я танковая дивизия. Не получив сведений от 23-й танковой дивизии Орленко, дивизия Черняховского в 5 утра начала выдвигаться из Каркленая в южном направлении, прикрыв свой открытый фланг лишь семью танками роты лейтенанта Литвиненко.

«Танковые полки 28-й танковой дивизии к 10 часам подошли к Пошиле, где попали под огонь артиллерии крупных калибров и под организованный огонь противотанковых орудий^LXXIX.

Часть танков прорвала оборону противника и уничтожила колонну 8-го мотополка противника.

В результате 4-часового боя дивизия потеряла 48 танков. К 15 часам остатки дивизии (около 30 боевых машин, штаб дивизии, разведывательный батальон и остатки 55-го и 56-го танковых полков) сосредоточились в лесу северо-западнее Пошиле.

Всего в результате боев за 25.6.41 г. дивизия потеряла около 84 танков»³²⁵.

Подробности этого боя сообщает Иринархов^LXXX:

«Впереди, развернувшись в боевой порядок, двигался 55-й танковый полк майора С.Ф. Онищука.

При подходе к населенному пункту Пашиле на передовые части, не выславшие вперед разведку, неожиданно обрушился огонь вражеских орудий. Увеличив скорость, танкисты смело устремились на врага. Вырвавшись на шоссе Калтиненай – *Крожи, они обрушились на двигавшуюся по нему колонну 8-го мотопехотного полка немцев. Действуя огнем и гусеницами, наши воины уничтожили в этом бою около батальона противника.

Отважно сражались советские танкисты. Загорелся, но не вышел из боя, танк командира 55-го полка майора С.Ф. Онищука. Экипаж предпочел плену смерть в объятой пламенем машине. Героически атаковали врага воины 56-го танкового полка майора Н. И. Герко и разведбатальона майора Швейкина…

Откуда-то из-за леса по нашим танкам прицельно била вражеская противотанковая артиллерия. Немецкая авиация беспрерывно бомбила и обстреливала наши боевые машины…

Танкисты дрались геройски. Но дивизия, не получив поддержки артиллерии и пехоты, соответствующего зенитного прикрытия, имея открытые фланги, несла большие потери от огня вражеской артиллерии… и ударов с воздуха.

Своим мужественным сопротивлением воины 28-й танковой дивизии на какое-то время задержали продвижение частей 41-го моторизованного корпуса вермахта на восток, но заплатили за это дорогую цену. За один день боев дивизия потеряла 84 боевые машины.

В лесу, северо-восточнее Пашиле, собрались все, кто уцелел. После боя в дивизии остались штаб, около 30 танков из 55-го и 56-го полков, артполк, отдельный разведбатальон… В боях погибли заместитель командира дивизии батальонный комиссар В. А. Шалаев… майор С. Ф. Онищук, пропал без вести начальник штаба дивизии подполковник Маркелов, а также много других командиров и красноармейцев»³²⁶.

«Обтекая оголившиеся фланги дивизии, противник перекрыл все пути отхода. Черняховский принял решение – прорвать сжимавшееся кольцо и выйти из окружения в северном направлении. В голову колонны комдив выделил семь наиболее боеспособных танковых экипажей 55-го танкового полка. Прикрывал выход отдельный разведывательный батальон майора К. В. Швейкина.

В 16 часов коротким ударом фронт противника был прорван, и дивизия к вечеру сосредоточилась в лесах восточнее местечка Ужвентис³²⁷.

Немцы без боя вступают в Кельме и двигаются дальше

24-й и 45-й пехотные полки двигались вслед за авангардом севернее Кельме. В это время маршевый эшелон 3-го пехотного полка, усиленный 1-м дивизионом 21-го артиллерийского полка, свернул от Кельме на переправу через Дубису у Саудининкай. Полк должен был держать ее открытой для находящейся на другом берегу 1-й танковой дивизии, поскольку танковое сражение под Расейняем медленно подходило к концу. 21-я пехотная дивизия получила приказ, пробиваясь примерно в 20 км южнее Шяуляя, наступать на Радвилишкис»³²⁸.

Удар, нанесенный нашей 28-й танковой дивизией 1-му армейскому корпусу немцев, не прошел для него бесследно.

Рихтер сообщает: «22-й и 1-й пехотные полки уже далеко перешагнули шоссе Кельме – Вайгува, когда лишь около 16.45 смог выступить 43-й пехотный полк, который целый день должен был отражать танковые атаки противника, и таким образом было обеспечивать прикрытие левого фланга дивизии»³²⁹.

Альмайер-Бек продолжает: «Корпус, чей левый фланг был атакован частями 12-го механизированного корпуса, опасался, что приближение 21-й пехотной дивизии к Радвилишкису, сделает его слишком слабым для наступления на главном направлении на Шяуляй. Поэтому корпус получил согласие командования 18 армии наступать на Радвилишкис только авангардами 1-й и 21 пехотных дивизий. Усиленная группа 24-го пехотного полка и основные части 21-й пехотной дивизии должны были западнее болота *Теруаль наступать прямо на Шяуляй. В целом этот план выполнить не удалось, так как авангард 1-й пехотной дивизии в первой половине дня был атакован советскими танками. 21-я пехотная дивизия так и осталась разделенной на 2 ударных клина»³³⁰.

Опережая отступающие советские войска, был эвакуирован в Псков Шяуляйский гарнизонный госпиталь № 291, где врачи^LXXXI сразу приступили к лечению большого числа прибывших раненых³³¹.

На остальных участках фронта Северо-Западного фронта

Продолжалась героическая оборона Лиепаи. Журнал боевых действий группы армий «Север» за 25 июня констатировал: «Наступление 291-й пехотной дивизии в районе Лиепаи было приостановлено ввиду сильного сопротивления противника, поддерживаемого огнем стационарных батарей»³³². Утром этого дня погиб самоотверженный организатор обороны города генерал майор Н.А. Дедаев, равного которому в городе не нашлось.

На Даугавпилсском направлении стремительно несся по шоссе Каунас   Даугавпилс 56-й моторизованный корпус Манштейна. Его передовые части к вечеру 25 июня пересекли всю Литву, отойдя от государственной границы на 180 км, достигли Зарасая и отрезали путь на восток беженцам из южной половины Литвы.

«В этой обстановке командующий войсками фронта Ф. И. Кузнецов 25 июня получил директиву Ставки организовать силами отходящих войск, резервами и соединениями второго эшелона фронта оборону рубежа реки Даугавы от ее устья до Краславы. Решением Ставки из состава войск Московского военного округа к рубежу реки Даугавы спешно выдвигался 21-й механизированный корпус^LXXXII… Однако эти мероприятия уже не успевали за быстро меняющейся обстановкой.

Во исполнение директивы Ставки на Даугавпилсское направление перебрасывалось из Риги полевое управление 27-й армии. До его прибытия для организации обороны Даугавпилса был направлен помощник командующего войсками фронта генерал-лейтенант С. Д. Акимов. Ему было приказано из всех оказавшихся по тем или иным причинам в городе воинских частей, подразделений и отдельных бойцов, а также местных жителей, спешно создать боевые отряды и группы и не допустить немцев в Даугавпилс»³³³.

Вот как описывает действия 21-го механизированного корпуса его командир Герой Советского Союза генерал-майор Д. Д. Лелюшенко:

«25 июня корпус получил задачу выдвинуться в район Даугавпилса, занять оборону и не допускать форсирования противником Западной Двины на участке станция Ницгале, Краслава…

Выполняя боевой приказ, 46-я и 42-я танковые дивизии в 12 часов выслали в направлении Даугавпилса разведывательные отряды, а вслед за ними в 14 часов передовые отряды. Командирами передовых отрядов были назначены командиры полков: в 46-й танковой дивизии – майор Кузьменко Н. Н, а в 42-й танковой дивизии – майор Горяинов А. М. Оба офицера были решительными и обладали хорошими знаниями. В 16 часов 25 июня выступили и главные силы дивизий.

С началом марша войска корпуса стали подвергаться бомбовым ударам вражеской авиации, что в значительной мере снизило темпы их движения»³³⁴.

О том, что творилось в Даугавпилсе, пишет местный историк Иосиф Рочко:

«Многие евреи явно не знали, что делать. Особенно тяжело было старым и больным. М. Антоколь получил совет от своего отца: "Беги, сынок. Советы уничтожают нас морально, а нацисты – физически. Молодым надо бежать, для молодых главное – это жизнь, а для старых – душа"

25 июня айзсарг ворвался в квартиру Гирша Фиша с требованием отдать золото. Кузнец Цодик Каплан с семьей уже находился на вокзале, вспомнил о чем-то забытом и вернулся домой. Сосед лопатой убил его… Безвластие этих дней было опасным для евреев. А. Канолик обратил внимание, что 25 и 26 утром на улицах города появились вооруженные люди. Это были бывшие полицейские и айзсарги, которые пытались навести порядок. "Пошел вон, жидовская морда. Через два часа будет поздно",   дали ему совет новые стражи порядка. А. Канолик забежал в подвал дома на улице Виестура, где сидели испуганные евреи. "Уходите!" – закричал еврейский паренек. Многие последовали за ним по ул. Шоссейной в сторону Резекне»³³⁵.

«Дорога из Даугавпилса в Резекне по Шоссейной улице (ныне ул. 18. Новембра) была запружена убегающими людьми, среди которых были и евреи. Уже рвались бомбы в центре города. В парке… были рассыпаны листовки, призывающие горожан оставаться на местах. Немецкая авиация на бреющем полете открыла огонь по убегающим горожанам в районе Старых Строп. "Люди прятались во ржи, в подвалах близлежащих домов. Произошла авария двух машин. Первая – увозила раненых советских бойцов, на второй – ехали бойцы для защиты города. Всюду были слышны крики испуганных, бегущих и раненых людей. Около озера Губище, что рядом с еврейским кладбищем, валялись убитые красноармейцы, опрокинутый танк, обгоревшие танкисты, лошади…" (воспоминания И. Недведцкой). Евреи говорили, что надо добраться до поселка Вишек, там сядут на поезд…»³³⁶

П. М. Курочкин продолжает рассказ о деятельности командования фронта:

«К вечеру в Даугавпилс прибыл Военный совет и штаб фронта^LXXXIII. Весь руководящий состав собрался у телеграфа. Все ждали сведений, информации о положении дел на фронте, а сведения поступали очень скудные. От оперативной группы из Паневежиса получили данные о том, что немецко-фашистские войска стремительно продвигаются к Западной Двине в направлении на Даугавпилс. Как бы в подтверждение этому сообщению противник начал обстреливать город, его передовые части вплотную подошли к левому берегу Западной Двины.

Командующий генерал-полковник Кузнецов дал команду: «По машинам!» Спешно погрузились в машины. Я хотел узнать, куда едет штаб. Командующий ответил: «Следовать за мной. Я в пути дам указания». Предупреждаю группу связистов полка,   следовать по дороге на Резекне. Дежурному по связи даю указание передать в Рокишкис майору Звенигородскому и в Паневежис полковнику Семенихину со всеми средствами связи пробиваться через Крустпилс на Резекне. С собой беру одну автомобильную радиостанцию, строго-настрого приказываю начальнику станции и шоферам не отставать от моей машины.

Время не ждет. Противник обстреливает город. Наконец машина командующего тронулась в путь, остальные   за ней. Непроглядная ночь. Фарами пользоваться запрещено. Идем с небольшой скоростью. Проехали километров 35 и остановились. Командующий решил разместить штаб фронта в лесу, в 3 4 км вправо и влево от шоссейной дороги, и сам стал указывать – какому управлению в какой части леса располагаться. Я доложил начальнику штаба, что нельзя здесь располагать штаб, так как совершенно нет никаких средств связи. Пробую убедить в том, что целесообразно расположить штаб в районе крупного узла гражданской связи – в Резекне, что для этого надо проехать еще 50 60 км. Там будет хоть какая-нибудь возможность установить связь с войсками. К сожалению, мои соображения не были приняты во внимание. Штаб продолжает устраиваться в лесу.

Радиостанция не отстала от меня ни на шаг. Остальная группа связистов задержалась с демонтажем аппаратуры в Даугавпилсе и еще не подошла. Таким образом, получилось, что все средства связи штаба Северо-Западного фронта в этот момент состояли из одной автомобильной радиостанции (11-АК). Вдруг я увидел в лесу линию проводной связи… Включились в линию и установили, что линия связывает дом лесника с телефонной станцией Боровая, через которую можно связаться с узлом связи Резекне, а через него   с Москвой… Я, обрадованный, бегу к командующему и докладываю, что установлена телефонная связь с Москвой, с кабинетом начальника Генерального штаба.

Командующий далеко не разделял мою радость. Он проворчал: «Что толку в вашей связи с Москвой, сейчас потребуют доклада о положении войск, а что докладывать? Связи нет ни с одной армией, что делают войска – не знаем, идите, разговаривайте сами с Москвой… Вы с армиями обеспечьте связь, это меня больше всего интересует».

В ответ на это я доложил командующему, что при данном расположении штаба фронта и почти полном отсутствии полевых средств связи нельзя установить связь со штабами армий и просил его немедленно дать указание о перемещении штаба фронта в Резекне, мотивируя тем, что оттуда удобнее использовать для нужд штаба гражданскую связь.

Командующий согласился на перемещение штаба в Резекне»³³⁷.

На Каунасском направлении 16-му стрелковому корпусу 11 армии было приказано наступать, чтобы отбить у врага Каунас. Наступление и завязавшиеся бои окончилось окружением нашей 5-й стрелковой дивизии и отступлением 23-й и 33-й стрелковых дивизий. Враг овладел Ионавой.

Контрудар 126-й стрелковой дивизии под Вильнюсом также не принес успеха³³⁸.

Немецкие части заняли Тельшяй и Кедайняй.

Мнения историков

Наиболее критичен Шапталов: «У… 8-ой армии день 25 июня был отмечен управленческой неразберихой. В то время когда ее стрелковые части отходили на указанные в приказе рубежи, 12-й мехкорпус, не имея связи со штабом армии и фронта, начал очередную атаку. Лишь во второй половине дня танковые дивизии получили приказ на отход, после чего командир корпуса потерял с ними связь до 27 июня. Отход армий фронта превратился в повсеместное отступление, если не бегство»³³⁹.

Менее категоричен Бешанов, отмечающий поражение лишь 11-й армии: «25 июня войска фронта, ведя арьергардные бои, отходили на указанные рубежи. Однако, разбитые части 11-й армии оказались не в состоянии на них закрепиться и продолжали откатываться к Западной Двине»³⁴⁰.

Иринархов наиболее конкретен: «В ночь на 25 июня войска Северо-Западного фронта продолжали отход на восток. Разрозненные части и соединения заняли оборону на рубеже Тельшяй, Кельме, Кедайняй, Ионава, река Вилия…

Стойко держалась на своих рубежах 9-я противотанковая артиллерийская бригада, отбивая все вражеские атаки. Во второй половине дня ее положение сильно осложнилось… Артиллерийские полки бригады понесли большие потери (только в 636 полку вышло из строя 10 орудий), кончились боеприпасы, люди устали от бомбежек и непрерывных боев.

Вечером по приказу штаба 8-й армии бригада начала отход к Шяуляю, а 202 моторизованная дивизия – к Риге»³⁴¹.

Интересна оценка обстановки, данная 25 июня генерал-полковником Ф. Гальдером:

«… русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск.

Это, например, подтверждается действиями противника на фронте группы армий «Север»…. Ясно лишь, что 3-й танковый корпус противника, с самого начала находившийся в этом районе, разбит танковым корпусом Рейнхардта, и что танковый корпус Манштейна настолько далеко продвинулся на восток, что вынудил русских начать отход за Западную Двину.

Противник организованно отходит, прикрывая отход танковыми соединениями, и одновременно перебрасывает большие массы войск с севера к Западной Двине на участке между Ригой и Екабпилсом»³⁴².

Евреи Жеймялиса в смятении

Утреннее сообщение Советского Информбюро хотя и было чуть менее лживым, чем в предыдущие дни, но явно неутешительным:

«В течение 24 июня противник продолжал развивать наступление на Шяуляйском, Каунасском, Гродненско-Волковысском… направлениях, встречая упорное сопротивление войск Красной Армии.

Все атаки противника на Шяуляйском направлении были отбиты с большими для него потерями. Контрударами наших механизированных соединений на этом направлении разгромлены танковые части противника и полностью уничтожен мотополк»³⁴³.

Но жеймяльцы жадно слушали радио на всех известных им языках. Вот что еще запомнилось им об этом дне:

Якушок М.: «Первые 4 дня ждали, что русские пойдут назад^LXXXIV»³⁴⁴.

Загорский Ф.: «У нас в 1939   40 годах из Польши приехали беженцы. Они были эвакуированы в Жеймялис. Польская была молодежь. Их общество нанимало какую-то большую комнату. Они в ней жили. Они на меня очень страх нагоняли, рассказывали, что немцы издеваются над молодыми, заставляют работать, не дают кушать. Что немцы убьют, я конечно не думал. Но они возьмут на работы, пошлют куда-то. А у меня есть сестра в Москве. Я подумал: "Поеду на время к сестре, доеду до Москвы, там побуду, потом вернусь"»³⁴⁵.

О польских беженцах, быстро покинувших Линкуву, вспомнил и Лео Каган:

Лео Каган продолжает:

Вернемся в Жеймялис

Якушок И.: «В среду брат пришел, Моше. Он сказал родителям:

  Нечего здесь делать. Нечего сидеть здесь больше. Мы должны бежать. Немцы недалеко. Уже, говорят, что в Йонишкис^LXXXV.

  Что ты! Куда ты поедешь?

  Надо ехать, надо ехать!

  Мы прожили в 1915 году, когда были казаки^LXXXVI. Поедем в деревню к Балчунасу. Дождемся, когда пройдут войска и все будет в порядке.

  Иди и бери у Ниши мешок муки

  Давайте убегайте отсюда! Мы знаем, что немцы делают в Германии с евреями. Немцы убьют нас всех!

  Куда вы едете! Мама моя в 1919 году продала все золото и вещи за полкилограмма муки. Там вы умрете с голода!

Берман Р.: «Когда началась война, мы все видели, как люди побежали с Шяуляя и других мест. У папы была лошадь. Мы начали загружать на телегу все, что у нас было. Мы, дети, были молодые, мало обращали внимания на войну. А папа и мама ходили, говорили с людьми. Родители были в большом напряжении. Думали, как быть: уехать, не уехать. У нас уже было все погружено на телегу за несколько дней раньше того. Мы ждали, что будет, уехать или остаться. Потом, наконец, решили, чтобы ехать».

Берман З.: «В наше местечко Жеймели приехали беженцы, из мест которые были ближе к немецким границам. Приехало много евреев. И когда приехали, мы их приняли. У нас дома жило несколько семей. И в других домах они были.

Уже становилось очень неспокойно. Не знали, что делать, как быть. Потом несколько семей решили, что мы уезжаем отсюда.

Тогда к нам пришла одна женщина, пожилая, работавшая у мамы. Сказала:

  Ходка, зачем ты едешь? Куда ты едешь? Твои дети еще маленькие. Они ни во что не вмешались. Чего ты боишься?

  Брат едет, сестра едет, так мы тоже едем»