Рабочая программа дисциплины «риторика» Уровень высшего образования Бакалавриат направление подготовки 031300. 62 Журналистика

Еще одной особенностью воздействующей коммуникации является так называемое позиционирование. Прием позиционирования был описан американскими коммуникатолагами Э.Райзом и Д.Траутом в нашумевшей книге «Positing: the Battle for your mind», N.Y. 1982 (в русском переводе 2006 г.»Позиционирование: битва за умы»). Авторы исходили из того, что сознание человека не является чистой доской, в нем уже имеются стереотипы прошлых коммуникаций. Но вместе с тем между самими кстереотипами располагаются щели, в которые может проникать новая информация и постепенно вытеснять старую, занимая все новые и новые участки сознания.

В качестве примера агонального позиционирования американские коммуникатологи приводят известный факт, что первый автомобиль называли «каретой без лошади», т.е. новое понятие сращивалось с известным. Фразы типа «бензин без свинца» (неэтилированный), «бескамерные шины», добавляют они, служат примером того, как новые понятия опираются на понятия старые и вытесняют последние, занимая их место.

Разрушение чужого стереотипа рассматривается манипуляторами в качестве важной психологической составляющей коммуникативного процесса, требующей соответствующего риторического обеспечения. Анализ конкретных медийных текстов поможет начинающему журналисту выработать критическое отношение, как к старым, так и к вводимым новым стереотипам и тем самым эксплицировать риторические механизмы недобросовестных коммуникативных технологов.

Наряду с психологическими особенностями в воздействующей коммуникации важную роль играют новейшие разделы логики. При этом сам статус агонального высказывания оказывается противоположным высказыванию формально-логическому. Выше уже говорилось о том, что дискурс риторики расположен между правдой и ложью. Он одновременно заявляет себя как истина и в то же время устанавливает жесткие границы, за пределами которой эта истина становится недействительной.

Классическая риторика исходила из того, что риторические высказывания напрямую зависят от принципов формальной логики, поскольку обе апеллируют к аподиктическим суждениям. В таких суждениях вывод основывается на нефиксируемых посылках, понимаемых как допредикативные очевидности. Сомнение в истинности таких аксиом привело неориторику к отказу от первопринципов, признанию их неверифицируемого (т.е. непроверяемого с точки зрения истинности или ложности) смысла.

Как справедливо указывает Умберто Эко, известный итальянский писатель и семиолог, «в новые времена сфера употребления аподиктического дискурса, основанного на бесспорном авторитете логической дедукции, неуклонно сужается; и сегодня мы склонны считать аподиктическими только некоторые логические системы, которые вводятся из неких аксиом, постулируемых в качестве бесспорных. Все прочие дискурсы, которые когда-то принадлежали к сферам логики, философии, теологии и т.д., ныне должны быть отнесены к побудительному дискурсу, стремящемуся сбалансировать небесспорные аргументы и побуждающему слушателя согласиться с тем, что основано не столько на силе Абсолютного разума, сколько на взаимосвязке эмоциональных моментов с требованиями времени и практическими ситуациями.

Сведение к риторике философских и прочих форм аргументации, долгое время считавшихся бесспорными, представляется большим достижением если не разума, то, по крайней мере, благоразумия, т.е. разума, научившегося осторожности в столкновении с фанатической верой и нетерпимостью». (Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. СПб., 1998. С. 99).

В свое время, разделив понятия силлогизма и энтимемы, Аристотель предположил, что единица риторического высказывания приобретает форму доксы, т.е. некоего суждения, совпадающего с фоном верований большинства слушателей. Набор такого рода докс составлял репертуар речей большинства античных ораторов.

Однако дальнейшее развитие культуры показало, что человеческое мышление и его логика устроены сложнее и не могут быть сведены к сумме доксологических допущений. Неудовлетворенность абсолютным характером докс, как основной формой энтимемы, принятой в классической риторике, способствует тому, что в неориторике энтимема чаще принимает форму парадокса, отрицающего общепринятые и кажущиеся очевидными представления. Таким образом, можно сказать, что классическая риторика — это мышление доксами; неориторика — мышление парадокспми.

Обучение способам перевода доксы в парадокс — важнейший методический прием изучаемого бакалаврами курса. Иногда такой перевод достигается простыми логико-лингвистическими процедурами. Стоит, например, дополнить афоризм : «Краткость — сестра таланта» антитезой — «но мачеха гонорара», и докса станет парадоксом. Однако такие признанные мастера парадокса, как Б.Шоу или О.Уайльд, не довольствовались простыми способами, но изобретали достаточно сложные парадоксальные высказывания, часто иллюстрируя их не менее парадоксальными сюжетными ситуациями, подобно фабуле романа «Портрет Дориана Грея» или пьесы «Пигмалион».

В практике изучения неориторики можно начать с простых упражнений. Возьмите сборник пословиц и переделайте их в парадоксы, например, доксологическое высказывание «Терпение и труд все перетрут» в варианте «Терпение и труд всех перетрут» легко превратит доксологическое суждение в парадоксальное. Можно пойти обратным путем. Обратитесь к словарю парадоксальных определний В.Кротова (М., 1995) и переведите их в доксы. И прямой, и обратный перевод актуализует в данном случае различный потенциал двух риторик.

При изучении логических аспектов риторического акта бакалавру важно обратить внимание и на другое различие классической и неклассической риторики. В классической риторике аргументы открываются, обнаруживаются, в неориторике — изобретаются. Создатель теоретической риторики Аристотель полагал, что в основе риторического действа лежит путь от незнания истины к ее познанию. На этом векторе расположены определенные точки (топосы), обнаруживающие аргументы различной силы: от среднесильных к сверхсильным. Задача ритора таким образом заключается в выявлении подходящих аргументов и в представлении их публике.

В отличие от классической, агональная риторика исходит из философского положения, согласно которому абсолютной истины не существует. Вот почему она рассматривает дискурс не как опору на общие места, но как решение изобретательской задачи. При достаточно большом количестве изобретательных задач все они делятся на три типа: задачи со скрытым условием (например, посадить 4 дерева так, чтобы каждое находилось на одинаковом расстоянии от трех других); задачи с дополнительным условием (ее решает укротитель, когда просовывает голову между челюстями льва, предварительно намотав на них львинные львиные губы); задачи со сменой наименований (широко используется при презентации новых товарных брендов).

Подобно изобретателю задачи, современный коммуникант обращается не к помощи топосов, но оказывается внутри многозначной ситуации и использует для ее интерпретации наиболее парадоксальные решения, недоступные формально-логическому мышлению и предполагающие выход в новое мыследеятельное пространство.

Наряду с использованием теории и технологий, предполагаемых отдельными разделами психологии и логики, современный журналист не может не обращаться к тем аспектам неориторики, которая связана с разделами лингвистической теории. Обращение к законам современного языкознания и их приспособление к задачам неориторики — важнейший источник ее развития, сулящий определенные технологические преимущества.

Одной из важных трансформаций лингвистической теории в практику современной риторики является технология скрытого перформатива. Как известно, понятие перформатива было введено в научный оборот английским философом и лингвистом Д.Остиным, который понимал под перформативом произнесение определенных слов определенным лицом, благодаря чему такие слова превращались в определенные действия. На подобном механизме основывались многие магические обряды, уходящие в глубокую древность.

Именно перформатив в современной лингвистической теории указывает на определенное соотношение языка и власти, ибо «фундаментальным понятием в общественных науках является власть, в том же смысле, в каком энергия является фундаментальным понятием физики» (Б.Рассел).

При обращении к лингвистике будущему журналисту полезно прислушаться к мысли известного лингвиста Э.Бенвениста, утверждавшего, что «перформативного высказывания, которое не являлось бы действием, не существует. Оно существует только как акт власти. Действия власти прежде всего и всегда представляют собой высказывания, произносимые теми, кому принадлежит право их высказываний. И когда мы имеем дело с перформативными высказываниями, нам следует постоянно помнить, что это условие — условие правомочности лица, произносящего высказывание, и особых обстоятельств, в которых высказывание осуществляется, обязательно должно быть соблюдено» (Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., !974. С. 307).

Разбираясь в сложностях теории перформатива, бакалавру следует иметь в виду, что сам перформатив образует новую «геометрию» языка, отличную от обычной речевой практики, в которой информатив, констатив и декларатив являются основополагающим строительным материалом.

В отличие от открытого перформатива современный ритор работает в технике скрытого перформатива. Что это значит? Всякий раз, употребляя перформативное высказывание, рассчитанное на определенное действие получателя сообщения, агональный коммуникант оформляет его либо как информатив, либо как декларатив. Результатом скрытого перформатива становится возможность воздействия на реципиента, который поглащает информацию, но не выделяет в ней аспекта преднамеренного целевого воздействия. Скрытый перформатив почти всегда используется в процессе ведения информационных и психологических войн.

Не менее важным источником воздействующей коммуникации является прием несовпадения денотата и коннотата. Семиотика выделяет два измерения значения слова — понятийное (денотат) и эмоционально-оценочное (коннотат). Два слова, являющиеся синонимами с точки зрения денотата, могут быть антонимами, если их рассмотреть в аспекте коннотации. Так, выражение «экспроприация экспроприаторов» понятийно ничем не отличается от выражения «грабь награбленное». А вот в плане коннотации они вызывают различную, а в ряде случаев и противоположную оценку. Благодаря такому несовпадению одни и те же понятия и действия в отношении нас и наших противников выступают как антитезы. Естественно современная агональная риторика не может пройти мимо этого приема. Весьма часто его используют и журналисты. Студенту, изучающему неориторику, легко убедиться в этом, сравнив две газетные статьи на одну и ту же тему, опубликованные в печатных изданиях, придерживающихся противоположных взглядов.

Наряду с несовпадением денотата и коннотата в воздействующей коммуникации активно используются противоположные речевые техники — внушения (суггестии) и рационализации. Еще в начале 1920-х годов выдающийся филолог Ю.Н. Тынянов выявил два типа ораторского слова — убеждающее и разубеждающее. В основе суггестии лежит убеждающий дискурс с уклончивой фразой, дающей расплывчатое значение, часто не имеющее строгого соответствия миру реальных вещей и событий. Убеждающий дискурс пользуется обильными словесными блоками как готовым сложившимся материалом, получившим предварительную семантическую и стилистическую мотивировку.

Разубеждающий дискурс дает новое освещение речи, разрушая тем самым суггестию. Основными приемами разубеждающего высказывания, по мнению Ю.Н.Тынянова, становятся, во-первых, деконструкция средств убеждения приемами иронии, пародии, окарикатуривания, благодаря чему и создается эффект обессмыслевания; а во-вторых, противостояние убеждающему слову — слова более нового, отличающегося углубленной дифференциацией значений и оттенков.

Если убеждающий дискурс стремится использовать синтетическое целое фразы, вызывающее тот или иной эмоциональный отклик, то разубеждающее высказывание идет «по пути разложения этих сгустков, анализа их, вышелушивания из фразы и вещи из слова» (Тынянов Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. М., 1965. С. 219).

В процессе агональной коммуникации состязающиеся стороны все время балансируют на границах двух тактик, обмениваясь высказываниями, как боксеры ударами. В ряде случаев та или иная тактика закрепляется за социальной или профессиональной ролью. В процессе судопроизводства, например, адвокат чаще будет пользоваться суггестией, а прокурор — рационализацией. Однако если прокурор по тем или иным причинам сменит агональную тактику на противоположную, адвокат вынужден будет сделать то же самое. Подобный случай из практики Плевако великолепно был описан в одной из заметок В.В. Вересаевым.

Для изучения раздела, связанного с лингвистическими основаниями неориторики, весьма полезно наряду с анализом медиа - текстов обращаться к рассмотрению образцов художественной литературы. Вскрытие языковых и метаязыковых механизмов речевого поведения персонажей откроют перед бакалаврами неисчерпаемый источник конкретных находок.

Вместе с тем весьма полезно обратиться к изучению функционирования социальных фигур, выявленных современной теоретической риторикой. Так, известный нидерландский лингвист икоммуникатолог Т. ван Дейк обнаружил некоторые фигуры, не известные классической риторике и способствующие порождению агонального эффекта. Каждая из таких фигур определенным образом усиливает эффект плана выражения.

Выполнив систему риторических упражнений, бакалавры легко придут к заключению, что в основе любого агонального акта лежит возможность различной (часто противоположной) расшифровки одного и того же высказывания. Всякая воздействующая коммуникация — это работа на грани различных типов знания и различных функций языка, благодаря чему она обнажает не только смысловое устройство дискурса, но и вскрывает потенции многообразных метаязыков и субъязыков в их знаковом аспекте.

После того, как будущие журналисты усвоят психологические, логические и лингвистические основания неориторики, можно смело переходить к изучению семиотических оснований и функций коммуникации. Полезно при этом вспомнить некоторые азы из курса общей семиотики, изученной бакалаврами на младших курсах.

Согласно положению одного из основателей семиотики Ч.Пирса, словесные знаки носят в абсолютном большинстве случаев символический характер, посколько отношение знака и значения в них условно. Напротив, знаки телесного языка (body-language) в большей мере индексальные (отношение знака и значения находятся в отношении смежном) или иконические (означающее и означаемое образуют подобие, сходство; например, человек и его фотография). Если классическая риторика, говоря об ораторе, апеллировала в основном к опыту лингвистики, то неориторика всячески подчеркивает значение телесного языка. Лингвистика владеет лишь одним (правда, важнейшим) компонентом языка — вербальным. Однако любой национальный язык несводим лишь к словесным средствам, наряду с вербальными компонентами он включает и невербальные, которые интересуют паралингвистику.

Как отмечает исследовательница риторики Е.Н. Зарецкая, «проблема в том, что знаковая система естественного языка сознательна, она реализует в речи, как правило, то, что вы осознанно собираетесь в ней реализовать; а знаковая система BL (body-language) — это семиотика бессознательного, она реализует те мотивы, которые находятся в бессознательном. Зона бессознательного в известной мере противоречит зоне сознания» (Зарецкая Е.Н. Риторика: Теория и практика речевой коммуникации. – 4 изд. М., 1998. С. 437).

Противоречие семиотики осознанного и бессознательного — важнейший резерв воздействующей коммуникации. Без учета этого фактора невозможно понять важнейшие внутренние законы неориторики. Естественно для будущего журналиста, пожелавшего связать свою профессиональную деятельность с жанрами печатного медиа-продукта, паралингвистика имеет скорее теоретический характер, нежели практическое значение. В то же время для тележурналиста или радиожурнеиста владенияеприемами телесного языка — наущный хлеб. Фигура радио- и особенно тележурналиста с точки зрения семиотики связана с постоянным взаимопереводом системы символических знаков в систему знаков иконических и индексальных, а сама фигура такого журналиста включает в себя пересечение знаковых систем, имеющих различную природу.

А теперь — внимание! Каковы же конкретные приемы, позволяющие максимально использовать коммуникативный потенциал телесного языка? Традиционно к индексальным знакам телесного языка относят интонацию и молчание. (В большинстве языков мира за исключением китайского и еще некоторых языков народов Дальнего Востока) интонация не меняет денотативное значение слова, но становится важным средством коннотации.

Интонация — комплексное понятие, она включает несколько составляющих: мелодику, логическое ударение, громкость, темп речи, расстановку пауз. Как и все остальные паралингвистические средства, используемые в коммуникации, интонация имеет двойсвенный характер: с одной стороны, она часть семиотической системы национального языка с достаточно жесткими правилами, с другой — явление индивидуального речевого поведения. На эту двойственную природу и должен в первую очередь обращать внимание журналист, имеющий дело с живой речью.

Так, например, русский язык и его интонационный строй имеют повышенную в сравнении с другими европейскими языками когнитивность. Согласно исследованиям психолингвиста Н.В.Витт, каждый носитель русского языка независимо от образования и уровня подготовки может выражать с помощью интонации 11 эмоциональных состояний (радость, испуг, нежность, удивление, равнодушие, гнев, печаль, презрение, уважение, стыд, обида).

Таким образом, передача этих эмоциональных состояний во время контакта журналиста с аудиторией не требует от него специальных усилий. Но если он будет механически следовать за языком, речь его будет недостаточно выразительной. Именно поиски дополнительных оттенков позволит расширить интонационный диапазон. В этом плане радио- и тележурналист похож на актера, но только отчасти. Дело в том, что с помощью выразительных средств актер воспроизводит речь персонажа, тогда как журналист и любой оратор говорят своими голосами. Всякая имитация чужой интонации оказывается здесь неуместной и разрушает контакт с аудиторией.

Существенным моментом техники воздействующей коммуникации является молчание. Как и интонация, она активизирует глубинные структуры человеческого бессознательного, «ибо бессознательное есть та часть конкретного трагииндивидуального дискурса, которого не хватает субъекту для восстановления непрерывности своего сознательного дискурса» (Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995. С. 28).

Будучи частью непрерывного дискурса, молчание неоднородно. В процессе любой коммуникации (тем более агональной) мы не просто молчим, но молчим со смыслом. Немецкая исследовательница Эва Эстерберг в своей работе «Молчание как стратегия поведения» выделила 10 типов молчания (неопределенное, выжидательное, угражающее, настороженное, размышляющее, оскорбленное, молчание от усталости, молчание, связанное с отдыхом, молчание от уныния и молчание от смущения).

Вполне вероятно, что множество возникающих коммуникативных ситуаций не исчерпываются указанными Э.Эстерберг типами. Гораздо важнее другое: выявленные типы могут легко сочетаться или вовсе не сочетаться между собой. Так, например, выжидательное и размышляющее типы молчания легко переходят одно в другое, а вот угрожающее молчание вряд ли может сочетаться с молчанием от смущения. Наблюдая за различными типами мочания, а также фиксируя свое внимание на ремарках текста, где авторы оценивают так или иначе ситуацию молчания, бакалавр приходит к выводу, что указанные типы устроены по принципу алфавита, образуя некоторые цепочки смыслов, в чем-то напоминающие слова. Владения техникой молчания особенно важно, когда журналист берет интервью или организует дискуссию.

Индексальные знаки лишь с некоторой натяжкой относят к средствам телесного языка. Основу же языка тела составляют иконические знаки: жест, мимика, визуальный контакт и проксемика (расположение участников коммуникации в определенном пространстве). Естественно, что владение приемами иконики body-language составляет одну из основ поведения телевизионного журналиста. К описанию этих приемов мы сейчас и перейдем.

Следует сразу оговориться, что жесты, с одной стороны, а мимика и визуальный контакт – с другой, имеют различный семиотический статус. Аффективные жесты довольно жестко связаны с семиотикой национального языка и менее персонализированы в сравнении с мимикой и визуальным контактом. Так, по подсчетам английского исследователя М.Аргайла, средний мексиканец за час непринужденной беседы делает 180 жестов, средний француз — 120, а средний финн — 1. Таким образом, применительно к искусству публичного говорения значение и выразительность жеста будет зависеть от того, в какой системе языка находится оратор. Индивидуальность жеста в этом плане определяется не количеством, но неповторимостью, индивидуальностью, по которой часто узнают и запоминают телевизионного журналиста. Будущему профессионалу нужно помнить о двух отличиях между жестикуляцией актера и журналиста. Первое из них связано с тем, что актер имеет определенный запас жестов, позволяющих создавать образ того или иного персонажа. Журналист, использующий чухой жест, по выражению Д.Карнеги, напоминает человека, который все время старается воспользоваться чужой зубной щеткой. Второе отличие заключается в том, что тележурналист в максимальной степени должен избегать жестов-паразитов, связанных с почесывание или игрой с посторонними предметами (очками, ручками и т.д.). Для актера же игра с предметами — целый арсенал, позволяющий каждый раз позволяющий добавлять нечто новое к образу своего героя. Учиться властвовать собой — означает для телевизионного журналиста минимизировать не только слова-паразиты, но и паразиты жестикуляции.

Что же касается мимики и визуального контакта, и то, и другое средство паралингвистики предельно перрсонализовано и практически не зависит от того, какой язык является для человека родным. Недаром мимические и визуальные знаки используются при определении степени искренности высказывания. На них основаны анализы данных, полученных на детекторе лжи. А это в свою очередь означает, что дать какие-либо продуктивные советы по развитию мимики и визуального контакта вряд ли возможно. Единственный совет для будущего журналиста — научиться говорить искренне, но это уже выходит за рамки методических рекомендаций по изучению курса риторики.

Не менее интересной является проблема проксемики, т.е. степени удаленности коммуникантов в визуальном пространстве. В начале 1980-х годов австралийский коммуникитолог Ален Пиз выделил четыре проксемических зоны: интимную (15-46 см), личную (46-120 см), социальную (120-360 см), общественную (от 360 см до сотни метров.) Значение проксемических зон заключается в том, что по мере удаления говорящего от слушающего (слушающих) возрастает роль специальных приемов риторики. Если в интимной зоне правила оратоского только повредят контакту, то в общественной зоне говорить «естественным» образом перед сотнями и тысячами слушателей практически невозможно. Вместе с тем итальянский семиолог У.Эко обратил внимание, что в разных культурах носители языков по-разному воспринимают пространственные координаты: степень плотности, степень удаленности говорящего и слушающего и т.д. Очень важно иметь в виду, что освоение новых форматов в телевидении ближайшего будущего выявят неизвестные прежде аспекты проксемической теории. Так что многие наши представления о проксемике могут устареть лет через 10-20.