Рассказ о талантливом русском человеке, которого помнят бульвары Парижа и древние храмы Непала

Блины и борщ в Гималаях

Бурис (его называли только так) родился 4 октября 1905 года в семье мелкопоместного дворянина Николая Александровича Лисаневича, известного южнороссийского конезаводчика, и был младшим из четырех братьев. Свою невероятную жизненную эпопею он считал прямым следствием Октябрьского переворота. Не случись этого, служить бы ему сначала, по семейной традиции, офицером российского императорского флота, а потом растить на племенном заводе в местечке Лисаневичевка (на Украине) потомство выписанного из Англии ретивого жеребца Галтимора.

Борис уже учился в юнкерском училище в Одессе, когда началась революционная передряга. Семья покинула город и на лошадях добралась до Варшавы, но тут пришло известие, что Одесса в руках белых, и Лисаневичи на поезде вернулись домой. Вскоре пропал отец, старший брат Георгий присоединился к белогвардейцам и отправился в гущу событий, второй – Михаил – погиб, когда эсминец, на котором он служил офицером, наткнулся на немецкую мину. Сам Борис, пятнадцатилетний боец "Специального эскадрона по защите арьергарда", был ранен во время военного рейда где-то между Одессой и Туапсе. Мария Александровна Лисаневич с двумя сыновьями, Александром и Борисом, вновь решила покинуть Одессу и попытаться перебраться в Румынию, но ... не успела – в Одессу вошли красные. Правда, впоследствии Александру все же удалось бежать из города на рыбацкой шаланде; в разбушевавшемся море его подобрал корабль союзников. Он добрался до Стамбула, а потом – и до Франции (в 1928 году к нему присоединилась Мария Александровна). Бориса спасла родственница некая мадам Гамсахурдия, балетмейстер труппы Одесского театра, выдав ему документ, удостоверявший членство в труппе. Это, в общем, не было фикцией – Борис в действительности принялся осваивать азы танца.

После нелегкой одиссеи по городам и весям, переболевший тифом, в Одессу сумел вернуться Николай Александрович (он умрет в России в 1928 году), тогда же пришло известие о том, что в Петрограде революционный трибунал приговорил к смерти Георгия. Однако его подчиненные матросы подали петицию революционным властям, и смертная казнь была заменена трехгодичным заключением (Георгий погибнет в СССР в 1935 году).

Хорошо сложенный, выносливый и артистичный Борис вскоре уже исполнял заметные партии в спектаклях труппы. Вскоре Борис оказался в Париже. Лисаневич отработал контракт в театре "Альгамбра", проехал с гастролями 65 немецких городов, танцевал в "Романтическом русском театре" Бориса Романова, будущего балетмейстера нью-йоркской "Метрополитен-опера", и, наконец, был принят в труппу "Русского балета" самого Сергея Дягилева, где работал с феноменальной отдачей и фантастическим успехом вплоть до смерти маэстро в 1929 году. Он знал множество балетных партий и подменял любого заболевшего артиста, прекрасно играл на фортепьяно, ставил хореографические миниатюры, а когда дягилевский балет прекратил существование, стал, чтобы зарабатывать на жизнь, уличным фотографом. В те же годы Лисаневич познакомился и подружился с Матиссом, Дереном, Кокто, Стравинским, Лифарем, Рерихами, впрочем, всех перечислить невозможно.

Неподдельный интерес к людям сохранился в Борисе на всю жизнь, но не меньший интерес - и тоже на протяжении всей жизни – вызывала его собственная персона. Щедрый, легко расстающийся с деньгами, Борис почти хронически "сидел на мели". Его первой коммерческой затеей была торговля икрой на Французской Ривьере. Заработав неплохие деньги, он тут же пригласил веселую компанию друзей в ресторан; вечер закончился в казино вместе со всеми деньгами, которыми располагал Лисаневич. Он продолжал танцевать в антрепризах, сотрудничал с "Опера Монте-Карло", гастролировал по Южной Америке. В Буэнос-Айресе Елена Смирнова, великая балерина из Мариинки, умоляла его подписать постоянный контракт. Он принял аванс, но вернулся в Европу, чтобы завершить ряд дел. В Париже Борис познакомился с юной танцовщицей Кирой Щербачевой. Безоглядно влюбился в нее, вернул аванс в Аргентину и женился. Вместе они отправились в Лондон, а затем - в миланский "Ла Скала". Посреди декораций, созданных самим Бенуа, Борис блистал в балете Респиги "Балкис, царица Савская", на постановку которого итальянский дуче выделил два миллиона лир. От партии герцога Альбы в балете "Старый Милан" он был вынужден отказаться, поскольку местная фашистская организация воспротивилась назначению русского офицера на патриотическую роль. Борис танцевал с Верой Немчиновой, Тилли Лош и Дианой Мэннерс, был любимым партнером Мясина, вызывал восторг режиссера Макса Рейнхардта.

Когда власти Англии отказались продлить ему вид на жительство, он не расстроился и вместе с Кирой отправился гастролировать на Восток. В 1933 году супружеская пара прибыла в Бомбей. Отработав поставленные Борисом номера в концертном зале знаменитой гостиницы "Тадж-Махал" (шесть месяцев аншлага!), они вслед за Индией покорили Бирму, Китай, Бали, Яву, Вьетнам и Цейлон. Англоязычная пресса Британской империи публиковала восторженные отклики, и телеграфные рецензии опережали график их передвижений. Каждый этап являл сюжет для полноценного авантюрного романа - и о Борисе, кстати, будет написана не одна книга на французском, немецком, японском и других языках; он станет героем репортажей и очерков в журналах "Life", "Newsweek", "National Geographic".

Лисаневич принял экзотический Восток безоговорочно и, впитывая его полной грудью, насыщал хореографию и музыкальное сопровождение новыми элементами. Шли недели, месяцы, годы. Кира взбунтовалась, и они прибыли в Калькутту, чтобы вернуться пароходом в Европу. Здесь их ждало письмо от Марии Александровны, которая просила сына встретиться с неким Джоном Уолфордом, директором судоходной компании. В разговорах с новым знакомым о том, о сем возникла идея создания элитарного клуба, и, поддерживаемый мощными спонсорами, Борис с головой окунулся в новую затею. Так, в 1936-м в Калькутте возник клуб "300". Название перекликалось с прославленным лондонским клубом "400". Поскольку цифра указывала на число постоянных членов, калькуттский клуб как бы сохранял второе место, но, уменьшив число членов, претендовал на большую эксклюзивность. Клуб разместился в приобретенном Борисом мраморном особняке, известном под именем "Причуда Филиппа". Построил его для своей возлюбленной, которая накануне свадьбы сбежала с простым солдатом, один из эксцентричной тройки армянских архитекторов, прибывших в Калькутту в 1870 году и существенно повлиявших на ее облик. За короткое время Лисаневич переложил паркетные полы, перепланировал кухню, отреставрировал стены и потолки, приобрел роскошную мебель и, наконец, собрал оркестр. На роль повара из Ниццы был вызван Владимир Халецкий, белый офицер, освоивший высоты кулинарного искусства во Франции.

Вскоре элитная публика со всех концов мира устремилась в Калькутту, чтобы не краснеть, услышав: "Как, вы еще не были в клубе "300"?!" Во время второй мировой войны клуб стал местом встречи американских и английских летчиков, летавших через "Горбушку", как тогда называли Гималаи. Событий калькуттского периода жизни Бориса хватило бы еще на десяток романов: охота на диких слонов, тигров и леопардов, рождение дочери Ксении, прокладка воздушных трасс между труднодоступными районами страны, опека над беглыми русскими староверами, крахи и взлеты, поездки в Голливуд, развод с первой женой, оставшейся в Америке и открывшей в Коннектикуте балетную школу, и, наконец, безумная влюбленность в белокурую Ингер, девушку датско-шотландского происхождения, которая была на 20 лет моложе Бориса. Познакомились они в Калькутте. Мать Ингер, видимо, убоявшись намерений русского "медведя", которого все и всегда подозревали в шпионской деятельности на десяток разведок, отослала дочь в Копенгаген. Расстояния, впрочем, никогда не были препятствием для Бориса, он немедленно рванул вослед, женился на Ингер и вместе с ней вернулся в Непал. В 1951-м, 1952-м и 1954 годах у них родились три сына - Мишка, Сашка и Колька (именно так их все называют до сих пор).

По свидетельству Ингер, неунывающий Борис плакал только раз в жизни - 13 марта 1955 года, получив известие, что в цюрихской клинике скончался его ближайший соратник по калькуттским эскападам Трибхуван, король Непала. Вскоре стало ясно, что слезы эти оказались не только скорбными, но и провидческими. Практически сразу на Лисаневича обрушились невероятные беды, предсказать которые при высоком положении Бориса в Непале не смогла бы никакая Кассандра. В это время он занимался налаживанием производства спирта в Биратнагаре и внедрением в королевстве системы акцизных сборов - все соответствующие документы с правительством Непала были заблаговременно подписаны. Однако тем самым Борис посягнул на подрыв монополии местного самогона "ракши", который, хотя и предназначался для дискретного потребления производителями, усилиями некоторых влиятельных лиц непальского общества вышел за рамки семейных потребностей и приносил им немалые барыши. Как следствие у Лисаневича отобрали лицензию на импорт очищенного спирта, необходимого для запуска разливочного завода в Биратнагаре. Однажды, пятничным вечером, к нему явился взвод полицейских в хаки и потребовал немедленной уплаты огромной суммы в качестве минимальной компенсации правительству за нарушение обязательств по открытию завода. Ошеломленный Лисаневич попытался объяснить, что это не он, а правительство расторгло контракт. (Впрочем, он в любом случае не мог уплатить означенной суммы, поскольку единственный на то время в Непале банк уже был закрыт до понедельника.) Все это кончилось тюрьмой.

Лисаневич оказался в подвале вместе с 15 узниками, посаженными на мизерный рацион питания. Впрочем, вскоре последовал протест британского посла, и Борису в тюрьме предоставили несколько более комфортные условия. (В романе китаянки Хан Сюин "Гора еще молодая" Лисаневич выведен под именем Василий. Отвечая на расспросы друзей, встревоженных пребыванием Василия в тюрьме, его жена отвечает: "Он там совсем не спит, сейчас - весна, и собаки со всей округи занимаются возле тюрьмы любовью". Чтобы Василий справился с этой проблемой, друзья снабдили Василия рогаткой, и он, пристроившись у окна, начал разгонять свору стеклянными шариками, обмазанными глиной.) Однажды Ингер, навещавшая его каждый день, сообщила, что слегла Мария Александровна, которая после начала второй мировой войны перебралась к сыну в Калькутту, а потом последовала за ним в Непал. Через несколько дней она умерла, однако власти не вняли просьбе Бориса отпустить его на похороны. Шли дни и недели, ухудшилось здоровье самого Лисаневича. Он направлял гневные письма и начальнику полиции, и в инстанции повыше. Наконец странная история завершилась: прибывший королевский секретарь, попеняв на то, что в Непале еще не сложилась цивилизованная правовая система, предложил Борису написать покаянное письмо королю. Лисаневич был взбешен, но при этом осознавал, что иного выхода не было. Сошлись на компромиссе - секретарь пишет, а Борис ставит свою подпись. Лисаневича немедленно отпустили, он был принят и обласкан новым королем, который выразил надежду, что у Бориса не останется "неприятного осадка". Ларчик, впрочем, открывался просто: приближалась официальная церемония интронизации сына Трибхувана, Махендры, а кто еще мог организовать и провести мероприятие на суперуровне, тем более, что ожидались именитые гости из многих уголков земного шара?

В дальнейшем Лисаневич накрывал столы для Ворошилова и Чжоу Эньлая, Джавахарлала Неру, Айюб Хана и Индиры Ганди, принца Ахито и космической пары Терешкова - Николаев, когда после бракосочетания они заглянули на пару медовых дней в Непал. С 1956 года - момента установления дипломатических отношений между Непалом и Советским Союзом - Борис неизменно дружил с сотрудниками советского посольства. В середине 70-х он вместе с навещавшим его князем Владимиром Голицыным до хрипоты отстаивал правоту Солженицына в идеологическом споре с тогдашним советским послом Камо Бабиевичем Удумяном.

Борис еще при жизни стал человеком-легендой. О его приключениях и связях ходили самые разнообразные, нередко взаимоисключающие, слухи. Никто не мог объяснить, что подвигало его на очередную безумную идею, а обычно - на несколько сразу. Никто не знал, включая самого Лисаневича, принесет ли новая затея удачу или обернется крахом. Неистовый фантазер, но умевший воплощать в жизнь свои замыслы, отчаянный, с явными авантюристскими наклонностями (впрочем, сама Россия неустанно требует от своих сынов именно таких качеств), но никогда не перекладывавший на других ответственность, этот человек оставил о себе исключительно добрую память. Индустрию туризма, главной статьи нынешних валютных доходов небогатого гималайского королевства, основал русский первопроходец Непала, заброшенный туда волею судеб своей неприкаянной родины и собственною планидою. Как-то на вопрос французского этнографа: "Что для Вас представляет ценность?", этот авантажный выпивоха из клуба "300", голливудский плейбой и жуир, бесстрашный охотник на тигров и балетный танцор, друг царственных особ и бездомных беженцев, пытливый исследователь жизни во всех ее проявлениях и любящий отец семейства ответил: "В общем-то, жизнь - это игра. Имеет значение только одно - сколько людей ты сделал счастливыми".

Борис умер 20 октября 1985 года и похоронен среди вековых деодаров на безлюдном кладбище английского посольства в Катманду; ключ от кладбищенской калитки хранится у дежурного по посольству. Единственные посетители могилы - российский посол и вдова Лисаневича. Непутевые дети Бориса разлетелись по свету, а престарелая Ингер живет в небольшом доме в пригороде Катманду на скромную зарплату библиотекаря британского культурного центра. Вплоть до недавнего времени о Борисе Лисаневиче в России ничего не знали. Через одесских альпинистов, побывавших в Катманду, о нем стало известно в его родном городе, и два года назад его вспомнили в интернетовском журнале "Одесса" ("Одессит из Катманду"), а потом на страницах "Новых Известий" ("Одесса-мама и ее непальский сын"). Оттуда я узнала, что еще при жизни Лисаневича Жан-Поль Бельмондо снял о нем фильм, и одесситы с нетерпением ждут его, также как и специальной экспозиции, посвященной своему блистательному земляку, в муниципальном музее им. Блещунова. Основой для всех публикаций о Лисаневиче неизменно служит документальное повествование американца Мишеля Песселя "Тигр к завтраку".