Администрация Буша продемонстрировала очевидный менторский тон и металл в голосе в своем подходе к Китаю еще на предвыборной стадии к первому сроку. В одном из наиболее развернутых выступлений в ноябре 2000 года по внешнеполитической тематике республиканский кандидат в президенты четко дал понять, что Китай является «соперником», а не «стратегическим партнером» США. Он предлагал американской общественности трезво взглянуть на негативные действия КНР последних лет: форсированное развитие ракетно-ядерного потенциала, включая новые поколения МБР, наращивание возможностей ВМС и дальней авиации. Дж. Буш отметил, что нельзя игнорировать практически полное подавление всякого инакомыслия в стране с населением свыше 1,2 млрд. человек, подавление религиозных свобод, насильственные аборты –«меры бессмысленные и безжалостные»: «Если я стану президентом, Китай будет рассматриваться как великая держава, но не в регионе сильных демократических союзов. Ему никто не будет угрожать, но он не будет бесконтролен»22.
Обозначенная на предвыборном этапе большая, чем у Клинтона, жёсткость в отношении Китая просматривалась по ряду проблем. Она присутствовала в оценке сущности китайского режима, в трактовке баланса «рыночного» и «коммунистического» компонентов в китайской экономике, в отстаивании интересов американского бизнеса в Китае и защите американского рынка от китайских товаров, в непоколебимой решимости осуществить столь чувствительные для китайцев инициативы по созданию НПРО и ПРО на ТВД, в более решительной поддержке Тайваня.
Показателем такой жёсткости стала, в частности, позиция американского президента в ходе инцидента с разведывательным самолетом США, в марте 2001 года совершившего вынужденную посадку на о-ве Хайнань. Конфликт был улажен искусными дипломатическими действиями представителей среднего звена обеих сторон посредством витиеватых формулировок извинений со стороны США. Но формально и лично Дж. Буш не извинился.
В тайваньском вопросе новый лидер США первоначально весьма резко переакцентировал позицию Белого дома. В мае 2001 года, отвечая на вопрос корреспондента «Ассошиэйтед пресс» о готовности США применить военную силу для защиты Тайваня, Дж. Буш заявил: «…Китайцы должны понять, что применение военной силы (со стороны США. – С.Т.) не исключено». Заявление Дж. Буша вызвало замешательство и критику на демократическом фланге в США, не говоря уже об остроте реакции в КНР23.
Однако террористические акты 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне поставили развитие американо-китайских отношений в новый внешнеполитический контекст.
После 11 сентября США и Китай ощутили определенную близость или даже совпадение интересов в отношении угроз политического экстремизма, в данном случае ортодоксального мусульманского толка, приобретающих глобальный характер и грозящих миру серьезными политическими и экономическими катаклизмами. При всех существующих противоречиях ни США, ни Китай, находящийся в стадии стабильного экономического роста и вместе с тем стоящий перед широким кругом внутренних социально-экономических проблем развития, не были заинтересованы в таких катаклизмах.
После 11 сентября у Вашингтона и Пекина возникли дополнительные стимулы к сближению или, по крайней мере, к перемене акцентов в отношениях. США, столкнувшись с вызовом исламских террористов, с угрозами внутренней безопасности, стабильности и экономической жизнеспособности, реально встали перед необходимостью обеспечивать свою безопасность системой военных, внутренних полицейских и внешнеполитических мер. В Белом доме осознали всю серьезность возникших угроз, необходимость проведения крупномасштабной военной операции в Афганистане. Прогнозируя непредсказуемость ее исхода и сроков, сложных реакций на нее в мусульманском мире, американское руководство отдавало себе отчет, что без формирования атмосферы солидарности, той или иной степени международного взаимодействия, либо просто понимания и непротиводействия этим мерам со стороны международного сообщества, ему не достичь своих целей. В этой ситуации американцы, бесспорно, были заинтересованы, как минимум, в нейтральной, а еще лучше – в позитивной позиции Китая в отношении их действий, поскольку иное означало бы для них «множественность» вызовов и перенапряжение сил. Все это объективно обуславливало стремление администрации Буша снивелировать противоречия с Китаем, до 11 сентября объявлявшимся фактически основным «стратегическим соперником».
С точки зрения Китая, ситуация, возникшая после террористических актов, способствовала усилению его позиций в отношениях с США. Пекин мог прагматично использовать возникшие у Вашингтона трудности и потребность американцев в дипломатической поддержке, в частности, для смягчения американской позиции и уступок по НПРО и даже по Тайваню.
Кроме того, известно, что Китай, хотя и с меньшей остротой, но также обеспокоен вызовами исламского фундаментализма, в первую очередь, в связи с перманентной, «ползучей» угрозой сепаратизма в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР с населяющими его 8 миллионами уйгуров и другими мусульманскими этническими группами. Идея воссоздания «Великого Туркестана» в его исторических границах, с включением туда территорий нынешнего Синьцзяна, территорий среднеазиатских и тюркоязычных государств СНГ, никогда не умирала в умах ортодоксальных исламистов и получила особый импульс после распада СССР. Наконец, не последнее место в китайских мотивациях занимали и факторы обеспечения энергетической безопасности КНР. Афганистан с его близостью к двум жизненно важным для Китая энергетическим бассейнам и коммуникациям – государствам Ближнего Востока и среднеазиатским странам СНГ (из последних, прежде всего, к Казахстану и Туркменистану) является фактором особой заинтересованности КНР. Китай с его растущей зависимостью от импорта углеводородов из этих регионов жизненно заинтересован как в стабильности объема поставок, так и в стабильности цен. На импорт углеводородов приходится все большая доля китайского ВВП. Затяжной конфликт в Афганистане мог существенным образом ущемить китайские сырьевые и экономические интересы.
Принимая во внимание все отмеченные факторы и обстоятельства, понятна весьма рефлексивная и сочувственная реакция КНР на события 11 сентября в США. Несмотря на содержащиеся в китайской реакции упоминания об осуждении «всех форм терроризма, включая государственный» – прозрачный намек на ранее осужденную Китаем американскую позицию по Ираку (1998–1999 гг.) и Югославии – Пекин высказал свою солидарность с США в связи с их борьбой с международным терроризмом и выразил готовность оказать им посильную поддержку, в первую очередь, в плане предоставления разведывательной информации. Вместе с тем было отмечено, что военная операция должна иметь четко выраженные границы и цели и быть спланирована так, чтобы свести к минимуму жертвы среди мирного населения. Китай также подчеркнул необходимость участия ООН в урегулировании этой ситуации24.
Выступая на слушаниях перед Конгрессом США в феврале 2002 года, государственный секретарь К. Пауэлл высоко оценил дипломатическую поддержку, предоставленную КНР Соединенным Штатам после 11 сентября. «Китай помог в борьбе с терроризмом», – сказал он. Что касается других видов поддержки, включая поддержку со стороны китайской НОАК, командующие вооруженными силами США на Ближнем Востоке и в АТР генералы Фрэнкс и Блэйр заявили в апреле 2002 года, что Китай не предоставлял военной поддержки американским силам в ходе операции в Афганистане (базы, аэропорты подлета и право на пролет над китайской территорией). Впрочем, отметили генералы, такая помощь со стороны КНР и не запрашивалась. Относительно развединформации, которую Китай предоставил в распоряжение США, было отмечено, что она не была столь ценной и актуальной, по сравнению, например, с той, которую предоставили Филиппины, Сингапур и Малайзия25.
Несмотря на очевидное потепление и взаимную расположенность к сближению после 11 сентября, отношения КНР и США в военной сфере, когда-то составлявшие важный элемент сотрудничества, не были восстановлены в объеме, существовавшим до событий на площади Тяньаньмынь. Долгое время американская сторона была серьезно обеспокоена действиями Китая в области торговли вооружениями, а также предоставлением технологий военного назначения ряду стран, в частности, Ирану, Ираку, Северной Корее, Пакистану. Определенный оптимизм в этой связи в США нарастал: в 1992 году Китай принял на себя обязательства по контролю над передачей ракетных технологий (режим MTCR) и фактически присоединился к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО); в 1993 году – подписал конвенцию о запрещении химического оружия; в 1996 году присоединился к Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ); в 1997 – к режиму контроля над экспортом ядерных технологий (Комитет Зангера).
По тайваньскому вопросу администрация Буша, в целом, вела себя более дружественно по отношению к острову, чем любая американская администрация после 1979 года. Во время первого срока администрация санкционировала внушительные военные поставки на Тайвань (в рамках регулярных заказов), включающие эсминцы класса Kidd и самолеты P 3С «Орион»26. Вашингтон более охотно (к неудовольствию Пекина) принимал решения о предоставлении транзитных виз высокопоставленным руководителям Тайваня, включая президента и вице-президента острова. Однако по мере нарастания политических разногласий между правящей Демократической прогрессивной партией Тайваня и оппозиционным Гоминьданом, выступающим против отделения острова, поддержка тайваньского правительства со стороны США стала более осторожной. В декабре 2003 года, в ходе визита в США премьера КНР Вэнь Цзябао, Дж. Буш сделал весьма неожиданное заявление: «Заявления и действия лидера Тайваня свидетельствуют о его готовности к односторонним действиям, которые могут нарушить статус-кво (в проливе. – С.Т.). Мы против такого сценария».
В марте 2005 года парламент КНР официально принял Закон о предотвращении отделения Тайваня. Даже до того как его конкретное содержание стало известно, американские политические круги считали такой шаг деструктивным, особенно с учетом определенного прогресса, достигнутого в межкитайском диалоге после декабря 2004 года. Американское руководство считает, что принятие закона многократно усилит напряженность в проливе. К тому же, как полагают американские наблюдатели, он усугубит контекст американо-китайского диалога по Тайваню, поскольку, например, может быть использован Пекином для экстрадиции неугодных тайваньских политиков, в том числе из США.
Согласно заявлению Ван Чжаого, заместителя председателя китайского парламента, и других лидеров КНР, применение силы для освобождения Тайваня трактуется законом в качестве крайней меры, в том случае, когда все другие меры окажутся безрезультатными, либо в ситуации, когда тайваньское руководство примет недвусмысленные шаги, направленные на отделение. В заявлении Ван Чжаого также говорится, что если силы, заинтересованные в отделении Тайваня в той или иной форме, теми или иными методами, будут действовать в данном направлении, или произойдут события, непосредственным следствием которых может быть отделение острова, а также в случае, когда возможности для мирного объединения будут полностью исчерпаны, правительство КНР будет вынуждено прибегнуть к немирным и другим необходимым мерам для защиты суверенитета и территориальной целостности КНР27.
После сентября 2001 года администрация США отошла от практиковавшегося в прошлом американскими лидерами подхода в проблеме прав человека в КНР. Теперь американское руководство склонно рассматривать конкретные вопросы на основе селективного подхода, но при этом оказывать весьма ощутимое давление в отдельных случаях, основываясь на общих принципах защиты прав человека, религиозных и гражданских свобод. Правительство КНР иногда реагирует на этот нажим и отпускает отдельных диссидентов, как правило, увязывая это с другими вопросами двусторонних отношений, но иногда полностью игнорирует американскую позицию. В декабре 2002 года из тюрьмы был освобожден Сюй Вэньли, соучредитель Демократической партии КНР, а в январе 2002 года был освобожден известный тибетский ученый-диссидент. Лоббисты прав человека КНР в Конгрессе США критиковали администрацию Дж. Буша за непоследовательность и двойные стандарты в этом вопросе. В качестве компромисса была создана специальная Комиссия по китайской правовой проблематике, состоящая из представителей как законодательной, так и исполнительной власти. Первым и, надо сказать, весьма раздражившим Пекин шагом комиссии стало создание «Базы данных по политическим заключенным в Китае»28.
Во время первого срока администрации Дж. Буша стремительно нарастали объемы двусторонней торговли. Китай в настоящее время является третьим по важности торговым партнером США. Товарооборот в 2004 году составил 232 млрд. долларов29. В разряд хронических перешли традиционные проблемы экономических отношений: торговый дефицит (162 млрд. в 2004 году), трения с КНР по вопросам обеспечения авторских прав, а также претензии деловых партеров к Пекину по поводу занижения курса юаня. (Последнее крайне неблагоприятно для американских экспортеров, особенно после вступления Китая в ВТО.) Тем не менее, в декабре 2004 года в специальном докладе Министерства торговли США было чётко зафиксировано, что все основные действия торговых партнеров США, включая Китай, соответствуют критериям международно-правового валютного регулирования.
Достарыңызбен бөлісу: |
