С. Б. Чернецов эфиопская феодальная монархия в XIII xvi вв. Издательство «наука» главная редакция восточной литературы москва 1982 9(М)1 ч-49 Ответственный редактор Д. А. Ольдерогге монография

Действительно, отряд дона Криштована состоял только из добровольцев, которые 9 июля 1541 г. с побережья направились в глубь страны под пушечные выстрелы португальской эскадры. Они довольно скоро встретились с бахр-нагашем, помогли ему сломить сопротивление двух его бывших вассалов, перешедших в мусульманство, и получили от него некоторое количество вьючных животных для похода. На весь отряд их, однако, не хватило, и португальцы, погрузив на них вооружение и боепри­пасы, выступили пешком в Дабарву, где укрепились и начали знакомиться с обстановкой на побережье ив самой стране. Эта обстановка не могла обрадовать португальцев, стремившихся прежде всего соединиться с войсками царя Клавдия. Царь в то время был вынужден покинуть Тигре и уйти в Шоа, где, гово­ря словами эфиопской хроники, «печалился весьма о своем на­роде, печалился более, чем о себе самом» [24, с. 129].

Клавдию было о чем печалиться. Христиане, разграбленные и разоренные вконец, после стольких поражений испытывали перед мусульманами суеверный ужас, и немногие из них отва­живались на сопротивление. В таких условиях крайне важно бы­ло показать, что враг отнюдь не является непобедимым, но сде­лать это царю Клавдию было очень трудно из-за немногочис­ленности своих воинов. Как пишет его «Хроника», «в это время воцарился Насрадин, сын имама Ахмада на востоке Эфиопии в земле, именуемой Даваро, по воле своего отца. У него было мно­го войска — до тысячи всадников и десяти тысяч пехоты. У Мар Клавдия было не более 60 или 70 всадников и также немного пехотинцев, но по великой ревности к церкви бога препрославленного и вышнего он отважился вступить в битву с мусульма­нами и искал смерти, говоря: лучше смерть в чести и славе, чем жить в позоре. И еще сказал он: „Кто умертвит душу свою честной, даст ей жить, а кто сохранит ее живой, но опозорен­ной, тот умертвит и уничтожит". Победили мусульмане и умертви­ли начальников его войска, ибо не дышал дух бога препрославленного и вышнего из-за грехов народа я прогневлений его» [24, с. 129—130]. .

Однако португальцы не пали духом. Они, покорившие пол­мира, не испытывали никакого страха перед «маврами», как они называли мусульман, и твердо верили в силу своего оружия. Прослышав о том, что сравнительно неподалеку на неприступ­ной столовой горе (амбе) находится царица Сабла Вангель, вдова Лебна Денгеля и мать_: Клавдия, они решили соединиться с ней. Мигель де Каштаньозу, единственный участник этого от­чаянного похода, которому посчастливилось вернуться на роди­ну и который описал его под заглавием «Повествование о под­вигах весьма доблестного дона Криштована да Гамы в царст­ве Пресвитера Иоанна», сообщает: «Мы полагали, что тогда ей будут лучше повиноваться, а нас лучше принимать» (цит. по [71, с. 144]). Соединившись с царицей и устроив по этому слу­чаю парад, португальцы решили пойти навстречу царю Клав­дию, однако сезон дождей заставил их отложить поход. Дон Криштован да Гама понимал, насколько вынужденное бездейст­вие может подорвать боевой дух его немногочисленных воинов. Поэтому он заставил их усиленно заниматься укреплением свое­го лагеря, изготовлением повозок для орудий и подготовкой к походу и сам был первым в любой работе. Одновременно он предпринял и более жестокие меры: приказал привязать к повозкам и разорвать двух пойманных мусульманских лазутчи­ков, а также объявил, что с дезертирами он будет обходиться как с предателями, И действительно, трем рабам, пытавшимся бежать, были отрублены головы, выставленные на всеобщее обозрение в португальском лагере, а одному дезертиру-порту­гальцу отрубили руки. К концу сезона дождей пришло письмо от царя Клавдия, и 15 декабря 1541 г. португальцы вместе с царицей Сабла Вангель выступили в поход на юг [71, с. 154].

Тем временем обстановка в стране постепенно начинала ме­няться. Впечатляющие погромы мусульманских отрядов, сопро­вождавшиеся разграблением и сожжением древних и знамени­тых церквей и монастырей с уничтожением христианских руко­писей и резней монахов, кончились, поскольку жечь уже было нечего. Однако расквартированные по провинциям отряды эми­ров продолжали грабить вконец обнищавшее население. Поло­жение народа стало невыносимым в самом буквальном и страш­ном смысле этого слова. Страх перед мусульманами не исчез, но население постепенно переходило от оцепенения к сопротивлению, так как никакого иного выхода просто не оставалось. Те самые люди, которые в начале джихада массами дезертиро­вали из царского войска или бежали в самом начале сражения потому, что не понимали, чего ради они должны были воевать вдали от своих домов, теперь, познав ужас мусульманского за­воевания, готовы были взяться за оружие, ибо слишком хоро­шо знали против какого беспощадного врага они вынуждены сражаться. Хронист царя Клавдия так говорит об изменении обстановки в стране: «В эти дни облеклась церковь в силу и начала переходить к возвеличиванию от унижения. Пали в сие время многие из вельмож исламских и их людей от железа, что в руках юных воинов из воинства сего славного царя, исто­рию которого мы исследуем. Упомянутые воины были соседи и восставшие; они укрепились на вершине высокой горы среди гор Ифата. В это время царь Насрадин стал воевать с этими воинами, и они победили его и убили тысячи из его войска, и царство перешло к «богу и Христу его» [24, с. 130]. Здесь, несмотря на традиционное стремление царского хрониста припи­сать всякий успех деятельности своего государя, достаточно хо­рошо видно, что эти «юные воины из воинства сего славного царя» были, собственно, не воины его, а «соседи и восставшие». Таким образом, сопротивление имаму Ахмеду стало принимать народный характер, но это не мешало, однако, народу видеть именно в царе своего грядущего избавителя от мусульманско­го ига.

Имама в это время мало заботило начинающееся разроз­ненное сопротивление местного населения, рост и силу которого он не мог еще оценить по достоинству. А вот продвижение пор­тугальцев на юг его встревожило чрезвычайно. 1 февраля 1542г. они взяли приступом Амба-Санайт, известную со времен Амда Сиона своей неприступностью и важным стратегическим поло­жением в Тигре. Поэтому имам двинул свою армию с берегов оз. Тана на северо-восток навстречу португальцам. В это время дон Криштован да Гама после успешного взятия Амбы вынуж­ден был остановиться для лечения своих раненых. Здесь он по­лучил послание от брата, дона Эштевана, который обещал при­слать ему все что нужно. Португальцам были уже вполне по­нятны масштабы мусульманской опасности, поэтому дон Кри­штован послал к брату за подкреплениями одного из своих капитанов, дав ему 40 человек эскорта. Не дожидаясь прибытия подкреплений, он двинулся затем далее и 1 апреля встретился с войсками имама в Анаца.

Здесь между ними состоялся любопытный обмен посланиями. Имам Ахмед, узнав о более чем скромной численности порту­гальского отряда и в то же время опасаясь ввязываться в борь­бу с таким могущественным противником, как король Порту­галии, написал дону Криштовану, что он восхищается его смелестью, хотя и приписывает ее крайней молодости португальского военачальника. Поэтому имам желает сохранить порту­гальцам жизнь и предлагает им вернуться восвояси, обещая пол­ную безопасность на обратном пути. Да Гаме было 25 лет, и он уже успел прославить свое и без того известное имя во мно­гих сражениях. Намек на молодость должен был обидеть его, однако, имам этим не ограничился и прислал португальцам еще клобук и четки, как бы говоря, что эти монашеские атрибуты пристали им более, нежели воинское снаряжение. Дон Кришто­ван обошелся с посланцем отменно вежливо, вознаградил его красным шелковым одеянием и красной шапкой с ценной бля­хой и отпустил его. Свое письмо, написанное по-арабски, он отправил с собственным посланцем. В письме говорилось, что португальцы не повинуются никому, кроме собственного коро­ля, который приказал им освободить эту страну от мусульман, и он это собирается сделать. В подарок же имаму он послал женские щипчики для бровей и большое зеркало. Пораженный имам ответил: «Подобные люди, которые все же хотят сражать­ся с ним, достойны того, чтобы все короли оказывали им вели­кую честь и милость» [71, с. 162—165].

Решительная битва разгорелась 4 апреля 1542 г., и Каш­таньозу оценивает силы мусульман в 15 тыс. пеших, 1,5 тыс. всадников и 200 турецких мушкетеров. Сражение длилось с ран­него утра до полудня, и положение португальцев, несмотря на все их мужество и стойкость, становилось отчаянным. Но на пор­тугальское счастье одна пуля ранила имама Ахмада в бедро, а вторая убила под ним коня. Тут, по словам Каштаньозу, «его знаменосцы склонили три знамени, которые сопровождали его: это был сигнал к отступлению; они склонили их трижды, а за­тем взяли его на руки и унесли» (цит. по [71, с. 167]). Мусуль­манское войско обратилось в бегство, а португальцы затрубили в трубы, забили в барабаны и, возгласив: «Святой Иаков!», бро­сились в погоню. Из-за отсутствия коней они не догнали има­ма, о чем горько сожалели. Здесь отличились 200 эфиопов, которые находились в португальском лагере; они с легкостью на­стигали бегущих мусульман и резали их, по словам Каштаньозу, «как овец».

Вообще Каштаньозу часто упрекает эфиопских воинов в от­сутствии стойкости в обороне и подчеркивает их жестокбсть при преследовании бегущего противника. Вряд ли стоит, однако, считать это типичными качествами эфиопского воина. Во всех сражениях с португальцами мусульмане численностью превосхо­дили их во много раз. В этих условиях единственно возможной тактикой для португальцев было устройство укреплений в виде засек, частый согласованный огонь и твердое удержание своей позиции в обороне до тех пор, пока войско противника не вы­дохнется и не дрогнет. Португальские вылазки были стреми­тельными, но если противник не обращался в бегство после ру­копашной, они так же быстро возвращались на свои места, которые продолжали упорно оборонять. Немногочисленный отряд португальцев держался против превосходящих сил противника благодаря двум своим качествам: отчаянной храбрости и желез­ной дисциплине. Последнего явно не хватало эфиопским вои­нам, привыкшим к свободе маневра на широком поле сраже­ния и индивидуальному рукопашному бою. При обороне в замкнутом пространстве они выказывали неспособность к согласованным действиям и падали духом. Не следует забывать и о том ужасе, который они испытывали перед мусульманами после стольких лет непрестанных поражений. Здесь португаль­цы дали эфиопам наглядный урок, показав, что и мусульман можно громить и побеждать. И когда враг обращался в бегст­во, а эфиопские воины выходили из непривычного им тесного укрепления в чистое поле, они резали своих недавних победи­телей со всей ненавистью побежденных.

Весть о том, что непобедимый Грань может быть разбит, разнеслась по стране и произвела свое действие. Как пишет «Хроника» Клавдия, «в этом году, многие воины из верных, ко­торые перешли из веры своей в веру мусульман, возвратились к вере церкви. И присоединились к стану Мар Клавдия мно­гие сильные из стана имама Ахмада и из стана Симеона визи­ря и другие вельможи врагов» [24, с. 130].

16 апреля португальцы вновь двинулись на мусульман и между ними произошло жаркое сражение. Вновь португальцы, построив укрепление с пушками в центре, отбивали атаки му­сульман и наносили им тяжелые потери. Они выстояли, и ар­мия мусульман отступила, однако португальцы из-за отсутствия кавалерии не смогли закрепить свой успех. А два дня спустя вер­нулся португальский отряд, посланный за подкреплением на по­бережье. По словам Каштаньозу, они «возвратились печальнее, чем можно поверить, потому что их не было при сражении и потому что они не успели в том деле, за которым пошли, и даже не смогли увидеть нашего флота, потому что турецкие га­леры стерегли гавань» (цит. по [71, с. 172]). Итак, надежд на подкрепление не было. В то же время имам Ахмад, отступив на юг, послал к паше Забида. богатые подарки и просьбу о по­мощи. Турецкий паша, не менее имама обеспокоенный актив­ностью португальцев в красномороком бассейне, прислал 900 стрелков, 10 бомбард и некоторое количество кавалерии. Этих наемников, впрочем, нужно было оплачивать золотом, так что турецкое корыстолюбие вошло в поговорку на Африканском Роге. Таким образом, имам Ахмад использовал начавшийся сезон дождей для усиления огневой мощи своего войска. Царь Клавдий находился в это время в Шоа, собирал стекавшихся понемногу к нему воинов. Он знал о выступлении португальцев от своей матери и переписывался с ними. Португальцы сообщили, что идут к нему на помощь и предлагали царю идти к ним навстречу. Царь Клавдий ответил, что готов это сделать, однако у него мало воинов, с которыми ему не взять «Гору еврей­скую», что находится в Самене между Шоа и Тигре. Положе­ние португальцев становилось отчаянным: помощи от соотечест­венников ждать не приходилось, а эфиопский царь, с которым они надеялись соединиться, сам располагал незначительными силами.

Однако бесстрашный дон Криштован не пал духом. Он ре­шил собственными силами взять «Гору еврейскую» посреди се­зона дождей. Найдя проводника-фалаша, он двинулся в Самен, переправившись через вздувшуюся от дождей р. Такэзэ на бур­дюках с воздухом, внутри которых португальцы поместили еще и порох, чтобы уберечь его от воды. Внезапным приступом штурмовой отряд дона Криштована взял гору и поспешил об­ратно в лагерь, оставив 30 человек для ее охраны. Дон Кришто­ван вернулся в лагерь как раз перед мусульманским наступле­нием. Штурм португальского лагеря пришелся на 29 августа 1542 г., в день усекновения главы Иоанна Предтечи. На этот раз у португальцев не было того единственного преимущества, которым они обладали в предыдущих сражениях с мусульмана­ми, преимущества в огнестрельном оружии, а численность пор­тугальского отряда стала еще меньше. Все понимали, что настал их последний день, но из лагеря бежал только Жуан Бермудиш. Царица Сабла Вангель отказалась уйти, боясь ослабить боевой дух португальских и эфиопских воинов.

Португальцы бились отчаянно и гибли один за другим. Каре не спасало их от турецкого обстрела, а делать пешие вылазки, чтобы отбрасывать наступающего противника, они не могли из-за крайней своей малочисленности. «Если бы у нас были кони,— сокрушался впоследствии Каштаньозу,— за которыми мы по­слали, то победа была бы нашей» (цит. по [71, с. 180]). В это трудно поверить, но португальцы действительно совершали в Эфиопии невероятные подвиги. К полудню их осталось так ма­ло, что дважды раненный дон Криштован приказал им оставить укрепления, которых они не могли уже защитить, и собраться вокруг знамени короля Португалии. Тем не менее, защищая зна­мя, им удалось продержаться до темноты, которая в Эфиопии наступает быстро, почти без сумерек, в 6 часов вечера. Ночью нужно было ждать нового нападения, которого уцелевшим пор­тугальцам, почти всем раненым, было уже не выдержать. Поэто­му было решено уходить незаметно, разбившись на три группы. В темноте эти группы скоро потеряли друг друга и двигались далее самостоятельно. Большая группа, около 120 человек, со­провождала царицу Сабла Вангель и королевский штандарт. Им удалось достичь «Горы еврейской», где через 10 дней к ним присоединился Клавдий, который, по словам Каштаньозу, «при­вел очень немного людей, настолько мало, что если бы дон Криштован не захватил эту гору, то нам не удалось бы ни встретиться, ни восстановить королевство» (цит. по [71, с. 181]).

Другая группа во главе с Мануэлем да Кунья, численностью около 50 человек, отправилась обратно в Масеауа, откуда впо­следствии их привели к царю Клавдию его посланцы. Самую маленькую группу из 14 человек ловел дважды раненный дон Криштован, которого, несмотря на его протесты, посадили на единственного мула.

Один тяжелораненый португалец остался в лагере, куда ско­ро ворвались мусульмане. Когда начался повальный грабеж ла­геря, он пришел в себя и выстрелом из мушкета уничтожил весь оставшийся запас пороха, себя и многих грабителей. Му­сульмане в ярости бросились в погоню, и им удалось захва­тить небольшую группу португальцев с доном Криштованом, который был доставлен к Граню. На этот раз рыцарские чувст­ва покинули имама; он подверг своего пленника разнообразным мучениям и издевательствам, пока, наконец, выведенный из себя хладнокровными и едкими ответами пленника, имам собственно­ручно не отрубил ему голову. Так закончился славный кресто­вый лоход против мусульман дона Криштована да Гамы, графа Видигейры. Однако его влияние на своих португальских спод­вижников было таково, что после его смерти они поклялись отомстить за него, а до той поры не выбирать себе никакого иного предводителя, кроме королевского штандарта, который дон Криштован велел защищать. При своей жизни да Гама показал всему Африканскому Рогу, что грозный имам мусуль­ман отнюдь не является непобедимым. После своей смерти он оказал христианам еще одну услугу; успокоенный своей победой имам поспешил отослать паше Забида не только голову дона Криштована и 12 пленных португальцев, но и большую часть весьма дорого обходившихся ему турецких наемников, оставив себе лишь прежних 200 стрелков.

Однако победа имама не могла остановить того роста ан­тимусульманского сопротивления, которое ширилось по всей стране. Оно все больше принимало характер народного движе­ния, что в конечном итоге и предопределило поражение джиха­да на Африканском Роге. И хотя этот драматический период в истории Эфиопии часто привлекал внимание историков, как ев­ропейских, так и эфиопских, значение народного движения по достоинству оценено не было. Европейцев более всего изумляла отвага и самопожертвование португальцев, и этим 400 храбре­цам они приписывали честь спасения христианского царства. Ч. Рей, например, писал о предводителе португальского отряда следующее: «Так погиб этот самый отважный и рыцарственный дворянин; он отдал свою жизнь за дело, которому взялся слу­жить, и хотя сам не дожил до этого, именно он заложил основу успеха этого дела и действительно обеспечил его достижение» [71, с. 185]. Эфиопский хронист того времени более всего был озабочен тем, чтобы изобразить своего государя в качестве богоизбранного спасителя страны, и его описание португальского вклада в дело освобождения Эфиопии от мусульманских захватчиков граничит с неблагодарностью: «Ибо в этом году поднялись из моря чада Тувала, сына Иафета, мужи сильные и крепкие, жаждущие битвы, как гиены, стремящиеся к бою, как голодные львы. Они помогли церкви в войне с мусульмана­ми и начали побеждать. Когда же они думали достигнуть пол­ной победы, это не было дано им, но поборол их имам Ахмад — он „уби множайшие их и избранные их запят". Их вождя, мощ­ного и крепкого сердцем, подобным железу и меди, он умертвил недостойным образом, захватив и связав, что есть участь сла­бых и бессильных. И все это постигло их, ибо тогда не была их война при содействии Мар Клавдия, которому дарована победа и который достоин разогнуть запечатанную книгу времен и разрешить печать ее и именоваться победителем» [24, с. 131].

Царь Клавдий, разумеется, прилагал все усилия для органи­зации разгрома врага. Он собирал войска, он же объединил и португальцев, которые заново вооружившись из своего запасно­го арсенала, оставленного ими в монастыре Дабра Даммо, го­рели желанием отомстить имаму. Однако многое делалось и без царского участия. Как пишет хронист Клавдия, «в третий год царствования славного Мар Клавдия царь Насрадин снова начал войну с соседями, о которых мы упоминали, в месяце Тито — первом месяце, т. е. Маскараме, и с Эфиопией произо­шло много сражений и победили они его под кровом царя по­мазанного, который был вблизи их, и перебили тысячи из вель­мож его и коней делали добычей; они их разделили, а всадни­ков бросили о скалу. И посему напал ужас и внезапная смерть постигла царя Насрадина, причем осталась неизвестной причи­на его смерти. Одни говорят, что его напоили ядом, другие, что он умер от душевной болезни, умерщвляющей внезапно ду­новением. У нас нет желания проверять эти рассказы, но да будет прославлен бог, умертвивший его» [24, с. 132]. Несмотря на заверения хрониста о победе «под кровом царя помазанно­го, который был вблизи их», безусловно, здесь мы имеем дело с народным сопротивлением мусульманскому владычеству. Так произошел перелом в ходе христиано-мусульманского противо­борства, значение которого трудно переоценить, перелом, выра­зившийся вначале не столько в ходе боевых действий, сколько в народном сознании.

В этих условиях войско царя Клавдия росло с каждым днем, и царь колебался. С одной стороны, со временем его армия, по­ка еще немногочисленная, увеличивалась, с другой стороны, на­метившийся успех необходимо было скорее закрепить новой победой. Горячо побуждали его к походу и 120 португальцев, пылавшие жаждой мести. Царь решился, и «в месяце Тишрине втором, седьмом месяце из месяцев евреев и третьем из месяцев Пятиградия, он пошел в землю Вагара и начал войну с сила­ми имама Ахмада и победил их и убил Сеида Мехмада, начальника неприятельского войска... Это была первая победа, одержанная рукою Мар Клавдия — знамение победы церкви» [24, с. 133]. Однако решительная битва с самим имамом была еще впереди.

Противники сошлись в среду 22 февраля 1543 г. В «Хро­нике» Клавдия говорится, что войско имама «было многочислен­но, как саранча — его количество превышало тысячи тысяч и тьмы тем... Воинов же Мар Клавдия было так же мало, как воинов Гедеона, отобранных при помощи воды, но шла с ними сила мощная, которая прокатилась в стан Мадианский, как яч­менный хлеб» [24, с. 134—1135]. Мигель де Каштаньозу оценивает силы противника в менее эпических тонах: 15 тыс. у има­ма, из которых 200 человек были турецкие стрелки, и 9 тыс. у царя Клавдия. Исход ожесточенного сражения, однако, решило не численное соотношение войск. Эфиопы на этот раз бились с невиданной стойкостью. Хронист Клавдия в описании этой битвы прибегает к .библейским аллюзиям. Другой эфиопский летописец также не скрывает своего удивления: «Грань же вос­стал из Дарасге, и пребывало войско Граня близ царя, царское же войско было на том же месте. Зрите милосердие божие, ук­репляющее рабов своих и царя их Ацнаф Сагада (царское имя Клавдия.— С. Ч.) — юношу и приведшее их сойтись и взгля­нуть друг на друга лицом к лицу. Не было такого прежде, ибо боялись они и трепетали, лишь заслышав имя (Граня): Когда сам (Грань) был в Шоа, то христиане в Тигре уже трепетали, что придет он на них. И когда посетила их милость господня, то стали они смеяться над ним и насмехаться» [33, с. 333—334].

Так проявилась та «сила мощная», которую сейчас называют моральным духом, а в XVI в. именовали помощью свыше. В ус­пех сражения решительный вклад внесли и португальцы, бро­сившиеся туда, где развевалось знакомое им знамя имама и об­рушившие всю свою ярость на него и на ненавистных им турок. Мушкетная пуля пробила имаму грудь, «и упал он на склон Зантара и умер по божьему велению в три часа дня (что соответствует 9 часам утра.— С. Ч.) в среду» [33, с. 334]. Хронист царя Клавдия, говорит, что он «умер от руки одного из рабов его» [24, с. 135], а Каштаньозу, сам принимавший уча­стие в битве, утверждает, что его застрелил «Хуан Галисиец», тут же убитый телохранителями имама.

Так погиб грозный имам Ахмад ибн Ибрагим аль-Гази, про­шедший огнем и мечом всю Эфиопию, стремясь уничтожить древнее христианское царство и создать на его месте новое тео­кратическое государство. Насколько мало прививались его ста­рания объединения всех мусульман и попытки государственного строительства, показала эта же роковая для него битва. Ему не удалось заставить своих воинов верно служить той идее, кото­рая вдохновляла его самого и которую он желал внушить дру­гим. По словам эфиопского хрониста, «перебито было множест­во воинов из Туркоманов и из войска Бар Сааддина, из остав­шихся половина бежала по дороге к морю с женой имама Ахмада, а половина захватила Мехмада, сына имама Ахмада, и предала его в руки славного царя Клавдия, покорившись под ноги его» [24, с. 135]. Попытка имама в какой-то мере повто­рить грандиозные завоевания первых халифов ислама не могла увенчаться успехом потому, что эти завоеватели повели своих сподвижников в джихад в совершенно разных направлениях, Первые халифы шли вдоль богатых торговых путей, захваты­вая, подчиняя и эксплуатируя более развитые общества, внут­реннюю структуру которых они, однако, оставляли нетронутой. Имам Ахмад же пошел прочь от пришедшего в упадок красно-морского пути. Он смог завоевать эфиопское феодальное обще­ство, но в условиях крайне неразвитых товарно-денежных отно­шений все попытки эксплуатировать его по классическим кано­нам джихада неизбежно выливались в грабеж и разрушение. Все это могло повлечь за собою лишь крушение джихада и по­следующую реконкисту.

Английский исследователь ислама Дж. С. Тримингхэм так оценил итоги джихада на Африканском Роге для развития му­сульманской государственности в этом регионе: «Результат вой­ны для мусульман был равным образом губителен, потому что исламский агрессор оказался еще более ослабленным, нежели его христианская жертва. Ничего не получив от разорения хри­стианского государства, государство мусульман обнищало, расчистив таким образом почву для захвата его ордами галла. Имам сыграл, исходя из потенциала кочевых афарских и сомалийских районов в своей великой авантюре. Игра провалилась, как, воз­можно, она провалилась бы и без португальского вмешательст­ва, поскольку высокогорный климат и жестокие дожди угнета­ли его пустынных и полупустынных сподвижников, а постоян­ные наборы воинов создавали социальный вакуум в мусульман­ских городах, которые из-за последовавших голода и эпидемий опустели и »е могли оказать сопротивление нашествию галла» [182, с. 90—91]. С этой характеристикой можно согласиться с той оговоркой, что джихад как таковой на Африканском Роге в первой половине XVI в. Отнюдь не был исключительно плодом, идей и воли имама Ахмада. Джихад возник в качестве попытки вырваться из того весьма стесненного положения, в котором ока­зались в это время и мусульманские торговые города-государст­ва, и мусульманские кочевники, составлявшие, несмотря яа об­щую религию — ислам, отнюдь не одно единое, а два различных общества. Исторически обреченная на неудачу, эта попытка не могла не провалиться отнюдь не из-за высокогорного климата Эфиопии, выгодно отличающегося от зноя пустынь, и единствен­ным результатем периода жестоких войн было взаимное ослаб­ление как христиан, так и мусульман.

Впрочем, историческая обреченность джихада была еще да­леко не очевидна в 1543 г., и тогда силы мусульман вовсе не были истощены окончательно. Царь Клавдий вынужден был с этим считаться и действовать соответственно. Поэтому сразу же после своей победы он отправил гонцов объезжать все области страны с отрубленной головой имама на шесте, чтобы населе­ние могло воочию убедиться в гибели грозного имама. По от­ношению же к своим многочисленным пленникам царь проявил весьма дальновидное милосердие. Как пишет его. «Хроника», «он даровал жизнь тем, которых назвали чадами смерти. Когда он шел по этому пути, десять мужей эфиопских, которые поддер­живали мусульман и творили зло дому отца его и убили брать­ев его, даже Мар Виктора, его старшего брата, достались в его руки и он отплатил им добром, как воздают друзьям и род­ным. Он призвал их, чтобы они были общниками в царствова­нии с ним и не вменил им того, что они не захотели быть с ним общниками в страданиях... Многие, преступившие против него и против дома отца его и матери его и против всех церквей, ко­торые были под их щарством, возвратившись под его власть, бы­ли в безопасности по его милости и благости, и никто не сделал им зла, даже пес не прикоснулся к ним языком. Только одного, злоба которого восходила до облаков, убил хитростью один из португальских воинов, причем на это не было воли царя Мар Клавдия, над которым да будет мир» [24, с. 133—135]. Здесь речь идет об изменнике Иораме, который перешел в свое время в ислам и участвовал в пленении дона Криштована. Опознав его, португальцы бросились к Клавдию, умоляя казнить его, Царь отказался, сославшись на свое помилование, и тогда пор­тугальцы пробрались в палатку изменника и закололи его. Каштаньозу замечает, что «его смерть не обеспокоила Пресвитера» (цит. по [71, с. 193]).

Хронист царя явно стесняется писать об опасности, исходя­щей от народа неведомого, в то время когда грозные мусуль­мане не были сокрушены окончательно, и пытается преумень­шить ее значение. Однако Клавдий, судя по его действиям, ду­мал иначе. В марте 1548 г. «он поставил вместо себя Фануила из начальников своего войска над всеми областями востока, как Даваро и зависящие от него. Сам он пошел к западу, напутст­вуемый молитвой аввы Иоасафа, тогдашнего митрополита. При­чиной похода была война с народами, не служившими богу вла­дычествующему и не подчинявшимся помазаннику его. Эти на­роды обитали на конце земли Дамот» [24, с. 139—140]. Мусульмане во главе с Хасгуэ Дином, узнав об отсутствии царя, ре­шились на набег, но были разбиты Фануилом. Поход же Клав­дия был менее удачен. В «стране злых народов» он оставался, по словам его «Хроники», «шесть месяцев, сражаясь с перемен­ным успехом. Затем в конце концов он победил эти народы; одни из них умерли от меча, другие ушли в плен, уцелевшие подчинились ему и склонили свои выи под иго служения ему» [24, с. 140]. Решительный характер этой победы над племенами оромо (а здесь имеются в виду явно они) также вызывает сом­нения, поскольку, вернувшись из похода и разделив добычу, он счел возможным перенести военные действия уже на террито­рию мусульман, в «страну Саад эд-Дина». Однако туда он по­слал того же Фануила, сам собираясь, видимо, добиться окон­чательной победы над оромо. Этого совершить ему не удалось, потому что не успел Фануил одержать свои первые победы в Адале, «после этого прибыл тот, кто является, чтобы победить каждого смертного, и унес его в страну подобных ему» [24, с. 141]. После смерти своего опытного военачальника, на кото­рого он полагался вполне. Клавдий сам возглавил поход на Адаль, где одержал победу и прошел всю страну огнем и ме­чом. Как пишет его хронист, «он разрушил укрепления их и открыл их запертые города, землю их, землю Адаль, он сделал обитаемой птицами; он разрушил сооружения их, а птицы сделали их себе домом и стали их места работы и жилища жили­щами голубиных птенцов» [24, с. 142]. Однако и после этого победоносного похода, когда «царь Клавдий, вернувшись с по­хода нашел свой царствующий град в пределах, определенных ему, и пользующимся совершенным миром, он был обеспокоен лишь небольшим смятением из-за набега людей дальних, име­нуемых Галла» [24, с. 143]. Таким образом, не успело христи­анское царство избавиться от бед джихада, как новая опас­ность подступила к его юго-западным границам.