{613} «Монна-Ванна» Метерлинка1399

{613} «Монна-Ванна» Метерлинка¹³⁹⁹

— Ай, ай, ай! До чего нынче народ шарлатан пошел.

— А что?

— Присватался к нашей дочке один себе жених. Человек совсем подходящий. Поговорили о приданом, обо всем. Совсем сошлись. «Только, извините, — говорит, — я не могу жениться иначе, как на одном условии». — «Что такое?» — «Теперича, — говорит, — все резиновое делают. Не разберешь, или человек кривобокий, или человек прямой! А я на всю жизнь жениться должен. Я не могу жениться, если вашей дочери совсем безо всего не увижу. Может быть, у нее есть недостатки». Ну, мы с женой подумали:

«Все равно мужем ее будет! А никаких таких недостатков за нашей Ривкой, слава Богу, нет».

— Хорошо, — говорим, — если ваша такая фантазия!

Посмотрел он на Ривочку безо всего.

— Извините, — говорит, — я на вашей дочери жениться не могу! У нее для меня физический недостаток есть.

— Что такое? — спрашиваем.

— Мне ее глаза не нравятся.

Не шарлатан?

Может быть, оттого, что я знаю этот анекдот, но я не могу смотреть «Монны-Ванны» без смеха.

Мне все время приходит в голову вопрос:

— Не шарлатан?

Принцевалле, предводитель флорентийских войск, осаждающих город Пизу¹⁴⁰⁰, требует, чтобы Монна-Ванна, жена пизанского вождя Гвидо, пришла к нему ночью в лагерь.

Тогда он пощадит город.

Но непременно голая, в одном плаще.

Не шарлатан?

Ночью везде и в Италии прохладно. Зачем ему потребовалось, чтобы женщина простужалась, отправляясь ночью за город в чем мать родила?

— Ах, — говорят чувствительные души, — это для унижения!

Большего унижения и так быть не может! Для чего же еще требовать, чтоб эта женщина простудилась!

Шарлатан! Положительно, шарлатан!

Джиованна является, как гоголевская «гарниза проклятая» в «Ревизоре»¹⁴⁰¹, — сверху плащ, внизу нет ничего.

Раздается выстрел, и Монну-Ванну ранят в плечо.

Я начинаю думать, что этот Принцевалле не только шарлатан, но и дурак.

Как же он и распоряжения даже не дал:

— Придет, мол, женщина. Так пропустите!

На аванпостах непременно палить будут во всякого, кто ночью подходит к лагерю. На то военная служба и устав.

Вершком правее или левее, — и Монны-Ванны не было бы на свете.

Зачем же тогда было требовать, чтоб она приходила, чтоб она раздевалась?

Преглупый шарлатан!

У себя в шатре Принцевалле целует Монну-Ванну в лоб.

Ну, скажите, разве же это не шарлатан из анекдота?

Кто ж заставляет человека раздеваться догола, чтоб поцеловать в лоб?

Монна-Ванна ведет такого благородного человека представить мужу.

Извините меня, но мне кажется, что Метерлинк издевается над публикой, рассказывая ей невероятный анекдот из дурацкого быта!

Во всей этой, поистине, глупой истории один Гвидо кажется мне правым.

Он не желает обниматься с Принцевалле.

— Возмутительно, — говорит публика, — оказать Принцевалле такой холодный прием!

Гвидо выставлен как отрицательный тип:

— Ах, он слишком низменно смотрит на вещи! Как можно во всем предполагать одно дурное!

Это когда его жену потребовали голой в лагерь?! Тогда нельзя предполагать дурное? Яго говорит Отелло:

— Ну, что же, если Дездемона и Кассио, раздевшись, лежали в постели?! Если и только?

— И только? — восклицает Отелло. — О, нет, поступать так значило бы искушать самого дьявола!

{615} И всякий, на месте Отелло, воскликнул бы то же. Кто же, действительно, поверит такому глупому анекдоту? Человеку сказали:

— Разденьтесь догола. Я вас поцелую в лоб!

И гаев, и ревность, и неверие Гвидо совершенно понятны, естественны, нормальны. Он кажется единственным нормальным человеком среди этих ненормальных людей, творящих необъяснимые глупости¹⁴⁰².

Я сказал бы, что Гвидо кажется мне даже умным человеком, если б у него не было преглупой привычки: говорить все время самому, когда ему хочется услыхать что-нибудь от других.

Он мучится, он требует ответов, а потому говорит, говорит, говорит, никому не дает сказать ни слова.

— Ответь мне! — кричит он и читает монолог, не давая никому вставить ни звука.

— Да отвечай же! — вопит он и закатывает новый монолог.

— Что ж ты молчишь?! Разве ты не видишь, как я мучусь! — хватается он за голову и, прежде чем кто-нибудь успеет раскрыть рот, начинает третий монолог, еще длиннее прежних.

Странный и глупый способ что-нибудь узнать!

— Ах, — возразят мне на все это, — но ведь это же поэзия! Это же романтизм!

Но позвольте, разве поэзия и романтизм должны быть глупы и невероятны?

А Монна-Ванна — это невероятный анекдот из быта изумительно глупых людей.

{616} Пьеса Джерома¹⁴⁰³

Все бы сказали:

— Как не стыдно образцовой сцене ставить такие образцовые пустяки!

— «Мисс Гоббс»¹⁴⁰⁴! Ненавистница мужчин, которая наказана за это тем, что влюбляется и выходит замуж! Что старее этого? Разве ненавистник женщин, который в наказанье влюбляется и женится!

— Тема для водевиля в одном акте, растянутая на четыре!

— Скучно, как затянувшаяся шутка!

Но пьесу написал Джером К. Джером.

А Джером, как известно, пишет всегда остроумно. Если бы под пьесой стояла подпись: «И. И. Иванов»!

— «Строптивая» мисс Гоббс и «укротитель» мистер Кингсер! Знаете, у Шекспира это лучше написано¹⁴⁰⁵!

— Это Шекспир, переделанный в фарс «Durand et Durand»^1 1406.

— Путаница из-за одинаковых фамилий! Кто же теперь так пишет!

— Наивно, плоско и старо!

Но пьеса принадлежит Джерому К. Джерому.

А известно, что Джером всегда пишет очень оригинально.

— Проповедь против женской эмансипации! Фу! Как это уж старо!

— И какая проповедь! Длинная, скучная! Какая буржуазная мораль, от которой пахнет лавочником!

— Послушайте, это же Бог знает что такое! Жена должна терпеть даже пощечины от своего мужа!

— Мораль скучна, а остроумие состоит в том, что на сцене снимают панталоны и прыгают в окно!

И. И. Иванов провел бы пренеприятные полчаса, читая в газетах о пошлости, которой, к сожалению, обладают некоторые джентльмены. Но пьеса, к счастью, принадлежит Джерому К. Джерому. А Джером, как известно:

— Всегда оригинально, мило и очень, очень забавно.

Как моралист, он очень шаблонен, буржуазен и скучен. Страницы серьезных рассуждений в его книгах всегда самые неудачные страницы. Это скучно — как вода. Но зато страницы юмора — это шампанское. Искрометное, опьяняющее.

Джером — великолепный, необыкновенный юморист.

По поводу его пьесы мне вспоминается только из какого-то французского водевиля.

Композитору говорят:

— Знаете! Вы ужасно талантливы, — но ваша шансонетка производит впечатление, что ее написали не вы.

Все, что было в английском народе драматургического, ушло на Шекспира. И соотечественники Шекспира — самые плохие драматурги в мире.

Джерому К. Джерому, — увы! — не суждено этого опровергнуть.

Его «Мисс Гоббс» один из тех шаблонных фарсов, которые в Лондоне даются десятками.

Эти фарсы стряпаются всеми и всегда по одному рецепту.

В них на сцене снимают панталоны для удовольствия сидящих в зале клерков, читают буржуазную мораль к утешению солидных business’men, в конце концов, все действующие лица женятся и выходят замуж — к радости всех мистрисс и мисс.

В Англии это еще нравится. Мы выросли из такого искусства.

И, вероятно, только неурожай, свирепствующий в драматической литературе, заставил М. Г. Савину выбрать для бенефиса эту пьесу.

Что сказать об игре бенефициантки?

Червонец, — нет, сто червонцев за каждое новое хвалебное слово, которое не было бы уже сказано по адресу этой гордости и украшения русской сцены!

Хоть с английского переведите какое-нибудь новое хвалебное слово! А то г. А. С. в «Новом Времени»¹⁴⁰⁷, в погоне за какой-нибудь новой похвалой, должен был написать:

— Савина купалась в своей роли.

«Купалась»! Это очень хорошо. Образно и картинно.

Савина купалась в роли мисс Гоббс, Савина плавала. Савина ныряла в своей роли! Савина брызгалась!

Брызгала звонкими, как брильянты горящими брызгами юмора и таланта.

Г н Далматов в роли «укротителя строптивой» тоже недурно плавал «саженками».

{618} Остальные все более или менее утонули в своих ролях. Хотя роли и неглубоки.

Перед «Мисс Гоббс» шла «Осенняя скука»¹⁴⁰⁸ Некрасова.

Вряд ли многие и подозревали о существовании этого маленького chef d’oeuvre¹. А он превосходен, полон гоголевского юмора.

Исполняется эта картинка крепостного права великолепно. Следует отметить молодого артиста г. Крюкова¹⁴⁰⁹. Он дает отличный тип «раба». Уже одно то, как этот заспанный казачок пляшет с «рабьим» лицом, — само по себе картина.

За «Мисс Гоббс» шла юмористическая вещица А. А. Плещеева «Накануне»¹⁴¹⁰.

Остроумная и забавная шутка, очень злободневная: речь идет о юбилеях.

Она имела большой успех, — и автора вызывали всем театром.

О внешности спектакля позвольте не говорить. Внешность савинского бенефиса. Весь Петербург, овации без конца и цветы, цветы, цветы.