Сборник Альпинистского фольклора

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

В него вошли материалы альпинистского фольклора последних лет существования массового альпинизма в странах бывшего Советского Союза, собранные мною за все прошедшие годы с 1951 года до начала 90-х. Они размещались, в основном, в хронологическом порядке и, главным образом, относились к Кавказу. Ввиду обилия материала сборник был разбит на несколько выпусков. В них входили тексты песен и стихов невыясненных, а также известных авторов, услышанные на кострах и вечерах песни альпинистов и горнолыжников, материалы из стенгазет, выпускаемых на базах, выписки из блокнотов любителей песен и т. д. Были собраны основные варианты только некоторых альпинистских песен прежних лет. Помещена была и проза: интервью, шуточные рассказы, материал «Алибекские песенки» и беседа с Л. А. Сена «Как зарождались первые альпинистские песни». В конце каждого выпуска добавлялись несколько песен о горах наших бардов.

На основе этих выпусков составлен сборник альпинистского фольклора, предлагаемый сейчас вашему вниманию. В разделах сборника в основном сохранен хронологический порядок. Некоторые альпинистские термины и имена собственные приведены в словаре в конце сборника.

Надеемся, что книга поможет ветеранам альпинизма вспомнить песни своей молодости, а молодым альпинистам - ознакомиться с тем, что тогда ветеранов интересовало.

Желаем здоровья и успеха ветеранам и всем читателям сборника!

Н. Курчев

Стихи Льва Сена на мелодию блатной песни

«Сижу и целый день страдаю...»
ХОЛОДНАЯ НОЧЕВКА
Сижу и целу ночь скучаю,

Темно вокруг и грустно мне,

А струйки мутные так медленно стекают

За воротник - кап-кап - и по спине.

Палатку Здарского не взял?

Попал я, бедненький, в холодную ночевку,

И холод косточки мои сковал.

Весь лагерь спит в сухих мешках,

Я ж на уступчике сижу довольно шатком,

Терплю холодный бивуак. *

Терпеть уж больше мочи нет...

Ва-ва, ва-вавва-ва, Ва-вавва, вавва, вав-ва-ва...

Скорей бы наступал рассвет!

Стоит в туманной вышине,

А струйки мутные так медленно стекают

За воротник - кап-кап - и по спине...

Сижу на скалах в полусне,

А струйки мокрые гак медленно стекают

За воротник и по спине.

Палатку Здарского не взял?

Попал я, бедненький, в холодную ночевку,

И холод косточки мои пробрал.

Весь лагерь спит в сухих мешках,

Я ж на уступчике сижу довольно шатком,

Терплю холодный бивуак.

В горах не тает там снежок, там снежок,

Там днем бывает изредка жара,

Но чаще льет, как из ведра.

Я на лето уезжаю

В горы снежные Домбая,

А пока - прощай!

Прощай, меня не забывай.

Твой друг уходит на Домбай,

Меня, прошу, почаще вспоминай,

Не скучай, не скучай, не скучай!

Я за тебя боюсь, мой друг,

Что флюс тебе подарит юг, подарит юг.

Под рюкзаком ты будешь так потеть,

Что можешь в пропасть полететь.

Ах, неужели что юг, это юг?

Там солнце, море, запах диких роз,

А здесь - и ветер, и мороз!

На юг нас манит горный кряж, горный кряж,

Лугов альпийских красочный ковер

И ледники высоких гор.

С вершины гордо смотрит вниз, смотрит вши.

Конечно, путь наш труден, ну и пусть!

II все же целым я вернусь!

У нас все чаще юбилеи...

И я хочу вопрос задать:

Неужто мы, друзья, стареем.

И надо нам года считать?
Десятков семь, семь с половиной

И даже восемьдесят лет...

Но, хоть не брать уже вершины,

Причин для огорченья нет!

Как много лет тому назад,

Пылают тем же юным жаром –

Ведь так же бодр и ясен взгляд!

Сменяясь, будут годы течь,

Но даже круглые должны мы

Считать лишь поводом для встреч...

И песни веселые пели,

Но ваши бокалы наполнить сейчас

Прошу для серьезной цели.

И нынче, на склоне лет,

Выпьем за память наших друзей,

Которых сегодня уж нет!

- Дорогие друзья-ветераны!

Как на вас я сейчас гляжу,

То я вижу - стареть вам рано!

Но ведь это совсем неважно –

Мы все так же душой бодры

И все так же душой отважны!

Лезть, как прежде, могут на скалы,

И неважно, что здесь не Кавказ, -

Здесь ведь тоже красот немало!

Собираться опять могли мы,

Чтобы дряхлость не знала нас –

Мы бокалы сейчас поднимем!

Как рад вас снова видеть я!

И всем скажу от всей души:

Как наши встречи хороши!

Сказать позвольте мне от вас: -

Пусть существует много лет

Наш ветеранский альпсовет!

Нам, право, выпить не грешно!

Сегодня мы, товарищи, с утра

С волненьем ожидали этот вечер.

И, хоть мы собрались не у костра,

Пусть будет теплой нынче наша встреча!

Мы с юных лет в вершины влюблены,

Их покорять неоднократно шли мы,

Но сами мы навек покорены

Суровых гор красой неповторимой.

Взошел ли ты всего лишь на Эрцог

Или дошел до Пика Коммунизма,

И близок был поход твой иль далек,

Ты всей душою предан альпинизму.

В висках у нас немало седины,

И поредело наше поколенье:

Одни погибли на полях войны,

Другие не вернулись с восхожденья.

Хоть время нашей юности прошло,

Но огорчаться мы не будем все же,

Ведь знамя альпинизма перешло

К рукам надежной нашей молодежи!
1975

КЭТА

карманная энциклопедия туриста-альпиниста

АЛЬПИНИСТ - человек, которому ничем уж не помочь.

БОРЩ-см. СУП.

БОТИНКИ ГОРНЫЕ - обувь, весящая в два раза больше водолазной.

ВЕРЕВКА АЛЬПИЙСКАЯ - подобно веревке повешенного приносит счастье.

ГЛИССИРОВАНИЕ - спуск по снегу, льду и скалам сидя.

ДОМБАЙ-УЛЬГЕН - название уютной долины и неуютной вершины.

ДЮЛЬФЕР - смертная казнь через повешение.

ЕДА - главное занятие альпинистов до, во время и после восхождения.

ЖАНДАРМ - это такая штука, что стоит и не пущает.

ЗАГАР - висящие на носу и лбу лохмотья кожи.

ЗНАЧОК («Альпинист СССР») - то, о чем мечтает новичок.

ИШАК - миролюбивое животное. По выносливости соперничает с альпинистами.

КАМИН - далеко не такая уютная вещь, как многие думают.

КАРТЫ - раскрашенные куски бумаги. Служат с одинаковым успехом для предсказания маршрута, прошлой и настоящей судьбы и погоды.

КОШ - комфортабельная гостиница.

КОШКИ - приспособление для цепляния. Цепляются за лед, скалы и ребра альпиниста.

ЛЕДНИК - место, где альпинист может долгое время храниться, не портясь.

ЛЕДОРУБ - универсальный прибор. Важнейшие применения: консервный нож, сапожный инструмент, дренажная лопатка. С успехом применяется в качестве холодного оружия как в оборонительном, так и в наступательном бою.

МОРЕНА ЖИВАЯ - равномерная смесь снега, воды, песка, щебня. иногда с примесью альпинистов.

МОРОЗ ПО КОЖЕ - ощущение на отвесных скалах. От температуры воздуха не зависит.

МОРОЗКИ - шипы, превращающие горные ботинки в коньки.

НОЧЕВКА: 1) В горах - сплошная неприятность. 2) В лагере - сплошное удовольствие.

ОБВАЛ ГОРНЫЙ - камни, сбрасываемые ногами одних альпинистов на головы других.

ОЧКИ-КОНСЕРВЫ — очки, положенные в консервную банку.

ПАЛАТКА - жилплощадь на двоих, занимаемая шестью.

ПИК - непригодная для сидения вершина.

РЮКЗАК - мешок для упаковки двух лошадиных вьюков.

СКАЛОЛАЗАНИЕ - не всегда удачная попытка к самоубийству.

СОФРУДЖУ - конечный пункт достраиваемого шоссе.

СУП - см. ЩИ.

ТРОПА - не дорога,

ТУР - горный козел, складываемый из камней.

ТУРИСТ - вьючное животное. В отличие от лошадей, верблюдов и ишаков тащит свой груз добровольно.

УЗЕЛ - легко развязывается, но трудно завязывается.

УСТУП - тихая пристань начинающего альпиниста.

ФИРН - не снег и не лед. Хорошего в нем мало.

«ХОЛОДНАЯ НОЧЕВКА» - гимн альпинистов.

ЦАРАПИНЫ - знаки отличия альпинистов.

ЦЕПОЧКА - круговая порука.

ЧЕМОДАН - мы не знаем, что это такое.

ШТОРМОВКА - одежда, предохраняющая рюкзак от пота альпиниста,

ЩИ - см. БОРЩ.

ЭКСПЕДИЦИЯ СПАСАТЕЛЬНАЯ - поиски Кельзона.

ЭЛЬБРУС - алкогольный напиток.

ЮГ - место, где суровые северяне дрожат от холода и страха.

«Я ХОЧУ ЕСТЬ» - послеобеденный клич альпиниста.


КАК ЗАРОЖДАЛИСЬ ПЕРВЫЕ АЛЬПИНИСТСКИЕ ПЕСНИ

Беседа Н.Ф. Курчева с Л. А. Сена 24 января 1969 г.
ОТ «СОБЕСЕДНИКА»

Как состоялась эта беседа? Дело в том, что мы - старые ленинградские, еще довоенные альпинисты - завели в шестидесятых годах такой обычай: как только завершается альпинистский сезон, при Городском комитете по делам физкультуры и спорта собираются ленинградское руководство альпинизмом и альпинисты для того, чтобы заслушать отчеты альпинистских групп, делавших интересные восхождения. Эти восхождения классифицируются на разные классы по характеру рельефа и по трудности. За особо выдающиеся восхождения присуждаются золотые и серебряные медали. Отчеты этих групп послушать очень интересно, тем более что выступающие иногда показывают еще и заснятые на восхождениях слайды.

После докладов и заслушивания планов на следующий год начинаются закусочка за общим столом и воспоминания о прошедшем лете: кто где был, что сделал. После этого начинаются альпинистские песни. Все они мне, как правило, хорошо знакомы. Их обычно ежегодно поют в лагере у костра. И вот когда они поются товарищами, ставшими альпинистами еще в довоенное время, то, естественно, возникают вопросы, и эти товарищи интересно и подчас смешно рассказывают, как эти песни были написаны. У альпинистов ведь всегда бывает много интересных и смешных эпизодов. В частности, и Лев Аронович Сена был очень активен в песенном смысле, и всегда у него находились какие-нибудь интересные песенки.

И вот когда на одном из таких вечеров в январе 1969 года запели «Холодную ночевку», самую популярную в то время песню, Лев Аронович рассказал интересную историю о том, как он эту песню написал. Увлекательными были и другие истории создания исполнявшихся на вечере песен. Я подошел к нему и говорю:

- Лев Аронович, спасибо! Это приятно было послушать. Но интересно было бы более подробно и основательно всю эту историю послушать в спокойной обстановке. Нельзя ли к Вам заехать с магнитофоном?

Он говорит:

- Ну, пожалуйста!

Посмотрел в свое расписание и назначил мне дату: 24 января 1969 года. Я подготовил пленку, магнитофон, а поскольку домашнего телефона у него не было [примечание С.Л.Сена: телефон, конечно был, скорее всего Н.Ф.Курчев его не записал], прямо приехал к нему в этот день.

Он жил в профессорском доме в районе Политехнического института [примечание С.Л.Сена: Н.Ф.Курчев путает: с 1963 года Л.А.Сена жил с семьёй на Кондратьевском пр. у к/т «Гигант». В этой же квартире Л.А.Сена и умер в 1996 г.]. Вхожу - он лежит в постели. Говорю:

- Лев Аронович, что с Вами?

- А у меня грипп. Ко мне не подходите!

Я говорю:

- Ну, а как же - вот у меня магнитофон, пленка?

Он так поколебался немножко и решил:

- А, черт с ним! Давайте сюда микрофон в постель - я Вам все расскажу!

Вот так и состоялась эта беседа-интервью. Мне, правда, было неудобно больного тревожить, но, поскольку он сам на это согласился, интервью было взято. К сожалению, только он разошелся, а у меня кончилась пленка.

В 1982 году эта запись была расшифрована Анной Михайловной Желандовской, отредактирована и отпечатана на машинке, и вот теперь она перед вами!
ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ
КУРЧЕВ: Лев Аронович! Расскажите, пожалуйста, как Вы сочинили известные нам альпинистские песенки!

СЕНА: Я начну с того, как рождались альпинистские песни. Я начал заниматься альпинизмом только в 1936 году (вообще-то у нас альпинизм более старый, но, насколько мне известно, до этого времени альпинистские песни пелись сравнительно мало). Но туризмом я занимался гораздо раньше, и первая попытка написать туристскую песню относится к 1932 году, когда я ходил с приятелем по Военно-Сухумской дороге. И во время этого похода был написан один куплет песни, которую мы потом назвали «Марш ленинградских туристов». Она была написана на мотив английской солдатской песенки «Типеррери» -эта песенка была очень популярна во время Первой мировой войны, знали ее здесь очень мало, но мне мотив этот был известен. Куплет, который был тогда сочинен, я могу изобразить.

Через снег и лед.

Через реки, лее и скалы

Мы идем вперед.

Не страшит нас непогода,

Дождь и ветра свист,

Мы идем спокойным ходом,

Тверже шаг держи, турист!

Далеко нам идти!

Круты скалы и громады

Вырастают на пути.

Из ущелья идем в ущелье,

Ремни рюкзаков на плечах,

Долог, долог путь к желанной цели,

Но неведом нам страх!

К.: А больше не добавляли куплетов?

С: Нет. Они появились уже значительно позже, в 1936 году, когда Политехнический институт (он тогда назывался Индустриальный институт-ЛИИ) организовал альпиниаду. Вся эта наша альпиниада в одном вагоне ехала, имея сто с лишком мест всякого багажа внутри, и вот тогда родилась идея организовать конкурс на альпинистскую песню. Причем мной был предложен такой вариант: я напел этот самый куплет, который я Вам только что показал, и предложил сочинить второй, но оказалось, что никто этой самой песни «Типеррери» не знает, потому что все были гораздо моложе, и вместо этого стали появляться другие песни.

Вот такие, скажем:

В метели и бури идут...

Мы поступью твердой идем.

Обвалы, лавины, метели

И пропасти нам нипочем...

С: Тексты? Нет. но их можно восстановить, найти. Но интересно, что эти песни как-то не вызывали большого энтузиазма. И это было, пожалуй, понятно. Дело в том, что подавляющее большинство ехавших на альпиниаду (этих будущих альпинистов) были студентами и студентками, которых папы и мамы со страшным страхом отпустили. И вообще тогда сразу же пошла поговорка, что альпинист - .это человек, которому уже нечего терять, или человек, которому уже ничем нельзя помочь, и так как все-таки у многих в душе копошился какой-то страх перед тем, что дальше будет, то этот страх вот таким текстом вряд ли сбивался. Всякий понимал, хотя и не был никогда в горах по-настоящему, что в обвалы, лавины и метели лучше все-таки сидеть поближе к лагерю или еще где-нибудь, а отнюдь не бродить по горам! (Смеется).

И вот две девушки (обе сейчас кандидаты наук, одна, возможно, скоро доктором наук будет) - Ира Андреева и Галя Рекалова - тогда сочинили песню, которая...

К.: Простите! Галю Рекалову я прекрасно знаю!

С: Знаете Галю Рекалову? Ну вот, очень хорошо! Они сочинили песню. Она потом немножечко была подредактирована показалась очень популярной. Выдержала испытание временем, потому что в этой песне был, как мне кажется, один из самых главных... да нет! - попросту самый главный элемент подавляющего большинства альпинистских песен, элемент юмора, который именно в таких суровых условиях является неотъемлемой частью и очень нужен! Ну, не знаю, знаете Вы эту песню или нет, это «Стук колёс, померкли дали...»?

И эта песня сразу забила все остальное, она стала популярной!

Для большинства нашего, так сказать, песенного творчества это беспардонное заимствование музыки было неизбежно! И вот тогда, в 1936 году, родилось довольно много разных песен, в частности, и мои... Потом добавлялись другие. Были сочинены частушки на довольно известный мотив, чуть-чуть, может быть, переделанный, этот самый «Давай, давай!». Связано что было с тем, что клич «Давай, давай!» в том 1936 году был чрезвычайно популярен, по любому поводу его так и кричали: «Давай, давай!». И тогда родилась целая серия частушек: все их, конечно, не имеет смысла вспоминать хотя бы по той причине, что многие из них уже имеют не исторический интерес, а местный, персональный. Конечно, он связан просто с какими-то определенными людьми, с их какими-то особыми черточками. Но некоторые куплеты имели более общий характер, кроме того, некоторые герои достаточно хорошо известны, и полому куплеты об этих героях имеют смысл в какой-то мере и сейчас. Начинались эти куплеты примерно такими строчками:
Собирайтесь, альпинисты,

Ярче наш костер пылай,

Улетайте в небо искры,

А ну, давай, давай, давай!

Громче песню запевай,

Чтобы было веселее,

А ну, давай, давай, давай!

Каждый раз его спасай!

Запретить ли лазить, что ли?

Запретим, давай, давай!

Ты на брюках не съезжай,

А съезжая, Лева, с жаром

Не кричи: «Давай, давай!»

К.: А интересно послушать про себя было?

С: Ну да! Остальные там были почти сугубо местные. И вот тогда стало как-то очень ясно, что, в общем, поются песни, как я уже говорил, обязательно с таким юмором, иногда с подтруниванием друг над другом. Тогда и родилась в лагере вот эта самая песня, которую все играют и поют до сих нор, во всяком случае, среди альпинистов Политехнического института и близких к ним (я, к сожалению, не помню, кто является ее авторами). Связано это было с конкретным случаем, когда надо было пойти на Софруджу, а мешала погода:
Играет, сияет, горит на солнце снег...
Разные варианты концовки есть... Иногда после этого переходили на песенку, кусочек которой сохранился, ее происхождение неизвестно, но она не из нашего лагеря, это «Пока, пока». Там есть много вариантов.
Рюкзак знаком, но как же он тяжел!

Ах. как жаль, что дорог так осел!

Пока, пока ты сам за ишака!
Кстати сказать, в альпинистском фольклоре ишак фигурирует очень часто, ну, это известные «ишакстрит», «ишачить», причем это слово не имеет абсолютно никакого обидного оттенка, а выражает именно вот такую тяжелую нагрузку. Оно настолько отличное, что я помню, как один товарищ со мной с пеной у рта спорил, доказывая, что осел и ишак - это даже разные животные... (Смеется).
К.: На слово «осел» всегда можно обидеться, а на «ишак» трудно!

С: В том-то и дело! Не зря говорят, что разница между ослом и ишаком та, что ишак - это должность, а осел - это звание! (Смеется). Вот!

Прошел 1936-й год. Наши песни были в то время довольно популярны. В Домбае располагались несколько лагерей, мы ходили друг к другу в гости, и наш лагерь ЛИИ, как он тогда назывался, среди других лагерей был известен тем, что мы приходили в гости на костер со своими песнями.

И вот наступил 1937-й год, в лагере у нас было две смены. Частично эти две смены нахлестывались друг на друга. Первая смена - гидротехники - по условиям своей практики поехала в горы довольно рано. И когда мы приехали во вторую смену, то были несколько неприятно удивлены тем, что репертуар-то был совсем не альпинистский. Пелись всякие песни, начиная от всевозможных там жалостных романсов и кончая блатными. И особенно популярной, невероятно популярной была одна блатная песня, которая начиналась словами:

В окно железное гляжу...

К.: Нет, я был в другом месте. Вы о «Поляне ЛИИ», да?

С: «Поляна ЛИИ», да. Я туда подымаюсь, а у нас посреди лагеря, недалеко от места, где костер разводился, был большой валун. Я увидел: сидит там девушка в тренировочном костюме, такая милая, что называется, «тургеневская девушка», и поет эту самую блатную песенку.

Погода немножко хмурилась. Я сидел в палатке Михаила Мартыновича Отживольского, и он тогда сказал:

Если можно так сказать, я получил такой «социальный заказ»!

Дня через два после этого я был в гостях у своих друзей в лагере «Алибек». Возвращался в ужасную погоду, это был знаменитый день, когда довольно много народа погибло, и Карев погиб в то время - дикие совершенно были ливни, бури! И вот утром я после такого ливневого дождя (дождь еще продолжался по дороге в наш лагерь) сочинил «Холодную ночевку». Она не совсем еще была готова - мы с товарищами ее немножко подредактировали.

Вечером собрались у костра, и тут кто-то запел опять эту самую блатную песню. Я тогда и говорю:

- Знаете, товарищи, подождите, я сейчас спою другую песню!

Признаюсь, что я сам такого результата не ожидал! (Смеется). Потому что как только спел, сразу все разбежались по палаткам за карандашами и бумагой, она была тут же переписана, тут же раз десять, наверно, исполнена, и через неделю, по-моему, ее уже пел весь Домбай. А в будущем году ее пел и весь Кавказ, пожалуй! Я удивлен был тогда тем, как так она в точку очень попала...

С: Да! Причем, конечно, каждому альпинисту пришлось если не настоящую холодную ночевку держать, то, во всяком случае, где-то помокнуть, позябнуть приходилось, это уж обязательно!

Ну, я думаю, что ее напевать не имеет смысла, она достаточно хорошо известна, и сейчас, спустя уже почти 32 года, трудно найти альпиниста, который не знал бы ее. Пожалуй, она больше всех остальных действительно выдержала срок. И она сыграла полезную роль: ту блатную песню буквально сразу забыли совершенно, и все переключились снова на альпинистскую тематику с налетом юмора.

Потом у меня был довольно большой перерыв - в 1938 году' я, правда, был в лагере, но я так и не помню, чтобы что-то было в 1938 году сочинено. У Вас там по этому году есть что-нибудь?

К.: Нет! Нет ничего...

С: А потом я был в лагере уже после войны, в 1947 году. Тогда еще оставались популярными военные и послевоенные песенки, и в частности, довольно много распевалась повсюду американская песенка «Кабачок». На эту мелодию я сочинил песню, мы с одной девушкой разучили ее на два голоса, потому что она представляет собой нечто вроде диалога.

Таким образом, песни рождались повсюду. Я не могу сказать, что лагерь Политехнического института имел в этом отношении какую-то особенную привилегию по сравнению с другими лагерями, но, может быть, действительно, в нем песни появлялись более активно... И возможно, потому, что в лагере Политехнического института как-то раньше других, может быть, поняли, что очень существенным является элемент юмора. Вы, вероятно, знаете многие другие песни, которые появились позже. Например...

К.: «Репшнур-веревочка»...

С: Да! «Репшнур-веревочка» в те же примерно годы появилась. Она тоже почти куплетная песня, почти частушки. Частушки рождались и в лагере Политехнического института тоже.

Я сейчас вспомнил: в 1938 году совершенно в колоссальном количестве рождались частушки на мотив «Водовоза». Помните, из кинофильма «Волга-Волга»?

К.: Да-да!

С: Вот на этот мотив. Но эти частушки умерли мгновенно! Они были какими-то однодневками, потому что рождались тут же, за столом!

Вот такой случай: мы переходили мостик по бревнышку в Домбай-Ульген течет этот самый ручеек - и девушка оступилась, упала в воду, вылезла... Все мужчины встали спиной, пока девушки сооружали, во что ей одеться. Как только она переоделась во все сухое и нам разрешили повернуться, мы повернулись и тут же ей спели:
Инна падает в Домбай

И кричит протяжно: «А-ай!»

И выходит из воды –

Ну, ни туды и ни сюды!

Полулитровая моя!..

К.: Выполняли свой гражданский долг!

С: В том-то и дело, что вот те песни, что родились во время войны, и послевоенные, которые можно назвать «песни-воспоминания», - это уже совершенно особая тема. Я думаю, что эти песни, конечно, заслуживают всяческого поощрения, одобрения, тем более, что в них появились и какие-то новые музыкальные струйки, а кое-где и просто оригинальные мелодии или частично переделанные, во всяком случае...

К.: «Барбарисовый куст», например...

С: Да. Появились уже не только самодеятельные поэты, но и композиторы. Но когда речь идет о чисто альпинистской тематике, там все-таки, в основном, юмор. Ну, правда, круг, так сказать, объектов, подлежащих этому юмору, не очень широк, он вертится обычно вокруг рюкзака и альпинистского аппетита (Смеется).

К.: Как и у туристов тоже!

С: Да! Ну, естественно, конечно, потому что, например, вот эта самая «Кружка» полулитровая, которая поит чаем. - это, по-моему, не альпинистская!

К.: По-моему, она из солдатского фольклора взята.

С: Вы думаете? Может быть, но и переработана тоже. Есть там и другие всякие туристские, вот на мотив «Танкистской»:
Там, где змея не проползет,

Не пролетит шальная птица.

Турист на пузе проползет...

(и так далее).
Я не знаю, стоит ли сейчас вспоминать все вот эти песни ' Вероятно, большинство из них Вы просто знаете!

К.: Да-да, слышал...

С: Ну вот, собственно, и вся история о том, как это все рождалось!

К.: Вот я упоминал здесь некоторые песни. По-моему, Вы их не все перечислили!

С: Пожалуйста, какие? Вспомните!

К.: А вот про Вас - «Пой, Лёвушка, пой» - это как, интересно, создавалось?

С: Во-первых, она не альпинистская песня, она горнолыжная!

К.: Да, я знаю, она - горнолыжная...

С: Автор ее ныне заведует кафедрой физики в Военно-медицинской академии, это Юрий Соломонович Вайль, а происхождение этой песни такое. Я не знаю, она имеет все-таки, по-моему, очень узкий интерес...

К.: Тем не менее, ее часто поют.

С: Она связана была вот с чем: в нашем репертуаре было всегда довольно много песен, и когда мы ездили в Кавголово. рассаживались в поезде и начиналось пение. Пелись и наши альпинистские песни, и некоторые другие, и вот к одному из наших горнолыжных вечеров Юрий Соломонович Вайль сочинил вот эту песню на достаточно хорошо известный мотив... Если хотите, я могу Вам ее напомнить.

К.: Вы бы исполнили ее. а то там имена путают, когда поют: кто именно имеется в виду...

С: Если эта песня и имеет право на существование, то только с тем, что вместо всех имен надо ставить многоточие. Не потому, что это для кого-то обидные имена, а просто, если ее будут петь в другой компании, так там, естественно, должны быть подставлены какие-то другие имена и фамилии, подобно тому, как на каком-то бланке ставится многоточие, где вы пишите фамилию, имя, отчество, год рождения и так далее...

К.: Так фактически и вышло, потому что из разных источников получали разные фамилии и разные имена.

С: Да! Но поскольку обычно во время поездок я дирижировал этим самодеятельным хором, Юрий Соломонович мне тогда эту песню и посвятил... (Смеется).
Восемь сорок часы показали,

Паровозный свисток просвистел.

Рюкзаки по углам рассовали,

И, как водится, Лева запел...

Все тотчас же ему подтянули,

Раздался оглушительный вой.

Пассажиры со страхом взглянули,

Покачал проводник головой.

Пой, не умолкай!

Скоро вагон уже будет пустой –

Пой, Левушка, пой!

Из них каждый талантом богат:

Лера с Милой поют всю дорогу,

И Галлай подтянуть тоже рад.

Юра Вайль, покраснев от натуги,

Неестественным голосом врет,

А народ заметался в испуге

И в другие вагоны идет.

Их слыхал Ленинград и Кавказ.

Чтоб быстрей километры летели.

Их в вагоне поем мы сейчас.

И с напевом веселым, задорным Незаметно минуты летят.

Вот уж снег стал из белого черным –

Здравствуй, милый, родной Ленинград!
Припев.
Тут, естественно, вместо «Левушки», вместо «Милы» и «Леры», «Галлая» можно подставлять любые другие имена и фамилии, и тогда эта песенка звучит неплохо, она веселая!

К.: Имена там вообще случайные?

С: Нет, это не случайные.

К: В каком году она была сочинена?

С: Она была сочинена году в 1947-1948-м.

К.: А эти товарищи кто? Преподаватели или просто так?

С: Нет! Одна из этих упоминаемых - сотрудница, по-моему, Института гидротехники, другая - Мила, жена Скобелева - работает как будто бы в Институте радиоприема и акустики. Галлай работает сейчас в СЗПИ, по-моему... Ну, Ваш покорный слуга.

К.: А Юра Вайль?

С: Да, он сам и автор, и сам себя самокритично там выводит. Он сейчас заведует кафедрой физики Военно-медицинской академии...

Вспоминайте, какие еще Вас интересовали песни?

К.: На мотив «Кукарачи»...

С: На мотив «Кукарачи» есть несколько, но они кажутся мне не очень интересными, не потому что они плохи, - они принадлежат к категории сугубо, так сказать, локальных, местных песен. Вот, например, были братья Шлягины, которые очень много восхождений сделали в один год, и один из куплетов был такой:

Снежных, скальных и ледовых...

Братья Шлягины в азарте

Обежать их все готовы.

Час - вершина! Час - вершина!

Не страшны ни снег; ни лед!

Час - вершина! Час - вершина!

Обегают все подряд...

К.: Как раз мы тоже не претендуем на их распространение, просто интересна сама история их создания...

С: Ну да! Вот их история тем и интересна, что очень много вот такого рода было песен - на мотив «Кукарачи»...

К.: А Вы всего не помните'.'

С: Поскольку там немножко обидное, я фамилию опущу:
«Некто» на Эрцог взбирался,

Ужас, страх его объяли -

На карачках пробирался,

Где спокойно мы шагали.

Да, на карачках, да, на карачках

«Кто-то» лезет на Эрцог,

Да, на карачках, да, на карачках,

Не жалея рук и ног!

Глаза под небеси

И так затянет песню он.

Хоть вон святых неси,

И так затянет песню он.

Хоть вон святых неси!

Туман сползает с гор,

И дождик начинается,

И гаснет наш костер.

И дождик начинается,

И гаснет наш костер...

К.: Тем не менее, на вечере их спели, понимаете? «Кукарачу», например. Вспомнили их слова...

С: Это иначе надо рассматривать! Вечер, в особенности, когда встречаются ветераны, - это в какой-то степени вечер воспоминаний, подобно тому, как два приятеля, которые спустя много лет встречаются и говорят: «А помнишь? А помнишь?..» Так вот, то же самое...

К.: Да-да, всегда одна и та же фраза...

С: Конечно! Но она имеет значение, разумеется, только для этих для двоих, троих. Но поскольку на вечере собираются люди, которые были одновременно в каких-то одинаковых условиях в лагере, то они, естественно, вспоминают какой-то куплет, напоминающий то, что тогда, в том году, в том сезоне, даже в той смене было!

К: Вот в 1936 году - у меня записано - в лагере ЛИИ на мотив «Ах, здрас-с-сте» была целая куча частушек.

С: Нет, это не совсем так! История этих песен довольно забавная... (Смеется). Тогда был организован такой выходной лагерь на несколько дней всего - на Аманаузском леднике. Причем так: одна группа шла туда с палатками и со всем снаряжением, проводила там двухдневное занятие, оставляла все снаряжение, вторая группа шла на второй день туда и потом приносила обратно. Я как раз находился в этой самой первой группе - мы шли вдоль склона по тропе, довольно сильно освещенной солнцем: стоял очень жаркий день, жарковато и тяжеловато было... И тогда кто-то бросил такую фразу:
Шла цепочка ишаков.

Самый длинный - Большаков...

Самый длинный - Большаков (ах, здрас-с-сте!),

К Аманаузским ледникам (ах, здрас-с-сте!)

Путь-дорога ишакам (ах, здрас-с-сте!).

Тяжко дышат ишаки (ах, здрас-с-сте!).

Говорит один ишак (ах, здрас-с-сте!):

- Тяжело нести рюкзак (ах, здрас-с-сте!).

Как бы сбросить рюкзаки (ах, здрас-с-сте!).

Каждый думает ишак (ах, здрас-с-сте!),

Не придумает никак (ах, здрас-с-сте!).

Снова тянут рюкзаки (ах, здрас-с-сте!).

- Помоги нам, голова (ах, здрас-с-сте!).

Но изрек им Лев в ответ (ах, здрас-с-сте!):

- У меня ведь оной нет (ах, здрас-с-сте!).

Не поможет ли нам Лось (ах, здрас-с-сте!)?

Я давно уже ишак (ах, здрас-с-сте!).

Говорят два ишака (ах, здрас-с-сте!):

Нам ничем уж не помочь (ах, здрас-с-сте!).

К.: Есть и туристский вариант, и там уже без альпинизма...

С: Да, видите, эти песни характерны тем, что они вроде матрицы, куда можно что-то вставлять, заменять, хотя и были сочинены по какому-то конкретному поводу...

К.: Вот этим они и универсальны!

С: Да, они сохраняются в том случае, если имеется возможность заменять в них что-то.

К.: Приспосабливать к своим интересам...

С: Да, правда, «Холодная ночевка» претерпела несколько мелких изменений, но, по-моему, она так и остается «Белалакая», как известна среди части альпинистов.

К.: А какие там изменения? Может быть, Вы тогда оригинал бы исполнили?

С: Нет, там изменения как раз очень незначительные, улучшающие просто немножко. Там в первом варианте было:
Я на уступчике сижу здесь очень гадком...
А его заменили на «шатком», и это, конечно, лучше во всех отношениях...

К.: И реальней...

С: Ну вот, вспоминайте, какие еще Вас песни интересовали.

К.: «Горы» Вы сочинили?

С: «Горы» были в 1936 году. Там гоже, конечно, есть юмор... Я могу, вероятно, спеть, я помню ее. Кто ее сочинил? Я помню, Володя Большаков, кажется, сочинил тогда...
Оставив девушек в долине,

Оставив лишний весь багаж,

Пошли наверх одни мужчины

На неприступный горный кряж... какой пассаж!

К.: Это так было придумано или обстоятельства какие-нибудь были?

С: Нет, это было, по-моему, просто так придумано. Это, если хотите, в какой-то мере был ответ на вот это:
Стук колес, померкли дали, Тихо в окна смотрит ночь...
Там девушки мечтают о трамвае, а вместо этого - вот! Но девушки очень хорошо лазили, известно, что у нас среди женщин много очень сильных альпинисток есть! Так что, я думаю, что если из этой песни исключить такие мотивы местные, временные, она, вероятно, тоже могла бы сейчас существовать.

Песни ведь непрерывно рождаются! Я помню, как когда-то в лагере был уже после войны и пришлось слышать довольно много других уже песен. И очень многие были веселые, остро­умные песни, хорошие, но, к сожалению, их я уже как-то не очень запомнил, потому что мы все время были в лагере и пели их тут же. Тогда мы в лагере издавали очень веселую стенгазету «Ледоруб», где нот эти песни печатались, публиковались.

У нас тогда большим успехом пользовалась «Краткая энциклопедия туриста-альпиниста», где и «Аист», и «Альпинист» присутствовали, а, например, на слово «Чемодан» просто сказано: «Нам неизвестно, что это такое».

К.: И афоризмы всякие?

С: Да, это там: «Юг м- это место, где суровые северяне дрожат от холода и страха». «Карты - это разрисованные листы бумаги, которые с одинаковым успехом предсказывают судьбу и маршрут». И она была проиллюстрирована хорошими такими картинками.

Традиция вечеров существовала на протяжении довольно долгого времени, после первых институтских альпинистских лагерей в Актовом зале ЛПИ проходили очень большие вечера со значительными фотовыставками, с большим числом всевозможных карикатур, рисунков - стенгазеты эти все вывешивались. И приезжали туристы и альпинисты из разнообразных организаций. Потом, в послевоенные годы, это все несколько сдвинулось в сторону не столько альпинистскую, сколько, может быть, в горнолыжную. Это могло быть связано с тем, что существовала наша горнолыжная секция в Доме ученых.

К.: Там у вас, наверное, тоже верховодили альпинисты?

С: Конечно, верховодили, в основном, альпинисты, но там появилась уже и такая специфически лыжная тематика, которая, вероятно, Вас уже в меньшей степени интересует.

К.: В той же степени, конечно! Если вспомните слова...

С: Я вспомню. Видите ли, там был устроен такой альпинистский слалом, но я не очень удачно в этом слаломе выступал. Условия этого слалома были такие, что в отличие от обычного слалома были намечены так называемые «пропасти» малыми флажками и, если кто-то заезжал за эти флажки, считалось, что он вообще «свалился в пропасть», и его с трассы снимали совсем! Я до конца все-таки добрался, хотя и без большого успеха и с немалым числом падений. И по этому поводу было сочинено такое:

Как мы по слалому ходили!

Уж я летал, летал, летал,

Едва вставать я успевал.

И все же, и все же,

Ведь это не пустяк:

Всю трассу я все же

Прошел, как-никак!

Не по своей ведь я охоте

Летал на каждом повороте –

Лишь потому, что скользкий снег,

Я вызывал всеобщий смех!

Ну что же, ну что же?

Ведь это не пустяк:

Всю трассу я все же

Прошел, как-никак!

К.: «Перикола»?

С: Да, это на мотив из «Периколы».

Трудно сейчас что-то вспомнить, и, по-моему, я уже изрядно осип! Так что вряд ли выдержит Ваша пленка! (Смеется).

С: Ну, давайте немножко попробуем остановить!

С: Ну вот, специально для Вас и Вашего институтского товарища, с которым Вы вместе учились, а мы с ним вместе в 1936 году ходили на Муруджинские озера (имеется в виду Игорь Рыкачев).

Нас четверо тогда ходило на Муруджинские озера. Для него, специально для него тоже была частушка в этой же самой серии «Давай, давай!» Дело в том, что Игорь был тогда главным радистом. Он организовал радиоприемник так, чтобы можно было слушать радиопередачи. Ну, не в обиду ему будь сказано, работал этот приемник преотвратно, почти ничего нельзя было разобрать. Тогда родилась среди прочих частушек и такая:
Репродуктор изрыгает

Свист и кашель, хрип и лай.

Ну, а Игорь восклицает:

«Хорошо! Давай, давай!

Давай, давай живее,

Громче песню запевай.

Чтобы было веселее...»
И так далее. Вот то, что про него было сочинено! Так что я это специально - когда он приедет, Вы ему это сможете продемонстрировать.

Здесь пойдут сугубо персональные куплеты, преимущественно посвященные тем альпинистам, которые отличались хорошим аппетитом. Только необходимо сделать маленькое замечание: там о ком-то будет упоминание, что вот «ест не меньше Домбая», так это потому, что у нас там был замечательный такой щенок «Домбайка». Так вот:

Ест не меньше, чем Домбай,

И, съедая третий ужин,

Он кричит: «Давай, давай!»

Молча ест Покровский Дима,

Молчаливо пьет свой чай,

И, жуя неутомимо,

Он не кричит: «Давай, давай!»

Залетаева Раиса,

От рубак не отставай,

Киселя, котлет и риса

Больше ешь, давай, давай!

*) Горы в наших сердцах! Сборник альпинистского фольклора / Сост. Н. Ф. Курчев. — СПб.: Издательство «Профессия», 2001. — 560 с. Руководитель проекта Леонид Левин