Сборник конкурсных работ «Пишем историю вместе»

с.Барда, 2015

Сугыш... Бу сүзне ишетү белән йөрәкләр тетрәнеп, сыкранып куя. Хатирәләр яңара. Сугыш заманының бөтен ачылыгын, салкынын баштан кичергән Габзалилова Мәймүнә әби сөйләгән вакыйгалар исемә төшә:

- Гитлер явызга нәфрәт белән авылда митинглар үтте. Таң белән сугышка озату башланды. Минем зур улым Фуат Свердловскийда укытучылар институтында укый иде. Армиягә 1940 елда китте. Укыган җиреннән кайткач, өйдә ике көн генә торды. Улларым шомырт кара чәчле, баһадир гәүдәле һәм акыллы иделәр. Укырга теләкләре зур иде. Каһәр сугыш алды улларымны.

Зур улым Фуат 1942нче елны Кырым җирендә һәләк булды. Лейтенант булган. Улым яраланып госпитальгә керә. Аягында гангрена башлана. Күп тә үтми немецлар бу госпитальне чолгап алалар һәм ут төртеп яндыралар. Меңләгән яралы солдатлар ут эчендә яналар, йөри алганнары тәрәзәләрдән сикерәләр, ләкин явыз фашистлар сикергән солдатларны атып торалар. Улым да шул ут эчендә яна.

Совет сугышчылары немецларны җиңеп, госпитальне азат иткәндә, яралы солдатларның күмерләре генә калган була. Бу госпитальдә Пастамый да ята, ярасы тиз төзәлеп, китә һәм яңадан сугышка кергән була. Улым Фуатны күрә, ул: “Тиз чыгалмам !”- дигән була. Фашистларның бу госпитальне ут төртеп яндырулары турында фронт газеталарында да хәбәрләр була. Ә авылдаш Пастамый исән кайталды.

Икенче улым Мансур 1942 елны Кызыл армиясенә алынды. Польшаны фашистлардан азат иткәндә үлде. Сержант. 1944 елда һәләк булды. Польшаның Гундунь тавында җирләнгән. Мансур улым “Мокамай” шигырен сөйләргә ярата иде.

Җиңеп кайтырбыз, әни! Бер - ике айдан кайтырбыз!- дип киткән иде. Һаман улларым кайтмыйлар. Яшьли тол калдым, ике улымны сугыш алды. Җәмилә кызым балаларын калдырып үлеп китте.

Мәрхәмәтле, изге җанлы әби җомга көннәрендә улларының рухларына багышлап догалар укый иде. “Улларым әни безне онытты,” - димәсеннәр дия иде. Менә шулай улларын сагынып, юксынып яшәде ана.

Безнең илебез бу сугышта җиңү яулады. Җиңү көнендә туган балага да тиздән 70 яшь тула. Җиңү яулаган каһарманнарыбыз һаман безнең күңелләрдә яши. Алар дошманны үз өненә кадәр куып , Җиңү таңы аттырдылар. 70 ел элек булган дәһшәтле сабак булсын. Менә без кемнәр алдында бурычлы икән? Бу гаилә язмышы хатирә - ядкарь булсын, үткәннәрне онытырга ярамый. Хәзерге буын тормышның кадерен белсен, киләчәк матур булсын!
(Мансурова Хәлимә Лутфулла кызы язды, 73 яшь. Байавыл, Ленин урамы,70)

Көтмә инде , әнкәй, көтмә

Ана үрдәк бәбкәләре белән,

Ә син ялгыз үзең барасың.

Син көнләшеп аның бәхетеннән

Монсу гына озатып каласың.
Кая китте синең балаларың?

Арыслан күк батыр улларың ?

Өмет белән һаман күзәтәсең

Кайтырлар дип, киткән юлларын...

Көндезләрен укып хатларын,

Теткәләнгән кәгазь битләрен

Һәрбер сүзең инде ятладың.

Сыерчыклар кире кайтырлар,

Яңгырырлар шунда йөрәгеңдә

Бертуктаусыз янган кайгылар...

Син көтәсең һаман аларны.

Ишек каккан саен кочакларга

Хәзерләнеп сөйгән балаңны.

Җир куенында ята улларың.

Чәчекләргә бирең илгә булган

Мәхәббәтле, мәрхәмәтле, керсез

Хәләл җефетең.
(1962 елда язган Масагутова Муниба Саитзяновна, д.Кармановка. )

(2015 г. Из работы на конкурс “Война в истории моей семьи”. Автор Масагутова Муниба, пенсионерка. С.Сараши)

Помню и храню в сердце

Денисова Лидия Александровна, учитель истории МБОУ «Печменская СОШ»

Источник : семейные архивы.
С волнением уже в который раз перечитываю письма-треугольники из далекого 1940-41 гг. Письма написаны в д.Федорки Уймужевского сельсовета для передачи Баландину Илье Алексеевичу. Автор писем - молодой деревенский паренек, призванный на службу в Красную Армию в конце 1940 года в Западную Белоруссию, сначала в Барановическую область, Щучинский район, а в апреле 1941 года еще западней. Об этом пишет: «Так что очень далеко, больше не придется дальше, до конца дошли». Это город Граево Белостокской области.

Первое письмо, до нас дошедшее, датировано 8 декабря 40-го года, последнее - 15 мая 1941-го. «Папа, вот что - нету время, время будет, то много напишу». Видимо, время было очень тревожное, шла усиленная подготовка к военным действиям. Звали этого солдата- красноармейца Баландин Борис Ильич. Он – мой дядя.

Каждое письмо заканчивает: «Пока жив, здоров, не знаю, как в дальнейшем». Очень осторожно пишет о войне, о международной обстановке, о том, что учится в полковой школе на младшего командира разведки. В каждом письме просит писать больше о деревне, что в магазинах продают, «как на праздниках гуляете, сколько косачей брат Александр принес с охоты, сколько хлеба сулят дать на трудодень в колхозе». Пишет о Кариме, односельчанине, как о родном брате - единственной ниточке, что связывает с родной деревней, потому что служили рядом и Карим бывал дома во время службы.

О своей службе пишет следующее: «В полковой школе очень трудновато, тяжело обучаться. На коне приходится джигитовку делать, на галопе скакать и ножницы ладить».

Слышна тоска по дому в письмах: «Домой охота больно. Не знаю, дождусь или нет это время, посидеть с вами хотя бы один день, посидеть, побеседовать, а потом можно на тот свет. Наверно, не придется дома побывать, сами знаете, читаете, наверное, в газете про международную обстановку. Апрель 1941 год». В каждом письме просит «денег» и посылку. Дорогая, полная соблазнов для молодого человека, жизнь на границе с Европой. Просит теплые носки, варежки обшитые, валенки не дают, зимой сапоги с тонкими дырявыми носками, летняя гимнастерка. Признаётся: «Кормят плоховато». Пишет, что получил из дома посылку: сухари, чакчаки, пряники, сушеное мясо, табаку две восьмушки и тридцать рублей денег. Просит туалетное мыло, одно перышко, тетрадь для писем, сало, коровьего масла, пирожков жареных с мясом, хлеба пшеничного с полкило. «Кормят ничего, но домашней еды охота покушать».

И из дома посылки и деньги слали, хотя дома осталось еще пять братьев и три сестры. Пишет, что призыв объявлен 22 и 23 года рождения. И Александру, моему папе, тоже отправляться на службу, а получилось - на войну.

Бывает иногда время: «23 февраля в день Красной Армии, в праздник, в 2 часа смотрели днем кино «Выборгская страна» (читай «сторона»).

Вот таких, тогда совсем молодых парней, 18-летних, не очень грамотных, посылали в самое пекло, на самую границу с Германией. Они не знали правды, что с ними будет: «Которые говорят - под Москву отправят, а которые говорят - к границе или Румынской или Турецкой».

А стояли эти ребята сначала в Барановичах, а потом под самым носом у фашистов –в Белостокской области, в городе Граево, который был польским городом, а в 1939 году перешел к Западной Белоруссии.

По официальным данным за июль-декабрь 41-го года Красная Армия потеряла 800 тысяч человек и 2 миллиона пропали без вести и попали в плен. Не были готовы к войне эти молодые ребята, не научили их воевать с этой страшной силой, покорившей всю Европу. Опытная, мощная, жестокая немецкая армия главный удар нанесла в Белоруссии по войскам Западного, особо военного округа (куда входил и 75-й артиллерийский полк, в котором служил Борис), где танкисты успели только отработать стрельбу с места, «а к взаимодействию не приступали» (из директивы от 15 мая 1941 года). А таких, как Борис, учили делать джигитовку на коне! Зачем?! Когда танки становились главной силой. К исходу первого дня нападения Германии танковые группировки врага вклинились в глубь страны от 25 до 50 км.

Думаю, что эти ребята даже понять ничего не успели, не то, что оказать сопротивление, их этому не учили.

По заявлению Баландиной Анны Игнатьевны, мамы Бориса, пришёл ответ из Центрального архива Министерства обороны 19 января 1982 года о том, что Баландин Борис Ильич по документам учета безвозвратных потерь сержантов и солдат Советской армии не значится.

Документов 75-го артиллерийского полка за 1941г. на хранении в ЦАМО СССР нет.

Так хочется верить, что в памяти людской останутся эти парни, которые мечтали о своей родной деревне, друзьях, родителях, о встречах, считали дни, месяцы, если живы останутся, будут учиться «честно» работать, помогать маме, как писал Борис в одном из своих писем. Ничего этого в их жизни не произошло, а была смертельная опасность и Родина, которая должна знать и помнить о своих героях.

Девчонки вбежали в дом бабушки со смехом и шумом:

- Бабушка! Баня скоро? Мы тебе вон сколько берёсты принесли! Мама передала!

- Скоро, скоро, потерпите немножко. Закрыла уже. Пусть выстоится, как следует. А принесли вы не берёсту (её с берёзы дерут!), а мочало (его с липы дерут!), я попозже его переберу и приберу, - в шутку ворча, поучала бабушка.

Внучки, не обращая внимания на ворчание, продолжали «банную» тему:

- А нам не терпится! Три дня уже в бане не были! Грязными стали! Бельё быстрее приготовить надо, банные принадлежности, и бегом в баню! – наперебой тараторили Элька с Катькой.

- Грязными стали! – передразнивая внучек, смеялась бабушка, - сами и не знаете, что такое грязными быть…

- Ладно, не ворчи! Тебе твою любимую мочалку брать?

- А как же?! Как будто не знаете, что я никакой другой не доверяю приводить в порядок себя, - говорила бабушка и проверяла принесённое мочало, которое внучки всё берёстой называли.

- Даже не представляю, как можно такой жёсткой мочалкой тереться. То ли дело мягкая губка,- сказала Элька.

- А мне больше нравится из синтетики вязаная мочалка, - возразила Катька. - А то мочалка из ободранной липы…

- Зато я свою мочалку тоже ни на что не променяю. Да, сначала жестковата, потом помягче становится. Даром не нужны мне ваши мочалки… Каждому своё, внученьки мои. Привыкла я сызмальства, мама меня с самого раннего возраста мочалкой из липы тёрла, потом сама… и привычки уж поздно менять… Правда, в детстве мы в баню раз в две недели ходили, бывало и реже, да и то благодарили бога, а вернее, соседей… Какая радость была!

- Для меня баня – тоже большая радость, только вот, честно говоря, не понимаю, как мама может ребёнка берёстой, ой, липовым мочалом тереть…- задумчиво произнесла Элька.

- А я не понимаю, как можно вообще раз в две недели в баню ходить, - поддержала Катька.

- Да, многого вы ещё не понимаете…

…Бабушка как-то сникла, замолчала, засобиралась куда-то, взяла ведро и пошла.

- Ты куда, бабушка? – хором спросили внучки.

– Ну, подожди… Успеем мы все в баню, некуда торопиться, - начала Элька, почувствовав, что обидели ненароком бабушку. - Мы тебя сколько раз уж просили рассказать нам о своей жизни.

- А ты всё «не время да не время», - немножко с ноткой обиды подхватила Катька. – А сегодня узнаём ещё один любопытный факт – такое редкое посещение бани… Может быть, ты ещё что-нибудь скрываешь?

- Да ничего я не скрываю… Только неинтересно будет вам слушать историю. Веселья в ней мало, ещё расплачусь, вспоминая всё. Что хотите узнать?

- Расскажи… Про баню.

- Всё хорошо, бабушка, в школе было интересно, когда говорили про Великую Отечественную войну.

-О-о-о! Да, я тоже помню Великую Отечественную Войну, но тогда я была еще маленькой и ничего не понимала, но когда стала постарше, бабушка мне рассказывала, какие это были страшные, голодные годы… - задумчиво начала говорить бабушка.

-Только не плачь и не расстраивайся, - попросила Катька.

- Наверно, не получится… У нас в семье было трое детей: я, моя младшая сестренка Фануза, которая умерла от голода в 1941 году, и старший брат Сирень, который вместе с папой ушел на войну. Он с войны вернулся, а папа Ахмет Зиганшин погиб на войне в 41-м году … С нами жила бабушка, которая всегда смотрела за мной, и мама, которая постоянно работала, чтобы нас прокормить. Жили голодно. Что уж о бане говорить, не было у нас её тогда… Но уже тогда мы убеждались в том, что мир не без добрых людей. Соседи у нас были хорошие. И у них была баня.

- А что… бани были не у всех? – удивилась Элька.

-Почему у вас не было своей бани? – поддержала сестру Катька.

-Баня, баня… Была у нас своя баня ещё до войны, но отобрали нашу любимицу, считали, что богато живём…

- Разве можно так делать?! Вы же хозяева! – возмутилась Элька.

- Тогда никого не спрашивали. Громко называлось – раскулачивание, страшно от этого слова… Будет страшно, если забрали во время раскулачивания и белую баню, и весь скот, и конюшню, и вымели даже крошки муки. И как хочешь, так и выживай… В деревне всего было четыре-пять «черных» бань.

- Почему чёрных? Бани чёрного цвета были? – перебила любопытная Элька.

- У нас сейчас бани как топятся? В каждой есть труба у печки, дым в трубу идёт. А тогда труб у печек не было в банях, дым выходил через дверь.

- Вот это да! – воскликнула Катька. – Так ведь баня даже новая быстро от дыма, сажи становилась, правда, чёрной.

- Так и говорили, баня по-чёрному.

- Из такой бани можно и вымазанным выйти! – смеясь, пошутила Катька.

- Можно, если захочешь… Но мы выходили чистыми, - сказала, не обижаясь, бабушка.

- Тогда у нас баня по-белому! – заключила Элька. – Пошли, бабушка и Катя! Ну, быстрее!

- Пойдёмте, пойдёмте, - подхватила бабушка, собирая по пути бельё и рассказывая. – А ты не торопи. Мы ведь в свою баню идём, сколько надо, столько и будем мыться, греться, париться… А вот раньше в баню мы ходили быстро. Меня в детстве водили в баню мама и бабушка, как мы с вами, втроём мы ходили. Я и оглянуться не успею, а меня уже быстренько помыли, попарили, ополоснули и всё, готово. На меня надевали большое покрывало и уносили домой.

- И всё? Зачем вообще в баню ходить? – разочарованно произнесла Катька.

-И всё. «Зачем вообще в баню ходить?» - передразнила бабушка. – Знала бы ты, с каким нетерпением мы ждали баню! Мама давала понемножку хозяйственного мыла для мытья. Потрёшь себя как следует своей мочалкой. Для мытья волос тоже придумывали свои хитрости, то сыворотку, то кипятком заливали золу и настаивали … Волосы были мягкие, не выпадывали. Счастье-то какое – баня!.. И за десять минут можно быть очень счастливой надолго!

…В бане, как всегда, было хорошо, жарко, приятно пахло запаренным веником. Сначала все грелись, поддавая жару. Затем мылись. При всём этом их разговор не замолкал ни на минуту. Бабушка, несмотря на уговоры внучек, с удовольствием тёрлась своей, испытанной временем мочалкой, подставляла свою спину, когда мочалкой орудовали внучки, и вела свой рассказ о своём прошлом:

- Сейчас вот мы приходим из бани, отдыхаем, где кому нравится. А когда я маленькая была, моё место после бани было одно – печка, куда меня садили. Там я ждала, пока сохнет моё платье (из одежды было только поношенное перешитое от кого-то платье), которое было выстирано в бане, не было у меня нескольких платьев. Пока я там сидела, играла с тараканами. Спускаться было нельзя, мама говорила, вдруг соседи зайдут… Спали на печке, когда спали, возле нас бегали тараканы (вмещались все), спали и на полу.

- Вы, бабушка, были такими бедными? – практически хором произнесли внучки.

- Бедными-то мы были, что уж говорить… Но мы были не самые нищие в деревне, так как были люди в деревне, которые просили у нашей семьи еду. И если была еда, то мы давали, но так было не всегда, тогда делиться было нечем… Кушали пикан, крапиву, собирали весной гнилую картошку после родителей (все мамы весной уходили в поля собирать гнилую картошку, которая осталась после осени), чиберкай.

В хозяйстве у нас было три курицы, один петух (одну курицу украли). Раз в неделю из колхоза нам давали лошадь, для того чтобы можно было привезти домой сырые дрова. Умерших от голода лошадей деревенские мужики жадно разделывали на мясо, а в нашей семье мужиков не было, так как все ушли на войну, поэтому мяса у нас тоже не было…

Зато у меня, девочки, были маленькие сани, которые мне сделали в детстве мама с бабушкой из старых досок. У вас вон игрушки другие: телефоны, ноутбуки… Вы без них жить не можете… Мне же санки мои дороги были… Я вдруг почему-то вот что, девочки, вспомнила: во время войны в деревне была одна собака на всю деревню…

-Голодная, наверно, постоянно?

- Да, кормить ее нечем было, «кормили» водой от посуды из-под еды. Так всей деревней потихоньку и тянули собаку… Одним словом, и людям, и собакам трудно жилось… Не то теперь. Ешь, что хочешь, мойся вот сколько хочешь, – обливаясь водой, говорила бабушка.

-Вешай давай свою «военную-победную» мочалку сушить, бабушка!

-А как же! Красиво сказали! Помню, помню. И вы не забудьте. Скоро из принесённого вами мочала новую мочалку сделаю. Послужила эта и так долго, отслужила своё, - с грустью произнесла бабушка.

-Как хорошо после бани! - с этими словами внучки и бабушка вышли из бани румяные, разгорячённые, довольные.

- С лёгким паром, бабушка! – пожелали Элька и Катька. – Намылись на славу!

-Спасибо! И вас с лёгким паром, дорогие мои!

После бани, умиротворённые, все трое сначала отдохнули кому где удобно, а затем сели пить чай. Снова разговорились. …Элька убрала свой сотовый телефон. Катька оторвалась от ноутбука.

Когда-то у моей бабушки Курицыной (в девичестве Головковой) Анфисы Нестеровны, 1935 года рождения, была большая семья (она и сама из многодетной семьи). Не так давно умер мой дед Володя, и осталась бабушка одна. Нет, не одна, с нами. Ей одиноко было одной, и я стала жить с бабушкой Физой (так мы, внуки, её зовём). Сейчас мы с бабушкой живём вдвоём. Конечно, рядом, через дорогу, живёт моя мама с семьёй, часто приезжают дети бабушку проведывать. Но всё-таки больше всех с бабушкой нахожусь я. У неё уже слабое здоровье, сердце больное, поэтому мы (все родственники) очень стараемся её не расстраивать, а бывает, просто не всё говорим. Так надо.

Моя бабушка многое пережила, многое знает. У неё и сейчас, когда ей почти восемьдесят лет, хорошая память. А какой она удивительный человек! Никого не хочет обидеть, доброжелательная, открытая, общительная, не держит зла на людей. Откуда эти качества в ней? Мне кажется, именно оттого она такая, что выросла в трудное время, жила в разных деревнях, среди разных людей, разных национальностей, русских и татар (говорит на обоих языках), поэтому события оставили именно такой отпечаток любви к людям. Мне кажется, что определённое, важное влияние оказал на бабушку её отец Нестер Матвеевич, который был мельником и, значит, нужен был в любой деревне. В их семье именно от него зависело, где жить. Ведь мельник – значит хлеб. Наверно, поэтому в воспоминаниях бабушки Физы так много места занимают воспоминания, связанные с её отцом, с их семьёй.

Знаете, бабушка Физа замечательно рассказывает. Мне так не рассказать, поэтому пусть она о себе и не только о себе, а больше, наверно, об отце расскажет сама.

Примерно в 1940 году переехали мы семьёй в д. Султанай. К тому времени я пока одна была у родителей. Мы ещё не переехали, а отца уже постоянно отправляли на какие-то учения, от военкомата обучали. Их с другими молодыми мужиками гоняли по сюзяньским, султанаевским горам на лыжах. Так вот он все султанаевские горы обходил на лыжах. Готовили к чему-то серьёзному. С утра уходил, а вечером отец приходил очень уставший. В Султанае какой-то белый дом был (клуб, наверно), там они все собирались и ждали приказа.

«Отец работал до войны и после войны мельником. 1941 год. Мы из деревни переехали на мельницу между Султанаем и Сюзянью. Стояла эта мельница в лесу. А там уже пришла повестка в военкомат. В то лето рожь очень была высокая, а может, просто я ещё маленькая была. Рожь высокая, но ещё не созревшая, зелёная. Отца вызвали в военкомат из деревни Султанай. Тогда мы с матерью ходили его встречать, далеко шли, километров пять, наверно. Шли в ту сторону по дороге. Ждали на ашапском мосту. А когда встретили отца, они с мамой шли по дороге, а я забегала в рожь и пряталась там, следила потихонечку за отцом. Папа играл со мной, бежал в рожь, искал меня во ржи, находил, садил на плечи, тащил сколько-то на себе… А я слезу да опять во ржи спрячусь. Так и шли… И помню, он сказал, что завтра уже отправляться… Я ведь не понимала толком, весело и беззаботно было мне… Отцу тогда лет 28 было. Пришли мы домой. На другой день отца отправлять надо. Я с вечера маме с отцом говорю: «Я с вами поеду, я утром встану!» На другой день утром встала, а их уже нету : мама отца увезла на лошади в Осу. А нас от папы осталось двое, а Феня родилась 4 сентября 1941, и нас стало 3 девчонки».

…Я помню, как-то раз мама ходила в правление и зашла к дедушке Матвею, я у них как раз была. Домой я идти не захотела: «Я не пойду». Мама мне: «Я дезертиров боюсь, много их». А мне не хочется идти… К тому же тётя Феня дала мне и двоюродным братьям семечек по пригоршне. Мы и грызём их. Одним словом, ни за что не пошла. Мама ушла. Наступил вечер, мы легли на полу спать. Вдруг слышим топ-топ… кто-то идёт. Я лежу и говорю (что-то вдруг в голову взбрело): «Наверно, папка домой идёт. Смотрю: вошёл какой-то мужик, дед его обнимает, бабушка крестит и обнимает… Я говорю братьям: «Какого-то мужика они обнимают». Бабушка с крёстной побежали самовар ставить. Дед в это время мужику-то говорит: «Ты не узнаёшь эту девчушку-то?» Отец наклонил голову, смотрит на меня и говорит: «Чё это моя Фиска что ли?» Так вот я его не узнала, и он меня не узнал. Поднял меня здоровой рукой, прижал к себе и поцеловал меня… И вытащил он после этого дорогой гостинец, который издалёка привёз (сам голодный шёл!). Ложку сахарного песка.… Не видали мы сладостей… Сели мы с братовьями за стол и помаленьку стали макать хлебом в этот песок… Мы до этого вообще сладкого-то не видали. А тут такой праздник!.. Чай попили, и пошли мы с отцом домой за три километра. Осенью дело было, подстывало уже, вот я и прыгала с кочки на кочку по стылой земле. Пришли домой, отец велел мне стучать. Я постучала, голос подала. Мама открывает и начинает меня ругать: «Окаянная ты, окаянная! Со мной не пришла…» Я ей отвечаю: «Письмо из госпиталя пришло».

- Утром можно было принести. Придумала по ночам ходить!..

Так она меня ругает, а сами домой заходим. Домой зашли, я и говорю:

-Мама, папка пришёл! (а он за углом дома спрятался и стоит там, ждёт, когда мама к нему выйдет… Да она не вышла, она выбежала! Встретились…

…Рука долго привязана была. Кости из раны вылазили по сантиметра три. Нарывает в одном месте, прорвёт, и кость выходит… Два года тянулось так.

А когда папа пришёл, у него на груди была медаль «За отвагу», и я её ещё носила на груди, а потом, видно, потеряла, а папа, не знаю, почему не сберёг её…

Война – это очень трудное время. Тяжело, когда не все вместе, без отца… Идёшь на покос, взять с собой было нечего. А на покосе муку привезут и делят хлёбальной ложкой, мы с подружкой принесём картошку. В котелке сварим картошку, растолкём и туда муки маленько добавим, а много-то и нету, получается заваруха. Тем и сыты. Ведь держали корову, а надо сдать государству молока 390 литров, 40 кг мяса, 400 грамм шерсти, 75 штук яиц, а с собой даже бутылку молока, и то его не было. Терпели, ведь надо было помогать, знали, куда и зачем всё отправляется…

…Короче, жили самую тяжёлую жизнь. Ели суррогат, пистики, пиканы, гонюжи (эта трава похожа на пестрянку, только у пестрянки гладенький ствол-трубочка, а у гонюжей – мохнатая). Это мы всё пережили…

А самое главное, мы выжили и отца дождались. Уверенности больше появилось в завтрашнем дне…»

Я горжусь бабушкой, она помнит всё, и как бы горько и больно ни было, не старается забыть, что происходило в её семье, как ждала отца. Потому что это всё очень важно для неё. Бесконечно рада тому, что бабушка жива, рядом с нами, радуется всему вместе с нами. Мне её жалко, потому что она, как и многие другие, прожила тяжёлую жизнь, как переживала, когда теряла и как радовалась, когда обретала отца вновь (не раз это происходило). Я не раз ловила себя на мысли, что бабушке надо было учиться дальше, жалко, что она закончила только 6 классов, хотя говорят, что и 6 классов по тем временам это было хорошее образование.

На днях в деревне прошло мероприятие по вручению памятной медали «Дети войны». Конечно, бабушка со мной поделилась этим событием и показала медаль, на которой изображены работающие дети: девочка держит колосья, а мальчик работает на станке… Да, и дети войны (и в деревне, и в городе) внесли свой вклад в общее дело и приблизили Победу…

Я рада, что живу вместе со своей бабушкой. Когда я прихожу из школы, всегда интересуюсь, как у неё дела, как здоровье, кто звонил, что делала, пока меня дома не было. И это важные для меня вопросы, пытаюсь заботиться о ней. Она в ответ интересуется моими успехами в школе. Бывает, подшучиваем друг над другом. И незаметно для себя оказываюсь за столом. Что бы ни приготовила бабушка, мне всё нравится. Но особенно суп с домашней лапшой, бабушка домашнюю лапшу научилась делать ещё в детстве.

А вечером наступает наше время и мы усаживаемся к телевизору, смотрим «Пусть говорят», «Жди меня», «Новости», КВН… В это время разговариваем, делимся своими мнениями по поводу увиденного и услышанного, а можем просто помолчать… Когда идёт реклама, мы с бабушкой идём пить чай, бабушка может неожиданно в тему увиденного по телевизору спеть частушку, песню, рассказать какую-нибудь историю, и этим может и рассмешить меня, и заставить загрустить. Когда она начинает выполнять физическую работу, я её немножко ругаю, ведь для этой работы есть я. Она не обижается, а немножко оправдывается. Нам хорошо, когда мы вместе работаем, занимаемся уборкой или стиркой. Нам вообще хорошо вместе и когда мы заняты делом, и когда отдыхаем, разговариваем…

…Дети, внуки часто приглашают бабушку в гости. Иногда бабушка уезжает ненадолго. Вот и в пятницу она уехала… День прошёл, и я уже по ней скучаю. Теперь я живу ожиданием… бабушки. Так не хватает её простых и заботливых слов: «Как дела?»