Шок будущего
Глава 16. ШОК БУДУЩЕГО: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
жүктеу/скачать 6.36 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ПЕРЕВОЗБУЖДЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ
- БОМБАРДИРОВКА СОЗНАНИЯ
- ИНФОРМАЦИОННАЯ ПЕРЕГРУЗКА
- СТРЕСС РЕШЕНИЙ
- ЖЕРТВЫ ШОКА БУДУЩЕГО
- ОБЩЕСТВО, ПОРАЖЕННОЕ ШОКОМ БУДУЩЕГО
Глава 16. ШОК БУДУЩЕГО: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЕсли бы следствием шока будущего были только физические заболевания, их можно было бы легко предупредить и излечить. Но шок будущего поражает и психику. В то время как тело разрушается под напряженным воздействием окружающей среды, перегруженный «рассудок» не способен принимать адекватные решения. При беспорядочных скачках механизмов изменений мы не только можем подорвать здоровье, отчего уменьшится степень адаптации, но и утратить способность рационально реагировать на эти изменения. Поразительные знаки нарушений работы психики, вызванных частичным затемнением сознания, мы видим вокруг себя: увеличение употребления наркотиков, рост мистицизма, периодические вспышки вандализма и неспровоцированного насилия, политика нигилизма и ностальгия по тираническим режимам, болезненное равнодушие миллионов людей — все это может быть понято лучше, если выявить связь этих явлений с шоком будущего. Эти формы социального абсурда прекрасно отражают ухудшение способности индивида к принятию решений, вызванное напряженным воздействием окружающей среды. Психофизиологические исследования воздействия изменений на различные организмы показали, что адаптация проходит успешно, только когда уровень возбуждения (величина изменения и новизны в окружающей среде) не слишком низок и не слишком высок. «Центральная нервная система высших животных, — говорит профессор Д. Е. Берлин из университета г. Торонто (Канада), — способна справиться с воздействиями окружающей среды, которые производят определенные... возбуждения. Это, естественно, не относится к таким крайним воздействиям окружающей среды, как перенапряжение и перегрузка организма». Он делает аналогичный вывод относительно воздействия
окружающей среды, когда она перевозбуждает организм1. Однако опыты с оленями, собаками, мышами и людьми недвусмысленно показали существование явления, которое можно назвать «предел адаптации», ниже которого и выше которого способность индивида справиться с воздействием просто разрушается. Шок будущего — это реакция на сверхвозбуждение. Она возникает, когда индивид вынужден управлять своим пределом адаптации. Серьезные исследования были посвящены изучению воздействия несоразмерных изменений и новых впечатлений на поведение человека. Результаты исследования людей, находящихся на научных станциях в Антарктике в полной изоляции, людей, лишенных органов чувств, поведения заводских рабочих на рабочих местах сходны — везде при реакции на сверхвозбуждение показатель духовных и физических способностей падает. У нас есть косвенные данные о воздействии запредельных возбуждений, т. е. драматичных и тревожных событий в нашей жизни.
Во время Второй мировой войны бородатый солдат Чиндит, сражавшийся в войсках британского генерала Уингей- 374 та в тылу линии японской армии в Бирме, как это ни странно, уснул во время шквального пулеметного огня, буквально бушующего вокруг него. Более позднее исследование показало, что этот солдат не только не реагировал на физическое утомление или недостаточный сон, а был сражен чувством сверхмощной апатии2. Апатия, сопровождающаяся желанием умереть, действительно столь обычна для партизан, которые проникают сквозь вражеские боевые линии, что английские военные врачи дали этому явлению собственное имя. Они определили его как глубоко проникающую нагрузку. Солдат, который страдал от такой нагрузки, по словам этих врачей, «не способен делать простейшие вещи для самого себя и выглядит как взрослый с интеллектом малого ребенка». Эта смертельная летаргия не ограничивается только партизанскими войсками. Через год после случая с Чиндитом аналогичные симптомы неожиданно возникли у большого количества солдат в войсках союзников, вторгшихся в Нормандию, и английские врачи-исследователи после изучения 5000 несчастных случаев среди английских и американских войск пришли к выводу, что эта странная апатия скорее всего является заключительной стадией сложного процесса психологического коллапса*3. Душевное расстройство часто начиналось с утомления. Затем возникало крайнее волнение, частичное затемнение сознания и нервная раздражительность. Человек становился сверхчувствительным к слабым возбуждениям вокруг него. Малейшее раздражение он сочтет «грязным покушением на свою жизнь». Он выказывает признаки замешательства. Он выглядит неспособным отличить звук вражеского обстрела от других, менее грозных звуков. Он становится напряженным, чего-то опасающимся и яростно вспыльчивым человеком. Его начальство никогда не знает, когда он впадет в бешенство, даже в неистовство в ответ на самое незначительное неудобство. А затем наступает последняя стадия эмоционального истощения. Солдат теряет всякое желание жить. Он отка- * от лат. collapsus — ослабевший. — Примеч. пер. 375 зывается бороться за собственное спасение, перестает вести себя рационально во время сражения. Он становится, говоря словами Р. Свенка, возглавляющего английские исследования, «тупым, вялым и неповоротливым... духовно и физически заторможенным, захваченным своими мыслями»4. Даже его лицо тупо и апатично. Стремление приспособиться к обстановке рухнуло, иссякло. Наступила стадия полного отказа, ухода. Человек, который ставится в условия сильных изменений и новизны, ведет себя нерационально, явно действуя против своих собственных интересов. Это подтверждается и исследованиями человеческого поведения во время пожара, наводнения, землетрясения и других стихийных бедствий и катастроф. Даже наиболее стойкие и «нормальные», физически здоровые люди могут быть ввергнуты в состояние, когда они не смогут адаптироваться. Зачастую, доведенные до полного замешательства и помрачения рассудка, они не способны принять даже самое элементарное решение. Так, в работе, посвященной изучению реакции людей на ураганы (торнадо) в Техасе, Г. Е. Мур пишет, что «первой реакцией... может быть полубессознательное замешательство, временами недоверчивое отношение или по меньшей мере отказ признать реальность факта. Это, как нам кажется, совершенно объясняет поведение отдельных людей и групп в г. Вако, когда он был опустошен ураганом в 1953 году... На уровне отдельных людей это объясняло, почему девочка забралась в музыкальный магазин через разбитое окно, спокойно купила пластинку и вышла наружу, хотя стекла здания разбивались порывами ветра и осколки летали по воздуху внутри магазина»5. В работе, посвященной урагану в г. Удол в штате Канзас, цитируется домохозяйка, которая рассказала: «Когда это накатилось, мы с мужем тут же оделись, выпрыгнули из окна и бросились бежать. Я не знаю, где мы бежали, но... я не волновалась. Мне просто хотелось бежать»6. Классическая картина такого бедствия изображает мать, держащую на руках умершее или раненое дитя, ее застывшее лицо непроницаемо, как будто она совершенно не воспринимает ре-
альность вокруг себя. Иногда она изображается сидящей на ступеньках крыльца своего дома, нежно качая куклу вместо ребенка. В стихийном бедствии, следовательно, как и во время военных действий, индивиды могут быть психологически подавлены. И снова письменные источники показывают высокий уровень воздействия окружающей среды. Жертва бедствия неожиданно оказывается в ситуации, в которой привычные вещи и связи совершенно изменились. Там, где стоял дом, нет ничего, кроме дымящихся руин. Человек может столкнуться с кабиной самолета, плывущей в потоке наводнения, или с лодкой, парящей в воздухе. Окружающая среда полна изменений и новизны. И снова и снова реакцией будут удивление, замешательство, страх, раздражение и отторжение, переходящие в апатию. Культурный шок (растерянность при столкновении с чужой культурой) — т. е. глубокая дезориентация, испытываемая путешественником, который без необходимых предварительных приготовлений погружается в чужую культуру, — третий пример нарушения механизма адаптации. Здесь нет явных аналогий с войной или стихийным бедствием. Ситуация может быть совершенно мирной и безопасной. И тем не менее ситуация требует повторяющейся реакции адаптации к новым условиям. Культурный шок, если следовать психологу Свену Лундштедту, — это «форма личной слабой адаптации, которая есть реакция на временную безуспешную попытку приспособиться к новому окружению и людям». Человек, испытывающий культурный шок, как солдат или жертва стихийного бедствия, усиленно пытается бороться с непривычными и непредсказуемыми вещами, связями и событиями. Его обычный способ действий и обращения с вещами теперь не срабатывает даже при решении таких простых задач, как звонок по телефону. Незнакомое общество меняется для него слишком медленно, для него все ново. Жесты, звуки и другие психологические сигналы обрушиваются на него прежде, чем он может понять их смысл. Чистый опыт приобретает сюрреалистическую окраску. Каждое слово, каждое движение неопределенно.
В такой обстановке утомление возникает быстрее, чем обычно. В связи с этим наш путешественник, столкнувшийся с иной культурой, часто испытывает то, что Лундштедт называет «субъективным чувством потери и ощущением изоляции и одиночества». Непредсказуемость, возникающая от новизны, подрывает его ощущение реальности. А он страстно стремится, как отмечает профессор Лундштедт, «в такую окружающую среду, в которой полное удовлетворение его основных психологических и физических потребностей будет предсказуемо и полностью определено». Он становится «страстно желающим, смущенным и часто впадающим в апатию». И Лундштедт заключает, что «культурный шок может рассматриваться как стрессовая реакция на потерю эмоциональности и интеллектуальности»7. Тяжело читать эти (и многие другие) отчеты о нарушениях в поведении под действием различных стрессовых ситуаций — появляется острое желание понять их сходство. Пока мы уверены, конечно, в разнице между солдатом в сражении, жертвой стихийного бедствия и путешественником в иную культурную среду. Все три случая связаны с большой скоростью изменения, высоким уровнем новизны или с обоими этими факторами. Во всех трех случаях требуется быстрая и многократная адаптация к непредсказуемым раздражителям. И можно провести параллель между всеми тремя видами реакции с точки зрения их ответа на сверхвозбуждение. Первое: исследования засвидетельствовали смущение, потерю ориентации, искаженное восприятие реальности. Второе: проявления усталости, страха, напряженности и предельной возбудимости (раздражительности) одинаковы. И третье: во всех случаях есть точка, после которой нет обратного хода, — точка апатии и потери эмоциональности. Короче, имеющиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют: сверхвозбуждение может привести к странному и неадаптивному поведению. 378 БОМБАРДИРОВКА СОЗНАНИЯМы все еще очень мало знаем об этом феномене, чтобы авторитетно толковать о том, почему сверхвозбуждение, как представляется, вызывает неадекватное поведение. Однако мы собрали важную информацию, позволяющую признать, что перевозбуждение может сказаться по крайней мере на трех различных уровнях: восприятие, мышление (осознание) и принятие решения*. Легче всего понять уровень восприятия. Эксперименты с людьми, лишенными органов чувств, во время которых добровольцы были изолированы от нормальных возбудителей их органов чувств, показали, что отсутствие новых сенсорных раздражителей может повлечь за собой эффект смущения, растерянности и ухудшения умственной деятельности8. Кроме того, слишком большая дезорганизация, отсутствие четкости или хаотичность воспринимаемых раздражений могут иметь те же последствия. Это объясняет тот факт, что в профессиональной политической или религиозной борьбе для «промывки мозгов» используются не только способы лишения сенсорных раздражителей (например, заключение в одиночную камеру или келью), но и бомбардировка сознания: яркие вспышки ламп, быстрая смена цветовых пятен, хаотические звуковые эффекты — весь арсенал галлюциногенной калейдоскопии. Религиозный пыл и причудливое поведение некоторых неумеренных поклонников хиппи могут вырасти не только из злоупотребления наркотиками, но и таких групповых «экспериментов», как лишение восприятия или бомбардировка сознания. Монотонное пение мантр**, попытки фокусировать внимание индивида на внутреннем мире, своей * Граница между каждым из этих уровней не совсем ясна даже психологам, но если мы просто, основываясь на здравом смысле, отождествим сенсорный уровень с ощущениями, осознание с мышлением, а принятие решения с решением определенных задач, мы не будем слишком далеки от истины. ** Восточные, в основном кришнаитские заклинания. — Примеч. пер.
внутренней сущности, персональный опыт, позволяющий не допустить в себя идущих извне раздражений*, — все это попытки вызвать, стимулировать сверхъестественные и порой галлюцинаторные эффекты перевозбуждения. На другом конце этой шкалы мы отмечаем затуманенный пристальный взгляд и оцепенение, лишенные выражения лица юных танцоров в огромной рок-дискотеке, где вспыхивают световые пучки, движения повторяются на полиэкране, децибелы криков, воплей и стонов, гротескные костюмы и кривляющиеся разрисованные тела создают сенсорную окружающую среду, характеризующуюся наличием высокой и экстремальной непредсказуемости и новизны. Возможность организма справляться с ощущениями не зависит от его физиологической структуры. Природа органов чувств и скорость, с которой импульсы проходят по нервной системе, создают биологические границы, принятые для количественных показателей сенсорных данных. Если мы будем измерять скорость передачи сигнала в различных организмах, мы обнаружим, что чем ниже уровень эволюционного развития, тем медленнее распространяется импульс. Например, у яиц морского ежа нервная система как таковая отсутствует, сигнал распространяется вдоль мембраны со скоростью около одного сантиметра в час. Ясно, что с такой скоростью организм может реагировать только на очень ограниченную часть окружающей его среды. По мере того как мы продвигаемся по лестнице эволюции к медузе, которая уже имеет примитивную нервную систему, сигнал распространяется в 36 тыс. раз быстрее: десять сантиметров в секунду. У червей эта скорость подпрыгивает до 100 см/сек. Среди насекомых и ракообразных нервный импульс распространяется со скоростью до 1000 см/сек. У антропоидов эта скорость доходит до 10 000 см/сек9. Эти примерные цифры не вызывают сомнения, они помогают объяснить, почему человек, бесспорно, — один из наиболее приспособленных живых существ. У человека, который имеет скорость распространения нервного импульса около 30 000 см/сек., ограниченные * йога. — Примеч. пер. 380 пределы системы впечатляют. (Заметим, что электрические сигналы в компьютере передаются в миллиарды раз быстрее.) Ограниченные возможности органов чувств и нервной системы означают, что многие события, происходящие в окружающей среде, имеют скорости распространения сигнала слишком большие, чтобы мы могли их воспринять. Поэтому мы вынуждены в лучшем случае отбирать возбуждения. Когда сигналы поступают к нам регулярно и повторяясь, этот процесс отбора может дать довольно хорошее представление о реальности. Но когда степень дезорганизованности поступающей информации высока, когда воспринимается новое и непредсказуемое, точность построения наших мысленных образов вынужденно снижена. Наше представление о реальности искажено. Этим можно объяснить, почему, переживая сенсорные сверхвозбуждения, мы испытываем крайнее волнение из-за того, что расплывается линия раздела между иллюзией и реальностью. ИНФОРМАЦИОННАЯ ПЕРЕГРУЗКАЕсли сверхвозбуждение на сенсорном уровне увеличивает искажение, с которым мы воспринимаем реальность, то когнитивное (на уровне сознания) сверхвозбуждение создает помехи нашей способности «думать». Одни люди реагируют на новость непроизвольно, другие сначала осознают и обдумывают ее, и это зависит от способности впитывать, обрабатывать, оценивать и хранить информацию10. Рациональное поведение, как правило, зависит от непрерывного поступления потока данных от окружающей среды. Оно зависит от возможности индивида предсказать более или менее точно и честно последствия своих собственных действий. Индивид должен быть способен предвидеть, как будет реагировать окружающая среда на его действия. Поэтому здравый ум как таковой строится на этой человеческой способности предвидеть свое непосредственное лич- 381 ное будущее, основываясь на информации из окружающей среды. Однако когда индивид окунулся в быстро и хаотично меняющуюся ситуацию или в напичканную новостями среду, точность его предвидения стремительно падает. Он не может больше делать разумные корректирующие оценки, от которых и зависит рациональное поведение. Для того чтобы компенсировать это, чтобы поднять точность своего предвидения до нормального уровня, человек должен схватывать и далее получать гораздо больше информации, чем до того. Он должен это делать с экстремально большой скоростью. Короче, чем быстрее возникают изменения и новизна в окружающей среде, тем в большей информации нуждается индивид, чтобы наиболее эффективно реагировать и принимать рациональные решения. Однако есть пределы восприятия сенсорной информации, есть генетический ограничитель нашей способности перерабатывать информацию. Говоря словами психолога Джорджа Миллера из Рокфеллеровского университета, это «строгие ограничения на количество информации, которое мы в состоянии принять, обработать и запомнить». Классифицируя информацию, реферируя и «кодируя» различными способами, мы в состоянии расширить эти пределы до тех пор, пока не получим веские основания считать, что наши возможности исчерпаны". Для того чтобы обнаружить и измерить эти внешние пределы, психологи и специалисты в теории информации используют методы тестирования того, что они называют «пропускной способностью каналов» человеческого организма. Для того чтобы осуществить эти эксперименты, они рассматривают человека в качестве «канала»*. Информация входит в него извне. Она воспринимается и перерабатывается, затем «выходит» в виде поступка, основанного на принятом решении. Скорость и точность переработки человеком информации может быть измерена сравнением скорости подачи входной информации со скоростью и точностью выходной информации**. * по которому проходит информация. — Примеч. пер. ** или выходных действий. — Примеч. пер. 382 Информация определяется и измеряется в особых единицах, называемых бит*. Теперь эксперименты устанавливают скорость обработки информации, включая широкий круг заданий: чтение, печатание на машинке, игра на пианино, чтобы создать числовые шкалы или вычислительное устройство. И поскольку исследователи расходятся в мнениях относительно точности получаемых данных, они строго договариваются о двух основных принципах: во-первых, что человек имеет ограниченную «пропускную способность»; во-вторых, что переполнение системы приводит к серьезным нарушениям в поведении. Представим себе, например, рабочего сборочного конвейера на фабрике, производящей детские кубики. Его работа — нажимать на кнопку всякий раз, когда красный кубик проходит перед ним по ленте конвейера. Пока лента конвейера движется с умеренной скоростью, у него не возникает серьезных трудностей. Его деятельность проходит со стопроцентной точностью. Мы знаем, что, если скорость слишком мала, его сознание будет рассеиваться, мысли блуждать и его деятельность будет ухудшаться. Мы также знаем, что, если лента движется слишком быстро, он будет работать неуверенно, пропускать моменты нажатия кнопки, путаться, возрастет несогласованность его действий и работы конвейера. Он станет напряженным и раздражительным. Он может даже ударить по машине — от полного бессилия. В конце концов он откажется участвовать в тестировании. В этом случае требования к информации просты, но картина подходит и для более сложного испытания. Пусть теперь кубики, идущие по ленте конвейера, разноцветные. Рабочему полагается нажимать кнопку только тогда, когда появляется определенное сочетание цветов — ну, скажем, за желтым кубиком следуют два красных и один зеленый. В этом задании он должен получать и обрабатывать гораздо * Бит есть величина информации, необходимая для того, чтобы сделать выбор между двумя равносильными (т. е. равновероятными. — Примеч. пер.) решениями типа альтернативы. Количество битов, на которое должно превышать выбираемое решение, удваивается.
больше информации, перед тем как решить, нажимать ли ему на кнопку. Все остальное остается прежним, и у него будут такие же трудности, возрастающие по мере ускорения движения линии конвейера. В еще более усложненном задании мы не только ставим рабочего в зависимость от количества данных, которые он должен переработать, перед тем как решить, нажимать ли ему кнопку, но мы заставляем его решать, какую из нескольких кнопок ему нажать. Мы также меняем число нажатий на каждую кнопку. Теперь его задание выглядит так: для набора цветов желтый-красный-красный-зеленый нажми на кнопку номер 2 один раз; для набора зеленый-голубой-желтый-зеленый нажми на кнопку номер 6 три раза; и т. д. Такие задания требуют от рабочего обрабатывать большое количество информации, чтобы выполнить данное ему задание. Изменение скорости конвейера в этом случае сразу сведет на нет точность его работы12. Подобные эксперименты были проведены для того, чтобы оценить влияние дополнительной степени сложности задания на поведение исполнителя. Тесты усложнялись, они включали световые вспышки, музыкальные звуки, письма, символы, разговоры и широкий круг других раздражителей. Испытуемых просили постукивать пальцами по столу, говорить отдельные фразы, решать головоломки, а также выполнять набор других заданий — это приводило их к полной неспособности что-либо делать. Результаты недвусмысленно показали, что, независимо от характера задания, существует скорость предъявления, превысив которую, задание выполнить нельзя — и не просто из-за неадекватности мышечного усилия, отсутствия проворства, ловкости. Предел скорости чаще навязывался сознанием, а не мышечными ограничениями. Эти эксперименты обнаружили также, что чем больше времени давалось испытуемому на выбор решения и доведение дела до конца, тем больше альтернативных линий поведения ему открывалось. Ясно, что эти открытия могут помочь нам понять известные формы психологических и даже психических рас- 384 стройств. Руководители озабочены требованиями быстрого, непрерывного и комплексного принятия решений; люди завалены информацией, фактами и все время подвергаются тестированию; домохозяйки противостоят орущим детям, резким телефонным звонкам, сломанным стиральным машинам, воплям рока из комнаты подростков и жалобному вою телевизора из маленькой гостиной. Способность людей думать и действовать существенно ослаблена воздействием, наплывом информации, сокрушающей их органы чувств. И более чем вероятно, что некоторые симптомы, отмеченные у солдат, попавших в состояние стресса во время сражения, у жертв стихийных бедствий и у путешественников, испытавших культурный шок, родственны этому типу информационной перегрузки. Один из пионеров изучения информатики, д-р Джеймс Г. Миллер, директор института исследования душевного здоровья при Мичиганском университете, решительно заявил, что «насыщение человека информацией в количествах, больших чем он в состоянии переработать... ведет к срыву». Он заявил, что уверен в том, что информационная перегрузка может быть причиной различных форм душевных заболеваний13. Например, одна из поразительных черт шизофрении — «неточная ассоциативная реакция». Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу субъекта, не соединяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормальных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Шизофреник стремится думать в случайных или чересчур субъективных категориях. Если дать набор различных фигур — треугольников, кубов, конусов и т. п., — нормальный человек разберет их, исходя из их геометрических свойств. Шизофреник, которого попросят классифицировать их, скорее всего скажет: «Это все солдаты» или «Они все наводят на меня уныние». В книге «Беспорядки в информации» Миллер описывает эксперименты, в которых использовались тесты на ассоциации слов, позволившие сравнить нормальных людей и шизофреников. Нормальные испытуемые были разбиты на
две группы, у них просили найти ассоциации различных слов с другими словами или понятиями. Одна группа работала в своем естественном ритме. Вторая работала под давлением ограничения по времени, т.е. в условиях убыстряющегося поступления информации. Испытуемые, находящиеся в условиях ограничения времени, выдали реакции, более похожие на реакции шизофреников, чем на реакции нормальных испытуемых, работавших в собственном ритме14. Аналогичные эксперименты, проводившиеся психологами Г. Уздански и Л. Чапменом, сделали возможным более тонкий анализ типов ошибок, которые совершали испытуемые, работавшие под давлением ограничения времени и высокой скорости предъявления информации. Они тоже заключили, что возрастание скорости реакции среди нормальных людей дает ошибки того же характера, что и ошибки, характерные для шизофреников. «Можно предположить одно, — заключает Миллер, — ...что шизофрения (как все еще непознанный процесс, возможно, связанный с дефектом метаболизма, который усиливает нервный «шум») снижает пропускную способность каналов, что включает в себя и обработку познавательной информации. Шизофреники, таким образом... испытывают трудности при получении информации, входящей с обычными скоростями, точно так же как нормальные люди испытывают трудности при получении информации с увеличенными скоростями. В результате шизофреники при обычных скоростях поступления информации делают такие же ошибки, какие делают нормальные люди при ускоренных темпах поступления информации». Короче, Миллер доказывает, что механизм человеческого поведения ломается под действием перегрузки информацией, что может быть связано с психопатологией, а это мы еще не начинали изучать. Но уже сейчас, не понимая ее потенциального влияния, мы увеличиваем скорости изменений в обществе. Мы давим на людей, заставляя их адаптироваться к новым ритмам жизни, сталкиваться с новыми
ситуациями и справляться с ними за все более короткое время. Мы заставляем их выбирать быстро меняющиеся предметы. Другими словами, мы побуждаем их обрабатывать информацию с гораздо большей скоростью и в более быстром ритме, чем в медленно меняющихся обществах. Поэтому можно не сомневаться, что мы подвергаем по меньшей мере некоторых из них перевозбуждению сознания. Какие последствия это будет иметь для душевного здоровья людей в технически развитых обществах — еще надо определить. СТРЕСС РЕШЕНИЙСоответствует или нет требованиям людей информационная перегрузка, она влияет на их поведение негативно, подвергая их еще и третьей форме сверхстимуляции — стрессу решений. Многие люди, воспитанные в скучном и маломеняющемся окружении, стараются перейти на новые места работы, меняя роли, которые требуют от них все более быстрых и более сложных решений. Но среди людей будущего эти проблемы также будут. «Решения, решения...» — бормочут они, решая задачу за задачей. Они чувствуют себя опустошенными и расстроенными, потому что быстротечные, совершенно новые ситуации и противоречивые требования держат их мертвой хваткой. Удар ускорения и его психологический двойник — скоротечность — вынуждают ускорять темп принятия решений и в личном, и в общественном смыслах. Новые нужды, проявления новизны и кризисы требуют быстрого отклика. Неожиданная новизна вносит почти революционные изменения в природу решений, которые необходимо принимать. Быстрые инъекции новизны в окружающую среду опрокидывают тонкий баланс «запрограммированных» и «незапрограммированных» решений в наших организациях и нашей личной жизни.
Запрограммированное решение привычно, повторяемо и легко выполняемо. Например, пассажир стоит на краю платформы, где в 8.05 должен остановиться поезд. Он поднимается в вагон, как он делает это каждый день, из месяца в месяц, из года в год. С давних времен он решил, что 8.05 — традиционное начало рабочего дня, поэтому конкретное решение сесть в поезд является запрограммированным. Это даже более похоже на рефлекс, чем на решение вообще. Непосредственные критерии, на которых такое решение основывается, — простота и легкая различимость, а поскольку все окружение знакомо, он едва ли хочет задумываться о них. Ему не требуется обрабатывать большое количество информации. В этом смысле запрограммированные решения имеют низкую психическую стоимость. С этим контрастирует другой сорт решений, подобных тем, которые пассажир решает в городе. Должен ли он принять предложенную должность в корпорации X? Как он должен подать совету директоров свои предложения о рекламной кампании? Такие вопросы требуют нетривиальных ответов. Они подталкивают его делать единовременные и впервые принимаемые решения, которые требуют новых навыков и поведенческих стандартов. Многие факторы нужно изучить и взвесить. Огромное количество информации должно быть обработано. Эти решения нельзя запрограммировать. Они имеют высокую психическую цену. Для каждого из нас жизнь является смесью этих двух составляющих. Если эта смесь содержит относительно много программируемых решений, мы не испытываем проблем, мы считаем жизнь однообразной и глупой. Мы ищем способы, порой бессознательно, внести новизну в нашу жизнь, таким образом изменяя пропорции решений. Но если эта смесь содержит слишком много непрограммируемых решений, если мы постоянно находимся под прессом такого количества совершенно новых ситуаций, что программируемость невозможна, жизнь становится болезненно неорганизованной, изнурительной и беспокойной. У доведенного до крайности человека в конце концов развивается психоз. 388 «Рациональное поведение..., — пишет специалист по теории организации Бертран М. Гросс, — ...сложная комбинация рутинности и творчества. Привычка является существенной... [поскольку она] освобождает творческую энергию для нового, неожиданного ряда проблем, для которых рутинный подход — иррационален»15. Когда мы не способны программировать большую часть нашей жизни, мы страдаем. «Не существует более жалкого человека, — писал Уильям Джеймс, — чем человек... для которого выкуривание каждой сигары, выпивание каждой чашки... начало каждого этапа работы являются объектом сомнения». Если мы не можем в достаточной степени программировать наше поведение, мы растрачиваем по мелочам огромное количество наших способностей по обработке и усваиванию информации. Вопрос заключается в том, что формирует наши привычки. Давайте взглянем, как некая комиссия прерывает свою работу для ленча и возвращается обратно в комнату заседаний: почти неизменно ее члены ищут те же места, которые они занимали ранее. Некоторые антропологи используют термин «территориальность» для объяснения такого поведения, когда человек требует «отрезать для себя» защищенный и освященный им «кусок дерна». Проще говоря, программированное поведение предоставляет возможность переработки информации. Выбор одного и того же стула избавляет нас от необходимости просматривать и оценивать другие возможности. В этом же контексте понятно, почему мы способны управлять большей частью наших жизненных проблем с низкой психической стоимостью, если часто пользуемся программированными решениями. Изменение и новизна поднимают психическую цену принятия решений. Например, когда мы переезжаем на новое место жительства, мы вынуждены рвать старые связи и устанавливать новые. Это не может произойти без отказа от сотен запрограммированных ранее решений и выработки полного набора новых, дорогих, первостепенных, еще не запрограммированных решений. В результате мы вынуждены полностью перепрограммировать самих себя. То же можно сказать и о неподго- 389 товленном визите в чужую культуру и о человеке, который, еще находясь в своем привычном обществе, попадает в волну будущего, не подготовившись заранее. Новизна и изменения будущего делают все его болезненно связанные поведенческие привычки устарелыми. Он с ужасом обнаруживает, что привычные решения только усугубляют проблемы, что требуются новые и до сих пор не программированные решения. Короче говоря, новизна нарушает пропорции, изменяя баланс в сторону очень трудной и дорогой формы принятия решений. Известно, что некоторые люди лучше приспособлены к новизне, чем другие. Оптимальные пропорции различны для каждого из нас. Однако число решений и их тип не находятся под нашим автоматическим контролем. Общество в основном определяет пропорции решений, которые мы должны делать, и скорость, с которой их необходимо принимать. Сегодня в нашей жизни существует скрытый конфликт между давлениями ускорения и давлениями новизны. С одной стороны, от нас требуются быстрые решения, с другой — решения твердые, требующие больше времени на обдумывание. Беспокойство, вызванное этим столкновением в наших головах, сильно обостряется растущим разнообразием решений. Неопровержимо доказано, что разнообразие выбора, стоящего перед личностью одновременно, увеличивает количество информации, которое необходимо проанализировать для принятия решений. Лабораторные тесты над людьми и животными также свидетельствуют, что чем больше выбора, тем меньше время реакции16. Острое столкновение этих трех несравнимых требований и вызывает тот кризис принятия решений, который наблюдается сегодня в технически развитых обществах. Этот тройной прессинг соответствует термину «сверхстимуляция решений», который помогает понять, почему массы людей в этих обществах уже чувствуют себя опустошенными, бесполезными и неспособными решать задачи ближайшего будущего. Убеждение, что мышиная возня слишком опасна, что вещи находятся вне контроля, — неизбежное след-
ствие столкновения этих мощных сил. Неконтролируемое ускорение научных, технологических и социальных изменений неизбежно опрокинет усилия человека, который принимает разумные, компетентные решения относительно своей собственной судьбы17. ЖЕРТВЫ ШОКА БУДУЩЕГОКогда мы объединяем эффекты стресса решений с чувствительной и познавательной перегрузкой, мы производим несколько общих форм плохой индивидуальной адаптации. Например, один из наиболее распространенных откликов на высокоскоростные изменения — это полное отрицание. Стратегия маленького человека заключается в «блокировании» себя от непрошеной реальности. Когда требования принятия решений достигают пика, он решительно отказывается получать новую информацию. Подобно жертве стихийного бедствия, чье лицо «регистрирует» общее неверие, этот маленький человек также не может принять очевидность своих ощущений, т. е. он решительно заключает, что все — неизменно и что все доказательства изменений являются просто кажущимися. Он находит успокоение в таких клише, как «молодые люди всегда были бунтарями», или «ничто не ново под луной», или «чем больше вещи меняются, тем больше они остаются теми же». Безымянная жертва будущего, маленький человек сам организует свою личную катастрофу. Его стратегия борьбы увеличивает вероятность того, что, когда он будет вынужден адаптироваться, его столкновение с изменениями перерастет в форму одиночного сильнейшего кризиса жизни, а не в последовательность поддающихся управлению и решению проблем. Другой типичный отклик жертвы шока будущего — это специализация. Специалист не блокируется от всех новых идей или информации. Он энергично пытается идти в ногу
с изменениями, но только в исключительно узком секторе жизни. Так, физик или финансист использует все последние инновации в своей профессии, но остается совершенно закрытым для социальных, политических или экономических инноваций. Чем больше университетов захвачено пароксизмом протеста, чем больше вспышек восстаний в гетто, тем меньше он хочет знать об этом и тем больше он сужает щель, через которую смотрит на мир. Внешне он справляется хорошо. Но он также стремительно движется к разладу с самим собой. Он может однажды утром проснуться и осознать, что его специальность устарела или неузнаваемо трансформировалась событиями, взрывающимися вокруг него. Третий типичный отклик на шок будущего — это одержимость возвращением к ранее успешным шаблонам адаптации (реверсионизм), которые в настоящий момент неуместны и неадекватны. Реверсионист упорствует в своих предыдущих программируемых решениях и привычках с догматическим безрассудством. Чем сильнее изменение угрожает извне, тем методичнее он повторяет прошлые режимы действий. Его социальная перспектива регрессивна. Испытав удар будущего, он истерически пытается сохранить не соответствующий действительности статус-кво или требует в той или иной замаскированной форме возврата к успехам прошлого. Барри Голдуотер и Джордж Уоллес апеллируют к его трясущимся внутренностям, используя политику ностальгии. Они говорят, что полиция поддерживала порядок в прошлом, поэтому для поддержания порядка нам необходимо усилить полицию. Авторитарная обработка детей работала в прошлом, поэтому все сегодняшние несчастья от вседозволенности. Умеренно пожилые реверсионисты с правым уклоном тоскуют по простому, упорядоченному обществу небольших городков, где в размеренном социальном окружении все их старые шаблоны были уместны. Вместо адаптации к новому они продолжают автоматически применять старые решения, увеличивая все больше и больше разрыв с реальностью.
Если старый реверсионист мечтает о восстановлении прошлых небольших городков, молодой реверсионист с левым уклоном мечтает даже о возрождении старой системы. Это объясняет некоторое очарование сельской общины, сельского романтизма, которыми наполнена поэзия хиппи и субкультура пост-хиппи, обожествление Че Гевары (отождествляемого с горами и джунглями, а не с урбанистической и постурбанистической окружающей средой), почитание дотехнологических обществ и преувеличенное презрение к науке и технике. Все эти красочные требования изменений, разделяемые по крайней мере некоторыми левыми течениями, соответствуют тайным страстям Уоллесов и Голдуотеров по прошлому. Их завиральные идеи такие же древние, как и их индейские головные повязки, их плащи эпохи короля Эдуарда, их оленья охотничья обувь и обрамленная золотом посуда. Терроризм начала века и эксцентричный черный флаг анархии неожиданно вновь вошли в моду. Руссоистский культ благопристойных дикарей процветает вновь. Старые идеи марксизма, применяемые в лучшем виде во вчерашнем индустриальном обществе, выдаются как безусловные рефлекторные ответы на проблемы завтрашнего сверхиндустриального общества. Реверсионизм маскируется под революционность. И, наконец, мы имеем Сверхупростителя. После того как свергнуты старые герои и институты, на фоне забастовок, бунтов и демонстраций, пронзающих его сознание, он ищет простого, изящного уравнения, которое сможет объяснить весь комплекс новизны, угрожающий его поглотить. Беспорядочно хватаясь за те или иные идеи, он временно становится истинно верующим. Это помогает объяснить неистовую интеллектуальную придурковатость (фаддизм), которая уже угрожает опередить темп изменения мнений. Маклюэн? Пророк электрического поколения? Леви-Строус? Браво! Маркузе? Сегодня я вижу это все! Махариши Вотчмакаллит? Фантастично! Астрология? Проникновение в сущность вечности!
Этот Сверхупроститель, отчаянно продвигаясь ощупью, принимает любую идею, к которой он случайно приходит, часто приводя в замешательство ее автора. Увы, идея моя или твоя не объясняет все на свете. Но Сверхупростителю нужны ответы на все случаи. Максимизация выгоды объясняет Америку. Коммунистический заговор объяснят расовые бунты. Демократия участия является самым верным ответом. Вседозволенность (или доктор Спок) — причина всех бед. Этот поиск унитарного решения на интеллектуальном уровне имеет свои параллели в действии. Поставленный в тупик озабоченный студент, пинаемый родителями, неуверенный в своем статусе, измученный стремительно отживающей образовательной системой, вынужденный заботиться о будущей карьере, системе ценностей и стоящем стиле жизни, неистово ищет способы упростить свое существование. Прибегая к ЛСД, героину и другим наркотикам, он выполняет нелегальный акт, который имеет по меньшей мере одно достоинство — объединить его несчастья. Он выдает множество больных, кажущихся неразрешимыми проблем за одну большую проблему и таким образом радикально, но временно упрощает свое существование. Девочки-тинэйджеры, которые не справляются с ежедневно накручиваемым клубком стрессов, могут выбрать другой драматический акт сверхупрощения — беременность. Подобно наркотикам, беременность может очень сильно усложнить ее жизнь позже, но сегодня беременность делает все ее другие проблемы незначительными. Насилие также предлагает «простой» способ борьбы с растущей сложностью выбора и всеобщего сверхвозбуждения. Для старых поколений и политических организаций полицейские дубинки и военные штыки кажутся заманчивым лекарством, способом покончить раз и навсегда с разногласиями. И черные экстремисты, и белые дружины самоуправления используют насилие для сужения выбора и «очищения» своей жизни. Тем, кто потерял понимание окружающего, ясную программу, кто не может справиться с новизной и сложностью ослепляющих изменений, терро-
ризм заменяет необходимость думать: терроризм не может свергнуть режимы, но он избавляет от сомнения. Многие из нас могут быстро распознать эти образчики поведения в других и даже в самих себе, не понимая их причин. Ученые-социологи воспринимают отрицание, специализацию, реверсию и сверхупрощение как классические способы борьбы с перегрузками. Все они опасно отрицают сложности взаимосвязей. Они искаженно изображают действительность. Чем больше человек отрицает, чем больше он самоограничивается ценой более широких интересов, чем более механически он возвращается к шаблонам прошлого в поведении или политике, чем более отчаянно он сверхупрощает, тем сильнее не соответствует действительности его реакция на новизну и выбор, заполняющие его жизнь. Чем более он полагается на подобную стратегию, тем больше в его поведении проявляются неуправляемые и неустойчивые шараханья и общая нестабильность. Каждый ученый — специалист по теории информации знает, что многие из этих стратегий могут быть необходимыми в условиях перегрузки, однако, если человек неясно понимает действительность, если у него нет четкой иерархии ценностей, возлагать надежды на такие методы нельзя, адаптивные трудности будут только усугубляться. Эти предварительные условия все труднее и труднее удовлетворять. Таким образом, жертва шока будущего, которая действительно использует эти стратегии, испытывает всеуглубляющееся чувство смятения и неопределенности. Захваченный турбулентным потоком изменений, вынужденный принимать значительные, быстро следующие друг за другом решения, он чувствует не просто интеллектуальное замешательство, а дезориентацию на уровне персональных ценностей. По мере того как скорость изменений возрастает, к этому замешательству подмешиваются самоедство, тревога и страх. Он становится все напряженнее, он устает. Он может заболеть. Поскольку давление неумолимо усиливается, напряжение принимает форму раздражительности, гнева, а иногда выливается в бессмысленное насилие18. 395 Небольшие происшествия получают несуразный отклик, а серьезные происшествия вызывают неадекватную реакцию. И. П. Павлов много лет назад описал этот феномен как «парадоксальную фазу» в поведении собаки, с которой он проводил известные эксперименты19. Последующие исследования показали, что люди, когда их раздражают, тоже проходят через эту стадию под ударами сверхстимуляции, и это может объяснить, почему бунты иногда случаются даже без серьезных провокаций, почему без какой-либо видимой причины тысячи тинэйджеров во время своих сборищ начинают неожиданно неистовствовать, разбивая окна, бросая камни и бутылки, ломая автомобили. Это может объяснить, почему бессмысленный вандализм стал проблемой во всех технически развитых обществах, серьезность которой редактор японской газеты «Japan Times» объяснил на не очень правильном, но эмоциональном английском: «Мы никогда до этого не видели чего-либо подобного по широте размаха, с которым эти психопатические акты сегодня дозволяются»20. И наконец, мимолетное замешательство и неопределенность, новизна и разнообразие — все это может объяснить глубокую апатию, которая выключает из общественной жизни миллионы людей, безразлично — старых или молодых. Это неизученные, вырванные из жизни чувствительные индивиды, которые нуждаются в тихой безветренной жизни по крайней мере до тех пор, пока они снова не столкнутся со своими проблемами. Это общая и полная капитуляция перед напряжением принятия решения в условиях неопределенности и сверхвыбора. Особенно много людей уходят в себя в период исторического перелома. Семейный человек, который проводит свой вечер с помощью небольшого количества мартини и позволяет телевизионным фантазиям усыпить себя, по крайней мере работает целый день, выполняя некие социальные функции, от которых зависят другие люди. Он только частично убивает время. Но некоторые (не все) хиппи, многие праздные мечтатели уходят в себя полностью и навсегда.
Связь с остальным обществом может быть у них только через отпустивших их родителей. На острове Крит, на берегу Матала, около тихой открытой солнцу деревни, есть сорок или пятьдесят пещер, которые заняли сбежавшие из дома американские троглодиты, молодые мужчины и женщины, которые большей частью отказались от каких бы то ни было попыток бороться со стремительно нарастающими жизненными сложностями. Их выбор до предела сужен и в пространстве, и во времени. У них нет проблемы сверхстимуляции. Им не нужно что-либо понимать и даже чувствовать. Репортер, посетивший их в 1968 г., принес им новость об убийстве Роберта Ф. Кеннеди. Их реакция: молчание. «Ни шока, ни ярости, ни страха. Это что — новый феномен? Побег из Америки и побег от эмоций? Я понимаю невовлеченность, разочарованность, даже нежелание иметь какие-либо обязательства. Но куда подевались все чувства?»21 Репортер сможет понять, куда делись все чувства, если поймет воздействие сверхстимуляции, апатию партизана Чиндита, стертое лицо жертвы стихийного бедствия, интеллектуальный и эмоциональный уход в себя жертвы культурного шока. У этих молодых людей и у миллионов других — загнанных в тупик, неистовых и апатичных — уже видны симптомы шока будущего. Они — первые его жертвы. ОБЩЕСТВО, ПОРАЖЕННОЕ ШОКОМ БУДУЩЕГОНевозможно вызвать шок будущего у огромного числа индивидуумов без воздействия на рациональность общества как целого. Сегодня, если прислушаться к словам Даниэля Мойнигана, главного консультанта Белого дома по городским делам, США «так воздействует на индивидуума, что это ведет к нервному срыву». Общее влияние сверхстимуляции на чувства, мышление и принятие решений, не гово- 397 ря уж о физическом влиянии перегрузок на нервную или эндокринную систему, порождает в нас болезнь22. Эта болезнь отражается на нашей культуре, нашей философии, нашем отношении к реальности. Не случайно, что немало обычных людей относятся к окружающему нас миру как к «сумасшедшему дому»; тема умопомешательства стала последнее время основной в литературе, искусстве, театре и кино. Петер Вайс в своей пьесе «Преследование и убийство Жан-Поля Марата, представленное актерской труппой госпиталя в Шарантоне под руководством господина де Сада» нарисовал турбулентный мир, видимый глазами обитателей психиатрической лечебницы Шарантон. В фильмах типа «Морган» жизнь духовная, внутренняя важнее окружающего мира. В фильме М. Антониони «Blow-Up»* кульминация наступает тогда, когда герой принимает участие в игре в теннис, в которой игроки бьют по несуществующему мячу, летающему туда-сюда над несуществующей сеткой. Это символическое отношение к воображаемому и иррациональному показывает, что он больше не в состоянии распознавать и делать выбор между иллюзией и реальностью. Миллионы зрителей в этот момент могут быть идентифицированы с героем фильма. Заявление, что мир «обезумел», надписи на стенах: «реальность — это костыль», интерес к галлюциногенным наркотикам, тяга к астрологии и мистике, поиск истины в сенсациях, экстаз и желание проводить рискованные опыты, крайний субъективизм, нападки на науку, растущая, как снежный ком, уверенность в том, что разум покинул человека, — все это отражает ежедневный опыт массы обычных людей, которые больше не могут разумно противостоять изменениям. Миллионы чувствуют, что воздух буквально пропитан патологией, но не понимают корней этого явления. Корни надо искать не в той или иной политической доктрине, еще менее — в некоей мистической сущности страдания или * Название это не переводится, это термин фотографов, обозначающий резкое увеличение при проявлении снимка. — Примеч. пер. 398 уединения, будто бы присущей «условиям человеческого существования». Корни скрыты не в науке, технике и религиозных требованиях к социальным изменениям. Они прослеживаются в неконтролируемой, неупорядоченной природе нашего проникновения в будущее. Они кроются в нашей неспособности осознанно и разумно направить движение к сверхиндустриальному обществу. Таким образом, несмотря на свои экстраординарные успехи в искусстве, науке, интеллектуальной, моральной и политической жизни, США являются страной, в которой десятки тысяч молодых людей спасаются от действительности, выбирая наркотическое отупение; страной, в которой миллионы взрослых ввергают себя в постоянный телевизионный ступор или в алкогольный туман; страной, в которой легионы пожилых людей прозябают и умирают в одиночестве; в которой бегство из семьи и от принятой ответственности становится массовым; в которой широкие массы подавляют свои страстные желания различными транквилизаторами и психотропными препаратами. Такая страна, известно это или нет, пострадает от удара шока будущего. «Я не вернусь обратно в Америку, — говорит Рональд Бьерл, молодой реэмигрант в Турцию. — Если вы можете создать для себя стабильное нормальное психическое состояние, вы не должны тревожиться о нормальном психическом состоянии других людей. И поэтому так много американцев, которые готовы побивать камнями душевнобольных»23. Многие разделяют столь неприятное мнение об американской действительности. Европейцы, японцы или русские еще самодовольны в своем душевном спокойствии, однако и их было бы неплохо спросить, не просматриваются ли и у них подобные симптомы. Уникальны ли американцы в этом отношении или они просто первыми пострадали от нового удара на психику, от которого вскоре закачаются и другие страны тоже? Социальная рациональность предполагает наличие индивидуальной рациональности, а она, в свою очередь, зависит не только от определенного биологического (т. е. физического и душевного) снаряжения, но и от непрерыв-
ности, упорядоченности и регулярности окружающей среды. Это предполагает наличие определенной корреляции между темпом и сложностью происходящих изменений, с одной стороны, и способностью человека принимать решения, с другой. Увеличивая скорость изменений, уровень новизны и широту выбора, мы бездумно вмешиваемся в эти непременные экологические условия рациональности. Так мы приговариваем несчетные миллионы людей к воздействию шока будущего. 1 Ограничения нервной системы обсуждаются в статье Curiosity and Exploration by D.E. Berlyne // Science, July 1, 1966, c. 26. См. также важную статью Psychophysiological Response to the Mean Level of Environmental Stimulation: A Theory of Environmental Integration by Bruce L. Welch. Она опубликована в [32]. Уэлч определяет основной уровень возбуждения, который он назвал MLES (Mean Level Environmental Stimulation) и показал, как флуктуации от этого уровня могут вызывать явные психологические и поведенческие изменения в людях и животных. Эффекты недовозбуждения исследовались в статье Adaptation of Small Groups to Extreme Environments by E.K. Eric Gunderson and Paul D. Nelson // Aerospace Medicine, December, 1963, c. 1114. См. также: Biographical Predictors of Performance in an Extreme Environment by E.K. Eric Gunderson and Paul D. Nelson // Journal of Psychology, 1965, № 61, c. 59-67. Emotional Health in Extreme and Normal Environments by E.K. Eric Gunderson. Статья представлена на Международном конгрессе профессионального здоровья, Вена, 19—24 сентября 1966 г. Performance Evaluations of Antarctic Volunteers by E.K. Eric Gunderson, Report № 64—19, US Navy Medical Neuropsychiatrie Research Unit, San Diego, Calif.
См. также: Effects of Experiental Deprivation Upon Behavior in Animals by John L. Fuller. Статья представлена на Третьем всемирном конгрессе психиатров, Монреаль, 1961. Более короткую версию можно найти в [31]. Emotional Symptoms in Extremely Isolated Groups by E.K. Eric Gunderson // Archives of General Psychiatry, October, 1963, c. 362-368. Summary of Research in Sensory Deprivation and Social Isolation by Howard H. McFann, NATO Symposium on Defense Psychology, August, 1961.
См. также: Automation: Some underlying Psychological Processes by E.D. Poulton // Transactions (Journal of the Association of Industrial Medical Officers), 15 (3), c. 96-99, 1965. О ментальных, а не физических ограничениях упоминается в статье Components of Skilled Performance by Michael I. Posner // Science, June 24, 1966, c. 1712-1718. 13 Информационное насыщение обсуждается в статье А Theoretical Review of Individual and Group Psychological Reactions to Stress by James G. Miller, [14], c. 14. 401 14 Возможная взаимосвязь перегрузки с ментальными болезнями исследована в Disorders of Communication, vol. XLII, Research Publications, Association for Research in Nervous and Mental Disease, 1964, c. 98-99. См. также: Schizophrenic-like Responses in Normal Subjects Under Time Pressure by G. Usdansky and L.J. Chapman // Journal of Abnormal and Social Psychology, 60, 1960, c. 143-146.
См. также: Some Sociological Aspects of Message Load by Lindsey Churchill, [41], c. 274-284. Стратегии отрицания, специализации, реверсии и сверхупрощения — аналоги некоторых близких к организационным реакций, обсуждавшихся в этих статьях. 18 Насилие как реакция на стресс обсуждается в статье Violence and Man's Struggle to Adapt by Marshall F. Gilula and David N. Daniels // Science, April 25, 1969, c. 404. 19 Парадоксальная фаза описывается в: [25], с. 30-32, 44. 20 Japan Times, July 3, 1966. 21 История о критских троглодитах рассказана в Crete: A Stop in the New Odyssey by Thomas Thompson // Life, July 19, 1968, c. 23. 22 Аналог нервного расстройства взят из Has This Country Gone Mad? by Daniel P. Moynihan // Saturday Evening Post, May 4, 1968, c.13. 23 Высказывание Бьерла взято из истории, рассказанной Томпсоном в Life, July 19, 1968, с. 28. жүктеу/скачать 6.36 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|