Способность установить личные границы уже давно признана важнейшим компонентом здорового функционирования. Границы имеют отношение к определению эго и его отличию от других – старая концепция «твой, мой и наш». Что будет уместно полагать принадлежащим тебе, что – мне, и что – нам обоим поровну? Человек с хорошими границами эго может сделать суждения о своей уместной доступности для других (физически, эмоционально и мысленно). Он (она) может сказать «да» или «нет» всевозможным вещам с относительным комфортом по поводу уместности своих суждений. (см. историю Джанин в четвертой главе)
История Бена
Когда не испытываешь дискомфорта при установке границ, то не приходится мучительно переживать по поводу мелких решений, как это происходило с Беном, когда его попросили войти в состав попечительского совета школы: «у меня и вправду нет времени, чтобы входить в попечительский совет; я не могу этого сделать. Нет. Но не эгоистично ли это? Другие люди соглашаются быть в совете, и я должен суметь сделать так же - ради детей. Хорошо. Да. Но мои дети пострадают, если я буду отсутствовать еще один вечер каждую неделю. Нет. Но возможно это только отговорка, потому что я очень устал, или я боюсь, что если я вступлю в совет, они решат, что из меня можно веревки вить. В-общем, во мне говорит неуверенность. Да. Я сделаю это. Но... я не знаю, что мне надо будет делать! Скажите мне, что делать!”
Бен (он был предствлен во второй главе), не имел понятия о том, как устанавливать личные границы. Измотанный разведенный отец двух детей школьного возраста, Бен был продуктом нарцисстической семьи с холодной, категоричной, умеющей оскорбить матерью и отстраненным, но гневным и тяжелым на руку отцом, требования которого к Бену были безжалостно высоки. Даже когда Бен оправдывал надежды (что случалось часто, поскольку он был отличником и в учебе, и по физподготовке), его никогда не хвалили, а только критиковали, указывая, что он мог бы сделать лучше. Все детство и юность Бена прошли в напряженных попытках поразить бегущую мишень родительского одобрения. Он никогда не мог попасть в нее. К тому времени, когда Бен женился (на холодной, неодобрительной женщине с невозможно высокими ожиданиями), он был олицетворением «человека делающего», по терминологии Келлога. Он был машиной по достижению целей, а чувства были похоронены так глубоко, что он не мог определить, что же такое вообще чувство. И лишь тогда, когда внезапный и неожиданный (для него) развод поверг его в пугающую депрессию с мыслями о самоубийстве, Бен стал искать помощи. Для Бена развод явился окончательным подтверждением его полной неспособности заслужить одобрение и демонстрировал абсолютную безнадежность его жизни. Воспринимая жизнь с этого угла зрения, Бен выполнял все, о чем любой когда-либо просил его, и несмотря на это, он был неспособен поддержать даже с одним человеком личных отношений, которые принесли бы удовлетворение. Он был неудачником, ничтожеством.
Благодаря лечению, Бен сумел понять, что он и его сестры были второстепенными, вспомогательными людьми в своей родной семье. От всех детей - но особенно от Бена, поскольку он был единственным мальчиком - ясно ожидали, что они добьются больших успехов, чтобы опосредовано насытить потребности их родителей в уважении. Фактически, от них ожидалось, что они должны удовлетворять все потребности их родителей (явно непосильная задача) и предвосхищать их, а иначе они будут строго наказаны за их «эгоизм», «тупость» и «неблагодарность».
Бен сказал историю о том, как однажды пришел домой из школы, когда был в четвертом или пятом классе. Они жили в прибрежном городе, где редко выпадал снег. Но в этот раз снег шел целый день, и он с сестрами и друзьями играл на улице, когда приехал отец. Несмотря на то, что это был первый снегопад за много лет, и что Бену не сказали почистить от снега площадку (он и снегоуборочной лопаты в руках еще не держал), отец был разъярен, что Бен не убрал снег с площадки перед воротами; он накричал на Бена и ударил его. Бен был унижен до слез перед его сестрами и друзьями, больше от абсолютной несправедливости и расстройства ситуацией, чем от физической боли. Когда он вошел в дом позже, после того как сгреб с площадки быстро тающий снег («Он бы все равно растаял к следующему утру», как он помнит), мать совершенно не посочувствовала ему, а вместо этого выразила отвращение и неодобрение к тому, что он расстроил отца!
Когда Бен рассказавает эту историю двадцать лет спустя, его по-прежнему наполняет гнев: «Он назвал меня эгоистичным и тупым. Вы можете поверить? Он сказал это мне! Он! Самый эгоистичный и тупой ублюдок на свете! Боже, как я ненавижу его!» Это - прекрасный пример того, как нарциссическая родительская система работает на подрыв уверенности в себе и калечит способность человека принять решение. Хотя и став взрослым, Бен все же был неспособен установить границы в его жизни, потому что будучи ребенком, он не узнал, что у него есть такой выбор.
Угождать людям
Люди, которые годами подвергаются такому исковерканному воспитанию, могут стать «человекоугодниками» (термин Анонимных Алкоголиков) в крайней степени. Поскольку им никогда не позволяли установить границы, пока они были детьми, они неспособны сделать это, став взрослыми. Они могут быть в состоянии установить разумные границы в некоторых областях своей жизни, обычно в тех областях, которые не входили в круг семейного обучения (типа ситуаций на рабочем месте). Эти же люди, как показано в случае ниже, могут быть полностью неспособными сделать это в другой области - обычно в семье и других межличностных отношениях, поскольку подобные ситуации проигрывались в их нарциссическом доме.
История Кейт. Кейт - администратор в большом общественном учреждении. В рабочей среде она функционирует великолепно: ее решения соответствуют необходимости, ей не трудно поручить часть работы своим подчиненным, мягко делать твердые корректирующие замечания, защищать свою точку зрения в разговоре с начальством, поддерживать теплые, но с нужной дистанцией, отношения с коллективом, или, когда это необходимо, увольнять персонал. Другими словами, ее границы находятся на своем месте в ее профессиональной жизни.
В ее личной жизни, однако, она не имеет фактически никаких границ. Как разведенная мать, она разрывается на части, делая для двенадцатилетней дочери то, что дочь вполне могла бы уже делать сама (стирает, делает покупки, готовит обед, ездит в супермаркет за рулем, хотя туда ходит автобус, и так далее). Кейт до сих пор чувствует себя так, как было, пока она была «ответственной» дочерью в весьма дисфункциональной нарциссической семье, и должна была быть готова «явиться по требованию» двадцать четыре часа в сутки, чтобы заботиться о нуждах родителей и растущих братьев.
В ее отношениях с мужчинами, она понятия не имеет, как обрисовать свои законные потребности в уважении и ласке, и как установить границы поведения, которое она согласна допустить. В результате получалось, что она имела нежеланный секс с каждым человеком, к которому она отправлялась на свидание, и затем испытывала отвращение к самой себе. Она наконец решила, что легче будет вообще не думать о свиданиях, и таким образом эта очень привлекательная, интеллигентная женщина оставалась в одиночестве каждый субботний вечер (когда ее дочь ночевала у отца).
Все или ничего
Неспособность установить разумные границы часто приводит к синдрому «все или ничего». Большинство врачей видели пациентов, которые предпочитали просто развестись с супругом, чем сесть и обсудить, как можно что-то изменить в отношениях. Или подросток, который не будет подходить к телефону, потому что может звонить кто-то, кто ему не нравится, и будет просить о свидании, а он не знает, как сказать нет. Или мужчина, который предпочитает уволиться, чем попросить у босса повышения зарплаты. Если у этих людей не складывается прекрасных отношений с другим человеком, который бы интуитивно знал, как удовлетворить их потребности (часть «все»), тогда они предпочитают сократить свои потери и развестись, или уволиться, или отказаться от всякого общения, не имея отношений вообще (часть «ничего»).
Эти пациенты не являются ни невероятно глупыми, ни столь же невозможно упрямыми, какими часто кажутся их врачам, которым может приходиться нелегко с этими пациентами типа «да, но...» На самом деле, эти люди не могут признать законность их чувств и потребностей, не могут их обосновать сами для себя, они искренне не могут представить себе возможность присесть с супругом, другом, коллегой, или кем бы то ни было за стол и разумно обсудить, как им установить границы так, чтобы чувства и потребности могли быть удовлетворены.
Ответственность и контроль
Как упомянуто ранее, взрослые, воспитанные в нарциссических семьях имеют тенденцию брать ответственность за вещи, которыми они не управляют. Они не видят никакой логической несогласованности в этом, поскольку это так хорошо соответствует их мировоззрению. Им трудно справиться с понятием, что принятие ответственности за что-то, чем они не управляют, грозит потерей рассудка или, по меньшей мере, неудачей, самобичеванием и чувством собственного ничтожества. Два метода, что мы нашли полезными в обучении, это понятия – «блокнот» и «мировой кризис».
Блокнот
В течение сеансов терапии, я обычно делаю заметки по ходу дела в стенографических блокнотах. Когда пациенты обнаруживают трудность ухватить понятие установки границ и ответственности/контроля, я протягиваю им блокнот и говорю «Возьмите это». Они удивляются такой команде, но всегда берут блокнот. Я откидываюсь на спинку кресла, скрещиваю руки на груди и жду. После того, как пациент посидел несколько секунд с блокнотом в руках, выглядя озадаченным, я спрашиваю, зачем он хотел взять блокнот. Конечно, он не может придумать ответ сразу же (так как это не законный вопрос), но в конечном счете он скажет что-то в том смысле, что ему не нужен был блокнот, но я сказал ему взять его, поэтому он его взял. Я спрашиваю, «Что Вы собираетесь делать с блокнотом?» (К этому времени он начинает чувствовать себя немного неуютно, задаваясь вопросом, а может у врача, как мы говорим в Род Айленде, «винтика в голове не хватает?»). Он запинается и проявляет эмоции, которые могут варьировать от смущения до замешательства, раздражения и гнева. Затем я спрашиваю, «Вы хотите блокнот?» К этому времени, конечно, они уже хотят не видеть ни блокнот, ни меня. Выслушав разнообразные протесты по поводу блокнота, я спрашиваю «Вы не хотите отдать блокнот мне?» Само собой разумеется, они не могут дождаться избавиться от него.
Я объясняю, что блокнот символизирует ответственность, и что есть все виды вариантов, которые являются доступными, когда кто-то просит, чтобы Вы «взяли блокнот». Мы исследуем некоторые из таких вариантов, как поиск следующей информации:
. Зачем вы мне даете это?
. На какое время?
. Что находится в блокноте?
. Я могу с ним что захочу?
. Насколько он тяжелый?
. Если я возьму его, буду ли я владеть им?
. Почему Вам он больше не нужен?
. Это опасно иметь блокнот?
. Кто - то еще захочет блокнот и попытается забрать его у меня?
. Вы имеете право отдать его? Он ваш?
Пациенты также видят, что они могут сформулировать условия, при которых они возьмут блокнот:
. На несколько минут. Пока он не станет слишком тяжелым,
. Если я могу прочесть его
. Если Вы заплатите мне (этот вариант выбирают часто!)
Они могут также сказать нет - с объяснениями или без. Их просят придумать утверждения отказа, которые являются уважительными и взрослыми, но не являются извинениями (например, «я чувствую себя больным»). Вот некоторые утверждения, придуманные пациентами:
. Я не хочу
. Сейчас для меня не подходящее время
. Я теперь все меньше беру блокноты.
. Я перестал принимать блокноты бесплатно.
Мое любимое утверждение, которому я часто учу пациентов, звучит так: “Думаю, нет, но спасибо, что спросили» - что является, вероятно, квинтэссенцией отказа.
История Холли. Холли, выросшая в скрыто-нарциссической семье, старательно занималась с психотерапевтом, чтобы понять свои трудности в области установки границ. Она знала, что ее высказывания не обладают цельностью из-за проблем с самоутверждением и ее сильной потребности в одобрении. Материально нуждающаяся мать-одиночка, Холли пробовала утвердиться как иллюстратор, работающий по частным заказам. Познакомившись с одним из потенциальных клиентов, художественным редактором каталога важного издателя, она была приглашена им на деловой завтрак. За завтраком редактор очень хорошо отзывался о ее работе и держался в строго профессиональных рамках. Холли сначала нервничала, особенно по поводу того, наскольно она способна удержаться в рамках профессионального общения, чтобы собеседнику случайно не показалось, будто ее интересует еще что-то помимо профессиональных вопросов. Но постепенно она расслабилась и стала получать удовольствие от встречи.
Ее собеседник был интеллигентным и остроумным, и не делал никакой тайны из факта, что он женат и отец четырех детей. Он много говорил о своей семье, особенно о детях, по которым он скучал; график его работы разлучал его с семьей на всю неделю (он оставался в городе, а они дома в двух часах езды от города). Разговор о семье создавал обстановку доверия; казалось, завтрак проходил замечательно. К концу завтрака редактор, который намеревался поручить Холли много работы, заговорил о своей коллекции произведений искусства. Тревожный звоночек прозвенел в голове Холли, но она проигнорировала его.
Когда завтрак закончился, редактор дружески положил руку ей на плечо и сказал так, как будто на него внезапно нашло вдохновение, «А что если нам заехать ко мне на чашку кофе? Вы увидите мою коллекцию своими глазами!» Холли, понимая, что если она обидит редактора, ее потенциальный доход развеется в дым, но не желая платить цену, которую он недвусмысленно предлагал, убрала его руку со своего плеча. Ответив энергичным рукопожатием и улыбаясь своей самой широкой улыбкой, она сердечно произнесла: «Я думаю нет, но спасибо за приглашение», а затем быстро пошла к своей машине.
Когда Холли обсуждала этот случай с врачом, она была горда собой за то, что она смогла (1) отказаться, (2) отказаться, не пытаясь сохранить расположение к себе каким-то другим способом, и (3) не придумывая оправданий. Что было дальше? Редактор больше не звонил, но его начальник, увидев работу Холли в местной газете, позвонил ей. Она, таким образом, смогла сохранить самоуважение и получить работу на своих условиях.
(Другая пациентка рассказала забавную быль, как однажды ждала поезд на вокзале Гранд Централ Стейшн в Нью-Йорке, когда пьяный мужчина, выглядевший неопрятно, шатаясь, подошел к ней, осмотрел ее с ног до головы и громко сказал: «Хочешь трахнуться?» Не замешкавшись ни на секунду, она ответила, «Думаю нет, но спасибо, что спросили!» Она тоже была весьма горда собой!)
Возвращаясь затем к примеру с блокнотом и обсуждению ответственности, я объясняю пациентам, что все варианты ответов, которые они придумали для того, чтобы не брать блокнот, можно с полным правом применять и в других ситуациях, когда речь заходит о принятии ответственности. Они обычно понимают эту мысль, сопровождая это восклицанием вроде «А-аа!», будто у них в мозгу вспыхнула лампочка.
Мировой Кризис
От блокнота я перехожу прямо к упражнению «Мировой кризис». К этому времени пациент уже расслабился, ему весело, и потому он открыт для новых игр.
Я выбираю текущую ситуацию в мире и говорю пациенту, что она или он ответственны за происходящее. Например, в ходе президентских выборов 1992 года я спрашивал пациентов, кого бы они хотели видеть победителем на выборах. Многие называли Билла Клинтона. Затем я говорил им: «Допустим, ради эксперимента, я поручаю вам обеспечить его победу. Я объявляю вам, что вы в ответе за то, чтобы он был избран. Если его не выберут, то это случится по вашей вине. Я даю вам указание пойти и сделать так, чтобы Клинтон был избран. Вы согласны или вас что-то не устраивает, видите какие-то проблемы?»
После некоторого обсуждения, пациенты достаточно легко определяют, что проблема действительно есть: не в их власти выполнить эту задачу. Они не управляют ходом выборной кампании, освещением в СМИ, не определяют, кто будет голосовать, не могут повлиять на погоду в день выборов, на честность при подсчете голосов на избирательных пунктах, или на то, за кого отдадут голос избиратели. Как бы они не хотели, они просто не могут сделать этого. Я затем спрашиваю их, было бы справедливым или разумным поставить им в вину, если бы (на вышеупомянутом примере) Клинтон не победил. Они могут видеть, что в этом не было бы их вины.
Ясно, что принимать ответственность за ситуации или условия, которыми человек не управляет, нереалистично. Как только пациенты понимают и усваивают эту идею, она действует на них чрезвычайно освобождающе. Во время их детства их постоянно заставляли чувствовать себя ответственными за вещи, которыми они не управляли, и они несли это восприятие с собой во взрослую жизнь, включая это в свое представление о мире. Наконец понять и почувствовать, что им больше нет нужды так делать, - это придает силы.
Умение легко устанавливать границы естественно развивается в детях, родители которых уважали их чувства. Что это подразумевает? - детям разрешают участвовать в решениях, которые касаются их; их поощряют говорить о своих чувствах, разрешают выражать их соответствующим образом, не доводя дело до крика и слез, если принимается решение не такое, как им бы хотелось. Другими словами, дети учатся использовать формат «я чувствую... я хочу» (см. пятую главу).
Дети учатся не только настраиваться на собственные ощущения и чувства других людей, но и тому, что они могут жить в обстановке периодического неодобрения со стороны других. Это - важный урок. Большинству людей трудно умышленно вызвать неодобрение - в действительности имея в виду следующее: «Я бы хотел удовлетворить ваши потребности, но не могу. В этом случае наши интересы противоречат друг другу, и я должен соблюсти свой интерес. Я вынужден сказать нет». Пациентам важно понять, что хотя этот навык и трудно приобрести, но для нашего умственного здоровья и положительного образа самого себя жизненно важно, чтобы мы научились отстаивать свои интересы. Иначе кончится тем, что мы будем удовлетворять потребности других людей за счет наших собственных. Если мы будем способны сказать то, что мы имеем сказать, уважительным и взрослым способом, то люди смогут ясно услышать наше сообщение, не ощущая угрозы или неуважения к себе.
Если это трудная задача для достаточно здорового взрослого, то для мальчика или девочки это подвиг Геракла. Но задача становится неизмеримо легче, если ребенок дома изучает следующее:
1. Поправляющее высказывание, если оно сделано в корректной форме, не является уничтожающим, обидным и не повергает в стыд.
2. Потребности человека не всегда могут быть удовлетворены другими, но о них всегда можно сказать другим в ясной и соответствующей обстановке форме.
3. Для чувств не нужно искать оправдания, каждый всегда имеет право чувствовать то, что чувствует.
4. Человек не всегда имеет право действовать согласно чувствам: все действия имеют последствия, и о них нужно думать.
5. Компромисс означает в чем-то уступить и что-то получить.
6. Передумать - не обязательно плохо; взросление проявляется и в том, чтобы уметь реагировать, основываясь на новой информации.
7. Часто мы учимся именно на ошибках. В этом нет никакого стыда.
8. Быть способным признать ошибки, принести извинения если это нужно, и где возможно скомпенсировать ущерб, – так и растет человек. «Я сожалею; скажите мне, чем я могу поправить случившееся» – это утверждение силы, а не признание своей слабости или позора.
Если детям повезет вырасти в доме, где эти восемь правил применяются ежедневно, то они вероятно станут здоровыми взрослыми с надежной психикой и положительным самовосприятием. Они не будут испытывать дискомфорта по поводу своих чувств и им будет достаточно легко устанавливать разумные границы.
Сначала действия, чувства потом
Но что если дети растут в нарциссических семьях? Как быть Бенам и Джессикам, у которых слабая вера в свою способность оценивать уместность своих действий и решений? Существенную часть терапии этих людей составляет переобучение. То, что они не получили будучи ребенком от родителей, они могут получить, став взрослыми, самостоятельно: как только они поймут, что изучили неверные модели, они могут принять решение переобучиться. Они, во взрослой жизни, могут принять сознательное решение включить эти восемь правил в свою жизнь и действовать так, как будто верят в них. Когда человек действует «как будто» в течение достаточно долгого времени, то в конечном счете это становится его частью.
Чувства всегда следуют за действиями. Работая с этими пациентами, нужно обязательно укреплять эту предпосылку, и делать это непрерывно. Пациенты ждут-не дождутся, чтобы почувствовать себя более уверенно, чтобы начать действовать более уверенно – принимать твердые решения, отстаивать свои интересы и взгляды, устанавливать правила и свои границы, определять то, как с ними должны обращаться. Они, конечно, могут проверить здравость своих решений с врачом, но для того, чтобы у них смогло появиться чувство уверенности и вера в себя, они прежде должны начать действовать так, «как будто» верят в себя. Сначала человек должен просто действовать; со временем придут и чувства.
Заключение
Для того чтобы помочь пациентам решать вопросы власти и управления, врач должен помочь им научиться устанавливать необходимые границы в их жизни – это представляет трудность для многих, выросших в нарциссических семьях. Такая задача может выглядеть угрожающей для пациента, а врачу приносить огорчения.
У пациента велики шансы застрять на этом этапе, потому что понятие установки границ бьет в самое сердце того, чему учили большинство из тех, кто вырос в нарциссической семье. И все же, не овладев способностью устанавливать границы и наводить порядок в своей жизни, пациенты не смогут продвинуться в своем восстановлении.
Достарыңызбен бөлісу: |