Строгова Е. Г. История одной гипотезы (М.: Молодая гвардия, 1955.– фрагменты из книги) стр. 5 В «святом» городе

Первого сентября 1952 года двенадцать советских учёных-астрономов прибыли в вечный город Рим, чтобы принять участие в международном астрономическом съезде.

Съезд должен был открыться через несколько дней.

Учёные с интересом осматривали Рим. Рим – это контрасты на каждом шагу. Город цезарей, Форума, Колизея вкраплён в обычные современные деловые кварталы с высокими геометрическими коробками домов и узкими щелями улиц между ними. Над ним изрядно потрудились бездарные короли и папы; на него легла мрачная тень Муссолини.

В Риме есть красивые уголки. На маленьких живописных площадях, украшенных фонтанами, вода то ниспадает каскадами со стены, то стремительно, блестящей иглой, взлетает вверх, то перекрещивается в сложном рисунке струй. «Музыка вод – музыка Рима», – писал П. Павленко.

Вечером вокруг этих фонтанов собирается народ, звучит задорная итальянская песня.

Город живет сразу в нескольких исторических планах, в нескольких напластованиях. Здесь на глазах – яркая и очень агрессивная современность. Прекрасное Возрождение – Риссорджименто – запрятано в музеи и церкви. Заядлое, цепкое средневековье засело в Ватикане, но вовсе не желает довольствоваться одним Ватиканом: оно выпустило во все стороны жадные щупальца, стремясь подчинить себе человечество. Наконец живописнейшие в мире развалины еще хранят память о былом величии Рима.

Осматривая римские древности, советские учёные посетили знаменитые термы императора Каракаллы, где две тысячи лет назад люди встречались, обменивались новостями, спорили, играли, плавали в бассейнах, занимались спортом, читали.

Термы стоят в развалинах, но до сих пор поражает мощность этих стен и размер зал, в которых, кстати, современные предприниматели с успехом ставят оперы и устраивают концерты. А рядом, на склонах холма, учёные увидели вырытые в земле пещеры, в которых ютятся римские безработные XX века.

В Риме приезжему прежде всего бросаются в глаза священнослужители: сутаны, сутаны, сутаны!.. Шестьдесят тысяч священников в одном городе!

«Все дороги ведут в Рим»,– гласит древняя латинская поговорка. Каждый католик должен любить прежде всего Рим. Ватикан – сила, стоящая над отдельными нациями. Папа глубоко убеждён, что католик – француз, немец, испанец – вправе не подчиняться законам своей страны: его отечество – Рим, и это первое отечество может потребовать от него жертв. За него, если понадобится, он обязан пролить свою кровь.

Ватикан был связан откровенными нерушимыми узами дружбы с фашизмом: немецкая католическая партия центра активно помогала фашистам захватить власть. Нынешний папа Пий XII – ставленник Гитлера кардинал Евгений Пачелли.

Говорят, что внешне Пий XII – это совершенно классический плакатный иезуит, фанатик времён инквизиции, с острым хищным носом, узкими губами ханжи и с длинными цепкими пальцами.

Предшественник Пия XII Пий XI оказывал много ценных услуг Гитлеру и по праву считается крёстным отцом фашизма. Он же не раз публично называл Муссолини человеком, «ниспосланным божественным Провидением».

Когда фашизм был разгромлен, при маленьком Ватиканском государстве как ни в чём не бывало продолжали заседать прежние послы Гитлера, японской военщины, дипломатические представители уже не существующей фашистской Венгрии и гоминдана.

В 1946 году Пий XII счёл нужным назначить тридцать двух новых кардиналов от различных стран Европы и от Соединённых Штатов Америки.

Итальянцы потеряли большинство в коллегии кардиналов. Когда на очередной консистории утверждали новых кардиналов, здесь произносились высокие слова об универсальном и сверхнациональном характере церкви. На самом же деле речь шла о создании международного центра католической реакции.

Папе хотелось бы по-прежнему вдохновлять реакцию во всех странах Европы, как это было в прошлом столетии, когда Маркс и Энгельс написали:

«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские».

Намерения пап и сейчас агрессивны. Только «призрак» за это время воплотился в весьма реальную и могущественную силу.

Считается, что верховная власть папы утверждена самим Христом через апостола Петра. Было время, когда папа именовался даже «Господом и Богом на земле».

В 1870 году был принят догмат о непогрешимости римских пап. Отныне пап следовало считать святыми, хотя жизнь их была часто далеко не свята.

Известно множество острых, пикантных подробностей из истории римских пап.

При папе Анастасии (398–402 гг.) всей римской церковью фактически управляли две куртизанки – Мелания и Марцелла. Папа Вигилий в VI веке был подвергнут бичеванию за убийство мальчика. В VII веке папа Савиниан убит народом во время голода за спекуляцию хлебом. В X веке Сергий III удушил двух своих предшественников. В XV веке папой был избран Иоанн XXIII, промышлявший до этого морским разбоем.

Таковы сии «заместители бога» на земле. Недаром Данте в «Божественной комедии» поместил пап и кардиналов в ад, где они обречены вечно искупать грехи рядом с ненавистными им еретиками.

Честолюбивое стремление католической церкви к мировому господству особенно отчетливо обнаружилось во времена крестовых походов. Слава этих походов дурманит головы и новым крестоносцам XX века.

Агрессия Ватикана не знает предела. Она не довольствуется земным шаром. Римские богословы совершенно серьёзно дискутируют вопрос: если на Марсе всё-таки живут люди, подчиняются ли они власти римского папы?

«Невежество есть мать истинного благочестия. Наука должна стать служанкой богословия»,– эти изречения вошли в программу Ватикана.

Папство существует более полутора тысяч лет. На протяжении многих столетий папы боролись со всякой свежей мыслью, с каждым новым открытием и приобретением науки.

Полыхали костры инквизиции. Астроном Чекко д'Асколи был сожжён как колдун во Флоренции в XIV веке. На площади Цветов в Риме стоит статуя великого мыслителя Джордано Бруно, который на грани XVI и XVII веков постиг бесконечность Вселенной и с гениальной прозорливостью учёного угадал, что в её просторах носится бесчисленное множество солнц и планет, подобных нашей планетной системе, и что многие из этих планет могут быть обитаемы. Статуя воздвигнута на том самом месте, где огонь заставил замолчать бесстрашного «еретика». На ней вырезана лаконическая надпись: «Здесь был костёр». Барельефы у подножия статуи изображают сцену сожжения. В том же городе инквизиция вырвала слова отречения из уст Галилея.

Последний костёр отпылал в Испании в 1826 году – всего сто двадцать девять лет назад. Историей подведены итоги: девять или – по другим источникам – двенадцать миллионов человек уничтожено инквизицией во всех странах.

«О, благословенное пламя костров, коим, путём изъятия ничтожнейшего числа лукавейших людишек, исторгнуты из пропасти заблуждения... сотни и сотни тысяч людей!» – так восклицал в порыве восторга папа Лев XIII в 1895 году. Он предавался сожалению, что безвозвратно ушли со сцены «великие» инквизиторы: Фома Торквемада в Испании и другие.

Инквизиция – суд над «еретиками» и их «опасными» идеями – существует в Ватикане и до сих пор. Только методы работы инквизиторов несколько изменились.

В XVIII веке, ещё до Канта и Лапласа, французский учёный Бюффон создал первую серьёзную космогоническую гипотезу. Теологический факультет Парижского университета – Сорбонны – принудил его опубликовать постыдное для учёного отречение:

«Я отказываюсь от всего, что написано в моей книге относительно образования Земли, и вообще от всего, что может противоречить тексту Моисеевых книг».

Великий Ньютон терпел постоянные упрёки англиканской церкви за то, что «заменил Провидение тяготеньем».

Работа с телескопом в различных университетах Европы долгое время считалась кощунственной и велась строго секретно. Профессорам запрещалось разглашать студентам факты, открытые с помощью этого «опасного» инструмента.

В первой половине прошлого века Королевское общество в Англии – так называется Английская Академия наук – объявило конкурс на лучшее научное произведение «О могуществе, мудрости и доброте бога, нашедших себе выражение в сотворении мира». Было назначено восемь премий по тысяче фунтов стерлингов. Нашлись учёные, которые «почли за честь» высказаться на столь актуальную «научную» тему.

Всех, кто сомневался в божественности этого акта, кто оспаривал, так сказать, приоритет бога в области космогонии, воинствующая церковь подвергала ожесточённым гонениям и отлучению.

В 1864 году папа Пий IX, мечтавший возродить средневековое величие католической церкви, выпустил специальное послание – энциклику о заблуждениях нового времени, к которой был приложен «Силлабус» – список самих «заблуждений», куда вошли все великие открытия за триста-четыреста лет – золотой фонд, прекрасное цветенье человеческой мысли.

Такие списки запретных книг папы начали выпускать ещё в XVI веке: это было неплохим дополнением к кострам на площадях, где во времена средневековья сжигались «еретические» книги.

Но и в XX веке, веке великого торжества науки и техники, воинствующий католицизм не хочет сдавать позиции и даже пытается перейти в наступление.

Папа Пий X перед первой мировой войной 1914 года расширил список авторов, запрещённых для чтения католикам, до пятисот. В него вошли Маркс, Дарвин, Бунзен, Бальзак, Толстой, Гейне и многие другие.

В 1948 году папа Пий XII издал декрет об отлучении от церкви коммунистов и всего лагеря мира и объявил запретной коммунистическую литературу. Зато Ватикан принял полностью и благословил детище империалистической науки – атомную бомбу, которая призвана уничтожать сотни тысяч людей с соизволения божьего. Атомная энергия называется на языке католических учёных «божественной эманацией».

В двадцатых годах текущего столетия американские астрономы открыли одну странную особенность в поведении туманностей, лежащих далеко за пределами нашей звёздной системы – Галактики: оказалось, что все они с огромной скоростью несутся в разные стороны куда-то в неизвестность. Когда какое-нибудь небесное тело удаляется от нас, все линии в его спектре смещаются к красному концу. Такое именно явление происходило со спектрами далёких галактик. Проблема получила поэтому название «красного смещения».

«Красное смещение» взволновало умы. Учёные и философы пытались найти причину этого загадочного факта.

В Лос-Анжелосе, в Калифорнии, есть квартал миллионеров, носящий название Пасадена. В горах, недалеко от Пасадены, расположена вторая в мире по размерам обсерватория Маунт-Вильсон, созданная на средства миллиардера Карнеджи. Здесь работает один из астрономов, открывших «красное смещение», Хаббл. Через два года после этого открытия в Пасадене собрались крупнейшие учёные мира для обсуждения причин таинственного явления. Сюда прибыл автор теории относительности Альберт Эйнштейн. «Люди-боги» решали судьбы Вселенной.

В печати высказались Эйнштейн, Эддингтон, Джинс, Милн, Милликен, фельдмаршал Смэтс, считавший себя философом, и другие. Было выдвинуто множество гипотез. Одни утверждали, что Вселенная расширяется, распухает на наших глазах подобно мыльному пузырю или воздушному шару, другие – что она пульсирует. Эйнштейн развивал свою старую точку зрения о том, что Вселенная конечна и стационарна. Радиус её остаётся неизменным, она представляется в виде некоего «цилиндра пятого измерения». По де-Ситтеру, Вселенная имеет форму двухполостного гиперболоида.

«Красное смещение» – реальный факт. Но найти правильное объяснение этого факта оказалось очень трудно. Были выдвинуты свои гипотезы и в Советском Союзе. Но советским учёным с самого начала было ясно: если существует подлинное разбегание галактик где-то в ближайших к нам, доступных телескопу областях Космоса, то совершенно незакономерно распространять это явление на всю великую Вселенную. И тем более неверно делать из «красного смещения» идеалистические выводы о том, будто Вселенная конечна в пространстве и конечна во времени.

На заседании Королевского астрономического общества в Лондоне 8 марта 1935 года сэр Артур Эддингтон, сэр Джемс Джинс и Эдуард Милн обменялись мнениями о возрасте Вселенной. Все трое проявили удивительное единодушие, признав, что момент, когда она имела наименьшее протяжение, следует считать «началом всех вещей».

Разногласия вызывал только вопрос, принять ли «короткую» или «длинную» шкалу времени при определении возраста Вселенной: два миллиарда лет согласно Эддингтону и Милну или тысячи и даже десятки тысяч миллиардов согласно Джинсу.

На дискуссии в Королевском астрономическом обществе в тридцатых годах XX века как-то неудобно было говорить о боге. Всё-таки XX век трудно отнести к средним векам. Учёные слегка стеснялись; они стыдливо скрывали имя божие под глубоким псевдонимом «начала всех вещей» или «естественного Нуль-пункта шкалы времени». Впрочем, Милн, более откровенный, чем другие, допустил как одну из возможностей, что «система была сотворена». Позже, в последующих своих работах, Эддингтон и Джинс прямо называли имя творца. В книге «Таинственная Вселенная» Джинс говорит о «Великом Архитекторе мира». Милн поставил эпиграфом к одной из своих книг слова из библии: «Вначале бог создал небо и землю».

Бог XX века выглядит не так просто и наивно, как в средние века. Он стремится привлечь на свою сторону солидных союзников – учёных астрономов, физиков, математиков – и заставить их служить богословию. Церковь, со своей стороны, любовно растит собственных учёных весьма светских специальностей.

В Риме десять духовных академий и тридцать семинарий. Есть русская, украинская, армянская, китайская, румынская, абиссинская, индусская и другие семинарии, дающие довольно основательную «научную» подготовку деятелям Ватикана, которых предполагается направить в соответствующие страны.

С 1920 года в Риме существует новый католический орден – «Братство святого Павла», типа иезуитского ордена. Но в него принимаются только лица с высшим образованием.

За границей последние тридцать лет пользуется широкой известностью учёный аббат Леметр из Бельгии, Жорж Леметр – профессор методологии математики и истории физических и математических наук католического университета в Лувене. Нам трудно себе представить настоящего математика одетым в рясу. Но не удивляйтесь ничему в мире идеалистической науки!

Кроме математики, в Лувене католическая молодёжь изучает метафизику, догматику, теологию, философию религии, историю миссий, патристику (учение «отцов церкви»), историю Экклезиаста, наконец некую науку «аскетику», которая включает в себя историю и теорию аскетизма.

Жоржа Леметра, когда он был ещё юношей, одинаково сильно влекли два пути: религия и наука. Он избрал путь синтеза. Согласно указаниям средневекового католического философа Фомы Аквинского, признанного вождя современного католицизма, Леметр решил, что поиски истины только тогда приносят плоды, когда они являются одновременно и служением богу.

Каким же образом прославился Леметр?

Аббат Леметр имеет все основания кичиться тем, что раньше других учёных дошёл до идеи распухающего мира чисто математически, умозрительным путём. Естественно спросить: если Вселенная расползается по всем швам в разные стороны, то когда и откуда она начала свой бег? Леметр смело повернул машину Вселенной назад и, пустив в ход сложнейший аппарат современной математики, пришёл к «научному» оправданию существования бога, математическому доказательству того, что мир был сотворён за несколько миллиардов лет до наших дней. Он решил основное дифференциальное уравнение расширяющейся Вселенной, которое стало в его руках уравнением сотворения мира, дифференциальным уравнением бога.

«Десять тысяч миллионов лет тому назад,– говорит Леметр,– был один-единственный атом с массой, равной массе Вселенной. И этот атом лопнул, взорвался. Миллионы островных вселенных помчались в разные стороны сквозь пространства. Этот ужасающий полёт всё продолжается до сих пор, подтверждением чего является Земля, которая была также частью этого колоссального атома».

Так дифференциальные уравнения привели Леметра к начальному атому-отцу, за которым явственно проступает бородатая фигура старого Саваофа. После Леметра его идеи разрабатывали другие учёные-идеалисты Америки и Европы.

А что ждёт Вселенную в будущем?

На этот вопрос реакционные учёные дают самые безрадостные ответы. По их мнению, Вселенная, которая имела начало, естественно, должна иметь и конец. Обречённость капиталистического общества рождает идеи гибели цивилизации, гибели нашей планеты. Собственная судьба класса распространяется в его сознании дальше, на судьбу всего человечества и даже всей Вселенной.

«Вселенную ожидает неминуемая тепловая смерть!» – вещают мрачные прорицатели. В природе нет ничего, что можно было бы считать созидательным процессом. Все процессы во Вселенной необратимы: они идут только в одном направлении – к распаду и концу. Такие выводы делаются из второго закона термодинамики. Материя и энергия неудержимо рассеиваются в пустотах Вселенной. Солнце сгорает медленно, но неуклонно. Звёзды – это не успевшие дотлеть угли. Постепенно во всём мире тепло окончательно превратится в холод, материя растратит себя в излучении, энергия рассеется. И тогда всякое движение во Вселенной замрёт. Установится повсюду одна и та же температура. И, как сказано в Апокалипсисе,– «времени больше не будет». Настанет конец!

Так безнадёжно представляется будущее некоторым американским и европейским учёным-идеалистам.

А вот что писал на эту тему Джемс Джинс:

«Превращение массы в излучение встречается повсюду, а обратное превращение – нигде. Материя не может возникнуть из излучения, и разрушенные радиоактивные атомы не могут восстановиться. Машина Вселенной постоянно ломается, трескается и разрушается, и реконструкция её невозможна».

Какой ужасный, леденящий сердце пессимизм! Стоит ли говорить, что все эти жуткие, проникнутые мистицизмом идеи не имеют ничего общего с живой природой?

В 1947 году за границей вышла книга учёного-идеалиста Иордана «Происхождение звёзд». В этой книге совершенно серьёзно доказывается, что звезды рождаются из ничего, самопроизвольно, спонтанно. Они появляются сразу готовыми, внезапно, как взрыв, и в самых неожиданных местах.

Но что значит рождаться из ничего? Откуда же всё-таки появляются звёзды? Из некоего пятимерного, потустороннего пространства, обычно недоступного для нас, не поддающегося наблюдению, отвечает Иордан. При каких же обстоятельствах новорожденные звёзды «вываливаются» из этой пятимерной потусторонности и становятся видны в земные телескопы? Оказывается, наша Вселенная представляется Иордану в виде расширяющегося «четырёхмерного конуса». Аналогичные, но недоступные нам четырёхмерные миры существуют в некоем высшем пятимерном пространстве. Иногда они при расширении пересекаются, и вот тут-то, в местах пересечения, и вспыхивают новые звёзды, доступные для глаз земных существ.

Эти фантастические выдумки облечены в густую сеть математических построений, в основе которых лежит одна отчётливая мысль: весь звёздный мир был сотворён одновременно и начал своё движение из одной точки.

Иордан рассчитал, что через десять секунд после божественного акта Вселенная была ещё очень мала: она могла бы вся уместиться в объёме нашего Солнца. Масса этого новорожденного Космоса была ничтожна: она едва составляла одну миллиардную долю массы Солнца.

Каждая возникшая в эти секунды звезда имела в радиусе одиннадцать миллиметров.

Идеи Иордана были немедленно приняты на вооружение католической церковью.

Ватикан всегда испытывал повышенный интерес к астрономии, которая играет выдающуюся роль в формировании мировоззрения.

Эта замечательная наука в своё время разбила вдребезги неизменные стеклянные сферы Клавдия Птолемея, сорвала небесные светила с их мест и показала, что в природе всё движется.

Она осветила перед нами бесконечные глубины Вселенной и предъявила доказательства, что Вселенная вечна и не сотворена никем из богов.

Она обнаружила, что природа не является ареной действия слепых и случайных сил: в ней господствуют строгие, непреложные законы.

День за днём успехи науки подтачивают авторитет церкви. Поэтому-то папа Пий XII проявил такое исключительное внимание к международному астрономическому конгрессу, собравшемуся в Риме. Он пригласил делегатов в папскую обсерваторию. Больше того, он милостиво дал аудиенцию учёным. Далеко не все из четырёхсот тридцати участников конгресса отправились к папе. Советская делегация и прогрессивные учёные других стран в Ватикане не были.

Папа на аудиенции немало удивил астрономов: он произнёс поучение на глубоко научные космогонические темы. Его речь пестрила цитатами и именами. Очевидно, произошла окончательная консолидация церкви и реакционной идеалистической науки. Папа знает сочинения Джинса, Эддингтона, Леметра, Милна, Иордана и многих других не хуже, чем учение «отцов церкви». Он похвалил присутствующих за их работы с крупными телескопами, за проникновение всё дальше и дальше вглубь Вселенной, ибо, по мнению Пия XII, эти работы подтверждают всемогущество божие. Он напомнил астрономам хорошо известные им наблюдениям исследования разбегания дальних галактик. «Красное смещение» в глазах руководителей Ватикана является сейчас главным, основным доказательством сотворения мира и, следовательно, существования бога: ведь с помощью профессора Леметра удалось установить совершенно «научно» даже точную дату начала Вселенной.
стр. 19

СТАРЫЕ СПОРЫ

В 1935 году в Ленинград прибыл известный астроном, индус по происхождению, Субрахманиан Чандрасекар. Он чрезвычайно интересовался новыми идеями советских учёных. В Пулкове Чандрасекар встретился с талантливым советским астрономом Виктором Амазасповичем Амбарцумяном. Они стояли друг против друга – молодые люди, имена которых были уже известны в учёных кругах. Чандрасекар произносил любезные фразы по поводу работ Амбарцумяна: они вдохновляли его, Чандрасекара, ему хотелось заниматься теми же темами, которыми занимается Амбарцумян.

Виктор Амазаспович был в то время уже профессором Ленинградского университета: в 1931 году, двадцати трёх лет от роду, он первым в мире начал читать курс новой науки – теоретической астрофизики. Ещё студентом он публиковал интересные работы о лучистом переносе энергии в звёздах.

Амбарцумян не говорил любезных фраз Чандрасекару. Он отличался прямолинейностью, которая иногда производила впечатление резкости. Он посмотрел на своего собеседника в упор и сказал раздельно:

– В теоретической астрофизике есть два метода, два пути. Первый: сначала наблюдать и размышлять над смыслом наблюдений, а потом уже писать формулы; второй метод заключается только в писании математических формул. Мы называем второе направление формализмом, и оно нам глубоко чуждо. Природу нельзя загнать в колодки чисто математических построений.

Чандрасекар выражал желание сотрудничать с советскими учёными. Он не понял, о каких двух путях говорил его русский коллега. Чандрасекар обиделся и густо покраснел.

– Мой стиль именно таков,– ответил он.– Я прежде всего математик.

В 1937 году Субрахманиан Чандрасекар уехал в Америку. С противоположной стороны земного шара он продолжал следить за работами своего ровесника Амбарцумяна. Ведь они работали в одной и той же области: их интересовали проблемы звёздной динамики и внутреннего строения звёзд.

Они занимались часто совершенно одинаковыми проблемами. Заинтересовавшись какой-нибудь темой, Чандрасекар прежде всего садился за стол и погружался в мир уравнений, интегралов, сложнейших вычислений – в высший мир чистой математики. В ней он видел смысл и поэзию научного творчества. Но случалось, что математика в его руках вступала в решительный конфликт с природой. Не раз он запутывался в физических ошибках.

Это было тем более грустно, что Чандрасекар справедливо считается талантливым учёным. Его исследования высоко ценятся астрономами всего мира.

Из года в год в его работах становилось всё меньше текста. Иногда десятки страниц были испещрены формулами, уравнениями, сложными интегралами, и лишь изредка их перебивали два-три связующих слова: «отсюда следует», «а потому», «как видно из предыдущего...». Вместе со словами из статей иногда исчезал и физический смысл.

Амбарцумян, сам прекрасный математик, смертельно ненавидел формально-математическую игру ума, исполненную внешнего блеска, но лишенную подлинного физического содержания. За каждой «дельтой» или «эпсилоном» он всегда видел реальные миры.

Амбарцумяна ещё в студенческие годы занимал механизм переноса лучистой энергии из недр звезды сквозь звёздную атмосферу к её поверхности. Он защищал дипломную работу на эту тему. Работа носила как будто исключительно отвлечённый, теоретический характер. Амбарцумян так же испещрял страницы математическими расчётами, как это делал Чандрасекар. Но когда началась Великая Отечественная война, исследование Амбарцумяна вдруг приобрело практическое значение.

Наши учёные стремились внести свой вклад в общее дело обороны страны. Ту же задачу – о многократном рассеянии света – в начале войны Амбарцумян решил для земной атмосферы. Работа называлась «О распространении света в мутных средах», но из неё можно было сделать полезные выводы о наблюдении отдалённых объектов в воздухе и о видимости под водой, что имело огромное значение для пилотов, для обнаружения вражеских самолетов с земли и для подводников.

Тогда Амбарцумян впервые был удостоен Сталинской премии.

Так отвлечённейшая, казалось бы, наука астрономия показала себя с неожиданной стороны. Астрофизики, изучающие процессы, происходящие в далёких мирах, помогали воевать артиллеристам и пилотам.

Через несколько лет Амбарцумяну пришло в голову совершенно новое решение этой задачи, которое придало всей теории законченный вид и сразу дало ключ к другим проблемам.

Среди поздравительных писем, полученных Амбарцумяном со всех концов мира, было письмо Чандрасекара. Он выражал восхищение удивительным изяществом, с каким его коллега решил столь сложную полувековую математическую задачу, над решением которой бились астрономы всего мира: Шварцшильд, Милн, Линдблад и другие.

Физический смысл её, необычайно важный для советского учёного, мало интересовал Чандрасекара.

Амбарцумян ненавидел всю жизнь всяческие разновидности и обличья идеализма, и прежде всего в его науке – астрономии.

На третьем курсе Ленинградского университета он впервые ринулся в бой с идеализмом: решился выступить против крупнейшего английского астрофизика и математика Милна. Милн был велик, а Амбарцумян всего-навсего восемнадцатилетний мальчик (он поступил в университет, когда ему ещё не исполнилось шестнадцати лет).

За границей это могло показаться чудовищной дерзостью: юный Давид поднимал пращу на Голиафа. Студенты, затаив дыхание, следили, как Амбарцумян писал своё послание Милну по поводу работы о лучистом переносе энергии в звёздных атмосферах. Это был памфлет, направленный против умозрений и математического формализма Милна. Любая задача в руках этого профессора чистой математики лишалась всякого физического смысла.

На семинарах зачитывали и обсуждали текст послания. Очевидно, оно было написано с достаточной страстностью, потому что его всё-таки поместили в журнале английского астрономического общества, ко всеобщему ликованию учащейся молодежи Ленинграда.

Это столкновение с Милном получило своё завершение через много лет, когда уже зрелый учёный Амбарцумян решил ту самую задачу лучистого переноса, над которой Милн бился так долго. Это была победа метода, победа мировоззрения.

Летом 1950 года на столе у президента Академии наук Армении Амбарцумяна лежал очередной номер английского журнала «Обсерватория». В нем была напечатана статья Милна:

«Я и не представлял себе, что эта теория, которой я тоже занимался, может достигнуть такого развития и такой красоты, какой она достигла в руках Амбарцумяна»,– писал учёный.

Вспомнил ли Милн, когда делал эти признания, о запальчивой статье неизвестного юноши, напечатанной в 1926 году в одном английском журнале?

С тех далёких дней – дней первого спора с Милном – Амбарцумян никогда, ни на один час не складывал оружия. Каждая его статья, каждое исследование наносило удар идеализму. Его наука, занимающаяся коренными вопросами естествознания, а следовательно, и философии, была на передовой линии, на линии огня.

Особенно ожесточённой оказалась борьба в космогонии. Для того чтобы сделать хоть один шаг в этой области, надо было вступать в борьбу с установившимися мнениями, общепринятыми теориями, которые создавали затор, преграждали пути всякой новой, живой творческой мысли.

Старые космогонические гипотезы касались обычно частного вопроса – происхождения солнечной системы, не затрагивая судеб звёзд и звёздных скоплений.

Когда-то, в XVIII веке, космогонические идеи Канта и Лапласа пробили, по выражению Энгельса, первую брешь в «окаменелом воззрении на природу», в основе которого лежала вера в божественность акта творения.

Реакционные учёные XX века не только не сумели двинуться дальше прогрессивных в своё время гипотез Канта и Лапласа, но фактически пошли вспять – к тем наивным религиозным представлениям, которые были разбиты передовыми мыслителями полтора-два века назад.

Глубокой верой в «великого Архитектора мира» проникнута гипотеза Джинса о том, что все звёзды нашей Галактики произошли из газовой туманности пять-десять биллионов лет назад. Свою гипотетическую первоначальную туманность Джинс сам называет на языке Ветхого завета «первобытным хаосом».

Гипотеза эта была полностью разбита советскими астрономами Н. Н. Парийским и Н. Ф. Рейн.

Джинс принадлежал к числу учёных, которые навсегда повздорили с природой. Наблюдения не только не подтверждали его гипотез, но резко опровергали их. Джинс оставался верен гипотезам и не желал ничего слышать о новых наблюдениях. В споре между математикой и жизнью для него победила математика.