Тамара Токомбаева

Т.Токомбаева                                                                                                   Аалы Токомбаев 
первого судебного разбирательства, осыпались, как мёртвая листва… Но опубликовать 
материалы этих расследований не взялась ни одна газета – травля продолжалась и по ту 
сторону жизни Поэта, изо всех сил «замазывая» случившееся…  
Мне невыносимо трудно описывать смерть отца и предшествующие ей события 
этих двух лет, пусть они прозвучат из уст поэта и переводчика Светланы Сусловой. 
Она была рядом с отцом в самый разгар этих неподдающихся пониманию событий.  
Вот что рассказывает Светлана Суслова: 
 
«…Молодой кыргызский скульптор – родом из того же благословенного 
Кемина – изваял памятник Аалы Токомбаеву из горного серебристого гранита. Поэт 
сидит в своей излюбленной позе, вскинув голову, и, чуть прищурясь, вглядывается 
поверх Оперного театра, где уже более полувека идут его произведения, далеко вдаль, 
за белоснежные горы, в глубину неба… Он всегда был дальнозорким, особенно ко 
времени. «Время, – говорил он, – это сердце Бога: оно пульсирует, а не течет линейно. 
Всё повторяется, но уже на новом вздохе…». 
И сейчас стоит перед моими глазами тот прощальный день 16 июня 1988 года, 
когда мы целой толпой – родственники, друзья, дети, внуки, правнуки, – пришли в 
больницу проведать его перед предстоящей ему назавтра тяжёлой операцией. 
Исхудавший, бледный – и от скоротечной нежданной болезни, и от долгосрочной 
хорошо организованной общественной травли, вылившейся в оскорбительную 
одностороннюю ругань всех республиканских газет в адрес «сверхинтер-р-
националиста», «национального нигилиста», «врага народа» А.Токомбаева, 
осмелившегося призвать своих соотечественников к толерантности и мудрой 
осторожности в самый разгар национально-самостийных страстей, – народный поэт 
оставался самим собой: аккуратно убрав в тумбочку исписанные новыми стихами 
листки, он отодвинулся к стене, чтобы на его постели могли уместиться все малыши. 
Глядя на них смеющимися глазами, он расспрашивал нас о всяких милых пустяках; 
потом, вспомнив об отсутствующей старшей внучке, дохаживающей последние дни 
беременности, просто сказал: «В этот раз родится мальчик. Через неделю. Я хочу ему 
сейчас дать имя – Алыбек. А полным моим именем – Аалы – назовёте первого сына 
Шербото, он родится у него лет через шесть…». 
Мы онемели. Он всегда сам давал имена всем детям семьи, но о том, что он не 
сможет сделать это в положенный срок – после рождения ребенка – он заговорил 
впервые. Увидев предательские слезы, заблестевшие на глазах у взрослых, он 
засмеялся: «Будьте как дети: видите, они знают, что жизнь и смерть – одно и то же, 
только непонятные друг другу – язык разный… Поэтому я говорю сейчас!». 
Через неделю, в дни последних горестных проводов, родился мальчик Алыбек, – 
сегодня он уже подросток, внешне удивительно похожий на юного Аалы Токомбаева. 
А маленький Аалы Токомбаев, сын Шербото, в первый раз увидев во дворе Дома-музея 
громадные голубые тянь-шаньские ели, закричал изумлённо: «Смотри, смотри: какие 
ёлки большие стали!». И все удивились так легко вышедшей на поверхность генной 
памяти Аалы-второго и вспомнили давний прекрасный день поздней осени, когда 
помогали хозяину этого вечного Дома сажать тогда ещё совсем крошечные тянь-
шаньские красавицы… 
А вообще-то Аалы Токомбаевич очень любил тополя, любил постоять во время 
прогулки возле огромного белого исполина, погладить морщинистый неохватный 
ствол, вглядеться, закинув голову, в серебристую густую крону… Он много 
стихотворений посвятил тополям, а вот это, моё любимое, стихотворение о старом 
тополе, в своё время названное стукачами «идейно-порочным», так часто помогало мне 
стойко переживать житейские бури: 
 

жүктеу/скачать 0.88 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: