ГЛАВА IV
On Sunday morning while church bells rang in the villages alongshore, the world and its mistress returned to Gatsby's house and twinkled hilariously on his lawn.
|
По воскресеньям с утра, когда в церквах прибрежных поселков еще шел колокольный перезвон, весь большой и средний свет съезжался к Гэтсби и веселым роем заполнял его усадьбу.
|
"He's a bootlegger," said the young ladies, moving somewhere between his cocktails and his flowers. "One time he killed a man who had found out that he was nephew to Von Hindenburg and second cousin to the devil. Reach me a rose, honey, and pour me a last drop into that there crystal glass."
|
— Он бутлегер, — шептались дамы, попивая его коктейли и нюхая его цветы. — Он племянник фон Гинденбурга и троюродный брат дьявола, и он убил человека, который об этом проведал. Сорви мне розу, душенька, и налей, кстати, еще глоточек вон в тот хрустальный бокал.
|
Once I wrote down on the empty spaces of a time-table the names of those who came to Gatsby's house that summer. It is an old time-table now, disintegrating at its folds, and headed "This schedule in effect July 5th, 1922." But I can still read the gray names, and they will give you a better impression than my generalities of those who accepted Gatsby's hospitality and paid him the subtle tribute of knowing nothing whatever about him.
|
Я как-то стал записывать на полях железнодорожного расписания имена гостей, бывавших у Гэтсби в то лето. На расписании стоит штамп "Вводится с 5 июля 1922 года", оно давно устарело, и бумага потерлась на сгибах. Но выцветшие записи еще можно разобрать и по ним легче, чем по моим банальным суждениям, представить себе то общество, которое пользовалось гостеприимством Гэтсби, любезно платя хозяину тем, что ровным счетом ничего о нем не знало.
|
From East Egg, then, came the Chester Beckers and the Leeches, and a man named Bunsen, whom I knew at Yale, and Doctor Webster Civet, who was drowned last summer up in Maine. And the Hornbeams and the Willie Voltaires, and a whole clan named Blackbuck, who always gathered in a corner and flipped up their noses like goats at whosoever came near. And the Ismays and the Chrysties (or rather Hubert Auerbach and Mr. Chrystie's wife), and Edgar Beaver, whose hair, they say, turned cotton-white one winter afternoon for no good reason at all.
|
Из Ист-Эгга приезжали Честер-Беккеры, и Личи, и некто Бунзен, мой университетский знакомый, и доктор Уэбстер Сивет, тот самый, что прошлым летом утонул в штате Мэн. И Хорнбимы, и Уилли Вольтер с женой, и целый клан Блэкбеков, которые всегда сбивались где-нибудь в кучу и по-козлиному мотали головой, стоило постороннему подойти близко. Потом еще Исмэи, и чета Кристи, точней, Губерт Ауэрбах с супругой мистера Кристи, и Эдгар Бивер, о котором рассказывают, что он поседел как лунь за один вечер, и, главное, ни с того ни с сего.
|
Clarence Endive was from East Egg, as I remember. He came only once, in white knickerbockers, and had a fight with a bum named Etty in the garden. From farther out on the Island came the Cheadles and the O. R. P. Schraeders, and the Stonewall Jackson Abrams of Georgia, and the Fishguards and the Ripley Snells. Snell was there three days before he went to the penitentiary, so drunk out on the gravel drive that Mrs. Ulysses Swett's automobile ran over his right hand. The Dancies came, too, and S. B. Whitebait, who was well over sixty, and Maurice A. Flink, and the Hammerheads, and Beluga the tobacco importer, and Beluga's girls.
|
Кларенс Эндайв, помнится, тоже был из Ист-Эгга. Его я видел только раз, он явился в белых фланелевых бриджах и затеял драку в саду с проходимцем по фамилии Этти. С дальнего конца острова приезжали Чидлзы и О. Р. П. Шредеры, и Стонуолл Джексон Эбрэмс из Джорджии, и Фишгард, и Рипли Снелл, все с женами. Снелл был там за три дня до того, как его посадили в тюрьму, и так напился, что валялся пьянью на подъездной аллее, и автомобиль миссис Юлиссез Суэтт переехал ему правую руку. Дэнси тоже бывали там всем семейством, и С. В. Уайтбэйт, которому уже тогда было под семьдесят, и Морис А. Флинк, и Хаммерхеды, и Белуга, табачный импортер, и Белугины дочки.
|
From West Egg came the Poles and the Mulreadys and Cecil Roebuck and Cecil Schoen and Gulick the state senator and Newton Orchid, who controlled Films Par Excellence, and Eckhaust and Clyde Cohen and Don S. Schwartze (the son) and Arthur McCarty, all connected with the movies in one way or another. And the Catlips and the Bembergs and G. Earl Muldoon, brother to that Muldoon who afterward strangled his wife. Da Fontano the promoter came there, and Ed Legros and James B. ("Rot-Gut.") Ferret and the De Jongs and Ernest Lilly—they came to gamble, and when Ferret wandered into the garden it meant he was cleaned out and Associated Traction would have to fluctuate profitably next day.
|
Из Уэст-Эгга являлись Поулы, и Малреди, и Сесил Роубэк, и Сесил Шён, и Гулик, сенатор штата, и Ньютон Оркид, главный заправила компании "Филмз пар экселлянс", и Экхост, и Клайд Коген, и Дон С. Шварце (сын), и Артур Мак-Карти — все они что-то такое делали в кино. А потом еще Кэтлины, и Бемберги, и Дж. Эрл Мэлдун, брат того Мэлдуна, который впоследствии задушил свою жену. Приезжал известный делец Да Фонтано, и Эд Легро, и Джеймс Б. Феррет ("Трухлявый"), и Де Джонг с женой, и Эрнест Лилли — эти ездили ради карт, и если Феррет выходил в сад и в одиночку разгуливал по дорожкам, это означало, что он проигрался и что завтра "Ассошиэйтед транспорт" подскочит в цене.
|
A man named Klipspringer was there so often and so long that he became known as "the boarder."—I doubt if he had any other home. Of theatrical people there were Gus Waize and Horace O'donavan and Lester Meyer and George Duckweed and Francis Bull. Also from New York were the Chromes and the Backhyssons and the Dennickers and Russel Betty and the Corrigans and the Kellehers and the Dewars and the Scullys and S. W. Belcher and the Smirkes and the young Quinns, divorced now, and Henry L. Palmetto, who killed himself by jumping in front of a subway train in Times Square.
|
Некто Клипспрингер гостил так часто и так подолгу, что заслужил прозвище "Квартирант" — да у него, наверно, и не было другого местожительства. Из театрального мира бывали Гас Уэйз, и Орэйс О'Донован, и Лестер Майер, и Джордж Даквид, и Фрэнсис Булл. Кроме того, приезжали из Нью-Йорка Кромы, и Бэкхиссоны, и Денникеры, и Рассел Бетти, и Корриганы, и Келлехеры, и Дьюары, и Скелли, и С. В. Белчер, и Смерки, и молодые Квинны (они тогда еще не были в разводе), и Генри Л. Пельметто, который потом бросился под поезд метро на станции "Таймс-сквер".
|
Benny McClenahan arrived always with four girls. They were never quite the same ones in physical person, but they were so identical one with another that it inevitably seemed they had been there before. I have forgotten their names—Jaqueline, I think, or else Consuela, or Gloria or Judy or June, and their last names were either the melodious names of flowers and months or the sterner ones of the great American capitalists whose cousins, if pressed, they would confess themselves to be.
|
Беннни Мак-Кленаван приезжал в обществе четырех девиц. Девицы не всегда были одни и те же, но все они до такой степени походили одна на другую, что вам неизменно казалось, будто вы их уже видели раньше. Не помню, как их звали, — обычно или Жаклин, или Консуэла, или Глория, или Джун, или Джуди, а фамилии звучали как названия цветов или месяцев года, но иногда при знакомстве называлась фамилия какого-нибудь крупного американского капиталиста, и если вы проявляли любопытство, вам давали понять, что это дядюшка или кузен.
|
In addition to all these I can remember that Faustina O'brien came there at least once and the Baedeker girls and young Brewer, who had his nose shot off in the war, and Mr. Albrucksburger and Miss Haag, his fiancee, and Ardita Fitz-Peters and Mr. P. Jewett, once head of the American Legion, and Miss Claudia Hip, with a man reputed to be her chauffeur, and a prince of something, whom we called Duke, and whose name, if I ever knew it, I have forgotten. All these people came to Gatsby's house in the summer.
|
Припоминаю еще, что видел там Фаустину О'Брайен — один раз, во всяком случае, — и барышень Бедекер, и молодого Бруера, того, которому на войне отстрелили нос, и мистера Олбрексбергера, и мисс Хааг, его невесту, и Ардиту Фиц-Питерс, и мистера П. Джуэтта, возглавлявшего некогда Американский легион, и мисс Клаудию Хип с ее постоянным спутником, а котором рассказывали, что это ее шофер и что он какой-то сиятельный, мы все звали его герцогом, а его имя я позабыл, — если вообще знал когда-нибудь. Все эти люди в то лето бывали у Гэтсби.
|
At nine o'clock, one morning late in July, Gatsby's gorgeous car lurched up the rocky drive to my door and gave out a burst of melody from its three-noted horn. It was the first time he had called on me, though I had gone to two of his parties, mounted in his hydroplane, and, at his urgent invitation, made frequent use of his beach.
|
Как-то в девять часов утра роскошный лимузин Гэтсби, подпрыгивая на каменистой дороге, подъехал к моему дому, и я услышал победную триоль его клаксона. Это было в конце июля, я уже два раза побывал у Гэтсби в гостях, катался на его гидроплане, ходил купаться на его пляж, следуя его настойчивым приглашениям, но он ко мне еще не заглядывал ни разу.
|
"Good morning, old sport. You're having lunch with me to-day and I thought we'd ride up together."
|
— Доброе утро, старина. Мы ведь сегодня условились вместе позавтракать в городе, вот я и решил за вами заехать.
|
He was balancing himself on the dashboard of his car with that resourcefulness of movement that is so peculiarly American—that comes, I suppose, with the absence of lifting work or rigid sitting in youth and, even more, with the formless grace of our nervous, sporadic games. This quality was continually breaking through his punctilious manner in the shape of restlessness. He was never quite still; there was always a tapping foot somewhere or the impatient opening and closing of a hand.
|
Он балансировал, стоя на подножке автомобиля с той удивительной свободой движения, которая так характерна для американцев; должно быть, они обязаны ею отсутствию тяжелого физического труда в юности, и еще больше — неопределенной грации наших нервных, судорожных спортивных игр. У Гэтсби это выражалось в постоянном беспокойстве, нарушавшем обычную сдержанность его манер. Он ни минуты не мог оставаться неподвижным: то нога постукивала о землю, то нетерпеливо сжимался и разжимался кулак.
|
He saw me looking with admiration at his car.
"It's pretty, isn't it, old sport?" He jumped off to give me a better view. "Haven't you ever seen it before?"
|
Он заметил, что я любуюсь его машиной.
— Хороша, а? — Он соскочил, чтобы не заслонять мне. — А вы разве ее не видели раньше?
|
I'd seen it. Everybody had seen it. It was a rich cream color, bright with nickel, swollen here and there in its monstrous length with triumphant hat-boxes and supper-boxes and tool-boxes, and terraced with a labyrinth of wind-shields that mirrored a dozen suns. Sitting down behind many layers of glass in a sort of green leather conservatory, we started to town.
|
Я ее видел не раз. Все кругом знали эту машину. Она была цвета густых сливок, вся сверкала никелем, на ее чудовищно вытянутом корпусе там и сям самодовольно круглились отделения для шляп, отделения для закусок, отделения для инструментов, в лабиринте уступами расположенных щитков отражался десяток солнц. Мы уселись словно в зеленый кожаный парник за тройной ряд стекол и покатили в Нью-Йорк.
|
I had talked with him perhaps half a dozen times in the past month and found, to my disappointment, that he had little to say: So my first impression, that he was a person of some undefined consequence, had gradually faded and he had become simply the proprietor of an elaborate road-house next door.
|
За этот месяц я встречался с Гэтсби несколько раз и, к своему разочарованию, убедился, что говорить с ним не о чем. Впечатление незаурядной личности, которое он произвел при первом знакомстве, постепенно стерлось, и он стал для меня просто хозяином великолепного ресторана, расположенного по соседству.
|
And then came that disconcerting ride. We hadn't reached West Egg village before Gatsby began leaving his elegant sentences unfinished and slapping himself indecisively on the knee of his caramel-colored suit.
|
И вот теперь эта дурацкая поездка. Еще не доезжая Уэст-Эгга, Гэтсби стал вести себя как-то странно: не договаривал своих безупречно закругленных фраз, в замешательстве похлопывал себя по коленям, обтянутым брюками цвета жженого сахара
|
"Look here, old sport," he broke out surprisingly. "What's your opinion of me, anyhow?" A little overwhelmed, I began the generalized evasions which that question deserves.
|
. И вдруг озадачил меня неожиданным вопросом:
— Что вы обо мне вообще думаете, старина?
Застигнутый врасплох, я пустился было в те уклончивые банальности, которых подобный вопрос достоин.
|
"Well, I'm going to tell you something about my life," he interrupted. "I don't want you to get a wrong idea of me from all these stories you hear."
So he was aware of the bizarre accusations that flavored conversation in his halls.
|
Но он меня тут же прервал:
— Я хочу вам немного рассказать о своей жизни. А то вы можете бог знает что вообразить, наслушавшись разных сплетен.
Значит, для него не были секретом причудливые обвинения, придававшие пикантность разговорам в его гостиных.
|
"I'll tell you God's truth." His right hand suddenly ordered divine retribution to stand by. "I am the son of some wealthy people in the Middle West—all dead now. I was brought up in America but educated at Oxford, because all my ancestors have been educated there for many years. It is a family tradition."
|
— Все, что вы от меня услышите, — святая правда. — Он энергично взмахнул рукой, как бы призывая карающую десницу провидения быть наготове. — Я родился на Среднем Западе в богатой семье, из которой теперь уже никого нет в живых. Вырос я в Америке, но потом уехал учиться в Оксфорд — по семейной традиции. Несколько поколений моих предков учились в Оксфорде.
|
He looked at me sideways—and I knew why Jordan Baker had believed he was lying. He hurried the phrase "educated at Oxford," or swallowed it, or choked on it, as though it had bothered him before. And with this doubt, his whole statement fell to pieces, and I wondered if there wasn't something a little sinister about him, after all.
|
Он глянул на меня искоса — и я понял, почему Джордан Бейкер заподозрила его во лжи. Слова "учились в Оксфорде" он проговорил как-то наспех, не то глотая, не то давясь, словно знал по опыту, что они даются ему с трудом. И от этой тени сомнения потеряло силу все, что он говорил, и я подумал: а нет ли в его жизни и в самом деле какой-то жутковатой тайны?
|
"What part of the Middle West?" I inquired casually.
"San Francisco."
"I see."
"My family all died and I came into a good deal of money."
|
— Из какого же вы города? — спросил я как бы между прочим.
— Из Сан-Франциско.
— А-а!
— Все мои родные умерли, и мне досталось большое состояние...
|
His voice was solemn, as if the memory of that sudden extinction of a clan still haunted him. For a moment I suspected that he was pulling my leg, but a glance at him convinced me otherwise.
|
Это прозвучало торжественно-скорбно, будто его и по ею пору одолевали раздумья о безвременно угасшем роде Гэтсби. Я было подумал, уж не разыгрывает ли он меня, но, взглянув на него, отказался от этой мысли.
|
"After that I lived like a young rajah in all the capitals of Europe—Paris, Venice, Rome—collecting jewels, chiefly rubies, hunting big game, painting a little, things for myself only, and trying to forget something very sad that had happened to me long ago."
|
— И тогда я стал разъезжать по столицам Европы — из Парижа в Венецию, из Венеции в Рим, — ведя жизнь молодого раджи: коллекционировал драгоценные камни, главным образом рубины, охотился на крупную дичь, немножко занимался живописью, просто так, для себя, — все старался забыть об одной печальной истории, которая произошла со мной много лет тому назад.
|
With an effort I managed to restrain my incredulous laughter. The very phrases were worn so threadbare that they evoked no image except that of a turbaned "character." leaking sawdust at every pore as he pursued a tiger through the Bois de Boulogne.
|
Мне стоило усилия сдержать недоверчивый смешок. Весь этот обветшалый лексикон вызывал у меня представление не о живом человеке, а о тряпичной кукле в тюрбане, которая в Булонском лесу охотится на тигров, усеивая землю опилками, сыплющимися из прорех.
|
"Then came the war, old sport. It was a great relief, and I tried very hard to die, but I seemed to bear an enchanted life. I accepted a commission as first lieutenant when it began. In the Argonne Forest I took two machine-gun detachments so far forward that there was a half mile gap on either side of us where the infantry couldn't advance. We stayed there two days and two nights, a hundred and thirty men with sixteen Lewis guns, and when the infantry came up at last they found the insignia of three German divisions among the piles of dead. I was promoted to be a major, and every Allied government gave me a decoration—even Montenegro, little Montenegro down on the Adriatic Sea!"
|
— А потом началась война. Я даже обрадовался ей, старина, я всячески подставлял себя под пули, но меня, словно заколдованного, смерть не брала. Пошел я на фронт старшим лейтенантом. В Аргоннах я с остатками пулеметного батальона вырвался так далеко вперед, что на флангах у нас оказались бреши шириной по полмили, где пехота не могла наступать. Мы там продержались два дня и две ночи, с шестнадцатью "льюисами" на сто тридцать человек, а когда наконец подошли наши, то среди убитых, валявшихся на каждом шагу, они опознали по петлицам солдат из трех немецких дивизий. Я был произведен в майоры и награжден орденами всех союзных держав — даже Черногория, маленькая Черногория с берегов Адриатики прислала мне орден.
|
Little Montenegro! He lifted up the words and nodded at them—with his smile. The smile comprehended Montenegro's troubled history and sympathized with the brave struggles of the Montenegrin people. It appreciated fully the chain of national circumstances which had elicited this tribute from Montenegro's warm little heart. My incredulity was submerged in fascination now; it was like skimming hastily through a dozen magazines.
|
Маленькая Черногория! Он как бы подержал эти слова на ладони и ласково им улыбнулся. Улыбка относилась к беспокойной истории Черногорского королевства и выражала сочувствие мужественному черногорскому народу в его борьбе. Она давала оценку всей цепи политических обстоятельств, одним из звеньев которой был этот дар щедрого сердечка Черногории. Мое недоверие растворилось в восторге; я точно перелистал десяток иллюстрированных журналов.
|
He reached in his pocket, and a piece of metal, slung on a ribbon, fell into my palm.
"That's the one from Montenegro."
To my astonishment, the thing had an authentic look.
"Orderi di Danilo," ran the circular legend, "Montenegro, Nicolas Rex."
|
Гэтсби сунул руку в карман, и мне на ладонь упало что-то металлическое на шелковой ленточке.
— Вот это — от Черногории.
К моему удивлению, орден выглядел как настоящий. По краю было выгравировано: "Orderi di Danilo, Montenegro, Nicolas Rex".
|
"Turn it."
"Major Jay Gatsby," I read, "For Valour Extraordinary."
"Here's another thing I always carry. A souvenir of Oxford days. It was taken in Trinity Quad—the man on my left is now the Earl of Dorcaster."
|
— Посмотрите оборотную сторону.
"Майору Джею Гэтсби, — прочитал я. — За Выдающуюся Доблесть".
— А вот еще одна вещь, которую я всегда ношу при себе. На память об оксфордских днях. Снято во дворе Тринити-колледжа. Тот, что слева от меня, теперь граф Донкастер.
|
It was a photograph of half a dozen young men in blazers loafing in an archway through which were visible a host of spires. There was Gatsby, looking a little, not much, younger—with a cricket bat in his hand.
|
На фотографии несколько молодых людей в спортивных куртках стояли в непринужденных позах под аркой ворот, за которыми виднелся целый лес шпилей.
Я сразу узнал Гэтсби, с крикетной битой в руках; он выглядел моложе, но ненамного.
|
Then it was all true. I saw the skins of tigers flaming in his palace on the Grand Canal; I saw him opening a chest of rubies to ease, with their crimson-lighted depths, the gnawings of his broken heart.
|
Так, значит, он говорил правду. Мне представились тигровые шкуры, пламенеющие в апартаментах его дворца на Большом Канале, представился он сам, склонившийся над ларцем, полным рубинов, чтобы игрой багряных огоньков в их глубине утишить боль своего раненого сердца.
|
"I'm going to make a big request of you to-day," he said, pocketing his souvenirs with satisfaction, "so I thought you ought to know something about me. I didn't want you to think I was just some nobody. You see, I usually find myself among strangers because I drift here and there trying to forget the sad thing that happened to me." He hesitated. "You'll hear about it this afternoon."
|
— Я сегодня собираюсь обратиться к вам с одной просьбой, — сказал он, удовлетворенна рассовывая по карманам свои сувениры, — вот я и решил кое-что вам рассказать о себе. Не хочется, чтобы вы меня бог весть за кого принимали. Понимаете, я привык, что вокруг меня всегда чужие люди, ведь я так и скитаюсь все время с места на место, стараясь забыть ту печальную историю, которая со мной произошла. — Он замялся. — Сегодня вы ее узнаете.
|
"At lunch?"
"No, this afternoon. I happened to find out that you're taking Miss Baker to tea."
"Do you mean you're in love with Miss Baker?"
"No, old sport, I'm not. But Miss Baker has kindly consented to speak to you about this matter."
|
— За завтраком?
— Нет, позже. Я случайно узнал, что вы пригласили мисс Бейкер выпить с вами чаю в "Плаза".
— Уж не хотите ли вы сказать, что влюблены в мисс Бейкер?
— Ну что вы, старина, вовсе нет. Но мисс Бейкер была так любезна, что согласилась поговорить с вами о моем деле.
|
I hadn't the faintest idea what "this matter." was, but I was more annoyed than interested. I hadn't asked Jordan to tea in order to discuss Mr. Jay Gatsby. I was sure the request would be something utterly fantastic, and for a moment I was sorry I'd ever set foot upon his overpopulated lawn.
|
Я понятия не имел, что это за "дело", но почувствовал скорей досаду, чем любопытство. Вовсе не для того я приглашал Джордан, чтобы беседовать о мистере Джее Гэтсби. Я не сомневался, что его просьба окажется какой-нибудь несусветной чепухой, и на миг даже пожалел о том дне, когда впервые переступил порог его чересчур гостеприимного дома.
|
He wouldn't say another word. His correctness grew on him as we neared the city. We passed Port Roosevelt, where there was a glimpse of red-belted ocean-going ships, and sped along a cobbled slum lined with the dark, undeserted saloons of the faded-gilt nineteen-hundreds. Then the valley of ashes opened out on both sides of us, and I had a glimpse of Mrs. Wilson straining at the garage pump with panting vitality as we went by.
|
Больше он не сказал ни слова. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем глубже он замыкался в своей корректности. Мелькнул мимо Порт-Рузвельт с океанскими кораблями в красной опояске, — и мы понеслись по булыжной мостовой убогого пригорода, вдоль темных, хоть и не безлюдных салунов, еще сохранивших на вывесках линялую позолоту девятисотых годов. Потом по обе стороны открылась Долина Шлака, и я успел заметить миссис Уилсон, энергично орудовавшую у бензоколонки.
|
With fenders spread like wings we scattered light through half Long Island City—only half, for as we twisted among the pillars of the elevated I heard the familiar "jug—jug—SPAT!" of a motorcycle, and a frantic policeman rode alongside.
|
На распластанных, как у птицы, крыльях, озаряя все кругом, пролетели мы половину Астории — но лишь одну половину: только мы запетляли между опорных свай надземной дороги, я услышал сзади знакомое фырканье мотоцикла, и нас догнал разъяренный полицейский.
|
"All right, old sport," called Gatsby. We slowed down. Taking a white card from his wallet, he waved it before the man's eyes.
"Right you are," agreed the policeman, tipping his cap. "Know you next time, Mr. Gatsby. Excuse ME!"
"What was that?" I inquired.
"The picture of Oxford?"
"I was able to do the commissioner a favor once, and he sends me a Christmas card every year."
|
— Ничего, ничего, старина, — крикнул Гэтсби. Мы затормозили. Он вытащил из бумажника какую-то белую карточку и помахал ею перед носом полицейского.
— Все в порядке, — сказал тот, притронувшись пальцами к фуражке. — Теперь буду знать вашу машину, мистер Гэтсби. Прошу извинить.
— Что это вы ему показали? — спросил я. — Оксфордскую фотографию?
— Мне как-то случилось оказать услугу шефу полиции, и с тех пор он мне каждое Рождество присылает поздравительную открытку.
|
Over the great bridge, with the sunlight through the girders making a constant flicker upon the moving cars, with the city rising up across the river in white heaps and sugar lumps all built with a wish out of non-olfactory money. The city seen from the Queensboro Bridge is always the city seen for the first time, in its first wild promise of all the mystery and the beauty in the world.
|
Вот и мост Квинсборо; солнце сквозь переплеты высоких ферм играет рябью бликов на проходящих машинах, а за рекой встает город нагромождением белых сахарных глыб, воздвигнутых чьей-то волей из денег, которые не пахнут. Когда с моста Квинсборо смотришь на город, это всегда так, будто видишь его впервые, будто он впервые безрассудно обещает тебе все тайное и все прекрасное, что только есть в мире.
|
A dead man passed us in a hearse heaped with blooms, followed by two carriages with drawn blinds, and by more cheerful carriages for friends. The friends looked out at us with the tragic eyes and short upper lips of southeastern Europe, and I was glad that the sight of Gatsby's splendid car was included in their sombre holiday. As we crossed Blackwell's Island a limousine passed us, driven by a white chauffeur, in which sat three modish negroes, two bucks and a girl. I laughed aloud as the yolks of their eyeballs rolled toward us in haughty rivalry.
|
Проехал мимо покойник на катафалке, заваленном цветами, а следом шли две кареты с задернутыми занавесками и несколько экипажей менее мрачного вида, для друзей и знакомых. У друзей были трагически-скорбные глаза и короткая верхняя губа уроженцев юго-востока Европы, и когда они глядели на нас, я порадовался, что в однообразие этого их унылого воскресенья вплелось великолепное зрелище машины Гэтсби. На Блэквелс-Айленд нам повстречался лимузин, которым правил белый шофер, а сзади сидело трое расфранченных негров, два парня и девица. Меня разобрал смех, когда они выкатили на нас белки с надменно-соперническим видом.
|
"Anything can happen now that we've slid over this bridge," I thought; "anything at all. . . ."
Even Gatsby could happen, without any particular wonder.
|
"Теперь все может быть, раз уж мы переехали этот мост, — подумал я. — Все, что угодно..."
Даже Гэтсби мог быть, никого особенно не удивляя.
|
Roaring noon. In a well—fanned Forty-second Street cellar I met Gatsby for lunch. Blinking away the brightness of the street outside, my eyes picked him out obscurely in the anteroom, talking to another man.
"Mr. Carraway, this is my friend Mr. Wolfshiem."
|
День на точке кипения. Мы условились встретиться и позавтракать в подвальчике на Сорок второй улице, славившемся хорошей вентиляцией. Подслеповато моргая после яркого солнечного света, я наконец увидел Гэтсби — он стоял и разговаривал с кем-то в вестибюле.
— Мистер Каррауэй, познакомьтесь, пожалуйста, — мой друг мистер Вулфшим.
|
A small, flat-nosed Jew raised his large head and regarded me with two fine growths of hair which luxuriated in either nostril. After a moment I discovered his tiny eyes in the half-darkness.
"—So I took one look at him," said Mr. Wolfshiem, shaking my hand earnestly, "and what do you think I did?"
|
Небольшого роста еврей с приплюснутым носом поднял голову и уставился на меня двумя пучками волос, пышно распустившимися у него в каждой ноздре. Чуть позже я разглядел в полутьме и пару узеньких глазок.
— ... я только раз на него посмотрел, — сказал Вулфшим, горячо пожимая мне руку, — и как бы вы думали, что я сделал?
|
"What?" I inquired politely.
But evidently he was not addressing me, for he dropped my hand and covered Gatsby with his expressive nose.
"I handed the money to Katspaugh and I sid: 'all right, Katspaugh, don't pay him a penny till he shuts his mouth.' He shut it then and there."
|
— Что? — вежливо поинтересовался я. Но, по-видимому, вопрос был адресован не мне, так как он тут же отпустил мою руку и направил свой выразительный нос на Гэтсби.
— Передал деньги Кэтспо и сказал: "Кэтспо, пока он не замолчит, не платите ему ни цента". И он сразу же прикусил язык.
|
Gatsby took an arm of each of us and moved forward into the restaurant, whereupon Mr. Wolfshiem swallowed a new sentence he was starting and lapsed into a somnambulatory abstraction.
"Highballs?" asked the head waiter.
"This is a nice restaurant here," said Mr. Wolfshiem, looking at the Presbyterian nymphs on the ceiling. "But I like across the street better!"
|
Гэтсби взял нас обоих под руки и увлек в ресторанный зал. Мистер Вулфшим проглотил следующую фразу, после чего впал в состояние сомнамбулической отрешенности.
— С содовой и льдом? — осведомился метрдотель.
— Приятное заведение, — сказал мистер Вулфшим, рассматривая пресвитерианских нимф на потолке. — Но я лично предпочитаю то, что через дорогу.
|
"Yes, highballs," agreed Gatsby, and then to Mr. Wolfshiem: "It's too hot over there."
"Hot and small—yes," said Mr. Wolfshiem, "but full of memories."
"What place is that?" I asked.
"The old Metropole.
|
— Да, с содовой и льдом, — кивнул Гэтсби, а затем возразил Вулфшиму — Там очень душно, через дорогу.
— Душно и тесновато, согласен, — сказал мистер Вулфшим — Но зато сколько воспоминаний.
— А что за ресторан через дорогу? — спросил я.
— Старый "Метрополь".
|
"The old Metropole," brooded Mr. Wolfshiem gloomily. "Filled with faces dead and gone. Filled with friends gone now forever. I can't forget so long as I live the night they shot Rosy Rosenthal there. It was six of us at the table, and Rosy had eat and drunk a lot all evening. When it was almost morning the waiter came up to him with a funny look and says somebody wants to speak to him outside. 'all right,' says Rosy, and begins to get up, and I pulled him down in his chair. "'Let the bastards come in here if they want you, Rosy, but don't you, so help me, move outside this room.'
"It was four o'clock in the morning then, and if we'd of raised the blinds we'd of seen daylight."
|
— Старый "Метрополь", — задумчиво протянул мистер Вулфшим — Так много лиц, которых больше никогда не увидишь. Так много друзей, которые умерли и не воскреснут. До конца дней своих не забуду ту ночь, когда там застрелили Рози Розенталя. Нас было шестеро за столом, и Рози ел и пил больше всех. Уже под утро подходит к нему официант и говорит: "Вас там спрашивают, в вестибюле". А у самого вид какой-то странный. "Сейчас иду", — говорит Рози и хочет встать, но я ему не даю. "Слушай, говорю, Рози, если ты каким-то мерзавцам нужен, пусть они идут сюда, а тебе к ним ходить нечего, и ты не пойдешь, вот тебе мое слово". Был уже пятый час, и если бы не шторы на окнах, было бы светло без ламп.
|
"Did he go?" I asked innocently.
"Sure he went." Mr. Wolfshiem's nose flashed at me indignantly. "He turned around in the door and says: 'Don't let that waiter take away my coffee!' Then he went out on the sidewalk, and they shot him three times in his full belly and drove away."
|
— И что же, он пошел? — простодушно спросил я.
— Конечно, пошел. — Мистер Вулфшим негодующе сверкнул на меня носом. — В дверях он оглянулся и сказал: "Пусть официант не вздумает уносить мой кофе". И только он ступил на тротуар, ему всадили три пули прямо в набитое брюхо, и машина умчалась.
|
"Four of them were electrocuted," I said, remembering.
"Five, with Becker." His nostrils turned to me in an interested way. "I understand you're looking for a business gonnegtion."
The juxtaposition of these two remarks was startling. Gatsby answered for me:
|
— Четверых все-таки посадили потом на электрический стул, — сказал я, припомнив эту историю.
— Пятерых, считая Беккера. — Мохнатые ноздри вскинулись на меня с вниманием. — Вы, как я слышал, интересуетесь деловыми кхонтактами?
Я растерялся, ошарашенный таким переходом. За меня ответил Гэтсби.
|
"Oh, no," he exclaimed, "this isn't the man."
"No?" Mr. Wolfshiem seemed disappointed.
"This is just a friend. I told you we'd talk about that some other time."
"I beg your pardon," said Mr. Wolfshiem, "I had a wrong man."
|
— Нет, нет! — воскликнул он — Это не тот.
— Не тот? — Мистер Вулфшим был явно разочарован.
— Это просто мой друг. Я же вам сказал, о том деле разговор будет не сегодня.
— А, ну извините, — сказал мистер Вулфшим. — Я вас принял за другого.
|
A succulent hash arrived, and Mr. Wolfshiem, forgetting the more sentimental atmosphere of the old Metropole, began to eat with ferocious delicacy. His eyes, meanwhile, roved very slowly all around the room—he completed the arc by turning to inspect the people directly behind. I think that, except for my presence, he would have taken one short glance beneath our own table.
|
Подали аппетитный гуляш с овощами, и мистер Вулфшим, позабыв о волнующих преимуществах старого "Метрополя", со свирепым гурманством принялся за еду. Но в то же время он цепким, медленным взглядом обводил ресторанный зал — даже, замыкая круг, обернулся и посмотрел на тех, кто сидел сзади. Вероятно, если бы не мое присутствие, он не преминул бы заглянуть и под стол.
|
"Look here, old sport," said Gatsby, leaning toward me, "I'm afraid I made you a little angry this morning in the car."
There was the smile again, but this time I held out against it.
|
— Послушайте, старина, — наклоняясь ко мне, сказал Гэтсби, — вы на меня не рассердились утром, в машине?
Я увидел знакомую уже улыбку, но на этот раз я на нее не поддался.
|
"I don't like mysteries," I answered. "And I don't understand why you won't come out frankly and tell me what you want. Why has it all got to come through Miss Baker?"
"Oh, it's nothing underhand," he assured me. "Miss Baker's a great sportswoman, you know, and she'd never do anything that wasn't all right."
|
— Не люблю загадок, — ответил я. — Почему вы не можете просто и откровенно сказать, что вам от меня нужно? Зачем было впутывать мисс Бейкер?
— Да нет, какие же загадки, — запротестовал он. — Во-первых, мисс Бейкер — спортсменка высокого класса, она бы ни за что не согласилась, если бы тут было что не так.
|
Suddenly he looked at his watch, jumped up, and hurried from the room, leaving me with Mr. Wolfshiem at the table.
"He has to telephone," said Mr. Wolfshiem, following him with his eyes. "Fine fellow, isn't he? Handsome to look at and a perfect gentleman."
"Yes."
|
Он вдруг взглянул на часы, сорвался с места и опрометью выбежал вон, оставив меня в обществе мистера Вулфшима.
— У него разговор по телефону, — сказал мистер Вулфшим, проводив его глазами — Замечательный человек, а? И красавец, и джентльмен с головы до ног.
— Да.
|
"He's an Oggsford man."
"Oh!"
"He went to Oggsford College in England. You know Oggsford College?"
"I've heard of it."
"It's one of the most famous colleges in the world."
|
— Он ведь окончил Оксворт.
— Умгм!
— Он окончил Оксвортский университет в Англии. Вы знаете, что такое Оксвортский университет?
— Кое-что слышал.
— Один из самых знаменитых университетов в мире.
|
"Have you known Gatsby for a long time?" I inquired.
"Several years," he answered in a gratified way. "I made the pleasure of his acquaintance just after the war. But I knew I had discovered a man of fine breeding after I talked with him an hour. I said to myself: 'There's the kind of man you'd like to take home and introduce to your mother and sister.'." He paused. "I see you're looking at my cuff buttons."
|
— А вы давно знаете Гэтсби? — спросил я.
— Несколько лет, — сказал он горделиво. — Имел удовольствие познакомиться сразу после войны. Стоило побеседовать с ним какой-нибудь час, и мне уже было ясно, что передо мной человек отменного воспитания. "Вот, — сказал я себе. — Такого человека приятно пригласить к себе в дом, познакомить со своей матерью и сестрой". — Он помолчал. — Я вижу, вы смотрите на мои запонки.
|
I hadn't been looking at them, but I did now.
They were composed of oddly familiar pieces of ivory.
"Finest specimens of human molars," he informed me.
"Well!" I inspected them. "That's a very interesting idea."
|
Я и не думал на них смотреть, но после этих слов посмотрел. Запонки были сделаны из кусочков слоновой кости неправильной, но чем-то очень знакомой формы.
— Настоящие человеческие зубы, — с готовностью сообщил он. — Отборные экземпляры.
— В самом деле! — Я присмотрелся поближе. — Оригинальная выдумка.
|
"Yeah." He flipped his sleeves up under his coat. "Yeah, Gatsby's very careful about women. He would never so much as look at a friend's wife."
When the subject of this instinctive trust returned to the table and sat down Mr. Wolfshiem drank his coffee with a jerk and got to his feet.
|
— Н-да. — Он одернул рукава пиджака. — Н-да. Гэтсби очень щепетилен насчет женщин. На жену друга он даже не взглянет.
Как только объект этого интуитивного доверия вернулся к нашему столику, мистер Вулфшим. залпом проглотил кофе и встал.
|
"I have enjoyed my lunch," he said, "and I'm going to run off from you two young men before I outstay my welcome."
"Don't hurry, Meyer," said Gatsby, without enthusiasm. Mr. Wolfshiem raised his hand in a sort of benediction.
|
— Благодарю за приятную компанию, — сказал он. — А теперь побегу, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством, молодые люди.
— Куда вы, Мейер, посидите, — сказал Гэтсби не слишком настойчиво.
Мистер Вулфшим простер руку, вроде как бы для благословения.
|
"You're very polite, but I belong to another generation," he announced solemnly. "You sit here and discuss your sports and your young ladies and your——" He supplied an imaginary noun with another wave of his hand. "As for me, I am fifty years old, and I won't impose myself on you any longer."
|
— Вы очень любезны, но мы люди разных поколений, — торжественно изрек он. — У вас свои разговоры — о спорте, о барышнях, о... — Новый взмах руки заменил недостающее существительное. — А мне уж за пятьдесят, и я не хочу больше стеснять вас своим обществом.
|
As he shook hands and turned away his tragic nose was trembling. I wondered if I had said anything to offend him.
"He becomes very sentimental sometimes," explained Gatsby. "This is one of his sentimental days. He's quite a character around New York—a denizen of Broadway."
|
Когда он прощался, а потом шел к выходу, его трагический нос слегка подрагивал. Я подумал: уж не обидел ли я его неосторожным словом?
— На него иногда находит сентиментальность, — сказал Гэтсби. — А вообще он в Нью-Йорке фигура — свой человек на Бродвее.
|
"Who is he, anyhow, an actor?"
"No."
"A dentist?"
"Meyer Wolfshiem? No, he's a gambler." Gatsby hesitated, then added coolly: "He's the man who fixed the World's Series back in 1919."
|
— Кто он, актер?
— Нет.
— Зубной врач?
— Мейер Вулфшим? Нет, он игрок. — Гэтсби на миг запнулся, потом хладнокровно добавил: — Это он устроил ту штуку с "Уорлд Сириз" в тысяча девятьсот девятнадцатом году.
|
"Fixed the World's Series?" I repeated.
The idea staggered me. I remembered, of course, that the World's Series had been fixed in 1919, but if I had thought of it at all I would have thought of it as a thing that merely HAPPENED, the end of some inevitable chain. It never occurred to me that one man could start to play with the faith of fifty million people—with the single-mindedness of a burglar blowing a safe.
|
Я остолбенел. Я помнил, конечно, аферу с бейсбольными соревнованиями "Уорлд Сириз", но никогда особенно не задумывался об этом, а уж если думал, то как о чем-то само собой разумеющемся, последнем и неизбежном звене какой-то цепи событий. У меня не укладывалось в мыслях, что один человек способен сыграть на доверии пятидесяти миллионов с прямолинейностью грабителя, взламывающего сейф.
|
"How did he happen to do that?" I asked after a minute.
"He just saw the opportunity."
"Why isn't he in jail?"
"They can't get him, old sport. He's a smart man."
|
— Как он мог сделать такую вещь? — спросил я.
— Использовал случай, вот и все.
— А почему его не посадили?
— Не могли ничего доказать, старина. Мейера Вулфшима голыми руками не возьмешь.
|
I insisted on paying the check. As the waiter brought my change I caught sight of Tom Buchanan across the crowded room.
"Come along with me for a minute," I said; "I've got to say hello to some one." When he saw us Tom jumped up and took half a dozen steps in our direction.
|
Я настоял на том, чтобы оплатить счет. Принимая сдачу от официанта, я вдруг заметил в другом конце переполненного зала Тома Бьюкенена.
— Мне надо подойти поздороваться со знакомым, — сказал я. — Пойдемте со мной, это одна минута.
Том, завидев нас, вскочил и сделал несколько шагов навстречу.
|
"Where've you been?" he demamded eagerly. "Daisy's furious because you haven't called up."
"This is Mr. Gatsby, Mr. Buchanan."
They shook hands briefly, and a strained, unfamiliar look of embarrassment came over Gatsby's face.
"How've you been, anyhow?" demanded Tom of me. "How'd you happen to come up this far to eat?"
"I've been having lunch with Mr. Gatsby."
|
— Где ты пропадаешь? — воскликнул он. — Хоть бы по телефону позвонил, Дэзи просто в ярости.
— Мистер Гэтсби — мистер Бьюкенен.
Они подали друг другу руки, и у Гэтсби вдруг сделался натянутый, непривычно смущенный вид.
— Как ты вообще живешь? — допытывался Том. — И что тебя занесло в такую даль?
— Мы здесь завтракали с мистером Гэтсби.
|
I turned toward Mr. Gatsby, but he was no longer there.
One October day in nineteen-seventeen——
(said Jordan Baker that afternoon, sitting up very straight on a straight chair in the tea-garden at the Plaza Hotel)
|
Я оглянулся — но мистера. Гэтсби и след простыл.
— Как-то раз, в октябре девятьсот семнадцатого года... (рассказывала мне несколько часов спустя Джордан Бейкер, сидя отменно прямо на стуле с прямою спинкой в саду-ресторане при отеле "Плаза")
|
—I was walking along from one place to another, half on the sidewalks and half on the lawns. I was happier on the lawns because I had on shoes from England with rubber nobs on the soles that bit into the soft ground. I had on a new plaid skirt also that blew a little in the wind, and whenever this happened the red, white, and blue banners in front of all the houses stretched out stiff and said TUT-TUT-TUT-TUT, in a disapproving way.
|
... я шла по луисвиллской улице, то и дело сходя с тротуара на газон. Мне больше нравилось шагать по газону, потому что на мне были английские туфли с резиновыми шипами на подошве, которые вдавливались в мягкий грунт. На мне была также новая клетчатая юбка в складку, ветер раздувал ее, и каждый раз, когда это случалось, красно-бело-синие флаги на фасадах вытягивались торчком и неодобрительно цокали.
|
The largest of the banners and the largest of the lawns belonged to Daisy Fay's house. She was just eighteen, two years older than me, and by far the most popular of all the young girls in Louisville. She dressed in white, and had a little white roadster, and all day long the telephone rang in her house and excited young officers from Camp Taylor demanded the privilege of monopolizing her that night. "Anyways, for an hour!"
|
Самый большой флаг и самый широкий газон были у дома, где жила Дэзи Фэй. Ей тогда было восемнадцать, на два года больше, чем мне, и ни одна девушка во всем Луисвилле не пользовалась таким успехом. Она носила белые платья, у нее был свой маленький белый двухместный автомобиль, и целый день в ее доме звонил телефон, и молодые офицеры из Кэмп-Тэйлор взволнованно домогались чести провести с нею вечер. "Ну хоть бы один часок!"
|
When I came opposite her house that morning her white roadster was beside the curb, and she was sitting in it with a lieutenant I had never seen before. They were so engrossed in each other that she didn't see me until I was five feet away.
"Hello, Jordan," she called unexpectedly. "Please come here."
|
В тот день, подходя к ее дому, я увидела, что белый автомобиль стоит у обочины, и в нем сидит Дэзи с незнакомым мне лейтенантом. Они были настолько поглощены друг другом, что она меня заметила, только когда я была уже в трех шагах.
— А, Джордан! — неожиданно окликнула она. — Будь добра, подойди сюда на минутку.
|
I was flattered that she wanted to speak to me, because of all the older girls I admired her most. She asked me if I was going to the Red Cross and make bandages. I was. Well, then, would I tell them that she couldn't come that day? The officer looked at Daisy while she was speaking, in a way that every young girl wants to be looked at sometime, and because it seemed romantic to me I have remembered the incident ever since. His name was Jay Gatsby, and I didn't lay eyes on him again for over four years—even after I'd met him on Long Island I didn't realize it was the same man.
|
Мне крайне польстило, что я могла ей понадобиться, — из всех старших подруг она всегда была для меня самой привлекательной. Она спросила, не в Красный ли Крест я иду, щипать корпию. Я сказала, что да. Так, может быть, я передам, чтобы сегодня ее там не ждали? Она говорила, а офицер смотрел на нее особенным взглядом — всякая девушка мечтает, что когда-нибудь на нее будут так смотреть. Мне это показалось очень романтичным, оттого и запомнилось надолго. Звали офицера Джей Гэтсби, и с тех пор я его четыре года в глаза не видала — так что, когда мы встретились на Лонг-Айленде, мне и в голову не пришло, что это тот самый Гэтсби.
|
That was nineteen-seventeen. By the next year I had a few beaux myself, and I began to play in tournaments, so I didn't see Daisy very often. She went with a slightly older crowd—when she went with anyone at all. Wild rumors were circulating about her—how her mother had found her packing her bag one winter night to go to New York and say good-by to a soldier who was going overseas. She was effectually prevented, but she wasn't on speaking terms with her family for several weeks. After that she didn't play around with the soldiers any more, but only with a few flat-footed, short-sighted young men in town, who couldn't get into the army at all.
|
Дело было в девятьсот семнадцатом. А на следующий год и у меня уже завелись поклонники, а кроме того, я стала участвовать в спортивных состязаниях, и мы с Дэзи виделись довольно редко. Она развлекалась в другой компании, постарше — если вообще развлекалась. Ходили о ней какие-то фантастические слухи — будто зимой мать однажды застигла ее, когда она укладывала чемодан, чтобы ехать в Нью-Йорк прощаться с каким-то военным, отправлявшимся за океан. Конечно, ее не пустили, но после этого она несколько недель не разговаривала ни с кем в доме. И больше она никогда не флиртовала с военными, ограничивая свой круг теми молодыми людьми, которые из-за близорукости или плоскостопия были непригодны для службы в армии.
|
By the next autumn she was gay again, gay as ever. She had a debut after the Armistice, and in February she was presumably engaged to a man from New Orleans. In June she married Tom Buchanan of Chicago, with more pomp and circumstance than Louisville ever knew before. He came down with a hundred people in four private cars, and hired a whole floor of the Seelbach Hotel, and the day before the wedding he gave her a string of pearls valued at three hundred and fifty thousand dollars.
|
К осени она снова стала прежней Дэзи, веселой и жизнерадостной. Сразу после перемирия состоялся ее первый бал, и в феврале все заговорили о ее помолвке с одним приезжим из Нового Орлеана. А в июне она вышла замуж за Тома Бьюкенена из Чикаго, и свадьба была отпразднована с размахом и помпой, каких не запомнит Луисвилл. Жених прибыл с сотней гостей в четырех отдельных вагонах, снял целый этаж в отеле "Мюльбах" и накануне свадьбы преподнес невесте жемчужное колье стоимостью в триста пятьдесят тысяч долларов.
|
I was bridesmaid. I came into her room half an hour before the bridal dinner, and found her lying on her bed as lovely as the June night in her flowered dress—and as drunk as a monkey. she had a bottle of Sauterne in one hand and a letter in the other.
|
Я была подружкой невесты. За полчаса до свадебного обеда я вошла к ней в комнату и вижу — она лежит на постели в своем затканном цветами платье, хороша, как июньский вечер — и пьяна как сапожник. В одной руке у нее бутылка сотерна, а в другой какое-то письмо.
|
"'Gratulate me," she muttered. "Never had a drink before, but oh how I do enjoy it."
"What's the matter, Daisy?"
I was scared, I can tell you; I'd never seen a girl like that before.
|
— Поз-поздравь меня, — бормочет. — Напилась первый раз в жизни, и до чего ж, ах до чего ж хорошо!
— Дэзи, что случилось?
Сказать по правде, я испугалась: мне никогда не приходилось видеть девушку в таком состоянии.
|
"Here, deares'." She groped around in a waste-basket she had with her on the bed and pulled out the string of pearls. "Take 'em down-stairs and give 'em back to whoever they belong to. Tell 'em all Daisy's change' her mine. Say: 'Daisy's change' her mine!'."
|
— Вот, п-пожалуйста — Она порылась в корзинке для мусора, стоявшей тут же на постели, и вытащила оттуда жемчужное колье. — Отнеси это вниз и отдай, кому следует. И скажи, что Дэзи пер-редумала. Так и скажи им всем: "Дэзи пер-редумала".
|
She began to cry—she cried and cried. I rushed out and found her mother's maid, and we locked the door and got her into a cold bath. She wouldn't let go of the letter. She took it into the tub with her and squeezed it up into a wet ball, and only let me leave it in the soap-dish when she saw that it was coming to pieces like snow.
|
И в слезы — плачет, просто рыдает. Я бросилась вон из комнаты, разыскала горничную ее матери, мы заперли дверь и втолкнули Дэзи в ванну с холодной водой. Она ни за что не хотела выпустить из рук письмо. Так и сидела с ним в ванне, сжав его в мокрый комок, и только тогда позволила мне положить его в мыльницу, когда увидела, что оно расползается хлопьями, точно снег.
|
But she didn't say another word. We gave her spirits of ammonia and put ice on her forehead and hooked her back into her dress, and half an hour later, when we walked out of the room, the pearls were around her neck and the incident was over. Next day at five o'clock she married Tom Buchanan without so much as a shiver, and started off on a three months' trip to the South Seas.
|
Но ни одного слова она больше не вымолвила. Мы дали ей понюхать нашатырного спирту, положили лед на голову, а потом снова натянули на нее платье, и когда полчаса спустя она вместе со мною спустилась вниз, жемчужное колье красовалось у нее на шее, и инцидент был исчерпан. А назавтра, в пять часов дня, она, не моргнув глазом, обвенчалась с Томом Бьюкене-ном и уехала в свадебное путешествие по южным морям.
|
I saw them in Santa Barbara when they came back, and I thought I'd never seen a girl so mad about her husband. If he left the room for a minute she'd look around uneasily, and say: "Where's Tom gone?" and wear the most abstracted expression until she saw him coming in the door. She used to sit on the sand with his head in her lap by the hour, rubbing her fingers over his eyes and looking at him with unfathomable delight. It was touching to see them together—it made you laugh in a hushed, fascinated way. That was in August. A week after I left Santa Barbara Tom ran into a wagon on the Ventura road one night, and ripped a front wheel off his car. The girl who was with him got into the papers, too, because her arm was broken—she was one of the chambermaids in the Santa Barbara Hotel.
|
Я встретила их в Санта-Барбара, уже на обратном пути, и даже удивилась — как можно быть до такой степени влюбленной в собственного мужа. Стоило ему на минуту выйти из комнаты, она уже беспокойно озиралась и спрашивала: "Где Том?" — и была сама не своя, пока он не появлялся на пороге. Она часами просиживала на пляже, положив его голову к себе на колени, и гладила ему пальцами веки, и, казалось, не могла на него налюбоваться. Это было в августе. А через неделю после моего отъезда из Санта-Барбара Том ночью, на Вентурской дороге, врезался в автофургон, и переднее колесо его машины оторвало напрочь. В газеты попала и девица, с которой он ехал, потому что у нее оказалась сломанной рука, — это была горничная из отеля в Санта-Барбара.
|
The next April Daisy had her little girl, and they went to France for a year. I saw them one spring in Cannes, and later in Deauville, and then they came back to Chicago to settle down. Daisy was popular in Chicago, as you know. They moved with a fast crowd, all of them young and rich and wild, but she came out with an absolutely perfect reputation. Perhaps because she doesn't drink. It's a great advantage not to drink among hard-drinking people. You can hold your tongue, and, moreover, you can time any little irregularity of your own so that everybody else is so blind that they don't see or care. Perhaps Daisy never went in for amour at all—and yet there's something in that voice of hers. . . .
|
В апреле у Дэзи родилась дочка, и они на год уехали во Францию. Я встречала их время от времени — то в Каннах, то в Довиле, а потом они вернулись домой и обосновались в Чикаго. Дэзи, как вы помните, знали и любили в Чикаго. Народ вокруг них толокся самый беспутный — все богатая молодежь, шалопаи и кутилы; но Дэзи ухитрилась сохранить совершенно безупречную репутацию. Может быть, благодаря тому, что она не пьет. Это большое преимущество — быть трезвой, когда все кругом пьяны. Не наговоришь лишнего, а главное, если вздумается что-нибудь себе позволить, сумеешь выбрать время, когда никто уже ничего не замечает или всем наплевать. А может быть, Дэзи не интересовали романы, — хотя есть у нее в голосе что-то такое...
|
Well, about six weeks ago, she heard the name Gatsby for the first time in years. It was when I asked you—do you remember?—if you knew Gatsby in West Egg. After you had gone home she came into my room and woke me up, and said: "What Gatsby?" and when I described him—I was half asleep—she said in the strangest voice that it must be the man she used to know. It wasn't until then that I connected this Gatsby with the officer in her white car.
|
И вот месяца полтора тому назад она вдруг услышала фамилию Гэтсби — впервые за все эти годы. Помните, когда вы упомянули, что живете в Уэст-Эгге, я спросила, не знаете ли вы там Гэтсби? Не успели вы тогда уехать домой, она поднялась ко мне в комнату, разбудила меня и спросила: "Как он выглядит, этот Гэтсби?" И когда я спросонок кое-как его описала, она сказала каким-то странным, не своим голосом, что, должно быть, это тот самый, с которым она была знакома когда-то. Тут только я вспомнила офицера в ее белом автомобиле и связала концы с концами.
|
When Jordan Baker had finished telling all this we had left the Plaza for half an hour and were driving in a victoria through Central Park. The sun had gone down behind the tall apartments of the movie stars in the West Fifties, and the clear voices of girls, already gathered like crickets on the grass, rose through the hot twilight:
|
Когда Джордан Бейкер досказывала мне эту историю, мы уже давно успели уйти из "Плаза" и в открытой машине ехали по аллеям Центрального парка. Солнце уже скрылось за высокими обиталищами кинозвезд на Пятидесятых улицах западной стороны, и в душных сумерках звенели ясные голоса детей, выводивших, точно сверчки на траве, свою песенку:
|
"I'm the Sheik of Araby.
Your love belongs to me.
At night when you're are asleep
Into your tent I'll creep——"
|
Я арабский шейх,
Люблю тебя больше всех.
Я примчусь к тебе во сне
На быстроногом скакуне.
|
"It was a strange coincidence," I said.
"But it wasn't a coincidence at all."
"Why not?"
"Gatsby bought that house so that Daisy would be just across the bay."
|
— Странное совпадение, — сказал я.
— А это вовсе не совпадение.
— То есть как?
— Гэтсби нарочно купил этот дом, так как знал, что Дэзи живет недалеко, по ту сторону бухты.
|
Then it had not been merely the stars to which he had aspired on that June night. He came alive to me, delivered suddenly from the womb of his purposeless splendor.
"He wants to know," continued Jordan, "if you'll invite Daisy to your house some afternoon and then let him come over."
|
Значит, не только звезды притягивали его взгляд в тот июньский вечер. Он вдруг словно ожил передо мной, вылупившись из скорлупы своего бесцельного великолепия.
— Вот он и хотел вас просить, — продолжала Джордан, — может быть, вы как-нибудь позовете Дэзи в гости и позволите ему тоже зайти на часок.
|
The modesty of the demand shook me. He had waited five years and bought a mansion where he dispensed starlight to casual moths—so that he could "come over." some afternoon to a stranger's garden.
"Did I have to know all this before he could ask such a little thing?"
"He's afraid, he's waited so long. He thought you might be offended. You see, he's a regular tough underneath it all."
|
Я был потрясен скромностью этой просьбы. Он ждал пять лет, купил виллу, на сказочный блеск которой слетались тучи случайной мошкары, — и все только ради того, чтобы иметь возможность как-нибудь "зайти на часок" в чужой дом.
— Неужели, чтобы обратиться с такой пустячной просьбой, нужно было посвящать меня во все это?
— Он робеет, ведь он так долго ждал. Думал, вдруг вы обидитесь. Ведь он, в сущности, порядочный дикарь, если заглянуть поглубже.
|
Something worried me.
"Why didn't he ask you to arrange a meeting?"
"He wants her to see his house," she explained. "And your house is right next door."
"Oh!"
|
Что-то мне тут казалось не так.
— Не проще ли было попросить вас устроить эту встречу?
— Ему хочется, чтобы она увидела его дом, — пояснила Джордан. — А вы живете рядом.
— А-а!
|
"I think he half expected her to wander into one of his parties, some night," went on Jordan, "but she never did. Then he began asking people casually if they knew her, and I was the first one he found. It was that night he sent for me at his dance, and you should have heard the elaborate way he worked up to it. Of course, I immediately suggested a luncheon in New York—and I thought he'd go mad:
"'I don't want to do anything out of the way!' he kept saying. 'I want to see her right next door.'
|
— По-моему, он все ждал, что в один прекрасный вечер она вдруг появится у него в гостиной, — продолжала Джордан. — Но так и не дождался. Тогда он стал, как бы между прочим, заводить с людьми разговоры о ней, в надежде найти общих знакомых, и первой оказалась я. Вот он и обратился ко мне — помните, в тот вечер, когда мы с вами встретились у него на вилле. Послушали бы вы, как он бродил вокруг да около, пока добрался до сути дела. Я, конечно, сразу же предложила завтрак в Нью-Йорке — так он словно взбеленился. "Я не хочу никаких недозволенных встреч! — твердит. — Я хочу просто увидеться с ней в гостях у соседа".
|
"When I said you were a particular friend of Tom's, he started to abandon the whole idea. He doesn't know very much about Tom, though he says he's read a Chicago paper for years just on the chance of catching a glimpse of Daisy's name."
|
— Когда я сказала, что вы с Томом приятели, он уже готов был отказаться от этой затеи. Он мало что знает о Томе, хотя говорит, что несколько лет просматривал каждый день чикагские газеты — все искал какого-нибудь упоминания о Дэзи.
|
It was dark now, and as we dipped under a little bridge I put my arm around Jordan's golden shoulder and drew her toward me and asked her to dinner. Suddenly I wasn't thinking of Daisy and Gatsby any more, but of this clean, hard, limited person, who dealt in universal scepticism, and who leaned back jauntily just within the circle of my arm. A phrase began to beat in my ears with a sort of heady excitement: "There are only the pursued, the pursuing, the busy and the tired."
|
Уже стемнело, и, когда мы нырнули под небольшой пешеходный мостик, я обхватил рукой золотистые плечи Джордан, слегка притянул ее к себе и предложил поужинать вместе. И Дэзи и Гэтсби вдруг перестали меня интересовать; их место заняла эта безмятежная и решительная, узколобая проповедница всеобщего скептицизма, небрежно откинувшаяся на сгиб моей руки.
В ушах у меня с каким-то хмельным азартом зазвучала фраза: "Ты или охотник, или дичь, или действуешь, или устало плетешься сзади".
|
"And Daisy ought to have something in her life," murmured Jordan to me.
"Does she want to see Gatsby?"
"She's not to know about it. Gatsby doesn't want her to know. You're just supposed to invite her to tea."
|
— А Дэзи бы нужно хоть что-то иметь в жизни, — вполголоса сказала Джордан.
— Сама-то она хочет увидеться с Гэтсби?
— Она ничего не знает Гэтсби не хочет, чтобы она знала. Вы просто пригласите ее к себе на чашку чая.
|
We passed a barrier of dark trees, and then the facade of Fifty-ninth Street, a block of delicate pale light, beamed down into the park. Unlike Gatsby and Tom Buchanan, I had no girl whose disembodied face floated along the dark cornices and blinding signs, and so I drew up the girl beside me, tightening my arms. Her wan, scornful mouth smiled, and so I drew her up again closer, this time to my face.
|
Мы миновали заслон из темных деревьев, и вот уже за парком мягко и нежно высветились фасады Пятьдесят девятой улицы. У меня, не в пример Гэтсби и Тому Бьюкенену, не было женщины, чей бестелесный образ реял бы передо мной среди темных карнизов и слепящих огней рекламы, поэтому я крепче сжал в объятиях ту, что сидела рядом. Бледный презрительный рот улыбнулся мне, и, сжимая ее все сильней, я потянулся к ее губам.
|
Chapter 5
|
|
Достарыңызбен бөлісу: |
