Типография Департамента Уделов, Моховая,№36

Типография Департамента Уделов, Моховая,№36

Настоящая статья, составляющая извлечение из исторического исследования об «Артикуле Воинском» (в двух выпусках)¹, имеет целью представить в главных чертах деятельность Петра Великого как преобразователя русской армии и военного законодателя.

Автору исторических исследований об «Артикуле Воинском» удалось отыскать источники, служащие материалом для знаменитого Воинского Устава 1716 года, определить порядок составления этого важного законодательного памятника по его составным частям и открыть участие в составлении военных законов как самого Государя, так и важнейших его сотрудников.
Роль Петра как военного законодателя до сих пор оставалась не разъясненною. Многие думали, что военные законы Петра, на которых воспитывалась долгое время образованная им регулярная армия, трудами которой создано политическое могущество и положение России в ряду великих держав, есть простое заимствование немецких законов и что за оригинал «Устава Воинского» следует принимать тот немецкий текст, который напечатан в «Полном Собрании Законов Российской Империи».

Между тем, автор, тщательно изучив военное законодательство европейских государств современной Петру I эпохи, пришел к ряду таких выводов, которыми доказывается, что «Устав Воинский» в своих составных частях не составляет простого перевода какого ни будь иностранного кодекса, а есть глубоко и зрело обдуманный свод из лучших иностранных военных законов конца XVII и начала XVIII столетия, соображенный с условиями быта регулярной армии и с особенностями характера русского народа в данную эпоху.

Известно, что Устав 1716 года состоит из трех книг: книга первая, «Устав Воинский» о должностях и проч.; книга вторая – «Артикул Воинский» и процессы, и книга третья – «Экзерциции» (строевой Устав). (Полн. Собр. Зак. V, №3, 006-й).

Книга «Устав Воинский о должностях и проч.» составлена самим Петром по материалам им собранным и большею частью им же обработанным, и издана в первый раз 19-го июля 1716 года, а затем переведена на немецкий язык известным учено-литературным сотрудником Петра, доктором права бароном Гюйсеном и отпечатана вторым изданием на русском и немецком языках 15-го мая 1717 года.

Работы над этим Уставом были начаты Петром в апреле 1712 года; царь посвящал ежедневно по несколько часов на приведение в систему материалов, собранных в его кабинете; но этот труд скоро был прерван по случаю разных политических осложнений и готовившейся новой войне с турками. Работы Петром были возобновлены осенью 1715 года. Зимой рукопись была рассмотрена в Сенате и, переписанная набело, в марте 1716 года отослана из Петербурга в Данциг, где в то время находились: царь Петр I со своею супругою Екатериною Алексеевною, король польский Август II и русские войска под командою фельдмаршала Бориса Шереметьева. Здесь рукопись была закончена одною главою (68-ю), подписана Петром 30-го марта, скреплена тайн. каб. секр. Макаровым и отослана в Петербург, при указе Сенату 10-го апреля, для напечатания. Эта рукопись ныне хранится в библиотеке главного штаба под бюстом Петра Великого. Печатание книги Устава производилось под общим наблюдением князя Меншикого и ближайшим надзором его секретаря Алексея Волкова.

Книга вторая – «Артикул Воинский купно с процессом» - издана была годом ранее Устава, именно 26-го апреля 1715 года, на одном русском языке, а через полгода, 16-го ноября, - на русском и немецком языках. Рукопись «Артикула», с поправками руки Петра и кабинет. секретаря Макарова хранится в библиотеке главного штаба; рукопись же «Процессов», в копиях, находится в рукописных сборниках Ивана Кожевникова и Федора Петрова – в Румянцевском музее (№№13-й и 316-й). Первоначальным составителем Артикула и Процессов был русский обер-аудитор Эрнст-Фридрих Кромпен. Артикул обработан по системе шведского военного Артикула, созданного знаменитым шведским полководцем и королем Густавом-Адольфом.

В состав законодательного материала Артикула вошли, кроме шведских военно-уголовных законов, такие же законы датские, французские и немецкие, а толкования к Артикулам разработаны по комментариям Петра, Паппи и Гойера на голландские и бранденбургские артикулы. Процессы составлены Кромпеном по законам римского, немецко-имперского и саксонского военного права. Конец же Процессов – о роде наказаний и казни - заимствован из датской инструкции военным судам Христиана V, с присовокуплением наказаний: лозою, батогами, кнутом, а статьи о последствиях лишения чести написаны самим Петром, что можно видеть на последней странице рукописи Артикула.

Наконец, третья книга «О экзерцициях» в первый раз издана 26-го апреля 1715 года (следовательно, одновременно со второю книгою), на одном русском языке. Эта книга, главным образом, обработана по французским строевым уставам и ордонансам Людовика XIV, но не остались без влияния на русские экзерциции и саксонские порядки, введенные бывшими в русской службе саксонскими генералами и офицерами. В первой части «Экзерциций» приемы заимствованы из «краткого обыкновенного учения», изданного в Москве в 1702 и 1704 годах уже под влиянием французской тактики. В рукописи Румянцевского музея (у Востокова №366-й) это учение помещено вслед за «Уставом Вейде 1698 года», но Вейде не мог быть составителем ружейных приемов, как полагал Востоков. Их составлял А.А.Головин, а исправлял Петр I. Из Устава Вейде взят только конец «Экзерциции», часть третья: «о званиях и должностях полковых чинов от солдата и даже до полковника» с некоторыми добавлениями. Что же касается второй части экзерциций «приготовление к маршу», то эта инструкция, состоявшая из 41-гопункта, была известна русским войскам с начала Северной войны и могла быть обработана Петром на основании регул фельдмаршала Флемминга, который основательно изучил французское военное искусство, как можно видеть из его классического сочинения.

Все три книги «Устава Воинского» в первый раз изданы вместе в 1719 году, каждая книга с отдельной нумерацией, в формате листа, а до тех пор каждая книга издавалась в формате карманной книжки, в 12-ю долю.


I.

Стремление России к сближению с государствами западной Европы со времени свержения татарского ига.

Коренное переустройство войск в эпоху Петра I составляло важнейший жизненный вопрос для России. Земля уже не могла оставаться больше во владении вооруженного класса народа, каким были поместные и поселенные войска, когда так обеднело сельское рабочее население, обязанное содержать и кормить многочисленные рати, созываемые для внешних войн, становившихся более упорными и продолжительными. Между двумя частями вооруженного и не вооруженного русского народа образовалась пропасть уже со времени издания «Соборного Уложения царя Алексея Михайловича», и эту пропасть не могли заполнить, так называемые, «русские полки иноземного строя» - солдатские, рейтарские и драгунские, составленные большей частью из даточных, т.е. из людей, взятых из-под сохи, согнанных на сборные пункты и вверенных иноземным офицерам.

Оба крымских похода были, можно сказать, последним испытанием отжившей свой век, одряхлевшей системы военного устройства.

И у нас в начале XVIII века должно было совершиться переустройство вооруженных сухопутных сил, подобно тому, как оно совершилось в государствах западной Европы несколько ранее. Введение постоянных войск на регулярном содержании государственной казны везде сопровождалось экономическим переворотом, развитием в народе промышленности и торговли: Петру I необходимо было увеличить денежные средства, развить источники производства, обеспечить регулярное поступление податей и других налогов в центральную государственную казну, установить правильность и быстроту в снабжении войск всем необходимым для ведения войны, урегулировать порядок довольствия солдата жалованием и кормом, следовательно, ввести более деятельный административный механизм – провинциальный и государственный – и увенчать все это великое дело преподанием законов.

Неуклонное стремление русского народа к своему возрождению посредством сближения его с шедшими впереди цивилизации племенами германского и романского народов Европы было господствующим мотивом в русской истории со времени свержения татарского ига; вдоль государственной границы на Белом, Балтийском и Черном морях. Расширяя свои крылья по востоку Европы, русский народ шел неуклонно к восприятию от более цивилизованных народов Европы новой науки применению в своем быту образцов более созревшей романо-германской мысли.

Переход русского народа из одного возраста в другой или, по выражению историка Соловьева, из «возраста, в котором господствует чувство, в возраст, когда господствует мысль», сопровождался у нас глубокими потрясениями. Этот переход из древней истории в новую не мог совершиться и у нас спокойно, без борьбы старого с новым.

Разве христианские народы западной Европы, французы и германцы, не испытали жестоких потрясений в переходный период своей жизни, ознаменованной восприятием чужой науки, изучением и применением к своему быту памятников древнеримской мысли? И у них возрождение к новой жизни, до начала Тридцатилетней войны, сопровождалось тяжкими испытаниями.

Для нас – народа славянского, занявшего восток Европы – эпоха перерождения настала позже и совпала с воцарением Петра I Алексеевича: под его руководством и предводительством совершен был этот переход, и совершен, как известно, с блистательным успехом, благодаря, с одной стороны, интеллектуальным способностям и физической силе русского народа, а с другой – гениальным способностям его верховного вождя, бывшего вместе с тем и наставником, и учителем своего народа.

Основной чертой деятельности Петра I было стремление привить к бедному земледельческому государству промышленную и торговую деятельность, приблизиться к морю непосредственно, приобщить русский народ к мореплавательной деятельности народов Европы, разбогатевших и развившихся умственно. Эти средства вполне соответствовали цели, указанными Петру I минувшими событиями русской истории и современным ему состоянием западных государств, «регулярных». Русский человек, одаренный природой не менее богато, чем «немец», человек романо-германских племен, благодаря гениальному уму царя Петра Алексеевича мог сознать, наконец, великое значение могущества науки, посредством которой весь народ, как и один человек, переходит в более зрелый возраст, становится способным к самостоятельной активной деятельности.

II

Первоначальное военное воспитание Петра I; его ближайшие наставники в военном деле и сотрудники по образованию особых частей войск в Москве. Дальнейшее военное образование Петра за границей. Самостоятельный взгляд Петра на устройство русских войск по иноземным образцам непосредственно связан со способами и средствами его воспитания.

Петр I до 17-ти лет был любознательным, пылким юношей, много уже испытавшим и много видевшим около себя. В нем рано пробудилось стремление к самообразованию, которое, по самой обстановке его первоначального воспитания и по характеру его упражнений и занятий, приняло чисто практическое направление: от скромных детских занятий потехами и постройкой укреплений, от упражнений в караульной службе в качестве часового, царственный отрок постепенно переходит к другим работам, более серьезным: практически изучает кораблестроение, знакомится с метательными свойствами орудий, развивает свои познания об обязанностях рядового, капрала, офицера в строю.

По достижении 17-ти лет, когда многие из нас оканчивают навсегда свое образование, для Петра I, после его женитьбы, начинается лишь серьезная настоящая школа. Он сближается с Гордоном и Лефортом, которые становятся руководителями молодого государя, и при том не в одном только военном деле, которое он страстно любил с самого детства.

С присоединением к потешны бомбардирам стрельцов Сухарева и солдат 2-го выборного (расположенного на Бутырках) полков, в 1687 году устроены были два полка: Преображенский и Семеновский, и при них два отделения бомбардиров, по 50 человек в каждом. В солдаты пошли теперь не одни обедневшие, беспоместные дворяне и боярские дети, а равно даточные мужики, но и дети богатых московских вельмож. Эти два новых полка присоединены к двум старым выборным солдатским полкам, и таким образом в общей системе военного устройства московского государства образовано было особое войско в 16000 человек или в сложности 140 рот (по 60 в каждом выборном, 8 в Преображенском и 12 в Семеновском). Это особое постоянное войско еще не было регулярным в настоящем смысле, но оно было предано Петру I. В прямом смысле эти 140 рот составляли царскую гвардию, хотя в самом их устройстве господствовали принципы поместной системы. Начальниками и офицерами в названных полках были наемные иноземцы, как и в прочих полках иноземного строя: «рейтарских, драгунских и солдатских».

Уже шотландец генерал Гордон стал вводить более усовершенствованную систему в строевом образовании солдат своего большого полка, 2-го выборного (в 60 рот), расположенного на Бутырках. В 1692 году командиром другого большого полка, 1-го выборного (также в 60 рот), назначен был швейцарец, генерал Франц Лефорт, а с этой должностью соединено было главное начальство над всеми четырьмя полками. Разбросанное размещение офицеров и солдат по всему городу препятствовало ведению постоянных строевых упражнений и утверждению дисциплины. В письмах к своему брату в Женеву, по поводу своего назначения начальником 16000 человек пехоты, в 1692 году, Лефорт между прочим говорит следующее: «Пока солдаты не будут иметь постоянных начальников и будут жить разбросанными по всему городу, до тех пор нельзя будет в моем полку (отряде) утвердить ни внутреннего порядка, ни дисциплины». И весной 1693 года, за р. Яузой, напротив лефортовского дома и сада, примыкавших к Сокольницкой роще и селу Преображенскому, была уже выстроена слобода в 500 домов (где ныне Лефортовская часть) и в ней находился домик ( la maison de plaisance), в котором Петр I ежедневно проводил по несколько часов подряд, следя за производством строевого обучения солдат и офицеров.

Учения на плацу, которые проводились по более совершенному французско-нидерландскому уставу, причем солдаты полка Лефорта «делали большие успехи» (devenir fort savants), вошли в практику и маневры. Они не были, однако, новостью в России. Обучение войск по иностранному (нидерландскому) уставу, с приучением их к маневрированию и примерной атаке полевых укреплений, производил еще знаменитый полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский в начале XVII века, т.е. за многие десятки лет до Петра I. Припомним, что этими занятиями Шуйского руководил шведский генерал де-ла-Гарди, который впоследствии был наставником в военном деле и Густава Адольфа.

Лефорт и Гордон старались дать маневрам под Москвой многостороннее развитие. Маневры под Кожуховом в 1694 году приняли обширные размеры и занесены в историю Петра I. С одной стороны, под начальством Ромадоновского, находились полки, обученные по новому уставу (два выборных солдатских полка: Лефортов и Гордона, Преображенский, Семеновский, три роты гусар, рота палашников, рота конных гранатчиков, шесть фальконетов, саперы, семь мортир); с другой стороны, под командою Бутурлина, действовали старые войска – стрелецкие и солдатские полки. Ново обученное и ново устроенное ничем не обнаруживало еще своего превосходства над старым и в азовских походах (Устрялов, Посельт). На первом же смотре солдатских, Преображенского и Семеновского полков, произведенном 27-го августа 1698 года, т.е. на третий день после возвращения Петра I в Москву из первого путешествия по Европе, царь убедился, говорит Корб в своем «Дневнике», что «много еще не достает этим толпам, чтобы можно было их назвать войнами. Он лично показывал, как нужно делать движение и обороты наклонением своего тыла, какую нестройные толпы должны иметь выправку».

Много было уже потрачено труда и усилий над первоначальным строевым образованием четырех полков (двух шеститысячных и двух малых); Гордон и Лефорт истощали на это дело все свое искусство на плацу и на маневрах. На деле же оказывается, что настоящего регулярного войска в России в то время у нас еще не было даже и в зародыше. Чтобы перейти к регулярным войскам, необходимо было переустроить всю военную систему, изменить способы комплектования войск, их содержание, управление, следовательно, нужно было тронуть весь механизм провинциальной и государственной администрации, нужно было создать центральную государственную казну, уравнять налоги, ввести контроль и т.д.

На учениях в Бутырках и на Лефортовском плацу, на маневрах под Кожуховом, юный царь получил лишь первое сознательное представление о способах обучения солдата, о совокупном действии частей, о правилах постройки укреплений и прицельной стрельбе из орудий. Под Азовом в нем явились первые познания о способе ведения войны. Рядом с развитием первоначальных познаний о военном деле с войсками, плохо обученными и дурно вооруженными, мы замечаем расширение познаний Петра I о политических отношениях России к другим государствам, о торговле, о финансах и т.п., и эти познания приобретаются им тем же практическим путем – посредством общения любознательного государя с политиками, финансистами, купцами, ремесленниками в Немецкой слободе. Здесь же, в слободе, приковывает сочувствие Петра скромная обстановка семейной жизни расчетливых, экономных иностранцев. От 17-ти до 27-ми лет мы видим Петра I в постоянной работе: ему не сидится и не спится в Кремлевских палатах, его не могут успокоить ни ласки горячо любимой матери, ни нежность молодой супруги, не прельщает его величие царского трона и блеск пышного двора. Делами государства заняты ближние бояре, а юный царь, в качестве простого ученика, капала, бомбардира, боцмана занят где-либо с вечно неразлучным своим спутником и другом Лефортом. Он в Преображенском или в своем домике против Лефортова дворца, на Бутырках, на реке Яузе, на озере Кубинском, на Белом море, под Кожуховом, в Воронеже, в траншеях под Азовом.

Но приобретенного в этой практической домашней школе слишком мало для Петра. Он сам это почувствовал на Белом море и под Азовом, он сам понял недостаточность собственных познаний для выполнения великих задач, и его увлекают в Европу не столько заманчивые рассказы любимца Лефорта о превосходстве иноземных порядков, о выгодах высшей цивилизации, сколько созревшее в нем, при постоянных его собственных занятиях, твердое убеждение, что русскому человеку даны такие же руки, глаза, способности ума, те же нравственные начала, та же духовная природа, как и человеку других наций, что всем людям даны одинаковые прирожденные способности для развития ума, для самоусовершенствования посредством труда. «Почему же мы не должны уметь», - сказал царь боярам, посылая их детей на науку, «ум развитый? Почему же мы только недостойны науки, облагораживающей всех людей? Нет, у нас такой же ум, мы можем так же успевать, как и другие».

Вслед за посланными для науки в Италию и Голландию сыновьями бояр, снаряжается великое посольство под предводительством Лефорта, в котором царь, приняв звание простого дворянина Петра Алексеева, опять учится артиллерийскому делу в Кенигсберге, становится плотником в Саардаме, изучает корабельное дело в Голландии и Англии, присматривается к военному устройству в Бранденбурге, Голландии, Саксонии, Империи, внимательно знакомится с различными условиями государственного, народного и военного быта. Таким образом, посредством основательного изучения элементов государственного устройства у цивилизованных народов Европы и путем сравнения многосторонних конкретных представлений, Петр I становится способным к самостоятельной критической оценке условий быта современной ему России, удрученной переворотами, раздираемой расколами, обессиленной бездеятельностью приказной администрации, бедной в промышленном отношении, а между тем населенной народом, который – Петр I хорошо знал это – одарен всеми способностями к восприятию начал «новой науки». В самом деле – в Голландии, Англии, в Вене Петр I развивается в гиганта, способного своим орлиным взглядом проникнуть во все отрасли управлений, во все области знаний; по фактам и явлениям он мог постигать причины этих явлений, а из ряда причин комбинировать следствия и свободно, без предубеждения, переходить к принятию соответственных мер. Громадному уму Петра соответствует и в высокой степени развитая воля, для которой нет препятствий, если задуманное клонится к благу Отечества. А Петр был беззаветно любящим сыном своего Отечества, наиболее трудолюбивым его работником, и он не колебался в принятии мер решительных, бесповоротных.

Узнав чужое лучшее, Петр I не мог оставить прежних порядков на своей родине, в своем государстве. Необходимость изменений и улучшений сознавали его отец, его брат, его сестра и все близкие люди, выдававшиеся по своему положению и образованию. Царь Алексей Михайлович ввел новое войско, устроенное иностранными начальниками и офицерами, для которого дан был немецкий устав «учение и хитрость ратного строения». Ордын-Нащокин советовал перестроить военную систему по образцу «соседей» и покончить с поместной конницей. Известный выходец из Сербии, воспитанный в польско-латинских школах Белоруссии, Крижанич в своей книге проповедовал превосходство польской конницы, поддерживал вооружение старомосковское и татарское и с предубеждением говорил о немцах, как об исконных врагах всего славянства. Царь Федор Алексеевич, видимо, находился под влиянием идей Крижанича. При дворе царя московского преобладало стремление подражать польской моде. «Великий оберегатель» князь В.В.Голицин, опираясь на царевну Софию, готов был дать прочное положение отцам-иезуитам: построил в Москве каменный дом для греко-латинской школы, призывал ученых «докторов» и настоятельно внушал вельможам о необходимости посылать своих детей в латино-польские школы, - иезуитские и базилианские, а здесь, как известно, с таким успехом шло совращение православных вельмож, дворян и даже мещан сначала в унию, а затем в латинство.

Из истории мы знаем еще, что первым актом царя Петра Алексеевича, после свержения царевны Софии, было изгнание из Москвы иезуитов, а затем политика московского двора, благодаря, может быть, дипломатам Немецкой слободы, была устроена к сближению интересов наших с протестантскими государствами, врагами папского абсолютизма в Европе – с Бранденбургом, Голландией, Англией. Но московскому царю в то время было неудобно доводить дело до разрыва с кесарем.
III.
Вторжение в военную организацию иноземных начал в XVI и XVII столетиях. – Неудовлетворительное состояние всех разрядов войск в Московском государстве во второй половине XVII столетия. – Неудовлетворительные результаты действий собора 1681-1682 гг.

Обратимся к Петру Великому и посмотрим, в каком состоянии он нашел военное устройство в России.

Не будем касаться состояния русских войск в XVI и XVII столетиях: их состав, способы содержания, управление и т.п. изложены в наших исследованиях об «Артикле Воинском». Здесь ограничимся только представлением общей характеристики вооруженных сил Московского государства, которые во вторую половину XVII столетия, как мы знаем, пришли в совершенное расстройство. Соборное Уложение 1649 года, способствуя гражданскому устройству государства, в сущности не только ничего не сделало для устройства поместных и поселенных войск, а напротив, оно помогло ускорению падения поместной системы содержания войск; вместе с тем оно совсем не оберегало жителей страны от насилия и грабежей ратных людей на походе и на театре военных действий. «На театре войны, - писал Корб, - много людей помирает с голода; города, села, деревни с окрестностями, лишенные жителей, превращаются в пустыни». От безнарядья «приказной» администрации войска таяли; люди, оставшиеся в живых, разбегались, и деморализация в полках развилась до крайних пределов, сначала с войны России с Польшей за Малороссию, затем в войнах с Турцией и Крымом, особенно в Крымских походах.

В военное время содержание многих тысяч войск немного стоило царской казне, но оно чрезвычайно обременяло народонаселение. Стрельцы все имели от казны, солдатские и рейтарские полки иноземного строя имели от казны оружие и незначительное жалование, на которое должны были содержать себя; поместная конница от казны ничего не имела. В солдатских и рейтарских полках, которыми командовали иноземные начальники, суд и расправа чинились по правилам той земли, к которой принадлежали сами полковники (шведы, датчане, шотландцы, англичане, остзейские немцы, были также поляки и греки). В стрелецких полках и приказах, в поместной коннице, которыми командовали полковники, головы и сотники, суд и расправа чинились по «наказам», представлявшим начальникам произвольную власть. Только дела о татьбе и разбое, т.е. государственные и важнейшие уголовные преступления всех разрядов войск без изъятий, не исключая и наемных иноземцев, подлежали розыску и суду разбойного приказа и подведомственных ему инстанций. Розыск соединялся, безусловно, с пыткой, которая, в сущности, была тяжкой формой телесного наказания, соединенного с повреждением членов.

Но самые грозные, самые мучительные наказания, назначаемые Уложением за церковные, государственные и общие преступления (курение табака), не имели места, когда дело касалось ратных людей и вообще служебных. По «Уложению» уклонение от службы, самовольные отлучки, даже побеги наказывались батогами, кнутом, тюрьмой иногда в соединении с денежным штрафом или конфискацией части и целого поместного оклада. И только в исключительных случаях определялось повешенье (за побег к неприятелю). Снисходительность общего законодательства к правонарушениям ратных людей противоречила общему настроению русского общества, а между тем слабость законной власти и необузданная дерзость развращенной воли породили дух совершенного безначалия и худо понятой вольности в войске. Старая система военного устройства шла быстрыми шагами к своему падению. И Уложение здесь не могло оказать никакой помощи государству; напротив, оно совершенно игнорировало войско, как особо организованное тело, как юридическое лицо. Оно, однако, знало сословия, к которым относило стрельцов.

Постоянное войско – стрельцы – совершенно теряли способность к продолжительной борьбе с врагами государства, которые становились между тем все более и более опасными. Содержание стрельцов, особенно московских, было наиболее тягостным и для народонаселения, и для царской казны. Им определены были высокие оклады жалования и провианта, даны особые дома и земли, выдавались особые деньги на подъем, на подмогу, на прибавку, на торжества, за продолжительную службу. Кроме того, московским стрельцам предоставлялись важные права и исключительные преимущества. Число их увеличивалось, но еще в большей пропорции возрастали расходы царской казны на их обмундирование, вооружение и снаряжение; еще тяжелее ложились на землю стрелецкие повинности. Исправительные наказания не могли удержать от зла людей, развращенная воля которых не страшилась ужу угрызений совести и могла быть обуздана только мукой. Судьба стрельцов, омрачивших свою старую боевую славу и свою верность престолу в кровавых майских событиях 1682-го года, была более горестной, чем судьба, например, немецких лацкнехтов в Западной Европе. Показав свою неспособность к боевой службе под Азовом, московские стрельцы стали орудием врагов нового общественного строя в государстве и должны были исчезнуть с бесславием как военное сословие, слишком обременявшее государство своими притязаниями, слишком тяжкое для народонаселения.

И поместная конница уже давно не стояло на высоте своего назначения. Помещики заметно отвыкали от военного дела и уклонялись от случайностей войны, которая перестала сулить прибыльный промысл. Еще на соборе 1642 г. помещики предлагали царю Михаилу Федоровичу составлять войска из даточных людей, пеших и конных, взамен их личной службы со своими крепостными людьми. Воевать с врагами не хотели более и московские чины, и им военная служба становилась тяжкой повинностью, сопряженной с расходами и опасностью. От военной службы уклонялись и дьяки, и подъячие, пожалованные богатыми поместьями и вотчинами, «которые, обогатев многим богатством неправедным, своим мздоимством покупали многие вотчины и построили палаты каменные, каких прежде не имели великородные люди». С половины XVII столетия совершается во взглядах каждого - и вотчинника, и помещика – на войну. Наступило время, когда дворянская конница, обязанная снаряжаться и содержать себя за собственный счет, не могла действовать в открытом поле не только с таким искусством, с каким действовала не только турецкая конница, которую тогда считали лучшей в Европе, но и шведские драгуны, и немецкие кирасиры, или как действовали увеличившиеся за счет населения Московского государства, степные казаки. Цвет поместной дворянской конницы погиб в продолжительной войне России с Польшей за Малороссию. И затем, в конце XVII столетия, в войнах с Турцией и Крымом, мы видим лишь незначительные части этой кавалерии, плохо устроенные и дурно вооруженные. Негодность к бою дворянской конницы и ее отсталость в вооружении наглядно описаны очевидцами Кормом и Посошковым. Последний выразил отвращение дворян и боярских детей от службы следующими стереотипными выражениями в своих заметках, писанных в 1701 г.: «Дай Бог Великому Государю служить, а сабли бы из ножен не вынимать». «В начале (войны) у них клячи худые, сабли тупые, сами нужны и безодежны, и ружьем владеть никаким не умелые». «Лучше им дома сидеть, а то нечего и славы чинить, что на службу ходить». И русская дворянская конница, подобно немецким рыцарям, должна была уступить место более совершенному типу кавалерии.

Безнадежными для военного дела были полки новой формации «солдатского, рейтарского и драгунского строя», сформированные царем Алексеем Михайловичем преимущественно из даточных людей, под командою иноземных начальников и офицеров, или же из военных поселян, устроенным по северо-западной, западной и юго-западной границам Московского государства. После прекращения военных действий они распускались, власть полковников и офицеров прекращалась, и люди становились опять пахарями. Роль людей, бывших то войнами, то поселянами имела весьма вредное влияние на успех военного дела. В таком войске не могла быть утверждена военная дисциплина. Уже в самом начале войны многие солдаты разбегались от малейшей неудачи или от недостатка продовольствия; остававшиеся в живых войны нередко гибли от голода и безнарядья в полках. Каждый ратник добывал себе пропитание собственными силами, грабежи и насилие были главным способом продовольствия войск в военное время. Добыча в войнах XVII столетия оставалась существенным средством для продовольствия многочисленных ратей. Невозможно было остановить побеги солдат толпами, даже целыми частями, когда страна, обязанная продовольствовать войска, обращалась в короткое время в пустыню, а жители в нищих! Между тем, развитие техники огнестрельного оружия требовало настойчивости в обучении призывавшихся на службу ратников и утверждения у них военного духа…

Остаются казаки – донские, малороссийские, украинские или слободские, которые составляли в известном отношении превосходную конницу. Они были полезны для Московского государства, доколе не превозмогали их собственные интересы; но, как известно из Русской истории XVII века, казачьи войска под предводительством честолюбивых атаманов и гетманов становились опасными для Московского государства и подавали руку помощи врагам России; этой слабой стороной православного степного «казачества», в век религиозной борьбы за православие, умели пользоваться, во вред России, хан крымский – татарин, король польский – латинский католик, шведский король – лютеранин. Донские казаки имели собственную управу. «И дана им на Дону жить своя воля, и начальных людей меж себя атаманов и иных избирают, и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу». (Катошихин). Малороссийские казаки так мало зависели от Москвы, что готовы были встать в любое время на стороне врагов России.

С иноземцами заключались капитуляции и контракты и предоставлялись им преимущества в содержании и в судопроизводстве; правительство щедро награждало оставшихся на службе в мирное время и по окончании срока договора. Но на иноземцев не всегда можно было полагаться: при малейших затруднениях в войне, при задержке в выдаче жалования или корма они спешили оканчивать свои расчеты и часто отказывались от продолжения службы в царском войске, даже до истечуния срока заключенных с ними договоров.

Нужно ли упоминать еще о войсках инородцев, - о черемисе, мордве, казанских татарах, башкирах, - условное подданство которых Москве не могло благоприятствовать их обязательству. В случае войны, малейшее внутреннее замешательство возбуждало брожение среди инородцев, - для их усмирения нужно было посылать стрельцов и помещиков.

Но кто же мог признать открыто неспособность к ратному делу бояр, дворян и детей боярских, составлявших главный разряд национальной конницы? Кто мог указать на негодность старого стрелецкого войска, составлявшего главный разряд национальной пехоты? Ведь поместной коннице и поселенной пехоте Московское государство обязано было своим могуществом! Можно было еще сомневаться в полках иноземного строя, в толпе поселян, сгоняемых на сборные пункты и вверяемых иноземным полковникам разных национальностей, известных на Руси под одним собирательным названием «немцев». Эти «немцы», как думали передовые люди, окружавшие трон царей Алексея Михайловича и его сана Федора Алексеевича, были изобретателями всего еретического нечестия в Европе, они заразили европейские народы «блудными» в народных делах думами. «Здеська (здесь) на Руси ся деет», - писал Явканиц (Крмжанич), - «чего на всем свету нест было и не будет: немцы держат (во власти) и заповедничество (начальство) над войском». Поэтому их надо остерегаться и для безопасности вовсе удалить из государства! Лучше подражать ляхам, которые «многократ ся есут честито (с честью) били супротив немцев». Они имеют отличную конницу: «лехкую езду и в купе тяжкую езду, хусаров своих: коего обоего строя немцы немают (не имеют)».

Тек писали и говорили на Руси люди передовые, в такое время, когда в западной Европе, вследствие развития огнестрельного боя, конница потеряла преобладающее значение на театре военных действий и когда везде, даже у турок преступили к созданию регулярной пехоты, основательно обученной к действию огнестрельным оружием.

Созванный 24-го ноября 1681 г. «собор из стольников и генералов, дворян и жильцов, городовых же дворян и детей боярских, для лучшей ратей устроения и управления», правда, уничтожил на Руси великое зло – местничество, но он ничем не исправил «прежде бывшее устроение, которое оказалось на боях не прибыльным». Между тем, в соседнем государстве, в священной Римской Империи, откуда дотоле шли заимствования строя, в это именно время, с 1681 года, начались коренные преобразования в системе военного устройства: вводилась регулярная пехота, улучшались способы довольствия солдата, изыскивались средства денежного содержания постоянных войск в мирное и военное время, а с этой целью изменилось распределение налогов, преобразовалась финансовая система, давались новые инструкции для «экономии и политики».

Московское государство с преобразованием войск запоздало на полстолетья против Франции и на четверть столетья против соседней могущественной Империи, с которой Россия связана была договором для борьбы с врагами христианства – турками. Система военного устройства в России, созданная Иоанном III, упрочена Иоанном IV, но она, очевидно, отжила свое время, а новые начала, заимствованные в разное время, при различных условиях от иноземцев, плохо соединялись со старым. В военном устройстве Московского государства ощущалось такое же раздвоение – раскол, какое было и в делах церкви. Торопиться решительной реформой войска, и прежде всего пехоты, было неизбежным условием для выхода из того политического кризиса, в котором находилось наше государство в последние годы XVII века.

Необходимо было воспользоваться опытами более зрелых народов, где существование постоянного войска обеспечено было соответственным развитием производительных сил народонаселения. Военный быт в России должен был также обособиться, выделиться в особый постоянный организм, как он выделился несколько ранее в государствах западной Европы. Тип нового войска был подготовлен великими событиями XVII столетия в Европе. Он усвоен Россией вместе с привитием новых военно-административных должностей, учреждений, уставов и законов, служащих основанием «военного права» в русском государстве. В непосредственной связи с преобразованием войск и образованием флота находятся изменения государственного устройства, провинциальной администрации и финансовой системы.

Совершение военной реформы Петром I знаменует переход России от древней истории к новой.