Н.М. Шахназарян (Минск, БГУ)

Н.М. Шахназарян (Минск, БГУ)

Тенденциозность и объективность в освещении

английского романтизма в учебных пособиях

по истории английской литературы ХХ–ХХI веков

(творчество Р. Саути)

Наиболее продуктивные и грамотные учебные пособия создаются исследователями творчества писателей, о которых пишут, преподавателями, работающими с оригинальными первоисточниками. Такой подход способствует развитию, расширению, обогащению учебного материала со стороны новизны кон­цепций, персоналий, текстов. Просто квалифицированные компиляторы материалов из уже существую­щих учебников, напротив, механически повторяют чужие, подчас ошибочные факты и тенденциозные оценки. В качестве примера неувядаемого по своей безупречной научной точности, полноте материала, глубине социально-исторического и философско-эстетического контекста в освещении литературы мож­но привести учебник М.П. Алексеева «Средневековая литература Англии и Шотландии», переиздавае­мый до сих пор. В то же время «История английской литературы» авторитетного советского шекспиро­веда А.А. Аникста (1956) по всей вероятности, в силу названных причин останется в прошлом.

Необходимо различать такие жанры учебных пособий, как «курсы лекций», «учебно-методические пособия», «комментированные антологии» и фундаментальные типовые учебники, с научной точностью, составом персоналий, концепцией и логикой раскрытия закономерностей литературного процесса кото­рых должны быть связаны типовые программы дисциплины, имеющие универсальный характер влияния на образовательный стандарт. История литературы – научное исследование – учебник – типовая про­грамма – образовательный стандарт: именно такова последовательность звеньев в развитии специальнос­ти «литературоведение», а не наоборот.

«Жертвами» тенденциозного подхода в разное время становились определенные авторы и целые направления в зарубежной литературе. Некоторые из них спустя время были реабилитированы и даже возведены в степень культовых явлений. Однако некоторые авторы так и остались с прежними этикет­ками, несправедливо обойденными вниманием авторов учебников.

Одними из таких авторов являлись в течение долгого времени т. н. «поэты-озерники» (У. Вордс­ворт, С.Т. Колридж, Р. Саути), которых долгое время в советских учебниках называли «реакционными» романтиками в противоположность романтикам «революционным» (Д.Г. Байрон, П.Б. Шелли). С 1980–1990-х годов ХХ века поэзия Вордсворта и Колриджа начала находить должное внимание в диссерта­циях, отдельных главах новых учебных пособий, однако Саути по-прежнему был изолирован по тем же идеологическим причинам (как официальный поэт-лауреат Британской империи, автор оскорбительного пасквиля на Байрона и Шелли, отдельной главы в учебнике он не заслуживал). Исключение составляют труды петербургских литературоведов: диссертация об эпистолярном наследии Саути А. Роговой [1], полноценная глава в учебнике «История зарубежной литературы ХIХ века. Англия» под ред. Л.В. Сидор­ченко и И.И. Буровой (2004) [2].

Роберт Саути (Robert Southy, 1774 –1843) сыграл заметную роль в истории английской литературы первой половины ХIХ века как поэт, историк, литературный критик, общественный деятель. Литератур­ная активность Саути феноменальна: собрание всех его сочинений насчитывало 109 томов.

Колридж в III-й главе «Литературной биографии» (1817) уточняет нелепые обстоятельства возник­новения понятия «озерная школа», связанные с основателем журнала «Эдинбургское обозрение» Френ­сисом Джеффри (1773–1850), назвавшим Вордсворта, Колриджа и Саути «школой хныкающих ипохонд­риков, которая нашла себе приют на Озерах» [3]. В поэзии Саути Колридж находит «насыщенность чувств, глубину наблюдений, непреходящий блеск, неизменное благородство языка и ритма», «полет воображе­ния» и глубину мысли. «Ему нет равного ни в области изучения истории, ни в области знания библио­графии», ни в эссеистике, сочетающей оригинальность мысли и ясный стиль – «классический и живой, правду и фантазию, остроумие и мудрость, образованность и жизнелюбие» [3]. Находя в Саути образец высоких нравственных качеств литератора и человека, Колридж отмечает широту жанрового диапазона его поэзии: политическая песня, баллада, пасторальная идиллия, лирическая поэма, историческая поэма и др., стилевые новации, новизну технических приемов в области языка и ритма, композиции, единства целого и части.

В 1804 г. Саути поселился в Кемберленде, где оставался до конца своей жизни. Из скептика и рес­публиканца он превращается в ортодоксально верующего христианина и верного сторонника английской церкви и государства, что находит отражение в многочисленных публикациях на страницах «Квотерли Ревью» (Quarterly Review). В 1813 г. он получает звание поэта-лауреата, а в 1835 г. ежегодную пенсию от правительства. Последние 4 года жизни поэта были омрачены тяжелым умственным заболеванием. Воз­можно, таким образом сказался невероятно интенсивный и напряженный труд Саути на протяжении нескольких десятилетий.

В большей мере на современников Саути оказал влияние как мастер жанра литературной баллады (их переводил В. А. Жуковский: «готические» баллады «Варвик», «Ательстан»), а также исторической поэмы (фрагмент поэмы «Мэдок» (1799) перевел А.С. Пушкин). Его перу принадлежат поэмы «Жанна д’Арк» (1793), «Уот Тайлер» (1794), «Падение Робеспьера» (1795), «Талаба-разрушитель» (1801), «Мэ­док» (1799), «Родерик, последний из готов: трагическая поэма» (1809–1814), «Проклятие Кехамы» (1810), «Видение Суда» (1821) и большое количество лирических стихотворений, разнообразных по те­матике, жанровой форме и языку.

Поэма «Талаба-разрушитель» относится к числу несомненных вершин поэтического искусства Саути. Яркий язык, красочные метафоры и сравнения, выразительный мелодический и ритмический рисунок строф, изобилие невероятных приключений в духе арабских сказок из «Тысячи и одной ночи», возвышенный интонационный строй поэмы оставляют сильное впечатление и отражают истинно роман­тический характер поэтической фантазии. Поэма из 12 книг написана нерифмованным разностопным стихом, свобода и разнообразие которого, по мнению автора, наиболее соответствуют рассказанной ис­тории. Ее отличает глубина философско-религиозной проблематики (основание монотеистического исла­ма на смену языческому зороастризму), синтетическая жанровая природа лирико-драматического эпи­ческого повествования. В первой книге Саути создает трагический образ матери Талабы – Зейнаб, на глазах которой (параллель с образом троянской царицы Гекубы из «Гамлета» Шекспира) убиты ее дети и супруг Годейра. Маленький Талаба произносит бунтарские речи, несущие в себе зерно сомнения во всеблагой воле Создателя, позволившего произойти убийству невинных людей. В финале первой книги в ответ на просьбу Талабы уйти вслед за родными в мир иной ангел смерти Азраель отвечает отказом, объясняя высокое предназначение его земной жизни. Герой отправляется в предначертанный путь. Инте­ресен его философский диалог с мудрецом Лобабой о сущности вещей. Согласно дуализму зороастризма сущее имеет двойственную природу, ведущую как к добру, так и злу (в качестве примера Лобаба при­водит созидающее и разрушительное применение огня), и потому нравственная природа в вещах как таковых отсутствует («Ничто не является добром или злом, / Все зависит от способа применения» // That nothing is good or evil, / But only in its use). Талаба же верит, что все достоинства человека имеют божест­венное происхождение, исконное и незыблемое. В пятой книге герой попадает в Багдад – «город своих исканий», в котором узнает, что талисманом является вера, а не предмет поклонения (The Talisman is Faith). Глава предваряется эпиграфом о «прекрасном рае, полном ароматных цветов» из поэмы Э. Спен­сера «Руины времени». В седьмой главе вместе с Онейзой, будущей супругой, он попадает к своему врагу – Алодину. На смену разрушенному Талабой греховному раю Алодина приходит светлое царство истинного рая – мира добра и справедливости. Талабу славят как героя, венчают диадемой, золотой цепью и возводят на королевский престол. Торжественной картиной свадьбы завершается триумф героя. Но финальные строчки кульминационной седьмой книги поэмы предвещают беду: является Азраэль – ангел смерти. Онейза погибает, горе Талабы беспредельно, и утешение он находит в помощи людям, нуждаю­щимся в его защите. В финале, исполнив свое предназначение, Талаба вступает во врата небесного рая, где его приветствует прекрасная Онейза.

Одной из своих лучших поэм сам Саути считал «Мэдока», главного героя которой надеялся видеть в одном ряду с Ринальдо из «Освобожденного Иерусалима» Тассо. Целью Саути была не претензия на оригинальность или выполнение некоего авторского каприза, а желание классической цельности, восхо­дящей к истоку европейской эпической традиции – античным поэмам Гомера. Во вступлении к поэме Саути определяет свои поэтические принципы в духе кельтской триады: «Три вещи следует избегать в поэзии: фривольности, ограниченности и напыщенности. Три вещи превосходны в поэзии: простота язы­ка, ясность предмета, прозрачность намерения. Три чистейших качества поэзии: подлинная правда, чис­тый язык, ясная манера. Три вещи необходимы поэзии: эрудиция, одухотворенность, естественность». «Мэдок» написан белым стихом. Поэма имела успех, что отражает ее скорое издание в Америке, с кото­рой связан курьезный случай. Некий автор, сочинил в 1815 г. памфлет на Саути с обвинением в «по­пытке принизить честь Америки и репутацию Колумба», предлагая образ некоего уэлльского принца Мэдока как первооткрывателя «Нового Мира». Поэме Саути посвятила в 1807 г. свое стихотворение «Написанное по прочтении белых стихов поэмы «Мэдок» замечательная поэтесса из Личфилда Энн Сьюард, которое связало их тесной дружбой на протяжении всей жизни. Саути отличался талантом вер­ной и преданной дружбы, отраженной в его эпистолярном наследии. Так, поэма «Родерик, последний из готов: трагическая поэма» посвящена Чарльзу Бедфорду в память о долгой и преданной дружбе. Эпиграф к поэме взят из Вордсворта: «Подобно Луне, восходящей в закатных лучах Солнца… восходит сила в чистой душе человека; так и Справедливость набирает мощь и прославляет себя: так зажигается спокой­ный, прекрасный и молчаливый пламень…». Поэма Саути была названа в «Эдинбургском Ревью» «блес­тящей эпической поэмой века». Сюжет поэмы связан с историей вестготов за несколько лет до их паде­ния. Рифмованный разностопный стих в поэме наполнен экстатической напряженностью античных хоров и страстных монологов трагических героев Софокла.

Объясняя сюжетную основу своих поэм, Саути в предисловии к изданию собственных писем к Чарльзу Батлеру, указывает на тот факт, что еще в школьные годы намеревался представить наиболее примечательные виды мифологии, какие когда-либо существовали в истории человечества, в качестве основы для повествовательных поэм («narrative poem»). В поэме «Талаба-разрушитель» присутствует колорит арабских сказок, излучающий не только «моральный свет Корана» эпохи пророка Мухаммеда, но и «дух восточного деспотизма». «Мэдок» представляет силу «самой замечательной религии Нового Света» – христианства, тогда как в поэме «Восстание Кехамы» Саути решил отразить мифы индийской религиозно-философской системы, при этом избегая «восточного стиля» в языке, обратившись к класси­кам античной и европейской эпической поэмы. Саути считал индуизм «наиболее фальшивой религией», наполненной «страшными» сюжетами и «фатальными» исходами, однако отмечал в ней поразительную особенность – независимость ценности веры от качеств личности, ее представляющей. В результате, «наи­худшие люди, руководимые наихудшими желаниями, обладают возможностью воспользоваться силой, которая сделает их сопричастными самим Высшим богам». Саути не находил ничего поэтического или хотя бы живописного в персонажах брахмианской мифологии. Значение многоруких и многоголовых фигур, по его мнению, имеет буквальный характер: персонификация всевластия или всеведения.

Среди экзотических стран, к которым Саути постоянно проявлял интерес, прекрасно ориентируясь в истории, нравах и культурных традициях народа, были испано-язычные колонии в Южной Америке, а также сама Португалия (лиро-эпическая поэма «Сказание о Парагвае», 1825).

Лирическое наследие Саути отличает разнообразие тематики и жанровых форм (эклоги, эпистолы, надписи (эпитафии), посвящения, гимны, оды, сонеты, экспромты).

В цикл лирических стихотворений Саути поместил посвящения на разные темы: от исторической до морально-нравственной. Одним из первых среди английских поэтов он посвящает значительное коли­чество произведений судьбам американских индейцев. «Песни об американских индейцах» (1799) пред­восхищают знаменитый цикл об индейцах («Песнь о Гайавате») американского поэта Генри Лонгфелло.

Фрагменты размышлений по разным поводам, будь то взволновавшее событие из современной ис­тории или произведения искусства, Саути объединил в цикл под названием «Случайные заметки» (Occasional Pieces, 1795–1828). Характерный для романтиков мотив воспоминаний, приобретающих силу реальности, в центре стихотворения «Ретроспектива» (The retrospective, 1794). Свои поэтические принципы поэт сформулировал в «Гимне Пенатам» (Hymn to the Penates, 1796), подражая «Посланию Пенатам» Горация.

Девять «английских эклог» (1799–1803) не имели аналога в английской поэзии, поскольку жанр эклоги в большей мере был распространен в Германии. Их нельзя считать имитациями, поскольку Саути не только не владел немецким языком, но и не был знаком с переводами немецких образцов на англий­ский язык. Кроме того, для Саути немыслима имитация имен и сюжетов в принципе, поскольку это, по его мнению, обращает жанр эклоги в жанр бурлеска. Эклоги Саути имеют диалоговую структуру по об­разцу античного канона. Однако в отличие от него, местом действия является не идиллический природный ландшафт, а готический замок, руины старинного дома в духе готического романтического топоса. Ге­роями соответственно являются исключительные, загадочные фигуры: странник и старик в «Старом доме» (The Old Mansion-House), странник и горожанин в «Похоронах олдермена» (The Alderman’s Funeral), женщина и путешественник в эклогах «Мать моряка» (The Sailor’s Mother) и «Венчание» (The Wedding).

В шуточной инсталляции об Оксфорде (1793), с которым связана студенческая пора поэта, Саути удается установить равновесие между атмосферой смешного и серьезного. Он продолжает традиции сен­тименталистов и, в частности, Т. Грея, но с другой стороны иронизирует над штампами сентименталист­ской образности (например, «Он поет как жаворонок, просыпаясь на рассвете, / А с наступлением вечера заливается соловьем («соловьизирует»)» // He sings like a lark when at morn he arises, / And when evening comes he nightingalizes).

Саути отзывался на актуальные события современности, коллизии общественной действительнос­ти, имеющие историческое значение, размышляя о смысле земного бытия, о достоинствах и пороках че­ловека, о незыблемых нравственных ценностях. Задачи посвящений (inscriptions) обозначены в эпиграфе, исполненном в манере валлийских триад: «Три универсальных качества в Поэзии: стремление к благо­родству и добру, память о значительных явлениях и увековечивание переживаний». В первом же посвя­щении (1796) Саути размышляет о патриотизме как о созидающей основе народа и призывает помнить своих героев, положивших жизнь во славу родины («Путник! / … / Помни наших прославленных сооте­чественников, / И гони от себя недобрые и недостойные думы» // Traveller! / … / Remember these, our famous countrymen / And quell all angry and injurious thoughts). Посвящения Саути полны характерных для романтиков мотивов и философских размышлений. Тема разлада между человеком и природой, бездуши­ем города и поэтической одухотворенностью сельской местности звучит в «Пещере, возвышающейся над рекой Авон» (For a Cavern That Overlooks the River Avon, 1796). Приглашая войти в пещеру, поэт пред­лагает войти в мир возвышенных чувств и поэтических устремлений («Музы любят / Это место; верь Поэту, который ощущает их присутствие здесь. / … / Здесь можно почувствовать / Как хороша, как добра Природа!» // The Muses love / This spot; believe a Poet who hath felt / Their visitation here. / …Here thou may’st feel / How good, how lovely, Nature).

Христианский мотив единой жизни человеческого духа, держащего ответ перед создателем, являю­щем себя в мягком дуновении ветра (библейская аллюзия), и созидающего свою будущность за краем земного бытия, пронизывает стихотворение (For a Tablet at Silbury-Hill, 1796): «Иди, Странник, и помни, алтарь твоих земных доблестных дел / Незримо, неслышно, незаметно для человечества / Оживет в веч­ной летописи Небес» // Go, Traveller, and remember when the pomp / Of earthly Glory fades, that one good deed, / Unseen, unheard, unnoted by mankind, / Lives in the eternal register of Heaven.

Оды Саути по своей поэтической форме и композиции имеют значительные черты сходства с но­ваторскими открытиями в искусстве романтической оды у Колриджа. Так, «Триумфальная песнь» (Carmen Triumphale) Саути состоит из 18 строф с различным количеством (от 11 до 23) разностопных строк (от 6 до 12 слогов) и звучит как могучая симфония, напоминающая оды Колриджа «Франция», «Ода уходя­щему году». Саути посвящает свою оду осмыслению и прославлению 1814 г. как конца тиранической эпохи Наполеона, свергнутого героическими усилиями русского народа и антинаполеоновской коалици­ей европейских стран. Ода насыщена восторженными восклицаниями во славу Бога, Человечества и Англии, наиболее решительно с самого начала прихода Наполеона к власти еще в роли консула, на протяжении почти двадцати лет, оказывавшая ему сопротивление.

Тема русского героизма в годы Отечественной войны 1812 года – особая тема в поэзии Саути, создавшего посредством поэтического слова настоящую галерею прославленных генералов. Так, в 1813 г. появляется сатирическая песня «Марш на Москву» (The March to Moscow), в которой Саути остроумно и насмешливо противопоставляет контрастные состояния французской армии в начале («летняя экскурсия в Москву» «четырех тысяч мужчин») и в конце нашествия на Москву, разбитого об отвагу и храбрость русских воинов («Слишком холодно было ему на дороге, / Слишком жарко в Москве»). Саути создает оригинально подбирает английский глагольный аналог к корню каждой фамилии героев.

And Shouvaloff he shovell’d them off,

And Markoff he mark’d them off,

And Krosnoff he cross’d them off,

And Tuchkoff he touch’d them off…
Обличительные обращения к Наполеону звучат и в «Оде, написанной во время торговли с Буона­партом в январе 1814» (Ode, written during the negotiations with Buonaparte, in January, 1814). Завершение данной темы можно найти в поэме «Паломничество поэта в Ватерлоо» (The Poet’s Pilgrimade to Waterloo). Во введении к поэме (proem), объясняя задачу и композицию своего произведения, Саути подчеркивает свою приверженность принципам «естественной религии и нравственного закона» христианского фило­софа, для которого конец империи Наполеона означает «крах материалистической философии – направ­ляющей силы французских политиков – от Мирабо до Буонапарта». Саути избирает шестистрочную риф­мованную строфу (ававсс), характерную для мелодического стиха Э. Спенсера, имя которого Саути упо­минает во введении, подчеркивая свое стремление к образцовому искусству своего любимого поэта: «Освободи мой дух, как горный ветер, / Что творит симфонию в сей одинокий час. / Не цветистую песнь триумфа вознеси, / Но воспой в бесценных строках славу моей страны».

Будучи официальным поэтом Англии Саути продолжает оставаться врагом тирании и деспотизма, сохраняет верность идеалам справедливости и человечности, призывая английское правительство обра­тить силу в акт гуманизма по отношению к Америке, провозгласившей независимость от британской метрополии. Саути проявляет поразительный провидческий дар, убеждая власти в сохранении несокру­шимого единства всех колоний «королевы морей» Англии благодаря английскому языку, тогда как со временем они непременно обретут независимость по причине исторической обреченности всех империй. Во время подготовки в 1814 г. отправки к берегам Северной Америки британских кораблей, Саути взы­вает к разуму властей: «Королева Морей! Обуздай себя; / … / Ведь, пройдя сквозь года, / Несмотря на то, что пронесутся столетия и тысячелетия / … / Твой язык и твой дух не утратят себя» // Queen of the Seas! Enlarge thyself / … / For in the years to come, / Though centuries or milleniums intervene, / … / Thy language, and thy spirit shall be found.

Поэма явилась поводом для справедливых резких обвинений Байрона на страницах романа «Дон Жуан» в адрес Саути. Действительно, не называя имен Байрона и Шелли, Саути в предисловии к «Виде­нию Суда» имел в виду именно их, когда недопустимо уничижительно говорил о т. н. «сатанинской шко­ле» в современной английской поэзии. Позволив себе откровенно назидательный, ригористический тон речи, почти язык инвективы (изобилие таких слов, как «стыдно», «нельзя», «не должно быть»), Саути осуждает культ воображаемых болезненных страстей, гордыни и амбиций поэтов названной школы, видя в них «угрозу моральному состоянию общества», «источник морального и политического зла» и «яд для литературы». Моралист в данном случае затмил поэта.

Многое в творчестве Саути было обусловлено служебными обязанностями официального поэта страны. Среди почетных героев поэтических адресов Саути (Carmina Aulica, 1814) наряду с другими пра­вителями стран-победительниц Наполеона – русский царь Александр 1 («Ода его императорскому вели­честву Александру Первому, императору всея Руси»). Саути восхищается могуществом и красотой рус­ских городов – Москвы и гордого Санкт-Петербурга, украшенного классической архитектурой: «В Мос­кве и величественном Петербурге, / Возведены бронзовые памятники; / Образец застилает образец, / По мере того, как огромная колонна возвышается над башнями!» // In Moscow and in proud Petropolis, / The brazen trophy build; / Cannon on cannon piled, / Till the huge column overtop your towers! Данный фрагмент позволяет обратить внимание на удивительное пространственное мышление английского поэта. В двух строчках он сумел передать ощущение панорамного обзора архитектурных шедевров «Северной Паль­миры» в процессе воображаемого восхождения на вершину Александрийской колонны.

Среди од, посвященных раздумьям о судьбе родины, привлекает особое внимание своим волную­щим пафосом, искренностью исповедальной молитвы одическая дилогия «Взывающий голос» (The Warning Voice, 1819–20). В первой восьмичастной оде поэт, взывая к Британии, чья всемирная слава обязывает ее быть защитницей свободы и справедливости, обращается к Богу с молитвой об очищении от грехов и по­роков, каких предостаточно в его родной стране: «Спаси нас, О Господи! Спаси нас от самих себя!» // Spare us, O Father! Save us from ourselves! Вторая ода состоит из 16 частей и написана в жанре видения, который позволяет автору нарисовать картину родной земли с «горней» высоты, из обители ангелов и творца. Мириады огней в городе предстают перед взором поэта звездами на дне озера, а их шепот похож на голос морских волн, разбивающихся о скалистый берег. Описание ощущений поэта, услышавшего небесный голос, напоминают образы из «Пророка» Пушкина: «Мои глаза открылись, / И мне открылся Незримый Мир. … Я увидел ангелов вокруг, / снисходящих с небес на землю / По велению закона люб­ви». Слова, которые с трепетом выслушивает поэт, звучат как горестная инвектива в адрес людей и за­ставляют вспомнить торжественный и грозный слог библейских пророков: «Они имеют глаза, и не хотят видеть! / Они имеют уши, и не хотят слышать! / Они имеют сердца, не желают чувствовать! / Горе наро­ду, который закрывает глаза!…» Поэт молит Творца о прощении и об указании пути к искуплению люд­ских пороков. Ода завершается обращением поэта ко всем народам, континентам и стихиям земного шара с призывом к объединению. Торжественный слог, величавый ритм сменяющих друг друга много­сложных и коротких строк в строфах, рисующих видение поэту ангела и небесного мира, сменяются в финале дробными краткосложными строчками, передающими состояние поэта, возвратившегося к яви и обретшего мир и покой в душе. Усмирился ветер, рассеялись облака, сквозь голубое небо проник сереб­ристый лунный свет, что заставило убедиться поэта в том, что голос ангела был услышан: «И я ощутил в моей душе / Что голос Ангела был услышан» // And I felt in my soul / That the voice of the Angel was heard.

В жанре жития святого с элементами миракля написана религиозно-мистическая поэма «Все для любви, или грешник спасется» (All for Love, or A Sinner Well Saved, 1829), посвященная поэтессе Каро­лине Баулз (Caroline Bowles). Сюжет опирается на историю из жизни святого Василия, в латинской вер­сии написанной кардиналом Урсусом в IX веке. Саути использовал четырехударный стих английской баллады, напоминающий ритмичный и емкий стих «Старого Морехода» Колриджа. В финале поэмы ге­рой озарен светом истины и слышит дважды небесный голос: «Когда видение исчезло, / остался голос во мне, ... / Призывный голос, … Я слышал его дважды; / Ни звука человеческого рядом» // When from the vision I awoke, / A voice was in my ear, … / A waking voice, ... I heard it twice; / No human tongue was near.

Перу Саути принадлежит также и ряд прозаических произведений, в которых в полной мере про­является его эрудиция в сфере истории и этнографии разных народов, совершенная манера письма. Это небольшая книга о жизни адмирала Нельсона (Life of Nelson), «Книга о Церкви» (The Book of Church), «Жизнеописания британских адмиралов» (The Lives of the British Admirals), «Жизнь Уэсли, история Бра­зилии» (The Life of Wesley, a History of Brazil), «Пиренейская война» (Peninsular War).

Как видно, многогранное творчество Саути, несмотря на порой ортодоксальные политические или религиозные воззрения автора, является выдающимся явлением английского и европейского романтизма, отражает глубину философско-эстетических новаций поэта, преданного гражданским и гуманистическим идеалам поэзии, знание которого необходимо в учебном курсе литературоведов-англистов.
ЛИТЕРАТУРА

1. 
   Рогова, А.Г. Эпистолярное наследие Р. Саути / А.Г. Рогова. – СПб.: СПбГУ, 2008.
   
2. 
   Саркисова, Н.М. Роберт Саути / Н.М. Саркисова // История западноевропейской литературы XIX ве­ка. Англия; под ред. Л.В. Сидорченко и И.И. Буровой. – СПб.: Academia, 2004.
   
3. 
   Кольридж, С.Т. Избранные труды / С.Т. Кольридж. – М.: Искусство, 1987.
   
4. 
   Southy, R. The Poetical Works: Collected by Himself. In 10 Vols. In 5 books / R. Southy. – A facsimile. N.-Y.: Gordian Press, 1965.