Валерий Алферов последний герой драма Действующие лица: 1935 год: Львов, Константин Сергеевич

КАРТИНА 1

БЕЗЫМЯННЫЙ. Не будете ли вы так любезны…пардон, одну минуточку (достает из кармана книжечку небольшого формата, по всей видимости, разговорник, и, сверяясь, говорит на ломаном французском) суайе же-енти… силь ву пле… я бы хотел… же ве буар… понимаете?.. (показывает жестом) выпить.

ЛЬВОВ (не оборачиваясь). Не мучайте ни себя, ни бармена, дружище! Слово «водка» звучит одинаково на всех языках мира. И спрячьте этот ваш тезаурус. Пьер уже так давно за этой стойкой, что кажется, и китайский с арабским разумеет.

ПЬЕР (улыбаясь и с небольшим акцентом). Совершенно верно, месье. (Безымянному). Лучше говорите по-русски. Боюсь вашего французского мне все равно не разобрать. Что будете пить?

БЕЗЫМЯННЫЙ. Водку. Или что там у вас еще из крепкого?

ПЬЕР. Кальвадос, немецкий шнапс, шотландское виски. Могу предложить Мартель Кордон Блю. Водка также имеется.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Так… ну… водки я и дома попью. Пожалуй, возьму…

ЛЬВОВ. Что, дружище, растерялись? Все такое вкусное – не знаете на чем остановиться? Рекомендую кальвадос. Не пожалеете.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Хорошо. (Пьеру). Несите кальвадос. (Львову). Вы позволите?

ЛЬВОВ. Прошу.

БЕЗЫМЯННЫЙ (садится напротив Львова). А я, знаете ли, уже тысячу раз пожалел, что отправился на прогулку по Парижу в одиночестве. Предлагал же мне Рыжиков свои услуги в качестве переводчика… Рыжиков – это мой коллега. Да, плохо – не знать языка. Слава богу, что вы мне встретились.

ЛЬВОВ. Уверяю вас, невеликое это везение. Нынче в Париже услышать русскую речь – не такая уж и редкость. Впрочем, как и немецкую с испанской. Ничего не попишешь: в смутное время живем, дружище.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Не пойму о чем вы говорите. И уж где-где, а в Париже мне кажется никакой смутой и не пахнет.

ЛЬВОВ. Это пока. Потому и манит он изгоев со всех уголков Европы. Здесь еще можно забыться в хмельном угаре. Здесь так легко закружиться в водовороте страстей. Красивый и глубоко порочный город. Но главное, здесь еще не так ощущается запах назревающей войны.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Войны? Вы шутите?

ЛЬВОВ. Даже не думал. Воздух пропитан войной. Вы разве сами не чувствуете?

БЕЗЫМЯННЫЙ. Нет. Я думаю, вы преувеличиваете.

ЛЬВОВ. Нисколько. Мне этот смрадный запах хорошо знаком. Я его ни с каким другим не спутаю.

ЛЬВОВ. Божественный напиток. Нектар. Пейте, даже не сомневайтесь!

БЕЗЫМЯННЫЙ (поднимает стакан, но останавливается). Могу я вам предложить?..

ЛЬВОВ. Благодарю, дружище. Не откажусь. А то это молодое шардоне, увы, не в состоянии разогнать мою стылую кровь. (Наливает кальвадос в свой стакан, с удовольствием выпивает). Совсем другое дело!

БЕЗЫМЯННЫЙ (выпивает). Да, неплохо. (Откидывается на спинку, закуривает). Значит, вы русский?

ЛЬВОВ. К сожалению…

БЕЗЫМЯННЫЙ. Ого! Даже так, с горечью? А как же хваленая русская национальная гордость?

ЛЬВОВ. Помилуйте, о чем вы говорите? Гордость здесь не причем. А горечь оттого, что Россия – это теперь всего лишь воспоминание… о чем-то навсегда утерянном.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Откуда столько пессимизма? Знаете, вы мне чем-то Пастернака – моего соседа по гостинице – напоминаете. От него тоже какой-то невообразимой и фатальной обреченностью и унынием на километр веет. Эх, вам бы с Эренбургом пообщаться. Вот кто глыба! Человечище! Он бы в пять минут вашу меланхолию вылечил. Илюша – пламенный оратор, умеет зажечь и внушить чувство гордости…

ЛЬВОВ. Постойте… вы сказали: Пастернак? Так вы писатель?

БЕЗЫМЯННЫЙ. Да. Прибыл в Париж с делегацией советских деятелей культуры на конгресс антифашистов.

ЛЬВОВ. Вот как? (Протягивает руку к бутылке). Вы позволите?

БЕЗЫМЯННЫЙ. Да, давайте повторим. (Выпивают). Извините, я даже не представился. Безымянный Алексей Ильич. В некотором роде поэт.

ЛЬВОВ. Штабс-капитан Львов Константин Сергеевич, к вашим услугам.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Думаю, не ошибусь, если предположу, что вы дворянин.

ЛЬВОВ. Угадали, я княжеского рода. Но мое аристократическое происхождение, и герб, и титул остались там (машет рукой) за бортом моей теперешней жизни. Все это в прошлом. Похоронено и предано забвению наряду с мечтами и молодостью. Было и прошло.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Давно во Франции?

ЛЬВОВ. Целую вечность. С апреля шестнадцатого.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Но позвольте… вы что же, эмигрировали еще до революции? Я думал…

ЛЬВОВ. Я не эмигрировал. Я был одним из сорока тысяч русских солдат, что император Николай послал на подмогу союзникам.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Подождите, я никак в толк не возьму. Вы хотите сказать, что русские воевали на Западном фронте?

ЛЬВОВ. Еще как воевали! Слава об экспедиционном корпусе Русской Армии гремела по всей Европе.

БЕЗЫМЯННЫЙ. Никогда не слышал о таком.

ЛЬВОВ. Немудрено. А ведь не прошло и двадцати лет. А что вообще вы знаете о той войне, что мы называли Великой и даже Отечественной, но которую ваши красные журналисты заклеймили позорным эпитетом – империалистическая? Что вы знаете о ней?

БЕЗЫМЯННЫЙ (несколько растерянно). Да многое знаю. Прорыв Брусилова, там… танки на Марне… ну, газовая атака под Ипром…

ЛЬВОВ. Ничего вы не знаете! Ибо вашим вождям не нужны герои, умиравшие за Царя и Отечество. У вас больше принято возвеличивать доблесть Красной Армии, ее славные победы в Гражданской – братоубийственной – войне. А Мировой войны как бы и не было! А ведь это она, гигантским плугом распахав, перекроила всю карту Европы, она вызвала цепную реакцию революций, включая две русских. Именно эта война тысячекилометровым окопным рвом разделила двадцатый век от девятнадцатого, старую жизнь от новой. Эх, и мою судьбу та война распахала… Если б вы знали, что мне довелось пережить…

БЕЗЫМЯННЫЙ. Так расскажите мне.

ЛЬВОВ. Рассказать? Хорошо. Вы же писатель. Может быть, даже книжку напишете?

БЕЗЫМЯННЫЙ. А что? Если ваша история стоящая – обязательно напишу.

ЛЬВОВ. Только, боюсь, не напечатают вашу книгу в Советах. Ладно, слушайте. Шел второй год войны. Немец уже оттеснил нас за Неман, но дальше отступать мы были не намерены. В одном из октябрьских боев я был ранен в грудь и полтора месяца провалялся в минском госпитале. После излечения я должен был возвращаться в свой полк – он как раз стоял неподалеку от Минска. И так бы я, наверное, и тянул солдатскую лямку на русско-германском фронте, но… судьбе было угодно распорядиться иначе. Я еще нежился на мягкой больничной койке под чутким и ласковым присмотром сестер милосердия, когда состоялась одна встреча на самом высоком уровне. Мне тогда, конечно, ничего не было об этом известно. Но именно благодаря этой встрече на исходе пятнадцатого года и стала возможной моя французская одиссея.

КАРТИНА 2

КУДАШЕВ. Рад видеть вас в добром здравии, Михал Василич.

АЛЕКСЕЕВ (поднимается навстречу гостю). Вот и вы, князь. Проходите же. Хотите чаю?

КУДАШЕВ. Благодарствую. Только что из-за стола. Да и некогда.

АЛЕКСЕЕВ. Что, прилетели пташки?

КУДАШЕВ. Думаю, с минуты на минуту явятся.

АЛЕКСЕЕВ. Оно и к лучшему: не стоит затягивать этот неприятный разговор.

КУДАШЕВ. Вы считаете, он непременно будет неприятным?

АЛЕКСЕЕВ. Ох, не лукавьте, князь! Вы же прекрасно осведомлены, о чем пойдет речь. Этот француз… как бишь его там?..

КУДАШЕВ. Думер.

АЛЕКСЕЕВ. Вот-вот. Вам, князь, наперед известно, о чем нас будет просить этот Думер.

КУДАШЕВ. Вы правы, Михал Василич. Тут нет большого секрета. Мой свояк, Александр Петрович Извольский, будучи послом в Париже, еще полтора года назад получил телеграмму от министра Сазонова, извещавшую о планах наших дорогих союзничков. Я читал копию этой депеши. Англичане уже тогда, в самом начале войны через своего посла в Петербурге зондировали почву. Но я не лукавил. Я лишь хотел сказать, неужели вам будет так уж неприятно отказать Думеру?

АЛЕКСЕЕВ. Разве я имею право отказать?

КУДАШЕВ. Это в ваших полномочиях.

АЛЕКСЕЕВ. Ваше сиятельство, вам известно мнение Государя-императора?

КУДАШЕВ. Да.

АЛЕКСЕЕВ. Вот видите! Его Величество выразил готовность оказать помощь.

КУДАШЕВ. Вы же знаете характер Николая Александровича. У него доброе сердце, а француз – опытный дипломат и деятельный политик – был весьма настойчив.

АЛЕКСЕЕВ. Настойчив – это мягко сказано. Я бы выразился: назойлив. Если не ошибаюсь, этот деятель с сентября обивает пороги министерств и учреждений в Петрограде? И везде получив отказ, однако, не успокоился, а отправился в Ставку, где добился аудиенции у Государя.

КУДАШЕВ. Да, этот пройдоха Думер нащупал слабое место – верность императора данным обязательствам. Но подумайте, любезный Михал Василич, может быть государь, будучи сам не в силах отказать представителю союзного государства, отсылал его к вам в расчете на вашу решительность, бескомпромиссность, на ваш ясный ум и твердый нрав.

АЛЕКСЕЕВ (задумчиво). Вы так считаете?

КУДАШЕВ. Я в этом просто уверен.

АЛЕКСЕЕВ. Однако неужели никак было нельзя избежать этой встречи, князь?

КУДАШЕВ. Для вас же не секрет, как сильно мы зависим от импортных поставок, Михал Василич. И никуда не денешься: мы вынуждены делать реверансы в сторону наших дорогих союзников.

АЛЕКСЕЕВ. Бог мой, не слишком ли высокая цена для подобных реверансов? Они там что, думают нам легко?

КУДАШЕВ. Наверное, им не дают покоя наши успехи, ваше высокопревосходительство.

АЛЕКСЕЕВ. Помилуйте, князь, какие успехи? Да, мы наконец-таки перестали отступать, мы сумели не допустить в Польше повторения Танненберга, но положение наше не такое уж и радужное. И не нужно забывать, чего нам это стоило: Россия только за последние полгода потеряла два миллиона своих сыновей!

КУДАШЕВ. Вот об этом и нужно говорить Думеру.

АЛЕКСЕЕВ. Таков ваш совет, князь?

КУДАШЕВ. Ах, ты ж, боже мой, да разве я, сугубо штатский человек, вправе давать советы начальнику штаба?

АЛЕКСЕЕВ. А для чего тогда вы здесь, Николай Александрович? Для протокола?

КУДАШЕВ. Совершенно так, ваше высокопревосходительство. Однако осмелюсь напомнить, что Российская Армия в настоящий момент никак не может обойтись без поставок французского оружия и обмундирования.

АЛЕКСЕЕВ. Вы меня совершенно запутали. Поначалу поддерживали мысль об отказе, теперь полунамеками призываете меня согласиться на это варварское предложение? Признавайтесь, князь, вы солидарны с мнением государя?

КУДАШЕВ. Михал Василич, государь прямо не выказал никакого особого мнения. Он ясно дал понять Думеру, что в решении его вопроса, именно вы, как начальник штаба, являетесь последней инстанцией. То бишь государь всемилостивейше препоручил вам выразить волю матушки России и его императорскую волю. В беседе с послом император проявил себя великим дипломатом. И я призываю вас, генерал, последовать его примеру. Будьте тверды и непреклонны, но в то же время любезны и обходительны.

АЛЕКСЕЕВ. Да как же так можно? Тут или так, или так.

КУДАШЕВ. Можно, Михал Василич, можно и так, и этак. Вы не рубите с плеча, ради бога, не порите горячки. Не следует с порога убивать этого Думера своей категоричностью. Будьте капельку хитрее и говорите с ним мягче. Надо обвести этого наглеца вокруг пальца. Ваша наиглавнейшая задача – дать понять французской миссии, что мы бы и рады пойти им навстречу, но, увы, не в состоянии помочь.

АЛЕКСЕЕВ. Думаете, мы сможем откупиться жалобами и причитаниями? По-моему, нам не видать французских винтовок в случае нашего отказа Думеру. Так стоит ли унижаться?

КУДАШЕВ. Поиск компромисса – это не унижение, генерал, а очень тонкая игра. Что-то вроде ваших маневров на поле перед боем с целью занятия наилучшей позиции. И если у нас не будет другого выхода, кроме как согласиться с предложением союзников, значит придется соглашаться… но только на наших условиях, выторговав все, что только возможно.

АЛЕКСЕЕВ. Боюсь, князь, я плохой дипломат.

КУДАШЕВ. Зато блестящий полководец. А по части дипломатии я вам подсоблю.

АДЪЮТАНТ. Ваше высокопревосходительство. Прибыл глава французской миссии, господин Думер. Прикажите впустить?

АЛЕКСЕЕВ. Ну, что ты как на параде, ей-богу? Приглашай. Давай, давай, пошевеливайся, голубчик. (Кудашеву). Вот что, князь. Мне, мягко говоря, все это не нравится, однако ж, обстоятельства вынуждают меня…

Входит Думер, останавливается на пороге, легким поклоном приветствует генерала.

КУДАШЕВ. Bonjour, monsieur. Heureux de vous accueillir!

ДУМЕР (не обращая на Кудашева внимания). Salut, mon général! Благодарю, что в такое напряженное время вы сумели откликнуться на нашу просьбу об аудиенции.

АЛЕКСЕЕВ. Рад видеть вас в добром здравии, сенатор. Проходите, прошу вас, располагайтесь.

ДУМЕР. Mon général! Позавчера я имел честь быть принятыми императором Николаем.

АЛЕКСЕЕВ. Мне это известно, сударь.

ДУМЕР. Принимая меня, император поблагодарил в нашем лице Францию, которая, несмотря на тяжелые экономические условия, поставляет своей союзнице России оружие, боеприпасы, обмундирование и продовольствие. Поставляет, хотя сама испытывает колоссальные трудности.

АЛЕКСЕЕВ (хмурясь). Сейчас всем непросто, сенатор.

КУДАШЕВ. Господин генерал высоко ценит помощь Франции и в свою очередь также готов выразить вам самую искреннюю благодарность.

ДУМЕР (не обращая на Кудашева внимания). Mon général! Франция и дальше готова помогать России. Но мы ожидаем… excusez-moi… я хотел сказать: мы бы хотели просить Россию оказать Франции ответную помощь.

КУДАШЕВ. Нам известно, сенатор, что вы составили проект, который предполагает отправку русских солдат на французский фронт.

ДУМЕР (не обращая на Кудашева внимания). Mon general! Франция обескровлена. У Франции не хватает солдат. Мы более не в силах сдерживать врага и с надеждой обращаем взоры в сторону великой России.

АЛЕКСЕЕВ. Сударь, Россия делает все, что только в ее силах, и даже больше. Не забывайте, что большинство германских дивизий сосредоточено на восточном фронте.

ДУМЕР. Mon général! Мы… все мы делаем общее дело! И наш святой долг помогать друг другу! Я хочу напомнить: наша просьба нашла отклик в сердце вашего государя. Именно потому я здесь.

АЛЕКСЕЕВ. Позиция его величества мне ясна, однако же… Сударь, мне докладывали, что будучи в Петрограде вы активно наводили справки, а потому должны быть осведомлены, что запас военнообязанных в России, вследствие огромных потерь и значительной численности выставленных армий, не столь велик, как это обыкновенно думают у вас. Мы исчерпали практически все резервы. Нам в пору самим искать помощи на стороне.

ДУМЕР. Вы правы, я досконально изучил положение дел. Но мы многого и не просим. Каких-нибудь триста-четыреста тысяч солдат. В масштабах России – это не очень большая цифра. Если мы сумеем договориться, я вам обещаю, mon général, благодарная Франция, невзирая на все экономические тяготы, с будущего года вдвое увеличит поставки оружия и боеприпасов для своей верной союзницы. Только дайте солдат!

АЛЕКСЕЕВ. Я не понимаю, но… как можно?..

ДУМЕР. Поверьте, это – не пустые обещания. Ведь мы сможем снять с фронта и вернуть на производство квалифицированных французских рабочих и инженеров. На заводах и фабриках от них будет больше толка. Они будут производить оружие, в котором вы так остро нуждаетесь.

АЛЕКСЕЕВ. В голове не укладывается! Французы вернутся к станкам, а наши солдаты будут за них проливать свою кровь! По-вашему выходит, русские хороши исключительно как пушечное мясо?

ДУМЕР. Все по-честному, mon général! России нужны французские винтовки и патроны, а Франции – русские солдаты.

АЛЕКСЕЕВ. Это просто возмутительно, сударь! На одной чаше весов железки и тряпки, а на другой – живые души. Я решительно заявляю!..

КУДАШЕВ (Алексееву). Спокойнее, ваше высокопревосходительство. (Полушепотом). Торгуйтесь.

АЛЕКСЕЕВ. Мы не на базаре, князь!

ДУМЕР. Excusez-moi, mon général! Я неверно выразился. Всему виной мое плохое знание русского языка, de ce Le seigneur témoin. Речь не идет ни о каком обмене. Франция и впредь будет помогать России всем, чем сможет. Но сколь долгой будет эта помощь? Весьма велика опасность прорыва германцами линии фронта, что проходит в такой фатальной близости от Парижа. Да, мы решительны! Мы готовы драться, и у нас имеются все средства для успешного продолжения борьбы… за исключением достаточного числа солдат. Только поэтому мое правительство решилось обратиться к России. Да, нам известно, какие великие людские потери понесла ваша страна. Но Россия велика и многолюдна, к тому же она щедра и великодушна.

АЛЕКСЕЕВ (чуть смягчив тон). Как же вы себе представляете нашу ответную помощь?

ДУМЕР. Сейчас я ознакомлю вас с моим проектом. Русские солдаты будут отправлены во Францию не как отдельные люди для размещения их во французских корпусах, но в виде особых русских воинских частей, которые по мере необходимости будут дополняться французскими офицерами. Все отправляемые люди вооружаются во Франции ружьями, принятыми во французских войсках. Французское правительство обязуется принять на свое попечение перевозку русских войск морским путем и обеспечить безопасность перевозимых.

АЛЕКСЕЕВ. Все это хорошо, но… в любом случае, не может идти и речи о трехстах тысячах солдат.

ДУМЕР. Но, mon général …

АЛЕКСЕЕВ. Погодите, сударь! Я всего лишь солдат и не буду с вами кривить! Я отдаю себе отчет, в какой финансовой и материальной зависимости находится Российская Империя. Но дело не в этом! Я готов рассмотреть ваш проект, но только не из-за угрозы срыва поставок, а исключительно ради желания оказать посильную помощь Франции и сохранить с ней добрые отношения, как и подобает верным союзникам.

КУДАШЕВ. Прекрасно сказано! Браво, ваше высокопревосходительство! Предлагаю, за это выпить! (Подходит к двери, оборачивается к Алексееву). Вы позволите, Михал Василич? (Не дожидаясь ответа, обращается к невидимому адъютанту). Вот что, голубчик, организуй-ка нам водочки и чего-нибудь закусить. Только, по-быстрому.

ДУМЕР. Merci beaucoup, monsieur le général! Благодарю! У вас доброе сердце! Поверьте, Франция этого не забудет!

АЛЕКСЕЕВ. Погодите с благодарностями, сударь. Как я уже упомянул, Россия не в состоянии отправить столько солдат, сколько вы запрашиваете. Я рассмотрю ваш проект, и думаю, мы изыщем возможность отправить во Францию, скажем… два пехотных полка…

ДУМЕР. Но, mon général …

АЛЕКСЕЕВ… с двумя запасными батальонами к ним. О большем не может быть и речи! Полки будут сведены в особую бригаду во главе (с нажимом) с российским генералом. Командовать полками будут также полковники Российской Армии.

ДУМЕР. Я понимаю, что вы даете столько сколько можете…

АЛЕКСЕЕВ. Поверьте, сударь, мы даем больше, чем могли бы себе позволить!

ДУМЕР. Благодарю! Но позвольте заметить, что французское правительство будет рассматривать два русских полка как… первую ласточку, и в дальнейшем мы, вероятно, попросим вас… повторить этот опыт. Надеюсь, он будет удачным как для моей страны, так и для вашей, генерал.

Дверь открывается, входит адъютант. В его руках поднос с графином, тремя рюмками и тарелкой с солеными огурцами. Он поочередно обносит присутствующих (сначала Думера, потом генерала, напоследок Кудашева) и замирает чуть в стороне.

ДУМЕР. Что ж, предлагаю тост за «первую ласточку»! Или как у вас говорят: с почином! (Выпивает водку, морщится, скептически смотрит на огурец, и, скривившись, закусывает).

АЛЕКСЕЕВ (выпивает, не закусывая). С почином? А утверждали, что плохо знаете язык! Но, позвольте, сударь…

КУДАШЕВ (держа полную рюмку в руке). Улыбайтесь, Михал Василич. Ради бога, улыбайтесь… игра сделана!

ДУМЕР. Mon general! Позвольте откланяться. Еще раз благодарю и надеюсь, что за этим первым шагом последуют и другие. (Выходит).

АЛЕКСЕЕВ (смотрит тяжелым взглядом на сияющего Кудашева, затем обращается к адъютанту). Составьте телеграмму для нашего военного уполномоченного в Союзном Совете во Франции генерала Жилинского. Сообщите ему, что в будущем году планируется отправить на французский фронт два трехбатальонных полка общей численностью не более 50 тысяч. В конце непременно от моего имени добавьте: «Желал бы, чтобы этот опыт, если он неизбежен, был ограничен».

Господи, как же на душе противно, князь! Позор-то какой!..

КАРТИНА 3