Великий сострадающий

Драма в 3-х действиях

ИОСИФ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Темнота. Звук проезжающего поезда. Сквозь маленькое окно видно мелькание огней. Затем поезд проносится и снова всё погружается в темноту. Слышен скрип отворяемой двери и шарканье обуви. Кто-то включает свет. Тусклая лампочка загорается, освещая тесную комнату. Посередине комнаты небольшое окно, под которым стоит стол, накрытый белой скатертью. На столе – старый радиоприёмник, рядом с радиоприёмником лежит амбарная книга. Слева от окна – двухъярусная кровать, рядом с кроватью – детская кроватка. Два стула рядом со столом. На стене, по правую сторону от окна висит расписание поездов. Напротив кровати - входная дверь. Рядом с дверью - небольшая печь. В комнату входит Иосиф. На нём оранжевый жилет, в одной руке железнодорожный жезл, в другой – большой масляный фонарь. Иосиф ставит фонарь у двери, кладет жезл на стол, снимает фуражку, снимает жилет, вешает жилет на крючок, вбитый в дверь, открывает дверцу печки и подбрасывает туда два полена. Ставит железный чайник на печку. Затем садится за стол, вынимает из внутреннего кармана старого военного френча трубку и пачку папирос, потрошит папиросы и набивает их табаком трубку. Раздается детский плач. Иосиф не обращает никакого внимания на детский плач и продолжает набивать трубку. Плач нарастает. Набив трубку, Иосиф медленно раскуривает ее, затем негромко произносит.
ИОСИФ. Адольф! А, Адольф!
Одеяло на верхнем ярусе начинает шевелиться и вскоре с кровати свешивается всклокоченная голова Адольфа.
АДОЛЬФ. Что?

ИОСИФ. Сегодня твоя очередь. Забыл?

АДОЛЬФ. Разве?

ИОСИФ. Ну, да.

АДОЛЬФ. Черт!
Адольф слезает со второго яруса. Подходит к колыбели и начинает снимать пеленки с младенца.
ИОСИФ. Что снилось?

АДОЛЬФ. Как обычно. Совокупляющиеся лошади.

АДОЛЬФ. ОН.

ИОСИФ. Обосрался или обоссался?

АДОЛЬФ. И то и другое.

ИОСИФ. Хороший мальчик. Далеко пойдет. Так и запишем. Тридцать девятый

день – мальчик.

АДОЛЬФ. Вчера была девочка.

ИОСИФ. Да. У меня записано – девочка.

АДОЛЬФ. А ещё раньше – три дня подряд мальчик.

ИОСИФ. Так и есть.

АДОЛЬФ. И ты хочешь найти в этом какую-нибудь закономерность?

ИОСИФ. Поживём – увидим.

судьбах этих проклинавших друг друга Вождей. Гитлер, как и Сталин, - третий сын в семье, и все дети, родившиеся до него, умерли. Гитлер также рожден в бедности, и также ходили легенды, что он незаконный сын, и даже отец Гитлера какое-то время зарабатывал сапожным ремеслом. Единственная любовь Гитлера также покончила с собой, и многие считают, что он убил ее...»

временем, послушаем композицию “Hey, Joe” в исполнении Джимми Хендрикса.

ИОСИФ. Нет. Совсем нет.

АДОЛЬФ. Тогда зачем ты это слушаешь?

ИОСИФ. Я это не слушал. Я слушал другое.

АДОЛЬФ. Тогда я выключу?

ИОСИФ. Выключай.

АДОЛЬФ. Редко. А что?

ИОСИФ. И что там передают?

АДОЛЬФ. В основном, музыку.

ИОСИФ. Какую?

АДОЛЬФ. В основном, Вагнер.

ИОСИФ. Понятно. А теперь, смотри.
Иосиф включает радио. По-прежнему звучит “ Hey, Joe ”. Иосиф выходит из комнаты. Мелодия “Hey, Joe” гармонично перетекают в «ПОЛЁТ ВАЛЬКИРИЙ» Рихарда Вагнера. Иосиф снова заходит в комнату. Снова звучит “ Hey, Joe ”.
ИОСИФ. А теперь, ты.
Адольф выходит из комнаты.
ГОЛОС ПО РАДИО. Внимание, внимание, говорит Германия! Сегодня под мостом

поймали Гитлера с хвостом! Эта знаменитая детская поговорка времён Второй мировой войны. Демонический образ Гитлера, как символа Абсолютного Зла соединился в конце двадцатого века с образом Сталина. Некоторые романтически настроенные умы видят в этих двух диктаторах пресловутого Зверя из Апокалипсиса Иоанна…

мы, тем временем, послушаем композицию “Number of the Beast” группы “IRON MAIDEN”

ИОСИФ. Исторические хроники. Про Сталина и Гитлера.

АДОЛЬФ. Про кого?

ИОСИФ. Про Сталина и Гитлера.

АДОЛЬФ. А кто это такие?

ИОСИФ. Это диктаторы.

АДОЛЬФ. Диктаторы?

ИОСИФ. Да. Один был коммунист, а другой фашист. А тебе что, правда, эти имена

ни о чём не говорят?

АДОЛЬФ. Абсолютно. И давно про них передают?

ИОСИФ. Недавно. У меня записано: три дня назад. И краткое описание каждой

передачи. Кстати, Сталина, как и меня, звали Иосиф. А Гитлера, как и тебя, звали Адольф.

АДОЛЬФ. Да ты что?

ИОСИФ. Они воевали друг с другом.

АДОЛЬФ. Ну, и кто кого?

ИОСИФ. Пока не знаю. Еще не дошли до конца войны. Но я не о том. Что

скажешь?

АДОЛЬФ. О чём? О Сталине?

ИОСИФ. Нет. О радио.

АДОЛЬФ. О радио?

ИОСИФ. Да. О радио.

АДОЛЬФ. То же самое, что и о младенце. Это странно.

ИОСИФ. И это всё?

АДОЛЬФ. А что ещё я могу сказать?

ИОСИФ. Где ты видел, чтобы радио работало таким образом?

АДОЛЬФ. Я не знаю.… А откуда ты знаешь, каким образом должно работать

радио?

ИОСИФ. Я знаю и все. Я так же знаю, что младенцы не меняют так часто свой пол.

ИОСИФ. Я знаю, что видел.

АДОЛЬФ. Но не помнишь, верно?

ИОСИФ. Да. Я не помню. Хотя знаю, что меня зовут Иосиф. Но совершенно не

помню, чтобы меня так кто-то звал.

АДОЛЬФ. Это называется частичная амнезия, сколько раз тебе это повторять.

С нами что-то случилось.

ИОСИФ. Да. Но надо же что-то делать.

АДОЛЬФ. Ничего делать не надо. Пройдёт кое-какое время, и мы вспомним.

ИОСИФ. Ты здесь раньше, чем я. Ты хоть что-нибудь вспомнил?

АДОЛЬФ. Да. Вспомнил.

ИОСИФ. Что?

АДОЛЬФ. Что пора кормить младенца.
Иосиф вздыхает, садится за стол и делает записи. Адольф выходит из комнаты. Иосиф включает радио.
ГОЛОС ПО РАДИО. «…Наверное, как высшая личность, Гитлер удовлетворял

свои сексуальные желания таким образом: валялся раздетый под ногами женщин, умолял их бить его, в истерике настаивал, чтобы они мочились и испражнялись на него... Самое поразительное то, что Гитлер считал подобные унижения необходимым для себя занятием. И это следовало из его признания: «Чтобы достичь абсолютной власти, необходимо пройти через крайние унижения».

“Velvet Underground” которые исполнят нам садомазохистскую песенку “Shine”.

ИОСИФ. Слушай, Адольф, а тебе не приходило в голову как-нибудь назвать

ребёнка? Ведь ребёнку нужно имя.

АДОЛЬФ. А как его назовёшь, если он постоянно меняет пол?

ИОСИФ. Ну, каким-нибудь нейтральным именем. Александр, например. Когда он

превратится в девочку, будет Александрой.

АДОЛЬФ. А знаешь, ты прав, Иосиф. Александр – хорошее имя. В честь

Александра Великого. А если ты станешь Александрой… Иосиф, а ты знаешь какую-нибудь Великую Александру?

ИОСИФ. А мы будем звать её Александрия. В честь города.

АДОЛЬФ. Точно! Александрия. Ну, что, Александр, нравится тебе твоё имя?

ИОСИФ. Кажется, готова. Нужно остудить.

ИОСИФ. Зубик – это хорошо. Значит, скоро будет кусать. Ну, давай, за папу!

(подносит ложку с кашей ко рту ребёнка)
Ребенок капризничает, не хочет есть.

ИОСИФ. Ну, не хочешь за папу, давай за маму!

АДОЛЬФ. А за дядю Иосифа?

ребёнка)
Ребенок с удовольствием ест.

Иосифа! А теперь снова за Адольфа! Вот молодец!

АДОЛЬФ. Александр. Великий.

ИОСИФ. И правда, зубик-то у него режется! Значит, кричать по ночам будем!

АДОЛЬФ. Что, правда?

ИОСИФ. Ну, да. Дети кричат, когда у них режутся зубы.

АДОЛЬФ. И что нам делать?

ИОСИФ. По-моему, нужно дать ему какую-нибудь игрушку, чтобы он её грыз.

АДОЛЬФ. А где мы её возьмём?

ИОСИФ. Надо что – нибудь придумать.

АДОЛЬФ. Слушай, а откуда ты всё это знаешь?

ИОСИФ. Знаю и всё.

АДОЛЬФ. А я вот всего этого не знаю. И ребенка пеленать не умел и кормить…

ИОСИФ. Похоже, у тебя не было детей.

АДОЛЬФ. А у тебя, выходит, были?

ИОСИФ. Ну, да. Наверное, были. Слушай, он спать хочет. Видишь, как глазками

моргает? Давай, клади его в колыбель.
Адольф кладёт ребёнка в колыбель.
ИОСИФ (глядя на часы). Скоро поезд. Твоя смена.

АДОЛЬФ. Да. Мне пора.

воспитания детей. Троцкий рассказывал: «Только что вернулся от Кобы. Знаешь, чем он занимается? Берет из кровати своего годовалого сына, набирает полный рот дыма из трубки и пускает ребенку в лицо. Младенец закатывается, плачет, а Коба смеётся: «Ничего, мол, крепче будет». Его жена…

ИОСИФ. Да. У меня был грузовой.

АДОЛЬФ. А когда в последний раз был пассажирский?

ИОСИФ. Вчера.

АДОЛЬФ. Утром или вечером?

ИОСИФ. Ночью.

АДОЛЬФ. Ты пассажиров хоть раз видел?

ИОСИФ. Нет. Ни разу. Окна в поездах всегда зашторены.

АДОЛЬФ. А я видел. Странно это всё…

ИОСИФ. Что?

АДОЛЬФ. Пассажиры. Было вагонов двадцать. Они смотрели в окна. Мужчины, женщины, старики, старухи, дети. Все одеты в полосатые робы, такие же полосатые шапочки, я даже успел разглядеть номерки на их груди. И все они находились в самой крайней степени истощения. Их огромные глаза… Ты знаешь, Иосиф, мне показалось, что они все смотрели на меня. Да, внимательно, очень внимательно смотрели, как будто хотели меня о чём-то спросить…

ИОСИФ. Люди – это хорошо. Может, в следующий раз поезд сделает остановку и

мы, в конце концов, поймём, кто мы и откуда.

АДОЛЬФ. Ты знаешь, Иосиф, мне как-то не по себе.

ИОСИФ. Пустяки. Ты сколько времени не видел людей?

АДОЛЬФ. Ну, ты первый человек, которого я увидел, после того как.… Слушай, я

стал вспоминать.… До того, как я попал сюда. Мне было жарко, да, очень жарко, потом такая нестерпимая боль в левом виске.… А потом, потом я очнулся здесь, в этом домике обходчика. У меня полное ощущение, что я сюда попал из другого места.

ИОСИФ. Не фантазируй. Просто до этого ты работал обходчиком, потом стал

жертвой нападения какого-нибудь беглого каторжника, получил разводным ключом по голове, и тебе отшибло память.

АДОЛЬФ. Хорошо. А ты? На тебя тоже кто-то напал? Я нашел тебя в овраге, ты

лежал обоссаный, как младенец, и в беспамятстве грозил кому-то рукой.

ИОСИФ. Элементарно. Меня выбросили из поезда.

АДОЛЬФ. Как-то ты легко отделался. Ни одной травмы.

ИОСИФ. А рука? Видишь, моя левая рука плохо работает.

АДОЛЬФ. Это твоя старая травма. У меня вот тоже прострелено бедро.

ИОСИФ. Ты что, воевал?

АДОЛЬФ. Откуда я знаю?

ИОСИФ. Ты знаешь, а мне кажется, что я воевал.… Даже не воевал, а руководил

военными действиями.

АДОЛЬФ. Против кого?

ИОСИФ. Не знаю.

АДОЛЬФ. Значит, по-твоему, я всю жизнь проработал стрелочником?

ИОСИФ. Откуда я знаю? Просто так работаешь, как будто это делал всю жизнь.

АДОЛЬФ. Я просто способный. Вот и всё. Я прочитал инструкцию, когда пришёл в

себя. Там всё написано. И строго следовал ей. А вот козу доить я совершенно не умел, а ты справился, как будто занимался этим всю жизнь. Без всяких инструкций.

ИОСИФ. Значит, когда-то мне приходилось доить коз. Я не понимаю, почему ты

так кипятишься?

АДОЛЬФ. Мне просто обидно.

ИОСИФ. Хорошо. Оставим это. Давай лучше завтракать.

АДОЛЬФ (после паузы). Давай.
Адольф и Иосиф начинают накрывать на стол. Адольф готовит салат. Иосиф нарезает тонкими ломтиками сало.
ИОСИФ. Одного понять не могу. Ты категорически не ешь мяса и не пьешь вина.

Но в погреб у тебя битком набит салом, копчеными окороками и бутылками с вином.

АДОЛЬФ. Может, я до того, как меня ударили по голове разводным ключом, был

отъявленным алкоголиком и мясоедом?

ИОСИФ. Значит, ты признаёшь, что тебя ударили по голове?

АДОЛЬФ. Нет. Я просто пытаюсь говорить с тобой на одном языке.

ИОСИФ. Понятно. Еще дуешься. Зря. Я просто пытаюсь внести хоть какую-то

ясность.

ИОСИФ. Да. Кое-что.

АДОЛЬФ. Что именно?

ИОСИФ. Давай кушать. Я выпью немного вина и всё расскажу.

АДОЛЬФ. Сделай одолжение.

ИОСИФ (поднимая бокал). Ну, за твоё здоровье!

АДОЛЬФ. Сделай одолжение.

АДОЛЬФ. Да. Это так.

ИОСИФ. Тогда слушай. Ты не заметил, что после того как проводишь поезд, к тебе

возвращается какая-то часть памяти? Вот ты, например, сейчас, после дежурства зашел сюда совсем другим человеком. В тебе что-то изменилось. Ты что-то вспомнил.

АДОЛЬФ. Ты бы видел лица этих пассажиров. До сих пор бросает в дрожь.

ИОСИФ. Поезда несут какую-то информацию. Наша прошлая жизнь, каким-то

образом, связана с этими поездами. Вот, например, сегодня, когда я встречал поезд, состав был загружен боевой техникой. И я тут же вспомнил, что руководил какими-то военными действиями.

АДОЛЬФ. Значит, ты имеешь какие-то военные звания?

ИОСИФ. Наверное, имею.

АДОЛЬФ. И награды?

ИОСИФ. Тоже, наверное.

АДОЛЬФ. А вдруг, ты - генерал?

ИОСИФ. Не исключено.

АДОЛЬФ. А я, значит - стрелочник?

ИОСИФ. Вполне может быть.

АДОЛЬФ. Но я не помню, чтобы я был стрелочником.

ИОСИФ. Значит, ты им и не был.

АДОЛЬФ. А кем я был?

ИОСИФ. Откуда я знаю?

АДОЛЬФ. Меня не покидает чувство, что я тоже чем-то руководил.

АДОЛЬФ. А почему ты смеёшься? Ты не веришь?

ИОСИФ. Я верю.

АДОЛЬФ. Нет, ты не веришь. Ты по-прежнему думаешь, что я всю жизнь был

стрелочником.

ИОСИФ. Ничего я не думаю.

АДОЛЬФ. Нет, думаешь! Я же вижу!

ИОСИФ. Послушай, Адольф. Давай разберемся. Для меня не так важно то, кем я

был до того, как попал сюда. Для меня куда важнее выяснить, как я попал сюда.

АДОЛЬФ. Но ты же предложил свою версию того, как я попал сюда. Был

стрелочником, потом получил по голове от беглого каторжника.

ИОСИФ. Я пошутил.

АДОЛЬФ. Ты плохо пошутил. Никому не было смешно.

ИОСИФ. Ты просто плохо понимаешь юмор. Могу даже сказать, что ты начисто

лишен чувства юмора.

АДОЛЬФ. И что это значит?

ИОСИФ. Пока ничего.

АДОЛЬФ. А это будет что-нибудь значить в дальнейшем?

ИОСИФ. Возможно.

АДОЛЬФ. Знаешь, что меня до смерти раздражает в тебе? Это напускная

таинственность и значимость.

ИОСИФ. Ты думаешь, я притворяюсь?

АДОЛЬФ. Ведёшь себя так, как будто тебе принадлежит полмира.

ИОСИФ. А может, это так и есть.

АДОЛЬФ. Ты знаешь, может это так и есть, только вот я перед тобой не

испытываю никакого трепета.

ИОСИФ. Ты испытываешь такую злость, как будто я у тебя украл вторую половину

мира.

ИОСИФ. Слушай, вот я вместе с тобой уже тридцать первый день. И мы только

сегодня начинаем друг другу задавать вопросы. Знаешь, что это значит?

АДОЛЬФ. Что?

ИОСИФ. Что мы стали ВСПОМИНАТЬ.
Пауза. Затем раздаётся истошный крик ребёнка. Адольф и Иосиф подходят к колыбели.
АДОЛЬФ. Ну вот, что там у нас?

ИОСИФ. Я же говорю, зубки режутся. А мы, сделаем вот так!

ИОСИФ. Ничего, крепче будет.

АДОЛЬФ. Ну, ты и даёшь!

ИОСИФ. А ты как думал? Чай будешь?

АДОЛЬФ. Нет. Я выпью воды.

ИОСИФ. Как знаешь.

АДОЛЬФ. Светает.

ИОСИФ. Да. Скоро моя смена.

АДОЛЬФ. Через десять минут.

ИОСИФ. Да. Через десять минут. Как раз успею попить чаю.

АДОЛЬФ. Слушай, я давно хотел тебя спросить. Ты сколько делал попыток

пересечь периметр?

ИОСИФ. Две. Или три.

АДОЛЬФ. Сколько раз стреляли?

ИОСИФ. Два раза стреляли. А один раз громко предупредили, что будут стрелять.

АДОЛЬФ. До твоего появления я сделал шесть попыток. И меня никто не

предупреждал, только стреляли. Так вот, слушай, значит, всё-таки есть какая-то лазейка в периметре, раз кто-то безнаказанно подкинул к нам младенца.

ИОСИФ. Скорей всего, это так. Только как нам её найти? И зачем? Если этот

объект охраняется и нас никто не трогает – значит, мы на своём месте.

АДОЛЬФ. Ты это серьёзно?

ИОСИФ. Что?

АДОЛЬФ. Ты ощущаешь себя на своём месте?

ИОСИФ. Я говорю, что ОНИ думают, что мы на своём месте.

АДОЛЬФ. Кто, ОНИ?

ИОСИФ. Те, кто охраняет периметр.

АДОЛЬФ. А откуда ты знаешь, что ОНИ думают? Ты их хоть раз видел?

ИОСИФ. Нет, только слышал.

АДОЛЬФ. А я и не видел и не слышал и не знаю, в отличие от тебя, что ОНИ там

думают.

ИОСИФ. Я исходил из того, что нас замечают, но не трогают….

смотрели, как будто я что-то знаю.… А что я знаю?

Адольф и Иосиф сидят на полу. Иосиф держится за указательный палец, Адольф вытирает кровь из носа. Иосиф с трудом поднимается, садится на стул и начинает раскуривать трубку. Адольф, в свою очередь, направляется к раковине и начинает умываться.

АДОЛЬФ. Большевистская свинья!

ИОСИФ. Я вспомнил. Я все вспомнил.

АДОЛЬФ. Я тоже вспомнил, когда ребёнок закричал…

ИОСИФ. Я вспомнил раньше, когда поезд увидел. В поезде зэки сидели, мои зэки,

которых я посадил, а ты, мудак, своих евреев вспомнить не мог.

АДОЛЬФ. Ну и что? Зато я раньше тебя здесь оказался, это мое место! Пошел вон!

ИОСИФ. Хрен тебе, крыса бундесверовская! Ты давно подох! Я твоими останками

и сучки твоей лично занимался. Сожгли тебя, как падаль!

АДОЛЬФ. Выходит, что ты тоже подох, раз здесь оказался. Обоссанный, как

младенец!

ИОСИФ. И чего ты радуешься? Не от твоей же руки я помер?

АДОЛЬФ. Что, верные соратники постарались?

ИОСИФ. А тебе какое дело?

АДОЛЬФ. Соратники, кто же еще!

ИОСИФ. А я, может быть, своей смертью помер?

АДОЛЬФ. Думаешь, я поверю?

ИОСИФ. Да мне какое дело, поверишь ты или нет. Ты для меня никто. Пустое

место.

ИОСИФ. Слушай, я ведь и снова по морде дать могу.

АДОЛЬФ. Отчего ты умер?

ИОСИФ. От старости.

АДОЛЬФ. Врёшь! Врешь же!

ИОСИФ. Мне было 75 лет.

АДОЛЬФ. Все равно тебе помогли.

ИОСИФ. Все великие императоры умирали от рук своих приближенных. Это их

судьба.

АДОЛЬФ. Значит, ты у нас – великий император. А я….

АДОЛЬФ. Ты - сволочь!

ИОСИФ. Хватит ругаться. Лучше скажи мне, ты всё вспомнил?

АДОЛЬФ. В смысле?

ИОСИФ. Меня интересует именно тот момент, когда ты попал сюда.

АДОЛЬФ. Ничего особенного. Такой провал, как во сне… Темнота и я просыпаюсь

здесь. Ничего не помню. И знаю только, что меня зовут Адольф.

ИОСИФ. Ты никого не встречал в этом провале?

АДОЛЬФ. Нет. А ты?

ИОСИФ. Я видел чью-то спину. Кто-то шел впереди меня. Было темно. А я шел за

ним. А потом я проснулся в овраге. Там, где ты меня и нашел.

АДОЛЬФ. Я тоже за кем-то шел в темноте. Но я никого не видел, просто

чувствовал чьё-то присутствие.
Пауза.
ИОСИФ. Значит, мы с тобой на том свете… Интересно…

АДОЛЬФ. Да уж…

ИОСИФ. Я никогда не верил, что после смерти что-то есть. А оказывается,

что есть.… Даже нет, ничего нет, просто смерти не существует. Слушай, а я видел кусок твоего черепа, Адольф.

АДОЛЬФ. Повезло тебе. Видишь, теперь у меня другой череп. Целый.

ИОСИФ. А вот этот казус я очень легко могу объяснить. Даже с научной точки

зрения. Знаешь, что такое фантомные боли?

АДОЛЬФ. Конечно, знаю. Это когда чешутся ампутированные конечности. Их нет,

а они чешутся или болят.

ИОСИФ. Вот так же и с нашими телами. Их нет, но мы их по привычке чувствуем.

ИОСИФ. Ты мне чуть палец не откусил. Я же не жалуюсь.

АДОЛЬФ. Слушай, а мы можем опять умереть?

ИОСИФ. Думаю, что всё будет повторяться по этой схеме. Потеряешь сознание и

очнешься где-нибудь в привокзальном сортире рядом с Муссолини. И опять будешь ждать возращения памяти.

АДОЛЬФ. Кстати, а что стало с Муссолини?

ИОСИФ. Убили его. И за ноги подвесили, как собаку.

АДОЛЬФ. Так ему и надо. Интересно, где он сейчас?

ИОСИФ. Я же тебе говорю: говно убирает в привокзальном сортире.

АДОЛЬФ. Откуда ты знаешь?

ИОСИФ. Да я так… Фантазирую.
Пауза.
АДОЛЬФ. Ну и что будет дальше?

ИОСИФ. Я думаю, что это как бы промежуточный пункт. Своеобразное

чистилище.

АДОЛЬФ. Хочешь сказать, что и Страшный Суд впереди ожидается?

ИОСИФ. Не знаю, может быть.

АДОЛЬФ. А я думаю, что мы будем перерождаться. По индийской концепции. Ты,

например, переродишься в свинью. Все русские после смерти перерождаются в свиней.

ИОСИФ. Я же не русский, я – грузин.

АДОЛЬФ. Тем более.

ИОСИФ. Что, тем более?

АДОЛЬФ. Будешь грузинской свиньей.

ИОСИФ. А ты в кого переродишься?

АДОЛЬФ. Арийцы не перерождаются, они неизменны.

ИОСИФ. Ты сам-то веришь в эту чушь? У меня полстраны вот таких истинных

арийцев у параши сидело. Посмотри на себя. Ну, какой из тебя ариец?

АДОЛЬФ. Самый настоящий. В меня верила нация.

ИОСИФ. С нацией понятно. Ты-то сам верил?

АДОЛЬФ. Я всегда верил в своё высшее предназначение.

ИОСИФ. Ты знаешь, я готов перевоплотиться, в кого угодно, хоть в

свинью, хоть в муравья. Только при одном условии.

АДОЛЬФ. Ну, и при каком?

ИОСИФ. Что бы все истинные арийцы после смерти перевоплотились, в самых что

ни на есть, истинных жидов.

АДОЛЬФ. Это не смешно.

ИОСИФ. А кто смеется? Слушай, Адольф, а может быть ты уже, того,

перевоплотился? В старого еврея, работающего стрелочником…

АДОЛЬФ. Будь проклят день, когда я тебя нашел. Надо было тебя убить.

ИОСИФ. Зря ты так. Тебе бы скучно стало. Тебе же постоянно слушатель нужен.

АДОЛЬФ. Я готов молчать целую вечность, чтобы не видеть тебя.

ИОСИФ. Вечность, говоришь.… Слушай, Адольф, а ты Достоевского читал?

АДОЛЬФ. Я ненавижу славянскую культуру.

ИОСИФ. А вот твой любимый Ницше, кстати, Достоевского любил и, вообще,

считал его своим учителем.

АДОЛЬФ. Ницше – это воин арийского духа.

ИОСИФ. Слушай, Адольф, ты можешь нормально разговаривать? А? Ха-ха-ха!
Иосиф вдруг заразительно смеется. Адольф смотрит на него как на полоумного.
АДОЛЬФ. Ты чего?

ИОСИФ. Слушай, дорогой, а с каких это пор ты так складно говоришь по-русски?

АДОЛЬФ. По-русски? Я…говорю…по… русски…
Адольф садится, опустив голову. Он жалок и раздавлен. На глазах его слёзы.
ИОСИФ. Адольф, слушай, а ты по-немецки что-нибудь помнишь?

АДОЛЬФ. Also… sprach… Нет, не помню.

ИОСИФ. А я грузинский помню. Слушай, а я действительно прав, ты - переродился.

АДОЛЬФ. Это жестоко, это очень жестоко…

ИОСИФ. Слушай, фашист, про Достоевского будешь слушать?

АДОЛЬФ. Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты!

ИОСИФ. Так вот, у него есть замечательный роман «Преступление и наказание»

Называется, и там есть один герой Свидригайлов, мерзавец ещё тот, так он знаешь, как о вечности рассуждал? Все представляют вечность, как что-то великое и огромное, не поддающееся описанию. А вдруг, он говорит, вечность – это такая маленькая комнатка, как эта и с пауками? И если бы была его воля, то он бы так и сделал. Слушай, получается, Достоевский-то был прав: вечность – это маленькая комнатка, а мы с тобой вместо пауков.

АДОЛЬФ. А Ницше писал о Вечном Возращении.

ИОСИФ. Ну, да. О Вечном Возращении фюрера к обязанностям стрелочника.

АДОЛЬФ. Дурак. На себя посмотри. Ты же не в лучшем положении.

ИОСИФ. А я и не говорю, что в лучшем.

АДОЛЬФ. Могу даже больше сказать: ты в гораздо худшем положении, чем я.

ИОСИФ. Это почему?

АДОЛЬФ. Ты меня победил. Но где твои победы?

ИОСИФ. В каком смысле?

АДОЛЬФ. В самом прямом. Ты тоже просрал свою войну. Ты здесь, рядом со мной.

Значит, ты не победитель, а проигравший. Здесь место только проигравшим. Победители не исполняют роль пауков.

ИОСИФ. Ты хочешь сказать, что я тоже потерпевший?

АДОЛЬФ. Да. Именно так.

ИОСИФ. Но когда я умер, я оставил огромную, процветающую империю…

АДОЛЬФ. Участь любой империи - это быть разрушенной варварами. Откуда ты

знаешь, что случилось после твоей смерти?

ИОСИФ. Ты хочешь сказать, что моя империя разрушена?

АДОЛЬФ. Я в этом не сомневаюсь.

ИОСИФ. Кто? Кто это сделал?

АДОЛЬФ. В любом случае, не я. Скорее всего, твои соратники.

ИОСИФ. Бляди! Суки! Не успел я, я просто не успел! Нужно было всех под корень!

Паразиты!

АДОЛЬФ. Я тоже так кричал, когда твои люди стояли у стен моей столицы.

ИОСИФ. Я не должен быть здесь! Не должен!

АДОЛЬФ. А что делать?

ИОСИФ. Суки! Суки! Кругом одни Иуды! Они же…

АДОЛЬФ. Что? Всё-таки я прав, тебя убили?

ИОСИФ. Ладно, оставим это…

АДОЛЬФ. Ты боишься признать, что тоже потерпел полное фиаско.

ИОСИФ. Ничего я не боюсь. Мне просто жалко дело всей моей жизни.

АДОЛЬФ. А мне, думаешь, не жалко?

ИОСИФ. Никто не просил тебя нападать на меня.

АДОЛЬФ. Если бы я не напал на тебя, то ты это сделал бы сам. Рано или поздно.

В любом случае, нам бы было тесно в этом мире.

ИОСИФ. Зато сейчас не тесно. И очень даже комфортно.

ИОСИФ. Надо бы пеленки сменить. Наверное, опять обделался.

АДОЛЬФ. Ты и меняй! Твоя очередь!

ИОСИФ. Почему моя?

ИОСИФ. Но это было до того, как мы вспомнили!

АДОЛЬФ. А что изменилось? Он по-прежнему орёт, как резаный!

ИОСИФ. Сейчас посмотрим.… Слушай, теперь он – девочка!

АДОЛЬФ. Александрия.

ИОСИФ. Что всё это значит, в конце концов?

АДОЛЬФ. Ты это о чём?

ИОСИФ. Какой в этом смысл?

АДОЛЬФ. В чём?

ИОСИФ. В том, что она постоянно меняет пол!

АДОЛЬФ. А тебе зачем?

ИОСИФ. Должно же это что-то означать?

АДОЛЬФ. Я думаю, что должно.

ИОСИФ. И, может, ты знаешь, что это означает?

АДОЛЬФ. Думаю, что да. Я знаю.

ИОСИФ. В таком случае, многоуважаемый Адольф, не можете ли вы мне

объяснить, что же всё это означает?

АДОЛЬФ. Только одно: что мы по-настоящему мертвы.

АДОЛЬФ. Бывает.

ИОСИФ. Слушай, а тогда к чему нам все эти обязанности?

АДОЛЬФ. Абсолютно ни к чему. Ты девочке пеленки менять будешь?

ИОСИФ. Конечно, буду.

АДОЛЬФ. Тогда меняй.

Иосиф начинает менять пеленки. Адольф в задумчивости смотрит в окно.
АДОЛЬФ. Моя очередь встречать поезд.

ИОСИФ. Ты пойдёшь?

АДОЛЬФ. Да. Посмотрю. Может, ещё что-нибудь вспомню.

ИОСИФ. Что ж, иди. Вспоминай.

А что я знаю? Что я мертв и смерть не конец. И никаких тебе чистилищ, кругов ада или рая. Да я, в принципе, никогда в это и не верил. Есть только жизнь и ничего, кроме неё не существует. Вот так. А я прожил достойную жизнь.

всего этого достиг? И знаешь, что я понял? Что я всего лишь инструмент, действующее лицо в спектакле. Нет, я и сейчас думаю, что от меня что-то зависит и буду так думать. Но я знаю, что от меня на самом деле не зависит НИЧЕГО. Я всего лишь, персонаж, фигура, символ веры. И я, как ветхозаветный бог, требовал жертв. Потому что веры без жертв не бывает. А вера даёт человеку смысл, потому что ничего в этом мире без веры не существует. Бог есть, когда в него веришь, и его нет, когда веришь, что его нет. Все верили в меня, а во что верил я? Тебе интересно, во что верил я?

для всех, кто хочет принести в этот мир порядок, справедливость и силу, я буду великим Вождем. Каждый, кто хочет быть нужен своей стране, станет под мои знамёна. И я принес немало личных жертв своей вере. И каждый должен научиться жертвовать собой и жертвовать кем-то. Только так. А если вас устраивает хаос, если вы живете с постоянной надеждой на милость властей, если вами не движет долг, тогда пеняйте на себя – вы будете обмануты и использованы. И что я делал не так? В чём я должен каяться? В том, что не уступил своего места другим? В том, что всегда шёл до конца? Нет, я не буду каяться и просить милости. Я хочу только одного – определённости. Каков сценарий на этот раз? И какова моя роль? И что мне делать с Адольфом? И что мне делать с тобой?

ИОСИФ. Да так, сам с собой.

АДОЛЬФ. А ребёнок?

ИОСИФ. Что, ребенок?

АДОЛЬФ. Ребёнок что-нибудь говорил?

ИОСИФ. Нет. Он только хихикает. А ты зачем вернулся, ведь поезда не было?

АДОЛЬФ. Не было. И больше не будет.

ИОСИФ. С чего это ты взял?

АДОЛЬФ. А ты пойди и посмотри.

ИОСИФ. Что такое?

АДОЛЬФ. Пойди и посмотри.
Иосиф выходит из комнаты. Адольф подходит к колыбели и склоняется над ней.
АДОЛЬФ. Ну, что? Ты что-то знаешь, верно? Ничего не хочешь мне сказать?
Ребенок хихикает.
АДОЛЬФ. Понятно. Тебе весело. Я бы тоже смеялся на твоем месте.
Входит Иосиф.
АДОЛЬФ. Ну, ты видел?

ИОСИФ. Да… Впечатляюще… Путей больше нет.

АДОЛЬФ. Ну, и что же нам делать?

ИОСИФ. Ждать.

АДОЛЬФ. Чего?

ИОСИФ. Пока за нами не придут.

АДОЛЬФ. Кто?

ИОСИФ. Известно кто – черти. За мной в форме эсесовцев, а за тобой в энкаведешной форме. И посадят нас. Тебя в ГУЛАГ, а меня в Освенцим.

АДОЛЬФ. Ты всё шутишь.… А я серьезно.

ИОСИФ (раскуривая трубку). Слушай, Адольф, давно хотел тебя спросить, а ты не

раскаиваешься?

АДОЛЬФ. В чём?

ИОСИФ. Ну, как, ты же совершил преступление против человечества.

АДОЛЬФ. А ты?

ИОСИФ. По-моему, Адольф, ты на самом деле превратился после смерти в

стрелочника-еврея: отвечаешь вопросом на вопрос.

АДОЛЬФ. Единственное, в чём я раскаиваюсь – это то, что я не дошел до Кремля в

41-м и не повесил тебя на Спасской башне.

ИОСИФ. Ты знаешь, Адольф, а я раскаиваюсь, что не довел начатое дело до конца.

Не хватило мне времени. Эх, какая Мечта пропала! Великая Мечта!

АДОЛЬФ. А мне, думаешь, не обидно? Видеть, как погибает твоё любимое детище!

Сколько сил в него вложено, сколько воли и любви – и всё гибнет в один момент!

Самое главное – я уже видел, представлял, как будет выглядеть новое общество, как будут происходить Великие Посевы и Великая Жатва. Мир населен только красивыми людьми, нет места безобразию и уродству, люди тотально погружены в творческий акт под названием жизнь, и смерть отступает и сдаёт свои права. Человек вернёт себе звание Бога.

ИОСИФ. Ты эстет, Адольф. Я строил общество, напоминающее гигантский

улей. Каждый занят своим делом, каждый знает своё место и счастлив от этого. В принципе, я хотел только одного – вернуть человечество в законы природы.

АДОЛЬФ. Ты знаешь, Иосиф, я бы после смерти сделал бы тебя каким-нибудь

пасечником.

ИОСИФ. А я бы тебя приковал к скале рядом с Прометеем и заставлял бы петуха

каждый день выклёвывать тебе печень.

АДОЛЬФ. Почему петуха? Прометею печень выклёвывал орел.

ИОСИФ. Чтобы ты завидовал Прометею. Ему клюёт печень орёл, а тебе – петух. И

ты сходишь с ума от зависти.

АДОЛЬФ. А ты, всё-таки, коварен, Иосиф. Дьявольски коварен.

ИОСИФ. Спасибо за комплимент. А знаешь, Адольф, что мне всегда нравилось в

тебе?

ИОСИФ. Твой талант артиста. Я напрочь лишен этого дара. Смотришь на то, как

ты выступаешь, и душа радуется. Вот бы мне в партию такого оратора…

АДОЛЬФ. У тебя были в партии великие ораторы. Ты их всех поубивал.

ИОСИФ. Правильно сделал. Потому что все они хорошие ораторы, но при этом

дерьмовые артисты. Знаешь, почему я люблю театр? Потому что там каждый играет свою роль: король играет короля, шут играет шута, свита играет свиту. И каждый старается сделать это как можно более талантливо. А мои шуты все поголовно метили в короли, с такими артистами разве сыграешь? Вот и мне для того, чтобы стать вождем, пришлось очень много раз выдавать себя за кого угодно, а ты с самого начала подавал себя как вождь. Я бы так не смог.

АДОЛЬФ. У меня просто не было другого выхода, как стать вождем.

ИОСИФ. Я знаю. Это знакомое состояние. У твоего любимого Достоевского в

«Преступление и наказание» один нищий студент убивает старушку для того, чтобы проверить, способен ли он для достижения великой цели переступить через чью-то жизнь. Ленин, кстати, не любил Достоевского, и я знаю почему. У настоящих вождей не возникает выбора, если ему кто-то мешает – он его убирает, без всяких размышлений о том, имеет ли он на это право или нет.

АДОЛЬФ. Ну, а что произошло со студентом?

ИОСИФ. А студент покаялся. Встал на колени и покаялся.

АДОЛЬФ. В чем?

ИОСИФ. В том, что погубил свою душу пагубным учением.

АДОЛЬФ. А кто ему сказал, что его учение пагубное?

ИОСИФ. Следователь надоумил. Ну и знакомая проститутка помогла.

АДОЛЬФ. Понятно. Так вот всегда. У человека была хоть какая-то цель. Потом

появляются проститутки. И начинают давать советы. А что ему мог предложить следователь?

ИОСИФ. Десять лет каторги.

АДОЛЬФ. Хороший выбор. Слушай, я понял. Это по вине твоего Достоевского мы

тут исполняем роль пауков в его Вечности и знаешь, почему? Потому что этот студент, вместо того, чтобы заниматься политической борьбой, слушает рассуждения проститутки о своей душе и идет сдаваться к следователю.

ИОСИФ. Мы просто не заслужили другой Вечности. В конечном итоге, мы тоже

стали жертвами советов проституток и тоже пришли сдаваться к следователю.

АДОЛЬФ. К какому следователю?

ИОСИФ. А мы друг для друга исполняем роли следователей. И проституток.

АДОЛЬФ. Я никому сдаваться не собираюсь.

ИОСИФ. А ты уже сдался.

АДОЛЬФ. Я?

ИОСИФ. Да, ты.

АДОЛЬФ. Да ты хоть…
Раздаётся крик ребёнка: «Ади! Ади! Ади!». Адольф стремительно подбегает к колыбели, берёт ребёнка и прижимает его к груди.
АДОЛЬФ. Ты слышал? Он, по-моему, произнёс «Ади!». Это от уменьшительного

«Адольф»!

ИОСИФ. Вот именно. Вот именно…

АДОЛЬФ. Что, именно?

ИОСИФ. Ты полюбил и привязался к этому ребёнку. Ты никогда не переступишь

через него. Это и есть твой визит к следователю.

ИОСИФ. А я привязался к этому месту. К своей роли стрелочника. Здесь все

понятно. Здесь есть долг, работа и нет людей. Об этом я мечтал всю жизнь.

АДОЛЬФ. Ты забыл самое главное: железная дорога исчезла.

ИОСИФ. Да ты прав. Дорога исчезла. Что с тобой?

АДОЛЬФ. Подожди, я что-то не…

АДОЛЬФ. Его нет! Он...

ИОСИФ. Тоже исчез.

АДОЛЬФ. И что нам делать?

ИОСИФ. Ждать.

АДОЛЬФ. Чего?

ИОСИФ. Пока не исчезнет всё.

АДОЛЬФ. А мы?

ИОСИФ. Что, мы?

АДОЛЬФ. А мы исчезнем?

ИОСИФ. А ты этого хочешь?

АДОЛЬФ. А ты?

ИОСИФ. Я хочу. Исчезнуть полностью. Целиком.

АДОЛЬФ. Я тоже. Вслед за Александрией.

ИОСИФ. Или Александром.

АДОЛЬФ. Какая разница!

АДОЛЬФ. Кто он?

ИОСИФ. Откуда я знаю?
Стук повторяется.
ИОСИФ. Ты пойдешь открывать?

АДОЛЬФ. А почему я?

ИОСИФ. Я просто спросил.

АДОЛЬФ. А зачем открывать, ведь дверь открыта!

ИОСИФ. Открыто!

АДОЛЬФ. Заходите!

АДОЛЬФ. Ну что, пойдём?

ИОСИФ. Ну что ж, пошли…
Адольф и Иосиф осторожно подходят к двери. Открывают её. За дверью никого нет.
ИОСИФ. Никого.

АДОЛЬФ. Смотри, книга!

ИОСИФ. Что за книга?

АДОЛЬФ. Без названия.

ИОСИФ. Дай сюда.

ИОСИФ. Смотри, только одна страница с текстом, остальные все пустые.

АДОЛЬФ. Что за текст?

ИОСИФ (читает). "Я, покидающий мир, преклоняюсь и обретаю прибежище в

своём исповеднике и всех божествах, мирных и гневных; пусть же простит "Великий Сострадающий" накопленные мною грехи и нечистоту прежних жизней, пусть укажет мне путь в иной, благой мир!"

АДОЛЬФ (восторженно). Я знаю, я знаю, откуда это! Это из «Тибетской книги

мёртвых!» Наконец-то!

ИОСИФ. При чём здесь Тибет?

АДОЛЬФ. Ты ничего не понимаешь, абсолютно ничего! Там же находится обитель

Высшей расы! Ты что, думаешь, я на Восток шел славян покорять? Больно вы мне нужны, убогие! К Тибету я шел, к Тибету!

ИОСИФ. Ну, вот и пришел. Поздравляю. Только причем здесь я?

АДОЛЬФ. А ты мой исповедник, неужели не ясно?

ИОСИФ. И в чем ты мне собираешься исповедоваться?

АДОЛЬФ. Сядь, пожалуйста! Я всё понял! Наконец-то!

ИОСИФ. Да что ты понял?

АДОЛЬФ. Ты сядешь или нет?

ИОСИФ. Хорошо. Сажусь.

со своей истинной природой.

ИОСИФ. И какова наша истинная природа?

АДОЛЬФ. Стрелочники. Мы с тобой – стрелочники!

ИОСИФ. Да это так. Убедил.

АДОЛЬФ. Теперь об исповеди. Знаешь, в чем основное различие между мной и

твоим студентом, пришившем старушку? Студент чувствовал ответственность за свой поступок, я же за свои действия никакой ответственности не ощущал. И знаешь, почему? Потому что за меня несли ответственность те, кто в меня верил. А твой студент верил в Наполеона и принял на себя всю ответственность за его поступки. Так вот, я был символом веры, но во что верил я? Я верил в реальность своих фантазий и желаний. Я погружался в свои фантазии, я растворялся в них, я терял своё «Я», я был всем: Богом, человеком, вселенной. Это состояние тотального блаженства мне хотелось продлить до бесконечности. Но, я возвращался в своё тело, я вновь приобретал своё «Я». И мне хотелось только одного: освободиться от этого груза, переродиться в более высшее и светлое существо. И я вёл не только себя, но и других к этому перерождению. И вот сейчас… сейчас я скажу самое главное. Это пришло в мою голову только что… Всё дело в том, что, умерев, мы перерождаемся. И это закон. А жизнь – она даётся не для перерождений, а для того, чтобы следовать своей истинной природе. Работать стрелочником, например. Вот и всё. Я делал то, что делает смерть. Я выполнял её работу. И моё имя навеки будет символом страданий и смерти. И самое страшное в это истории то, что, только умерев, можно осознать всё это.

ИОСИФ. Я хотел сотворить Новый Мир, в котором всё ясно и радостно, как в

раннее майское утро… Все дело в смерти, точнее, в моём понимании смерти? Знаешь, какое моё самое глубокое разочарование в жизни? Когда я понял, что человек умирает и умирает ПОЛНОСТЬЮ. Без рая и ада. Без спасения души. Человек оставляет след только в пределах его жизни. И всем наплевать на то, что будет с его душой. Есть только одна жизнь. И в ней можно стать кем угодно: святым, Отцом Народов, Новым Мессией. А бессмертие – это только твоё место в истории. Ад – это когда ты это место не займешь и рай – это когда ты займешь его навеки. И что же получается? Что я не умираю, а наоборот, продолжаю существовать, да ещё в таком качестве… И самое страшное – мне это нравиться. Нравиться вставать по утрам, идти с разводным ключом по рельсам, встречать поезда, заниматься хозяйством, иногда, подчиняясь вдохновению, писать стихи. И самое сладкое – это погружение в собственное ЗАБВЕНИЕ. Нет ничего лучше, чем ощущать свою сиюминутность.… Слушай, Адольф, если всё это начнёт исчезать, то я тоже хочу исчезнуть вместе со всем. Полностью.

АДОЛЬФ. Дорогой мой, это право, оказывается, надо заслужить! Я вот только что

вспомнил, в этой книге написано, что если тебе после смерти снятся совокупляющиеся животные, то ты снова попадешь в тот мир, откуда пришел, а они нам каждую ночь снились!

ИОСИФ. Слушай, Адольф, я туда не хочу! Жить в неведении и только после

смерти всё узнать.

АДОЛЬФ. У нас же есть инструкция! Надо просить Великого Сострадающего о

том, чего мы хотим!

ИОСИФ. Кто такой Великий Сострадающий?

АДОЛЬФ. Тот, кто знает нашу истинную природу.

ИОСИФ. А кому он сострадает?

АДОЛЬФ. Нам.

ИОСИФ. Почему?

АДОЛЬФ. Потому что он знает нашу истинную природу, а мы-нет.

ИОСИФ. Но я, как и ты, всегда думал, что мы знаем!

АДОЛЬФ. Вот именно, что думал! Надо умереть, чтобы понять, что думать и знать

– это абсолютно разные вещи!

ИОСИФ. А при жизни можно узнать свою истинную природу?

АДОЛЬФ. Случалось и такое. Но нам это не грозит.

ИОСИФ. Так что нам делать?

АДОЛЬФ. Что! Что! Просить! Повторяй за мной: «Великий Сострадающий!»

ИОСИФ. Великий Сострадающий!

АДОЛЬФ. Дай нам исчезнуть в свете твоих творений!

ИОСИФ. Дай нам исчезнуть в свете твоих творений!

АДОЛЬФ. Даруй нам забвение и покой!

ИОСИФ. Даруй нам забвение и покой!

АДОЛЬФ. Не дай нам возврата в проявленный мир!

ИОСИФ. Не дай нам возврата в проявленный мир!

АДОЛЬФ. Авалокитешвара!

ИОСИФ. Авалокитешвара!
Слышен нарастающий звук барабанов. Комнату через окно начинает заполнять свет. Бой барабанов нарастает, свет заполняет всю комнату и вскоре в нём тонут фигуры Адольфа и Иосифа. Бой барабанов резко прекращается.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Та же комната. Раннее утро. За окном – крики петухов, блеяние козы, мужское уханье и звук колющихся дров. Радио на столе начинает вещать:

вещание. Поздравляем всех родившихся в этот день и ждём ваших звонков! Кстати, буквально за десять минут до начала передачи к нам позвонила Наталья Смирнова, сестра жены стрелочника Андрея Смирнова и попросила сообщить нам, что у Андрея Смирнова родился сын Александр! Андрей! Если ты слышишь нас, прими наши искренние поздравления! А вот и первый звонок! Алло! Говорите!

ДРУГОЙ ГОЛОС ПО РАДИО. Меня зовут Роман Клугман. Моя жена Марина

сегодня утром родила дочь. И я хочу, чтобы вы поставили её любимую композицию.

ГОЛОС ПО РАДИО. Как назвали дочь, Роман?

РОМАН. Дочь мы назвали Александрия.

ГОЛОС ПО РАДИО. Прекрасное имя, Роман. Поздравляю Вас! Что Вы хотите

послушать?

РОМАН. Дело в том, что я машинист поезда, и я нахожусь далеко от своей

любимой Марины. Я уже позвонил ей, но хочу, чтобы она услышала мои поздравления по радио. Она сейчас слушает вашу станцию.

ВЕДУЩИЙ. Это очень приятно, Роман. Так что же вы хотите, чтобы мы поставили.

РОМАН. Моя жена очень любит Леонарда Коэна. Что-нибудь из него.

ВЕДУЩИЙ. Что именно?

РОМАН. Да ставьте любую композицию на ваш вкус.

ВЕДУЩИЙ. Роман, у нас только одна композиция Леонарда Коэна – “The Future”. Она вас устроит?

РОМАН. Да.

ВЕДУЩИЙ. Итак, Мариночка, примите наши поздравления, и специально для Вас

звучит Леонард Коэн и его композиция с интригующем названием “The Future”, что в переводе с английского означает «Будущее». Надеюсь, что только что родившихся Александра и Александры будущее будет не таким мрачным как в песне Леонарда Коэна, а светлым и счастливым.

Январь – Май 2007г.