Владимир ридигер

"Дорогой! - прочитал Румберг. - Ты, конечно, разгадал мой примитивный обман: к маме я не летала. Но еще раз хочу попросить навестить ее как можно быстрее. С Кириллом совсем плохо, наркотики его погубят. Прошу тебя, повидай своих родных"...

- Родных? - произнес он. - Что происходит с Полиной?

"...Теперь о собственных делах. Ты не можешь не видеть, насколько мы отдалились друг от друга, сделались почти чужими. Бог разберет, чья здесь вина. Детей у нас нет, так что, полагаю, ты легко дашь мне развод, хотя, в сущности, мы женаты как-то не по-русски. Я действительно к тебе привязана, но поняла, что люблю другого человека. Если ты мне настоящий друг, в чем я не сомневаюсь, ты воспримешь меня и Мишу с пониманием. Наш с Мишей союз сейчас во многом зависим от тебя и твоей доброй воли. Конечно, ты крупный бизнесмен, а возможно, и великий писатель. Но я никогда не ощущала себя твоей второй половиной, хотя всегда желала этого. Значит, не судьба. Думаю, как только прибуду, мы уладим все вопросы полюбовно.

P.S. Будь добрее с Мишей, очень тебя прошу. Полина".

Вот, собственно, достойное завершение отдыха, решил Румберг. От водки лучше не стало - лишь накатила горечь и обида. Наверно, Поля первая из них двоих, кто честно признал никчемность этого супружества. Конечно, не в деньгах счастье, но и свобода не обретается лишь с помощью денег. Та свобода, которую получила Полина, была свободой соловья в золотой клетке.

Но обида не отпускала - то ли водка, то ли натура дурацкая. Как ни говори, уходит часть тебя, уходит, чтобы уже никогда не вернуться...

Он взглянул на часы - как алкоголь убыстряет время! Наверное, яхта уже входит в маленькую бухту перед отелем.

Надев легкие шорты и футболку, Румберг сбежал из номера по ступенькам к морю. Дул сильный теплый ветер, волны громко пенились большими гребешками, бесконечной чередой накатывая на песок. Небо было до боли в глазах голубым и ярким. Берег отеля пустовал, и только на небольшом причале маячила женская фигурка. Румберг не сразу узнал в ней свою вчерашнюю знакомую Софи. Что ж, будет с кем скоротать остаток уик-энда на Флориде. Софи, услышав приближающиеся шаги, обернулась и помахала ему рукой.

- Как провели ночь, мистер? - улыбнулась девушка.

- Никак. Очень жалел, что тебя не было рядом.

- Вот оно что? А я решила, что вы жадный. Как и все новые русские, пока трезвые.

- Какие же они, когда пьяные?

- Разговорчивые. Любят рассуждать о жизни, о своих скучных женах и новых иномарках. Совсем забывают, кто лежит рядом. Мне то что, пускай себе болтают... Ой, смотрите, какая красивая яхта! Вон там, у горизонта, видите?

- Да, вижу.

- Она плывет сюда.

Белая юркая яхта, словно чайка, скользила по волнам. На фоне разбушевавшейся стихии она казалась непотопляемым корабликом, наперекор всем ветрам, стремящимся к цели.

- Кто бы это мог быть? - произнесла девушка. - Сюда редко заходят яхты.

Румберг уже различал на корме Полину и Мишу, стоящими в обнимку.

- Я знаю, кто это, - ответил он.

Постепенно ветер начал стихать, волны лениво пенились, играя солнечными бликами.

- Как я завидую влюбленным, - сказала Софи, показав на яхту.

- Почему ты решила, что они - влюбленные?

- И очень счастливые. Это сразу видно, сэр.

Судно было совсем близко, Румберг мог определить лица пассажиров. Ему показалось, что Полина, взмахнув платком, приветствует его...

И тут огромный огненный шар поглотил яхту, необычайной мощности взрыв отбросил назад Румберга и Софи. Он слышал, как кипит и пузырится вода, видел, как деревянные обломки с шипением падают в волны. Сильный жар прошелся по морю, окатив берег...

Когда эхо взрыва затихло, когда над водой развеялась черная гарь, Румберг увидел жалкие остатки от того, что полминуты назад мчалось по волнам. Раскиданные взрывом чьи-то мечты о счастье, радости и любви...

* * *
- Ты, Маруся, давай, выпей еще стопочку, - сказал сосед по дому дядя Федор, незаменимый дежурный всех местных свадеб и поминок. - Пусть пухом будет Кирюхе земля, и пусть душа его там, на небесах, угомонится. Слава ему небесная и покой...

Поминки по Кириллу (девять дней назад он умер от передозировки наркотика) проходили в обшарпанной квартире, заставленной дорогими импортными вещами. За столом двое - очаровашка Мери и дядя Федор. Ни бывшие приятели Кирилла, ни другие гости сегодня не пришли. На посланную Полине срочную телеграмму ответа не последовало. Странно... Все как будто замерло, затихло и померкло. Даже настенные часы перестали показывать время.

Мать Кирилла пребывала в каком-то отрешенном состоянии: не плакала, не причитала, просто зачастую бездумно ходила из угла в угол, внезапно останавливаясь, будто пытаясь вспомнить нечто очень важное, что постоянно ускользало из памяти.

- Выпей, выпей, - повторил дядя Федор. - Ну, что ты все, думаешь да молчишь? Правда, она вот где (Он указал на стопку). Все остальное - ложь.

Быстро выпил и, придав себе выражение человека, глубоко понимающего предмет разговора, продолжил:

- Нынче судьба наших деток странная. Вон в соседнем доме от наркоты двое ребят скончались. А Надькина девочка, помнишь, та, что с Кирюхой вместе училась, - сиганула с балкона вниз, прямо с шестого этажа. И... насмерть. Что же такое у нас творится? За что гибнут невинные детки? Одни здесь - от зелья, другие в Чечне - от пули. Как дальше жить?..

- Как дальше жить... - безучастно повторила Мария.

- Хорошо еще, у тебя Полинка осталась. Девочка умница, в обиду мать не даст. Благо, за видным человеком замужем. Вот ведь дела какие...

Дядя Федор разохотился, налил себе еще.

- Тебя, Маруся, помню совсем крошечной. Потом ты подросла, мальчики пошли, всякие там хахели. Можно сказать, проследил твою жизнь через призму бутылки. А что поделаешь? Натура моя неустойчивая.

- Налей-ка мне, Федя, немного...

- Конечно, пропустим по маленькой. Тебе сейчас, Маруся, надо о себе подумать. Баба ты хоть куда. Небедная... Только достойного женишка подышшем, - свадебку сыгранем. А то, как же? Кстати, вот, к примеру, я. Жизнь бобыля, следует заметить, не отличается событиями. Утром - с товарищами у магазина. Днем - с товарищами у сдачи посуды. Вечером - опять-таки у магазина. Время летит незаметно, в хлопотах.

Мария вынула носовой платок, высморкалась и спросила:

- Никак сватаешься ко мне?

- Никак... сватаюсь.

- Понятно... - произнесла она. - И время выбрал подходящее.

В голосе Марии сосед уловил что-то недоброе.

- Извини, Маруся, извини. Я же не хотел. Правильно, неподходящее. Извини. Дурак я старый. От водки этой все беды...

- Уж лучше б он был алкоголиком, - сказала Мария в пустоту.

- Верно. Лучше. И я так считаю. Давай помянем...

- Уходи.

- Ухожу. Правильно... Извините... Спасибо...

Неуверенно попятившись к выходу, он, униженно улыбаясь, очутился в коридоре, когда раздался звонок в дверь.

- Заодно открой дверь, - попросила Мария.

- Кто там? - по хозяйски крикнул дядя Федор. - Заходите...

Перед ним стоял средних лет господин в дорогом, безупречно сидящем черном костюме.

- Добрый вечер, - произнес господин. - Можно видеть Марию Ивановну?

Очаровашка Мери не верила своим глазам, - бывший любовник, теперь муж Полины, явился на поминки собственной персоной. Как он узнал?

Остановив взгляд сначала на столе, затем на портрете юноши в траурной рамке, гость, похоже, был озадачен и взволнован.

- Мария... - с трудом вымолвил он. - Полина... Такое горе... Прими мои соболезнования. Тебе известно, что произошло?

Она беспомощно развела руками:

- Что произошло?... Умер твой сын, Кирилл. Что еще могло произойти...

Сколько длилось тягостное молчание, - минуту, две или десять - не мог сказать никто. Румберг стоял как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова: свинцовая тяжесть сковала тело, мысли будто застыли, стандартные фразы застряли в горле. Горе этой женщины, потерявшей сразу двоих детей (о гибели дочери она еще не знала), наверно, было несопоставимо с его собственным. Однако чувство безвозвратности происшедшего, какого-то мистического отмщения за собственные прошлые грехи было настолько реальным, что Румберг ощутил, как липкий холодный пот мелкими струйками бежит по спине. Может быть, только в настоящей людской трагедии человек и начинает прозревать, открывая глаза на собственную никчемность, бездушие, эгоизм. Может быть, только в настоящем людском горе человек и способен подняться выше собственных, скроенных на самого себя, представлений, скинуть маску показного сочувствия, обнажив сокрытую суть.

Чужое горе суетливо. Свое горе - молчаливо.

- Что стоишь, - сказала Мария, - присядь, помяни сына.

Он повиновался как малый ребенок, бездумно и торопливо. Также автоматически выпил, забыв закусить. Как-то незаметно за столом оказался и дядя Федор.

- Расскажи... про сына, - вымолвил Румберг.

Мария молчала, уставившись в одну точку.

- Хороший был мальчик, - сказал Федор. - Очень уж смышленый. И ласковый. Шалун, конечно, не без того. Бабушку любил. А вот... связался с дурной компанией и, можно сказать, погубил себя. Не уберег, значит. Царствие ему небесное и вечный покой...

- Почему ты... скрыла? - тихо спросил Румберг.

- Почему я скрыла?...

Очаровашка Мери торопливо налила себе рюмку и выпила:

- Что хорошего вы, мужики, можете дать своим детям? Что стоящее привить? Быть честными, любящими и заботливыми? Или явить пример верности и преданности?..

Она попробовала взять уверенный тон, но голос не слушался, срываясь на дрожащие нотки:

- Ваше призвание - высокая политика, бизнес, деньги. Всякие там махинации, разборки, заумные речи и пустые обещания. Вы понимаете женские нужды, гладко рассуждаете, точно анализируете. А главного - настоящей любви - или стыдитесь, или не можете дать. Что уж говорить про детей! Они ждут от вас ласки, а получают снисходительное нравоучение. Они жаждут тепла, а им вдалбливают, как обойти слабого ради достижения собственных целей. Чему вы можете научить ребенка, кроме бездушия и расчетливости? Кроме цинизма, пошлости и кайфа? Вы калечите неокрепшие сердца по телевизору, в пустых книгах, да, вообще, везде и во всем, где только можно заработать ваши вонючие доллары. Ради этого вы, мужчины, как последние шлюхи, готовы продать себя любому, кто больше заплатит. И сделать это с сознанием собственной неподражаемости, с высокомерным самолюбованием и чванством индюка. Разве не так?

Румберг не сводил с нее глаз. Возможно ли, чтобы эта, когда-то веселая простушка, могла говорить столь верно и безжалостно? Она растила сына, его сына, с полупрезрительным отношением к отцу. Тогда почему же Мери, увидев Швайковского, вцепилась в него, словно клещ?

- Мужчины-отцы бывают разные, - продолжала она. - Те, которых ты несмотря ни на что любила и продолжаешь любить. И другие - проходные фигуры, заделавшие ребенка, чтобы потом быстро смыться. В конце концов, мне все равно, каковы они, эти мужики. Но... до чего судьба жестока! За что наказала именно меня, отняв любимого ребенка? В чем я провинилась перед Богом, чтобы он так хладнокровно убил моего мальчика, лишил его жизни, как никчемное существо?! Или жизнь наша вообще дело пропащее? Тогда к чему постоянно врать, что вы боретесь с этим злом, косящим ваших же детей? Зачем одной рукой подписывать хорошие законы, а другой - их же нарушать? Зачем служить бесконечные молебны по усопшим, если вы не в состоянии спасти и защитить беззащитных? Вы - сытые безмозглые животные! А, может, просто больные люди, достойные жалости и сострадания. Деньги затмевают вам разум, делают слепыми и глухими. Уродливые души в красивой оболочке...

Мери вдруг вспомнила:

- Как там Полина? Почему не звонит?

- Она... обязательно позвонит, - сказал Румберг. - Много всяких дел.

- Какие могут быть у нее дела! - недовольно воскликнула Мери. - Накупить дорогого барахла да потрахаться с твоими охранниками?

- Зачем ты так?

- А тебе, видать, все безразлично. Ты делаешь деньги, потеряв интерес к тому, что тебя окружает. Вообще... очень странно, что ты еще что-то пишешь. Мне Полина говорила. О чем ты можешь написать, какую правду рассказать? И кому? Таким же, как ты сам?

Он попросил ее показать комнату, где жил Кирилл. С видимой неохотой она согласилась. Запах застоявшегося табака, кажется, пропитал стены помещения. Старая мебель никак не гармонировала с новейшей видеоаппаратурой. На письменном столе было разбросано много кассет и исписанных листков бумаги.

- Я еще до конца не прибралась, - сказала Мери. - Тут какие-то его записки, стихи.

- Можно посмотреть?

- Смотри...

Зазвонил мобильный.

- Румберг слушает.

- Здравствуй, Виктор, - послышался знакомый голос. - Это Питер.

- Здравствуй, Питер.

- Тебе необходимо срочно покинуть Россию. Иначе - не избежать участи жены. Запоминай, что надо делать...

Питер продолжал быстро объяснять, но Румберг не слушал, перебирая на столе бумаги.

- Запомнил? - переспросил Питер.

- Да, да... Сделаю, как ты говоришь.

- Тебе привет от Линды. До встречи. Береги себя.

Связь закончилась. Очаровашка Мери сдувала пыль с письменного стола, как будто ждала скорого прихода Кирилла. В ее суетливости было что-то кукольное, неправдоподобное. И только когда в полнейшей тишине из соседней комнаты донеслось кряхтение дяди Федора, оба они словно очнулись ото сна.

- Эй, родители, - позвал Федор, - давайте еще разок помянем.

Мери покачала головой:

- Родители... Кому нужны такие родители?

...Отъезжая от дома, водитель обратил внимание Румберга на слежку:

- Кажется, нас ведут.

Пропустив замечание, Румберг спросил:

- Где сейчас Новиков?

- Это в момент узнаем. Может, нам лучше оторваться? Машина конторская.

- Конторская?

- Да, так раньше именовали КГБ. Вроде бы свои - с чего бы им за нами увязаться?

Водитель прибавил скорость, ловко проскочив на красный светофор.

- Вот и утерли нос конторским, - усмехнулся он. - Надолго ли?

Связавшись с офисом Новикова, водитель получил информацию, что депутат находится в Лондоне, и вернется домой не раньше, чем через неделю.

Румберг приказал:

- Возьми такси и срочно в аэропорт. Мы летим в Лондон. Машину припаркуй на видном месте.

Слежки не было видно. Очутившись в VIP-зале, Румберг почувствовал сначала сильную одышку, а затем непривычную вялость во всем теле. Голова налилась чугуном, перед глазами заплясали красные круги. Обратив внимание на его мертвенную бледность, охранник вызвал медиков. Тут же сняв кардиограмму, врач сказал: "Острый инфаркт. Будем госпитализировать".

- Доктор, - через силу произнес бизнесмен, - сейчас вы мне проведете все необходимые манипуляции, затем мы с вами полетим в Лондон. Пять тысяч баксов плюс обратный билет - вас устроит?

- Я и за десять не полечу, - ответил врач.

Румберг спросил:

- Двадцать тысяч?

- Я и за...

Ему не дали договорить - дуло пистолета охранника уперлось в подбородок:

- Шеф не любит, когда начинают торговаться. Работай! И быстро в самолет.

У входа на трап столпились репортеры. Как пронюхали, что он здесь?

- Господин Румберг! Существует ли вероятность интеграции "Бизнес-трейда" в мировую финансовую систему?

- Что вам известно о махинациях на фондовой бирже?

- Ваш прогноз на ближайшую перспективу?

Немного покачиваясь, молча, бледный как полотно, поддерживаемый с двух сторон охранником да врачом в штатском, известный бизнесмен тяжело поднялся по трапу и исчезн в черном проеме посадочного люка огромного "Боинга".

* * *
- Ты видел?! - вскричал Савелий Новиков. - Нет, взгляни сюда, - ты видел?!

Немного пьяный Вовчик, к которому обращался босс, выпучил зрачки, пытаясь придать лицу серьезное выражение. Получилось очень смешно. Однако Новикову было не до смеха.

- Пьяная твоя харя, - проворчал он. - На, вот, читай...(Он кинул ему газеты).

- Я не врубаюсь по-английски.

- Русские читай!

- Опять эти... педерасты? Савик, ну, что ты разволновался? В первый раз, что ли? Побрешут, покаркают и перестанут. Такая их сучья работа.

- Ты читать можешь?!!

- Могу, могу. Так... "Отмывание капиталов... российской мафией"... Херня какая-то, честное слово! "Миллиарды долларов... с оборота наркотиков... отмыты... в том числе..". Кто это тявкает?! "...в том числе... депутатом Госдумы господином Новиковым". Хочешь, я достану эту тварюгу? Я его, собаку, просто урою! Хочешь?

Новиков сорвался на крик:

- Вот еще газета! А вот еще! И еще! Ты всех сразу уроешь?! Или по отдельности каждого?! Завизжали, как по команде. Своре кинули кусок мяса, от запаха крови они озверели и готовы перегрызть горло.

- Кому?

- Мне-е, черт тебя побери!!! Мне-е-е!!!

- В натуре, Савик, у них кишка тонка. Кто тебя, депутата, даст в обиду? Наш президент? Он что - дурак? Ведь это не тебя - всю страну хотят обгадить! Скажи, кому, нет, ты мне скажи, кому такое может быть выгодно? Поганым штатникам. Больше - никому!

Савелий засуетился:

- Где порошок?

- Хочешь, по вене? Ширнись - легче станет.

- Ты в своем уме? - удивился Новиков, но, подумав, решился: - Давай, только аккуратно. И водочки налей...

- Базара нет. Смотри, как в тот раз, копыта не откинь.

- Делай, что велю!

Блаженно опустив веки, Новиков, после процедур, медленно проговорил:

- Больше никогда не предлагай мне этого. Понял?

- Я что, тебе враг? Западло - побаловались, и хватит.

- Блин, баловник...

- Как насчет девочек?

- Ты сперва нашу конуру проверь. Отель хоть и престижный, но сам знаешь...

Вовчик пододвинул стул поближе к низко висящей хрустальной люстре и, неуклюже вскарабкавшись на него, принялся водить рукой по множеству стекляшек, зазвеневших, словно колокольчики.

- Бля буду - натуральный хрусталь, - заключил он.

- А ты, - заметил Савелий, - натуральный мудак. Разве так ищут? У Сомова поучись.

- Нашел учителя... Зачем ты его взял с собой?

- Взял - значит, так надо. Вася попросил. В общем, кореш... за тобой мокруха.

- Врешь?! - не поверил Вовчик. - Я этого мента пришью, как последнюю...

- Тихо! Чего орешь? - зашипел Савелий. - По правде говоря, он у меня поперек горла давно стоит. Я Васе обещал, что сработаем тихо и незаметно. Это тебе не побрякушками греметь. Усек?

Дежурный охранник - здоровенный громила - бесшумно появился и доложил:

- К нам господин Аслахан.

- Давай его сюда.

Как всегда изящный молодой чеченец впорхнул, будто стрекоза, и затараторил с неуловимым кавказским акцентом:

- Савелик, дорогой! Читаю сегодняшние газеты - и своим глазам не верю. Какие сволочи, какие подонки! Когда им надо - ты хороший. Когда им не надо - ты нехороший. Как только Ичкерия обретет свободу, приезжай к нам, вкладывай деньги - жить станешь без горя и печали.

- Если в заложники не возьмете, - вставил Вовчик.

- Какие, слушай, заложники?!

- Ты вот что, - сказал Савелий, - расскажи-ка лучше, откуда взялось столько баксовой фанеры?

- Не понял?

- Ну, как же: товар я тебе в свободную Ичкерию отгрузил?

- Правильно, отгрузил. Качество хорошее - полевые командиры довольны.

- И деньги через посредника я получил?

- А как же без денег, слушай?

Савелий дал знак Вовчику. Тот поставил на стол кейс и открыл его, наполненный зелеными долларами.

- Спасибо, Аслахан, - сказал Новиков. - Бери баксы - они твои.

Возникла выразительная сцена, где Аслахан попытался сыграть роль удивленной Красной шапочки, которая вовремя не сумела разглядеть в облике бабушки серого волка:

- За что такой подарок, слушай? Оставь их себе, добрый человек. Мне своих хватает.

- А вот мне своих не хватает. Ровно полтора миллиона.

- Кто тебя так обидел?

Савелий с улыбкой тихо произнес:

- Ты меня обидел, Аслахан.

Чеченец решил сыграть в открытую:

- Клянусь жизнью матери, я понятия не имел, что это - туфта. Мы отыщем негодяев, даю честное слово...

- Жаль твою мать, Аслахан, - заметил Вовчик. - Ты ни во что не ставишь ее жизнь. Как и свою.

Незаметно в комнате появились три охранника.

- Савелий... братья, вы мне не верите? Это - подстава! Вы же меня знаете. Я принесу вам в два раза больше!

- Скажи мне, Вован, - обратился к помощнику Савелий, - похож я на лоха?

- Может, кто и похож, но только не ты, - ответил Вовчик.

Савелий притворился, что очень расстроен:

- Вот как получается... Одни кидают меня, как последнего лоха, другие считают, что я не лох. Где искать правду?

Вовчик как бы предположил:

- Может, он и впрямь принесет вдвое больше?

- И опять меня кинет? - чуть не всплакнул Савелий.

- Аслахан, - спросил Вовчик, - ты ведь больше не кинешь депутата Госдумы?

- Клянусь Аллахом, я не виноват! Хотите режьте, хотите убейте.

С надеждой в голосе, Вовчик произнес:

- Савик, давай его убьем, а? Резать - не эстетично.

- Слушай ты, эстет, - взорвался Аслахан. - на кого лажу тянешь?! Сиди, цепной пес, и жди, что скажет хозяин.

- Правильно! - воскликнул Савелий. - Распустились тут, как петухи на зоне! Кстати, насчет вдвое больше, я не согласен.

- Банкуй, Савик, - оживился чеченец, - твой черед.

- Думаю, пять лимонов отогреют мое обиженное сердце, - сказал Савелий. - Ты, Аслахан, звонишь своим ребятам и даешь приказ привести вышеуказанную сумму прямо ко мне через полчаса. Наличными. Сюда войдет только один твой человек. Понятно объясняю?

- Где я тебе возьму сейчас столько денег?! - взмолился чеченец. - Нужно сделать заказ в банке и ждать трое суток. Разве не знаешь?

Будто не расслышав вопроса, Новиков продолжал:

- Здешний филиал "Бизнес-трейда" обслуживает своих клиентов в течение получаса. Достаточно одного телефонного звонка и дело в шляпе. Конечно, я очень расстроюсь, если ты, Аслахан, откажешь в моей просьбе. Тогда я просто не удержу этих ребят (Он указал на присутствующих) от самосуда. Их праведный гнев не будет знать границ.

В наступившем тягостном молчании слышно было, как скрипит зубами заведенный Вовчик, да тяжело дышат здоровенные охранники.

- Какие гарантии, что я отсюда уйду живым? - спросил Аслахан.

Гневно сверкнув очами, Новиков закричал:

- Можешь идти хоть на все четыре стороны. Я тебя не держу. Ну? Ступай!!

- Что ты сердишься, Савик... Вот, мой мобильник, я набираю номер "Бизнес-трейда" и...

- Позвонишь с моего, - отрезал Савелий. - Буду слушать на параллельном. И поживее!

В трубке Савелий услышал знакомое: "Румберг на связи". Хорошая новость! Сам председатель правления банка пожаловал в Лондон. "Здравствуй, Виктор! - сказал чеченец. - Это я, Аслахан"... Дальше последовал сугубо деловой разговор, в котором Румберг просил клиента перезвонить через десять минут, чтобы он смог уточнить остаток наличности в кассе. "Мне нужно поскорее. Запиши номер телефона и позвони сам", - еле выдавил чеченец, кладя трубку.

- Ты начинаешь мне нравиться, - осклабился Савелий. - Будь таким всегда.

Что случилось дальше, понять трудно: то ли чеченец сделал неверное движение, то ли ребята Новикова перестарались, но, неосторожно подведя правую руку под пиджак к поясу, Аслахан схлопотал две пули - одну в висок, другую в сердце. Даже не успев вскрикнуть, чеченец повалился на пол.

- Вы что, вконец охерели? - сквозь зубы процедил Новиков. - Или наркота ударила в голову?!

- Он дернулся... - пояснил один из охранников.

- Полез за пушкой, - поддакнул другой.

- Я вам за что плачу деньги, свиньи недорезанные?!! - не своим голосом орал депутат. - Теперь меня Чечня уроет!!

Вовчик уже потрошил карманы убитого:

- Гляди, Савелий, - ксива!