Воронцов В. Б. В75 Судьба китайского Бонапарта

Судьба

Бонапарта

Москва Издательство политической литературы 1989

ББК 63.3 (5 Кит) В75

- Воронцов В. Б.

В75 Судьба китайского Бонапарта.— М.: Политиздат, 1989.—336 с: ил.

ISBN 5—250—00446—6

Это первая в нашей стране книга о Чан Кайши (Цзян Чжуи-чжэне), более 20 лет возглавлявшем в Китае режим, свергнутый в 1949 г в результате народной революции, и укрывшемся после этого с остат­ками своих войск на острове Тайвань. Каким образом он вошел в китайскую революцию, стал сначала одним нз соратников Сунь Ятсена, а затем отошел от его линии? Как сложилась жизнь Чаи Кайши и судьба его сына Цзян Цзинго, пробывшего в СССР 12 лет, комсо­мольца 20-х, завершившего свой путь на посту «президента» Тай­ваня? На этн и другие вопросы отвечает автор в написанной в жанре документальной публицистики книге, в которой использует новые, в том числе и архивные, материалы.

Книга представляет интерес для широких кругов читателей.

В

0503030000—267 079(02)—89

ББК 63.3(5Кит)

ISBN 5—250—00446—6

ПОЛИТИЗДАТ, 1989

Вместо введения

...1 октября 1949 г. руководитель Коммунистической партии Китая (КПК) Мао Цзэдун объявил об образовании Китайской Народной Республики. Множество людей соб­ралось перед дворцом на центральной площади Пекина — Тяньаньмэнь. Гремит салют в честь нового государства. Участники торжеств по случаю образования КНР особенно остро, с чувством возмущения реагируют на все, что было связано с именем главы разгромленного антинародного режима — Чан Кайши.

Казалось, еще совсем недавно в своей резиденции в Нанкине Чан Кайши заявил: «В два месяца мы уничтожим коммунистов!» История, однако, распорядилась иначе. «Нанкинское десятилетие» (1927 — 1937 гг.), а затем военные годы показали весьма сложную диалектику развития Гоминьдана, становления и кризиса чанкай-шистской диктатуры.

И хотя характер этих процессов определялся во мно­гом спецификой исторических традиций, психологичес­кого склада китайского народа, в деятельности Чан Кай­ши не могли не проявиться черты, которые в той или иной мере свойственны были политическим диктаторам других стран и эпох.

Не раз при тех или иных революционных поворотах истории к власти прорывались личности, скатывавшиеся на реакционные позиции. Так, после французской рево­люции середины XIX в. демократические элементы под­верглись гонениям со стороны цезаристской монархии, вос­становленной в особенно непривлекательной ее форме. Именно к этому времени относится восхождение к верши­не власти Луи Бонапарта, прославившего свое правление насилием, ложью, коварством, политическими интригами.

Термин «бонапартизм» прочно вошел в политический словарь. «Бонапартизм,— писал В. И. Ленин,— есть ла­вирование монархии, потерявшей свою старую, патриар­хальную или феодальную, простую и сплошную, опору, — монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть, — заигрывать, чтобы управлять, — подкупать, чтобы нравиться, — брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке»

Чан Кайши, с именем которого было связано существо­вание режима, два десятилетия правившего в китайском государстве, шел к власти, утверждая свою диктатуру бонапартистскими методами: он, чтобы не упасть, балан­сировал между различными милитаристскими, политичес­кими и промышленно-финансовыми группировками, заиг­рывал и подкупал, чтобы нравиться, и даже братался, о чем говорили его связи с шанхайской мафией, с пред­ставителями преступного мира.

Ближайший советник Луи Бонапарта Персиньи, став­ший после бонапартистского переворота министром внут­ренних дел, цинично изложил программу бонапартистской диктатуры: «Коррупция и террор, разве не были они всегда самым мощным оружием сильных правительств? Мы получаем это оружие еще совсем не израсходованным, едва притупившимся. Какую пользу сможем мы извлечь из него? Наши предшественники практиковали лишь мел­кую коррупцию, мы же, действуя напрямик, с деньгами в одной руке и с оружием в другой, сумеем далеко повести страну за собой». Коррупция и террор! Этой же програм­мой руководствовалось и окружение Чан Кайши. Тайные общества вербовали преданных сторонников Луи Напо­леону, спустя столетие таким же путем собирал своих соратников чунцинский диктатор. Идентичные средства мобилизации в гвардейские легионы и у того и у другого: подкуп, спаивание, обещания, демагогия. Специальные службы устраняли неугодных политических противников, прославляли диктаторов как внутри Страны, так и за ее пределами.

Представленная читателю книга как бы подтверждает интернациональный характер бонапартизма, только на ки­тайской почве он приобрел свои специфические, присущие китайской действительности черты.

1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 273—274.

Гяава 1

ate

Дорога в лагерь Сунь Ятсена

Лицом к Северу

Чан Кайши (Цзян Чжунчжэн) родился 31 октября 1887 г. в Цикоу (провинция Чжэцзян), что затерялось среди покрытых зеленым ковром гор, испещренных тер­расами рисовых полей. Реки здесь стремительно несут свои воды с горных отрогов Наньшаньского хребта, орошая прибрежные поля. Чжэцзян принадлежала к наи­более богатым провинциям Китая. Население занима­лось земледелием (зерновые, чай, хлопок).

Дед Чан Кайши — Юй Бяо первым из своего рода изменил земледелию и занялся торговлей. Новое заня­тие — дань времени. Цикоу хотя и находилось вдалеке от оживленных центров (до порта Нинбо—40 км), не могло остаться в стороне от бурных событий, которые переживала страна. После подавления Тайпинского восстания (1850—1864 гг.) наступило всеобщее разоре­ние и опустошение. Пришлось искать средств к суще­ствованию и родителям Чан Кайши.

Отец Чана умер, когда сыну исполнилось девять лет. Все заботы о ребенке взяла мать — третья жена покойного. Мать Чана, будучи на 22 года моложе своего супруга, играла роль «младшей хозяйки» в доме, что отнюдь не противоречило устоявшимся законам и обычаям, и ее дети уравнивались в правах с детьми от старшей жены. Чан женился в 1901 г. в возрасте 14 лет. Брак устроила, как было принято, мать. В 1909 г. родился Цзян Цзинго.

В 1903 г. шестнадцатилетним юношей Чан впервые покинул родительский дом. Император — лицом к Югу, придворные — к Северу, учитель — к Югу, ученики — к Северу — такова вековая традиция. Настало время Чан Кайши встать лицом к Северу — вступить на путь учебы. Сначала — в школе в уезде Фынхуа, а с 1905 г.— в школе Восточного Чжэцзяна. Здесь он познакомился с основополагающими догмами традиционной китайской философии, призванными служить интересам цинской (иероглиф Цин — чистый, светлый) династии, предста­вители которой были выходцами из покоривших Китай в XVII в. маньчжуров.

Китай всегда отличался богатством культов, направ­ленных на формирование в членах общества таких ка­честв, как безоговорочное послушание (главе семьи, лю­бому вышестоящему на лестнице социальной иерархии лицу как неоспоримому авторитету). Тысячелетиями им­ператорская система пронизывала все сферы обществен­ной жизни, и вера во всемогущую сверхъестественную силу воздействовала на формирование представлений простого люда об отношениях с земными властителями.

Этико-политическое учение «совершенного мудреца» Конфуция освящало и оправдывало иерархию государ­ственной власти. В детстве Чан Кайши видел, как по­всюду прославляли вдовствующую императрицу Цыси (годы правления— 1875—1908 гг.). Конфуцианство при­зывало как правителей, так и подданных вести скром­ный образ жизни, и казалось, что этим этическим уста­новкам должны следовать все. Цыси обслуживало 3 тыс. евнухов, ее рядовое меню состояло из 150 блюд, а в это время 307 млн крестьян из 388 млн населения соб­ственно Китая и Маньчжурии изнывало под гнетом по­мещиков и продажной бюрократии. Императору, соглас­но конфуцианским канонам, приписывалось божествен­ное происхождение, он выполнял повеление неба на земле, регулировал отношения между людьми.

На деле «регулирование отношений» в условиях фео­дального Китая приводило к тому, что 32,6 млн человек — членов семей господствующего класса, включая служилую бюрократию, с их челядью — пребывало в роскоши, вос­седая на шее крестьян — ведущей производительной части общества. Конфуцианская идеология способствова­ла консервации феодальных форм общественного устрой­ства и производственных отношений в Китае, стала до­вольно эффективным в руках государственно-бюрократи­

ческого аппарата средством, которое тормозило общест­венный прогресс в стране.

Китайские мыслители оставляли новым поколениям в основном метафизическое, одностороннее восприятие яв­лений в природе и в обществе: хорошее или плохое, черное или белое, жестокое или доброе и т. п. Молодого Чана, как и его сверстников, учили мыслить не самостоятельно, а в русле вековых традиций, в соответствии с высказываниями «совершенного мудреца». «Радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть, желание — вот семь природных ве­лений человеческого сердца. Отец должен быть ласков, а сын — покорен; муж должен быть верен, а жена — по­слушна; старший должен быть снисходителен, а млад­ший — послушен, государь должен быть человеколюбив, а чиновник — предан»— таковы справедливости. Чан Кайши мог прочесть на каждом семейном храме таблич­ку с перечнем того, что следует почитать: «небо, землю, государя, родителя, учителя».

Традиционное мировоззрение китайцев мало чем от­личалось от религии. Предки Чан Кайши веками прекло­нялись перед неодолимыми силами природы. В их вооб­ражении укоренялась передаваемая из поколения в поко­ление схема: все жизненные несчастья вызваны кознями духов, обрушившихся на смертного дьявольскими напа­стями. В семье знали много способов ограждения очага от злодейства и несчастий — заклинание бесов, приноше­ние Будде и даосской троице '. Мать Чана надеялась, что душа ее сына будет «водворена на светлый путь» (на язы­ке буддистов — войти в «праведный плод») и жизнь его будет озарена священным светом Будды.

Судьба готовила Чан Кайши военную карьеру. Пре­небрежительное отношение к военным всегда довольно четко прослеживалось в китайском обществе («военные — придурковаты»). Старшее поколение, испытавшее тяготы разрушительных войн и опустошительных нашествий, пы­талось поднять авторитет военного мундира, передать своим слушателям в школах знания о войне. Учителя с усердием проповедовали безусловную необходимость изучения военных наук, прежде всего трудов о воен­ном искусстве древнего китайского мыслителя Сунь Цзы. Военные постепенно продвигались к высшим слоям общества, ущемляя позиции владевших землей граждан­ских чиновников — шэньши.

1 См., например: Пу Сунлин. Рассказы Ляо Чжая о необычном. М., 1983. С. 5.

Первое знакомство Чан Кайши с военным искусством состоялось еще в школе Восточного Чжэцзяна. Шел 1905 год. Японский милитаризм, одержав внушительные победы на Дальнем Востоке над армией царской России, пожинал реальные плоды от этой войны. Русская армия потерпела поражение на территории Китая, Япония завладела Порт-Артуром и Дальним, Южно-Маньчжурской железной до­рогой, установила свое господство в Корее.

В это время в военных кругах Китая с уважением стали поговаривать о профессионализме, высоком уров­не организации японской армии. Если в первых военных училищах в Тяньцзине и Кантоне (Гуанчжоу), откры­тых в 90-х годах XIX в., обучение строилось в основ­ном по немецкой модели, то к началу XX в. наметилось преобладание японского влияния. Мечты японских мили­таристов, осуществлению которых могла в конце XIX в. как-то препятствовать Россия, теперь претворялись в жизнь.

Японская военная мощь вдохновляла китайских на­ционалистов, стимулировала к заимствованию японского опыта. К тому же учеба у японцев обходилась гораздо дешевле, нежели у европейцев; стоимость поездки в Япо­нию не шла ни в какое сравнение со стоимостью затрат на путешествие в Европу, китайцам было легче изучать японский, нежели какой-либо европейский язык.

Мыслями молодого Чана, как и многих его сверстни­ков, не могла не завладеть идея поездки в Японию, в страну, перед экономическими и военными успехами ко­торой уже всерьез преклонялось немало его просвещен­ных соотечественников, усматривая в этих успехах при­мер для подражания. Мать собрала деньги, пожитки, и сын отправился в дорогу, сопровождаемый родительским напутствием.

Настал наконец тот день, когда молодой Чан, сгорае­мый от нетерпения и восторженных ожиданий, высадился на японском берегу. Какой он встретил Японию в 1905 г.?

Японцев буквально захлестнула волна шовинистиче­ских настроений, они толпами стекались на поклонение к новым мемориалам и храмам, в которых воспевались подвиги японских солдат. Адмирал Того представал во­площением истинно самурайской доблести. С именем этого адмирала связано нападение японского флота на -русский флот в Порт-Артуре и Чемульпо в феврале 1904 г. Того, будучи еще капитаном, вероломно атаковал и ки­тайский флот в 1894 г.

Прибывшего в Японию Чан Кайши ждало разочаро­вание: в военную академию принимали лишь по реко­мендации военного ведомства китайского правительства. Но о такой рекомендации можно было лишь мечтать. Оставалось одно — пойти в школу изучать японский язык. Наиболее важным событием, как упоминал нередко сам Чан Кайши, стало его знакомство с Чэнь Цзимэем — политическим дельцом, известным среди денежных тузов и королей подпольного мира Шанхая. Чан Кайши попа­дает, по существу, под влияние Чэня, который был стар­ше его на 10 лет и имел опыт деятельности в тайных обществах и бизнесе. Встреча с Чэнем заронила в душу молодого чжэцзянца семена надежды на удачу в поиске своего места в жизни.

Чан Кайши, возвратившись из первой поездки в Япо­нию, не оставляет надежд на продолжение военной уче­бы. 1906 год стал важной вехой в биографии Чан Кай­ши. Военное ведомство объявило набор кадетов на крат­косрочные курсы при Баотянской военной академии. Два обстоятельства, казалось, должны были охладить пыл молодого Чан Кайши, мечтавшего попасть в стены этой академии. Он был представителем не маньчжурской на­циональности, а хань, что в пору господства маньчжур­ской династии существенно ограничивало продвижение по службе. Перед поездкой в Японию Чан расстался со своей косой. Простят ли это?! Ведь со времени ут­верждения династии Цинов мужчины сбривали часть своих волос, а остальные заплетали в свисавшую назад косичку, что означало лояльность подданного к правя­щей династии. Один из маньчжурских лозунгов, отра­жавший жестокость тех времен, звучал так: «Либо ваши волосы, либо ваши головы». В ответ сторонники тирании слышали: «Берите наши головы, но не волосы». Долго и упорно сопротивлялись ханьцы такого рода стилю, но, увы, вынуждены были принять его. Те же, кто отрезал косичку, совершали по тогдашним общественным нормам акт неповиновения.

Чан Кайши все же стал одним из шестидесяти приня­тых в результате экзаменов. Претендентов из провинции Чжэцзян насчитывалось до 1000. Большинство инструкто­ров, под началом которых обучались кадеты, были японца­ми. Зимой 1907 г. среди учащихся стали набирать канди­датов на учебу в Японию. Чан предложил себя: был, мол, в этой стране, изучал японский язык. Среди сорока ото­бранных оказался и Чжан Цюнь, ставший другом.и до­веренным Чан Кайши на многие годы.

Китайские кадеты, прибывшие в Японию, поступали в созданную для китайских слушателей военную школу. Программа обучения была рассчитана на три года. В де­кабре 1910 г. выпускники школы получили направление на север, в Такада, для прохождения службы в японской армии в качестве кандидатов в военные академии. Чан Кайши, как и другие 16 выпускников школы, был зачис­лен в 19-й полк 13-й дивизии полевой артиллерии.

Молодой Чан с восторгом наблюдал, как японские военнослужащие безропотно, словно бессловесные механи­змы, исполняли приказ командира. Солдат-фанатик, гото­вый в любую минуту пожертвовать своей жизнью во имя императора («свершить возложенную на него историчес­кую миссию»), становился примером для подражания. С затаенной завистью посматривал Чан Кайши на японских офицеров и генералов, с гордостью восседавших на почет­ных местах во время различных празднеств, особенно пос­вященных армии и флоту. Перед ними в парадных колон­нах маршировали его сверстники, находившиеся в пле­ну шовинизма, милитаристских настроений. В чем сила японской армии? Уже тогда сверстники Чана задавали этот вопрос и отвечали: в беспрекословной дисциплине, в твер­дости политического духа и высоком техническом уровне.

Рутина исполнения повседневных обязанностей остав­ляла не так уж много времени для размышлений. Служ­ба проходила в достаточно сложной для того времени обстановке. Не радовала погода: холод, ветры, частые снегопады. Приходилось вставать рано, умываться ледя­ной водой. Обычным делом для служащего артиллерий­ского подразделения была забота о лошадях как о тяг­ловой силе для транспортировки тяжелых орудий. «Одно становилось весьма примечательным для Чан Кайши,— вспоминал сержант Симода,— впечатляюще отталкива­ющее выражение, которое появлялось на его лице, после того как он получал приказ о чистке конюшен».

Солдату в японской армии полагалась скудная пища, каждый раз одна рисовая, небольшая по размерам ле­пешка. Сверху на нее укладывалось несколько ломтиков жареного лука и небольшой кусочек соленой рыбы. Только в воскресенье лакомились соевыми бобами, зеле­нью в небольшом количестве и тонкими кусочками мяса. Сначала не покидало чувство голода, поэтому покупали вечером в клубе довольно низкого качества бисквиты, что-то брали из китайской кухни. Но вскоре стало при­вычным довольствоваться полученным.

Китайским военнослужащим, обучавшимся в Японии, запрещалось заниматься какой-либо общественной дея­тельностью, публиковать какие-либо материалы полити­ческого характера. Нарушение такого рода инструкции вело к высылке из Японии. Но могли ли молодые люди пройти мимо популярных для того времени политических веяний, отражавших подъем национального духа китай­ского народа? В Японии уже тогда довольно активно действовала созданная Сунь Ятсеном Китайская рево­люционная лига. По соображениям конспирации эта ор­ганизация именовалась просто Китайской лигой («Чжун-го тунмэнхуэй»). Печатным органом лиги стал журнал «Миньбао» («Народ»). Имя Сунь Ятсена к тому времени было хорошо известно как в Китае, так и за рубежом. Пламенный оратор, блестящий организатор, он по праву возглавил революционное движение в своей стране.

Молодой Чан не мог остаться в стороне от деятель­ности «Тунмэнхуэй». Путь в эту организацию он находит с помощью близкого друга и наставника — Чэнь Цзи-мэя. На очередном собрании «Тунмэнхуэй» Чан вместе с другими кандидатами в члены лиги дает клятву вер­ности революционному долгу. Торжественно звучат слова присяги: «Клянусь бороться за изгнание маньчжуров, освобождение Китая, создание республики и установле­ние равных прав на землю, клянусь!» И хотя лига избе­гала открытых антиимпериалистических деклараций, на ее заседаниях говорилось и о необходимости борьбы против засилья иностранных держав. Молодой Чан по­степенно накапливал опыт конспиративной политической деятельности.

Столь непохожие друг на друга борцы против мань­чжурской династии, объединенные в «Тунмэнхуэй», были выходцами в большинстве своем из Южного и Цент­рального Китая и представляли разношерстные группи­ровки, отстаивающие различные цели. Провозглашенные Сунь Ятсеном принципы «национализма», «народовла­стия» дополнялись принципом «народного благоденст­вия», который иногда трактовался как социализм.

Чжан Бинлинь, сотрудничавший с Сунь Ятсеном, не разделял приверженность руководителя китайской рево­люции принципам «демократизма», прославлял принцип «национализма», идеи установления режима личной дик­татуры. В этот принцип Чжан Бинлинь вкладывал анти­маньчжурское содержание, оставляя в стороне проблему борьбы с ханьскими феодалами, идеи социального преоб­

.

разования китайского общества. По существу, Чжан про­поведовал идеи великоханьского шовинизма.

В Шанхае расцветала подпольная деятельность — как деловая, так и политическая. Чэнь Цзимэй в 1908 г. учредил здесь тайное общество содействия революции в Цзянсу и Чжэцзяне. Время было особенно неспокойным. Все больше в рядах противников маньчжурской дина­стии действовало предателей и провокаторов, и их жерт­вой чуть было не стал наставник Чан Кайши. Чэню уда­лось ускользнуть, но его друзья были схвачены. Чан оказался достойным учеником — он спокойно вернулся в Японию, но разлука была недолгой. Вскоре вести о вос­стании в Ухане, в самом центре Китая, достигли Чэня, и он сразу же отправил телеграмму своему ученику в Японию. Чан Кайши в ту пору было 25 лет. Впослед­ствии, обращаясь к прошлому, Чан не скрывал востор­гов по поводу первых своих шагов у истоков карьеры «Я чувствовал, что пришло время для нас, военных лю­дей, послужить на благо отечества. Я поэтому немедлен­но возвратился в Китай для участия в революции. Это было действительно начало моей революционной карь­еры. К этому времени я постарался завершить выпол­нение задачи, которую поставил перед собой в юности. В мои молодые годы я преодолевал различного рода трудности и препятствия, чтобы получить военное обра­зование. Обращаясь к прошлому, я верю, что это дало мне огромное счастье» '.

Выбраться из 13-й дивизии оказалось довольно слож­но. Пришлось пойти на хитрость,— увольнение на 48 ча­сов получить было легче, нежели разрешение на выезд

1 Furuya К. Chiang Kaishek. His Life and Times. N. Y., 1981. P. 23.

из страны. Добравшись до Токио, Чан и его собратья по учебе — среди них были его ближайшие соратники — Чжан Цюнь и Чэнь Синьсу — переоделись в местном отделении «Тунмэнхуэй» в штатское. 30 октября они при­были в Шанхай. Генерал Нагаока в своих воспоминаниях описал отъезд Чана и его друзей из Японии более про­заично. По его словам, в один из октябрьских вечеров 1911 г. в Тэката, недалеко от северо-западного побе­режья Японии, офицеры местного гарнизона дали обед трем китайским коллегам. Они изменили свои планы в связи с революцией против Цинов и отбывали на родину. Чан Кайши стал благодарить за обед. «И поскольку он выпил, его лицо покраснело от эмоций,— вспоминал японский генерал.— Кто мог вообразить в то время, что этот слушатель будет когда-нибудь председателем ки­тайского правительства? Никто из нас не думал, что Чан станет исторической личностью»

Чэнь Цзимэй с головой ушел в подготовку восстания в Шанхае и Ханчжоу, и первое поручение, полученное Чан Кайши в это смутное время, касалось военной опе­рации в Ханчжоу. Гарнизон в городе пополнялся свежи­ми частями, арсенал находился под усиленной охраной. Чан Кайши приехал в Ханчжоу с новыми рекрутами. Почти 100 готовых пожертвовать жизнями храбрецов согласились войти в ударный отряд. У повстанцев было в основном традиционное оружие, в том числе бамбуко­вые пики. На этот раз им сопутствовала удача. В плен попал маньчжурский губернатор провинции Чжэцзян.

В Шанхае революция развивалась почти бескровно. Покровитель и наставник Чана председатель революцион­ной лиги Чэнь Цзимэй назначается здесь на пост губер­натора. Именно в Шанхае Чан становится командиром полка. Подготовка армейских соединений финансирова­лась шанхайскими торговцами. Чан, отслужив всего лишь несколько месяцев, передает обязанности командира пол­ка своему другу Чжан Цюню, а сам вновь уезжает в Японию. На этот раз он решил подготовиться к военной учебе в Германии. Чан изучает немецкий язык, занимается издательской деятельностью. В журнале «Голос армии» он пытается обсуждать международно-политические и во­енные проблемы Китая, вопросы границ и т. д. Начи­нающий автор рассуждает о будущей «республике мира», где все расы будут жить в гармонии и достатке. Войны,