Я не имею права говорить человеку: пиши исповедь александр Миндадзе в гостях в нии киноискусства обсуждаем

Прошкин смело взял сценарий. Мы с ним встречались всего два раза, и он поставил фильм. Вы понимаете, режиссер получает чужой сценарий. Чужой. И я считаю, что исходя из этого – на мой вкус человека, который снимал не сам (я все это видел, когда писал, ведь когда ты пишешь, ты уже и снимаешь), – исходя из этой условности, из шифра, который там заложен, другой человек – а именно Андрей Прошкин – мне кажется, очень удачно все сделал. Могут быть вопросы, но они в равной степени относятся и к сценарию, и к режиссуре. Но если говорить о моем отношении, то оно абсолютно позитивно.

Понимаете, есть уникальные люди – Ингмар Бергман, например, который сам писал и сам ставил, и ему абсолютно никто не был нужен. Конечно, все режиссеры к этому стремятся. С Феллини всегда работало несколько сценаристов. Потому что у Феллини был замысел, который эти люди, проникаясь его настроением, наполняли собой. Ну, и еще существует некий типично традиционный и, скажем так, советский случай, когда есть режиссер, есть сценарист; режиссер берет сценарий и, как правило …его портит: или снимет не так, или не вытянет, не уловит темпоритм… Потому что случаи, когда сценарий бывает хуже фильма редки. Но они есть.
Игорь Манцов

А когда вы это писали, не было на примете конкретного постановщика? Писали не себе?
Александр Миндадзе

Дело в том, что история того как и что, она всегда очень извилиста. Бывает, ты иногда сворачиваешь не в те переулки, а потом вдруг оказываешься в начале пути. Пишешь не для себя, а потом делаешь сам. Хотя я никогда так не делал. Это не значит, что это хорошо или плохо, это связано с моим подходом.

Что касается «Миннесоты» – это фильм, который сначала хотел делать Зельдович. Он вникал, мы много общались, обсуждали, продюсер это дело активно развивал, довел почти до старта, а потом – как это иной раз бывает с продюсерами – пошел на попятный. Таким образом, Зельдович не стал делать фильм, и тогда я уже свои усилия приложил.

Появился новый продюсер, режиссером пригласили А. Прошкина, мы встретились с ним пару раз – мне как раз очень нравится такая работа с режиссером.

Конечно. Всегда так бывает. Потом начинается «пристройка самого себя к материалу».

Вначале было два брата-хоккеиста. Мне были интересны эти два простых человека – один рациональный, ему надо двигаться вперед, а другой живет в вечном празднике жизни… – два человека с нулевым сознанием, однако обуреваемые вечными векторами. Кроме того, мне был интересен сам анекдот – что младший брат хочет сделать старшему лучше, он изо всех сил делает другому человеку лучше. И что бы он лучше не делал, всегда получается хуже. В итоге он содрал с овцы последнюю шкуру в своем желании сделать добро. Вот это меня очень возбуждало: желание делать добро конкретному человеку, порой даже насильно, иной раз приводит к тому, что это делает адресата только несчастным. И тогда встает вопрос: а можно ли вообще сделать жизнь позитивной насильно? Можно ли человека переломить и сделать из него положительного? Выясняется, что нет.

Это было мне близко, я этого касался в «Космосе как предчувствие»: один человек там был просто дурак с виду, а другой человек был очень умен, и меня интересовало то, что умный оказался глупым, а глупый вошел потом в большую жизнь. Что значит глупость, и что значат глаза на глупом лице, которые на самом деле очень далеко смотрят… И что значат сегодняшний ум, сегодняшняя острота… Что значит человек, который все знает (то, что играет Цыганов – и достойно), кроме того, что ты плывешь, а корабль медленно тебя… Так что это было не в первый раз для меня.
Наталия Милосердова

Фильм навел меня на глобальные мысли по поводу нашего российского менталитета. Для героя, младшего брата, Миннесота – совершенно эфемерная мечта, которая могла бы быть счастьем, но это недостижимо для него, даже если он приедет в Миннесоту и у него будет дом с бассейном и все остальное. Вот вы говорили о счастье, которому нельзя научить насильно, а нашу страну двинули в эпоху, когда пытаются заставить людей быть счастливыми, указывая на возможность пользования благами, которые они теоретически могут получить, если захотят. Но большей части нашего народа капитализм поперек горла стал. Это не тот строй, при котором россияне смогут жить. Уже пятый фильм у меня подряд идет с таким трагическим, грустным, тихим пафосом. Получается, что мы снова попали куда-то в тупик. И что с этим делать?..
Гость

Это очень современная история, она меня зацепила. Она смотрится как притча, поэтому и рождаются такие обобщения про страну, про мир…
Игорь Манцов

Гатаулин – типа черт хромой? Вы это имели ввиду? Или у вас не было этого?
Александр Миндадзе

Нет, у меня он был другим, но я с уважением отношусь к такому прочтению.

Это было по-другому. Там была более история человеческая, когда им становится жалко отца. И будучи сейчас врагами, хотя для матери они изображают дружбу, они за ним бегут.

Режиссер имеет право на прочтение.

Не было морячка. Был просто отец, который засыпал на дне рождения матери. Но я хочу сказать про Андрея Прошкина. Он – профессионал. Я не ставлю оговорок. У нас таких мало; он не дилетант, как многие даже очень известные режиссеры. Он к тексту с уважением относится.

Вообще, бывает, когда поднимают вещь из ничего – на известных артистах там, на какой-то технологии… Кстати, они другие люди, нынешние артисты. Их так удивляет, что надо знать текст! У них такая хреновая память, у молодых даже людей! Они не понимают, что постыдно не знать текста. Что текст нельзя врать. И сейчас (их даже за это осуждать нельзя) они не понимают вообще, почему нельзя так сказать или так сказать.

Я много работал и раньше, и сейчас. Это не значит, что одних учат хуже, других – лучше, что те были талантливее, – это ерунда. Но вот с текстом так.

Конечно. Это сюжет-тире-интрига. Это как бы вмонтировано металлическим прутом. Есть проволочки, а это металл.

Да, вербовали в Миннесоту. Было все, за исключением того, как сделан отец, чуть иначе.

Вообще, есть ближайшее родство между прозой и экраном. Хотя – очень большие сложности со сценарной профессией: научить ей нельзя и учебники по ней писать бессмысленно. Я ни одного не прочел в своей жизни. Суть в том, что люди, которые не могут писать, не смогут воспользоваться нашими советами, а тем, кто может ими воспользоваться, советы не нужны.

Индустрия – это другое. Там надо тренироваться, учиться вычислять по минутам, если мы говорим о махровой индустрии, в которую вложены невероятные деньги и все снимается с пятнадцати камер. Это – другое.

Когда я поступал во ВГИК, нас было человек 12-14 в мастерской. Нам вдалбливали: пиши исповедь, пиши только исповедь. Я не имею права говорить сегодня человеку – пиши исповедь.

Тогда можно было пойти на Студию Горького и получить для студента аванс как за заявку: у них была выбраковка один к трем. Три сценария доводили до ума, остальные шесть – вот для таких людей, которые пытались… То, что я не могу ничем помочь, не позволяет мне говорить людям про исповедь. Другое время, многое изменилось. Сейчас без денег нельзя прожить. А раньше можно было. Можно было в общежитии с ребенком, можно было работать сторожем… Люди и сейчас, и тогда – разные, но то, что раньше молодому человеку находиться ближе к исповеди было легче, чем сейчас – в социальных обстоятельствах – это даже сравнивать нельзя. Было обязательное трудоустройство после ВУЗа, и после ВГИКа был прямой ход в дебют. Это даже сравнивать нельзя! Поэтому приходить сейчас и морочить людям голову, что надо делать, – очень двусмысленно для меня. Я не могу себе этого позволить, потому что я не знаю, что важнее – жизнь или искусство. Это кто как решит. Нельзя человеку давать рецепт. Кто сможет – тот сделает.
Игорь Манцов

У меня к вам вопрос по поводу «Магнитных бурь». В американских картинах бывает – американцы все время с этим работают – когда, условно говоря, 2/3 – 3/4 фильма, которые кажутся реальной историей, на самом деле – некий фантазм героя. У нас только в ваших картинах, вот, в частности, в «Магнитных бурях» я такое видел. Больше никто этого не делает.
Александр Миндадзе:

Ну, в принципе, – попробуй нормального, реалистического человека (режиссера) заставь такое снять. «А как они туда вбежали? Откуда они знали адрес?»

Они-то делают. Но это не значит, что их обывателя или продюсера фильма не будет это волновать. «Ты придумай, чем занимался этот человек, сидел ли он или не сидел…» Все такие.

Это другое дело. У них больше возможностей, больше людей задействовано. Вообще больше. В том числе и тех, которые пытаются реализовать свои замыслы.

Другое дело – как они ухитряются балансировать в беспощадной системе зрительской проверки: там же нет вообще финансирования, как есть во Франции и у нас. И как они там ухитряются «натягивать» продюсеров на такие замыслы? Это удивительно.
Игорь Манцов

Когда у нас говорят про бездуховность и бескультурность запада это смешно звучит. Но все моднее про это говорить. Есть жанры, которые американцы сумели переконвертировать для массового зрителя.
Александр Миндадзе:

Знаете, там они очень не любят вот этой нашей бивалентности: хорошо, но плохо; плохо, но это начало другой жизни. И особенно не любят неопределенности в финале.

Может быть, вы правы, когда хорошо сделано, то понимают. Но я говорю сейчас о подходе к началу работы, о сценарии, который продюсеры читают. Если это сделано блистательно, то их завораживают другие какие-то вещи и заставляют смиряться, но подход…

Ну если это есть, то это замечательно, это комплимент Прошкину, между прочим.

Об этом стали писать, и внушить журналистам, что это же метафора… Тут я хочу сказать – это вал. Этому невозможно противостоять.

Ну а «Плюмбум» в свое время тоже не так был считан публикой, или там «Слуга».

Да, ему нравится, но там это выставлено на первое место. Есть разница: здесь это только констатация, это повод показать окончательное фиаско глупого человека, который сел за барабан и был счастлив, напился, затормозил и, вместо того чтобы прыгнуть в поезд, побежал опохмелять друзей. А потом оказалось, что и баба-то не его. Это сделано только для того…

Он не ожидал увидеть ее в такой мизансцене. Он вообще ее мало знал. Он вообще бы никогда к ней не побежал, потому что у него бабы… другие. Но в эту минуту он решил «забить» ту, к которой никогда и не подошел бы – певица, какие-то мужики вокруг нее, и он ее вытаскивает… А потом получилось – каблук, и пошла вот эта вязь жизни, и, глядишь, уже ему самому вдруг интересно… Это сделано как окончание его крушения, анекдотизма полного, фиаско. А у американцев это было бы линией первого плана, конечно.

Да, у нас сейчас это два направления, одно из которых абсолютно фатально неудачно за редким исключением, а другое – относительно удачно: даже не столь сильные картины часто участвуют в фестивалях, и пусть и в отсутствии Звягинцева, например, Хомерики, Смирнова и др., но они получают какие-то призы… И, наверное, надо поддерживать такое кино, потому что оно все равно не столь затратно, зрителей все равно нет как здесь, так и там, а это единственное, что хоть как-то «вытанцовывается».