Судья: Сейчас 4 часа. Мы прервемся и продолжим в понедельник в половине десятого... Продолжение выступления

Прежде чем продолжить, хочу сообщить вам, что позавчера, 16 февраля, в Косовской Митровице был подожжен храм Святого Савы. Огонь был погашен только к утру. Албанские террористы серьезно конкурируют с обвинителем в антисербской истерии. А в Призрене председатель организации т.н. ветеранов террористов Зафир Бериша заявляет в выступлении: “Мы обеспечим Косово только для албанцев и ни для кого больше”. Все происходит в соответствии с цитированным мною совместным заявлением мадам Олбрайт и прокурора: “Мы делаем одно дело”. А сейчас я продолжу с того места, на котором остановился.

Одним из стратегических замыслов в деле установления глобального контроля и порабощения государств по всему миру является разжигание столкновений между славянскими и мусульманскими народами в надежде, что они поубивают друг друга или до такой степени ослабят, чтобы над ними был установлен контроль. Косово и Чечня, несомненно, являются в этом отношении звеньями одной цепи. Да и у славянских и мусульманских народов есть тенденция к ослаблению друг друга во взаимных войнах или во взаимных конфликтах. Югославские народы с начала последнего десятилетия XX века, к сожалению, были полигоном и жертвами этой стратегии. В процессе достижения господства — экономического, социального, политического, культурного, психологического — на пространстве Восточной Европы западные правительства, стремящиеся к господству, избрали метод национальных конфликтов, чтобы разрушить прежнюю Югославию.

Этот метод применен и в отношении Советского Союза и Чехословакии. Он показал себя быстрым и успешным. Таким образом, все прежние социалистические страны многонационального состава должны были быть разрушены провоцированием межнациональной напряженности. Это было способом сведения счетов с существовавшей в этих странах системой.

Если говорить о Югославии, то этот метод не проявил себя как быстрый и эффективный так, как это было в Советском Союзе и Чехословакии.

Тут национальная напряженность была недостаточна для распада страны. Она должна была перерасти в национальную войну, чтобы страна распалась. В рамках прежней Югославии национализм, затем межнациональная ненависть и межнациональные столкновения стимулировались до такой степени, что они перерастали в войну. Гражданская война в Хорватии между сербами и хорватами, а также война в Боснии и Герцеговине между сербами, хорватами и мусульманами являются следствием разжигания межнациональной ненависти, осуществлявшимся из-за пределов Югославии.

В эту межнациональную ненависть делались материальные, финансовые, информационные, персональные, психологические инвестиции. Югославские граждане участвовали в войне, вызванной из-за пределов их страны, но они не сознавали этого. А когда это в основном произошло, война уже вовсю бушевала в Хорватии и Боснии и Герцеговине. А некоторые осознали этот факт лишь тогда, когда война закончилась. Разумеется, есть и такие, кто и сегодня не сознает, что война на пространстве прежней Югославии является результатом воли и интересов других, западных держав. Правда, эти правительства направляли своих эмиссаров на переговоры в республики прежней Югославии до того, как окончательно разрушили страну. Во время войны они направляли их к правительствам государств, образованных из республик прежней Югославии, а особенно в новообразованную Югославию, составленную из Сербии и Черногории. Большинство этих эмиссаров и не имело целью прекращение столкновений и установление мира между поссорившимися народами. Практически они поддерживали ту политику и проводников той политики, которая отвечала их интересам, была направлена на раскол страны, раздел, сепаратизм, насилие, ее порабощение, новый колониализм. Разумеется, среди этих эмиссаров были и добронамеренные и честные люди, но они были в меньшинстве.

Прежняя Югославия возникла, как было записано и в ее Конституции, согласно свободному волеизъявлению югославских народов: сербов, хорватов, словенцев, македонцев и черногорцев и их праву на самоопределение, несомненно, содержащему в себе и право на отделение. Позднее и мусульмане были определены как особый народ. На югославском гербе был добавлен шестой факел. Социалистическая Республика Хорватия того времени по своей собственной Конституции была определена как государство хорватского народа, государство сербского народа и других проживающих в ней народов. Следовательно, и внутри самой Хорватии сербы имели статус народа, что подразумевает право на самоопределение. А Босния и Герцеговина была Югославией в миниатюре, в которой жили три народа. Все должности в Боснии и Герцеговине — и в парламенте, и в правительстве, и в партии — были распределены таким образом, чтобы их занимали представители всех трех народов. Босния и Герцеговина, Югославия в миниатюре, функционировала согласно принципу равноправия народов. Границы между югославскими республиками были административными границами, а не границами народов и не государственными границами. И никакое изменение их статуса, которое могло бы нанести ущерб какому-либо из югославских народов, в соответствии с югославской Конституцией не могло быть осуществлено без согласия этих народов.

Однако с приходом к власти в Хорватии националистов в один прекрасный день была принята новая Конституция вопреки воле равноправного сербского народа, и сербы моментально стали гражданами второго сорта. Отделение Хорватии стало открытой целью. Сразу же, впервые после второй мировой войны, началось и насилие над сербами, которые именно в Хорватии во время второй мировой войны были жертвами геноцида со стороны марионеточного националистического “Независимого Государства Хорватии”. А территории, на которых они жили, были их родными местами на протяжении веков, гораздо раньше, чем была населена Америка.

Первые со времен Гитлера вооруженные партийные формирования возникли тогда в Хорватии. Сербы взбунтовались, требовали остаться в Югославии и запретили доступ на свою территорию. Эти события известны под названием “революция бревен”, поскольку бревна использовались на лесных дорогах, чтобы помешать доступу на свою территорию. И, как любой может понять, бревно не может быть орудием агрессии против кого бы то ни было, бревно может быть только помехой. Напряженность нарастала, но одновременно начались и поиски политического решения, чтобы предотвратить конфликт.

Тогда Европейское сообщество (а позднее Европейский Союз) послало на помощь Каррингтона. Думаю, что он хотел помочь политическому решению и предотвращению конфликта. Эти усилия наверняка привели бы к успеху, если бы Германия не сделала радикальный шаг и не признала раньше времени Хорватию в ее административных границах, и не сорвала усилия по поиску политического решения. Хорватия осуществила насильственное отделение, столкновения разгорелись.

А в Боснии, в которой росла напряженность, было найдено политическое решение. Был принят план, разработанный представителем Каррингтона, португальским дипломатом Куртилеро, который подписали все три стороны. Это было Лиссабонское соглашение. К сожалению, внезапно по рекомендации американского посла Уоррена Циммермана Алия Изетбегович отозвал свою подпись. Решение об отделении Боснии было принято без участия и при несогласии сербов, т.е. одного из трех народов, следовательно, также неконституционным и насильственным путем.

А Европейское содружество — также раньше времени — сразу же признало независимость Боснии и Герцеговины, игнорируя волю сербского народа. Это признание было сделано 6 апреля. Это тем больший цинизм, что это дата нападения Гитлера на Югославию во второй мировой войне.

Но и тогда сербы не начала насилия. Велись поиски мирного пути решения. К сожалению, другая сторона не воздержалась от насилия. А чтобы показать, что это были не просто события, я напомню вам (предполагаю, что вы это хорошо знаете, если старательно выполняете свою работу), что в “Исламской декларации”, чьим автором является Алия Изетбегович, написано, я цитирую: “Нет мира и сосуществования между исламской религией и неисламскими институциями”.

Сказанное о роли американского представителя подтвердила позднее, через пару лет, газета “Нью-Йорк тайме”, которая 29 августа 1993 г. написала: “Циммерман склонил Изетбеговича нарушить Лиссабонское соглашение”. Началась гражданская война между мусульманами и сербами, а затем — между мусульманами при поддержке хорватов и сербами, а позднее началась и гражданская война между мусульманами и хорватами. Сербия выступала за политическое решение конфликтов и в Хорватии, и в Боснии. В Хорватии — между руководством Республики Сербской Краины и правительством в Загребе, а в Боснии — между тремя народами Боснии и Герцеговины и их представителями.

И все это время Сербия беспрерывно содействовала мирному процессу. Мы выступали за то, чтобы незамедлительно был восстановлен мир. В начале конфликта, когда мусульмане начали убивать сербов в центре Сараево, когда росла напряженность, а в это время в Стамбуле проходила Исламская конференция, я направил письмо Исламской конференции, в котором, в частности, написал, что столкновения должны быть немедленно прекращены, что сербы и мусульмане являются братьями, что их столкновения отвечают интересам только врагов и сербов, и мусульман.

Мусульмане горько и с сожалением говорили между собой, что они проиграют больше всего, так как огромное количество мусульман живет в Сербии и Черногории, в Македонии, что их не устраивает отделение от Югославии, но они ничего не могут сделать, ибо такова политика великих держав.

С другой стороны, мы выступали за поиски политического решения между сербским руководством Краины и Хорватией. Сайрус Венс как представитель международного сообщества оказал большую помощь и в конечном счете предложил генеральному секретарю ООН направление сил Объединенных Наций. Тогда и были образованы зоны под защитой ООН на всех территориях в Хорватии с преобладанием сербского населения. Я поддержал этот план, но и тогда был подвергнут критике. Это есть в газетах за те годы, это легко можно было бы найти. Тогдашний министр иностранных дел Республики Сербской Краины написал, что Сайрус Венс подкупил меня за 120 миллионов долларов, которые я получил на Кипре, чтобы Сербия согласилась на ввод войск ООН на эти территории. А было логично, что Венс не хотел предлагать ООН ввод ее войск до получения согласия руководства Хорватии, руководства Республики Сербской Краины и руководства Сербии, чтобы пребывание и миссия этих войск имели общую поддержку и были успешными. Тогда наступило успокоение, больше не было крупных столкновений. Контактная группа, которая была создана, работала над политическим решением.

Однако хорватская армия, несмотря на присутствие ООН, совершила нападения на Медачки Джеп и ряд преступлений, а также на Западную Славонию, убила много людей, и никто за это не нес ответственности. После этого ситуация снова успокаивалась, договорились даже об открытии автомобильных дорог. Были и другие планы. Контактная группа работала. Ни Югославия, ни Сербия не играли в этом особой роли, так как считали, что это — предмет переговоров правительства в Загребе и Республики Сербской Краины.

А затем Хорватия при благосклонной позиции Запада и стимулировании Америки, как об этом неосторожно написал даже Холбрук, начала наступление на Республику Сербскую Краину, осуществила резню населения на глазах сил ООН. Никто не реагировал. Сотни тысяч сербов были изгнаны с территорий, на которых они жили сотни лет. Перед этой последней войной сербов в Хорватии было свыше 600 тысяч человек. Администрация Клинтона, конечно, не только одобрила “Бурю”, как называлось это вторжение, но и была непосредственно замешана в ней. Ни для кого не было секретом, что администрация Клинтона не только была прямо замешана, но и совершила это преступление.

Я упоминал, что видел в “Вашингтон тайме” заявление президента Американского союза консерваторов Д. Кина о том, что США замешаны в “Буре”. Но когда вы здесь обвиняете сербов в Крайне, вы не говорите о том, что за все время после прибытия сил ООН “краишники” не нападали на Хорватию. С тех пор, как конфликт был остановлен и начались поиски политического решения, а это было в самом начале, никаких нападений сил Краины не было. Была только оборона, только оборона от нападений на их дома, на их села, в которых они веками жили.

Сторона, находящаяся напротив нас, говорит, что пригласит свидетеля, который подтвердит, что я не хотел отдать приказ об отходе ЮНА (Югославской народной армии - прим.) до ввода сил ООН. Ну и что? Хотя это тоже неправда, поскольку я не мог приказывать армии, я, конечно, не отпираюсь от того, что выступал за то, чтобы ЮНА отошла лишь тогда, когда прибудут войска ООН, так как в противном случае произошла бы резня сербов, как это было в Хорватии во время второй мировой войны. Если я виновен в том, что помешал, чтобы еще сотни тысяч сербов были вырезаны в Боснии и Хорватии, то такую вину я могу с самой большой гордостью принять на себя: что я помешал такой резне. Это также исторические факты, и думаю, что такая моя позиция была и логичной, и справедливой, и, безусловно, не в ущерб другой стороне.

А вся та вымышленная совокупная ответственность не только была бессмысленной, ибо не существует ни в одном праве, но также является большой ложью. Ведь, я вообще-то, ни де-юре, ни де-факто ни в каком плане не обладал командными полномочиями в отношении Югославской Народной Армии, и уж тем более через тот ущербный президиум, который здесь упоминался. Ведь и этот президиум не имел никаких командных полномочий. И генерал Кадиевич сам заявил, что не согласится ни с какими решениями ущербного президиума, если в их пользу не будет обеспечен 5-й голос из 8, что, как он говорил, является единственно соответствующим Конституции. Только, похоже, не по Конституции было защищать Югославию. Итак, и этот ущербный президиум не мог отдавать армии приказы. Правда, в действительности, состоит в том, что никто Югославию не защищал, и это также служит доказательством того, что я не командовал.

Если бы я командовал армией, Югославия была бы сохранена. Армия Союзной Республики Югославии, которой удалось защититься от НАТО, была несравнимо меньшей и несравнимо более слабой. Но ее сила была несопоставимо большей. Ей я командовал. Мы защитились.

Когда была образована СРЮ, Союзная Республика Югославия, т.е. 28 апреля 1992 г., все военнослужащие, которые были гражданами Союзной Республики Югославии, т.е. Сербии и Черногории, были выведены в Союзную Республику Югославию. Те, кто был гражданами других республик, остались в своих республиках, что нормально и логично. Конечно, были исключения на базе личного выбора и добровольчества, но они были очень немногочисленными. Естественно, имелись и исключения на базе родственных связей. что также было логичным явлением, учитывая, что, можно сказать, до вчерашнего дня мы были одним государством.

А после армией командовал президент СРЮ, им был тогда Добрица Чосич, а премьером — ваш Милан Панич. Они держали армию в своих руках, и любой хорошо знает, что на них я, конечно, влиять не мог, ибо как только они начали работать вместе, для них главным было как бы меня сместить. Я не был с ними в таких отношениях, чтобы мог на них влиять.

А что касается выполнения якобы моих распоряжений руководством Республики Сербской и Краины, то только тот, кто ничего не знает о степени тщеславия югославских, а особенно сербских политиков и нетерпимости к любой попытке чьего-либо вмешательства, может строить догадки о какой-то организации и о каком-то плане. Вообще-то, если бы вы вместо тысяч сфабрикованных памфлетов и выдумок просто посмотрели газеты за те годы, вы увидели бы, в каких отношениях возглавляемое мною руководство Сербии было с руководством Республики Сербской и какие тяжелые обвинения поступали в мой адрес. И не только обвинения, но и оскорбления.

Это был парадокс, который мог увидеть каждый. Мы помогали выжить сербскому народу по сторону реки Дрины, но были в плохих отношениях с руководством. Мы—левые, они — правые. Правая оппозиция в Сербии оказывала им поддержку и использовала эту поддержку в своей риторике против меня. Для меня это не было важно, так как народ хорошо знал, что я действую в его интересах.

Во всяком случае установление некой организационной взаимосвязи между руководством Республики Сербской и Сербии — это одна из самых больших бессмыслиц, которые здесь можно было услышать и в отношении которых имеется столько доказательств. Посмотрите хотя бы на реакцию после Дейтона и горькие обвинения на мой счет в связи с Дейтонским соглашением. А заявление Караджича, которое вы цитируете, что сербы не согласны, чтобы перед международным сообществом их представлял Алия Изетбегович, было выражением оправданного опасения, что он примет обязательства в ущерб им, так как с представителями Республики Сербской на переговорах считаться не хотели. А я вам зачитал некоторое время назад фразу из “Исламской декларации” о невозможности сосуществования с неисламскими институциями, о позиции Алии Изетбеговича. Так задайтесь вопросом: возможно ли было, чтобы сербы, сербский народ, сербские представители согласились с тем, чтобы их представлял Алия Изетбегович, особенно после отзыва подписи под Лиссабонским соглашением по рекомендации Циммермана. Правда, и сам Циммерман сказал, что ошибся, порекомендовав это Изетбеговичу. Ведь без этого можно было избежать войны.

Я был в Женеве в присутствии Оуэна и Столтенберга, в тех условиях, когда в переговоры не включали представителей народов Боснии и Герцеговины, а считали, что Алия Изетбегович представляет и сербов, и хорватов, и мусульман. Тогда позвали Туджмана и меня, а позднее — и Изетбеговича, чтобы провести переговоры о решении. Я едва убедил Изетбеговича, причем не после первой встречи, не после первой попытки, едва убедил его, чтобы начали вести переговоры стороны в Боснии — он и Караджич, и Мате Бобан — хорватский лидер в Боснии в то время. Караджич — сербский лидер, Изетбегович — мусульманский, но, безусловно. — не лидер всей Боснии и Герцеговины.

Я все время считал, что проблемы в Боснии должны решить три государствообразующих народа. Я считал, что решение может быть только формулой, которая одинаково и равноправно защитит интересы всех трех народов. Дейтон, кстати, и привел к успеху на базе этой формулы.

Обвинительное заключение является крайне злонамеренным и антисербским еще и потому, что заключение мира произошло по формуле равноправия, по формуле равного соблюдения интересов всех трех народов, а не на базе геноцида. Если бы последнее было точным, это означало бы, что Республика Сербская создана на базе геноцида. А правда состоит лишь в одном. В ходе гражданской войны в Боснии жестокости и страдания имели место для всех трех сторон, а вина преимущественно лежит на тех, кто осуществил насильственное отделение и начал насилие, на стратегах этого насилия, находившихся вне Югославии.

Кстати, Туджман говорил мне в Женеве в присутствии Оуэна и Столтенберга, что никогда не были отмечены такие зверства, как те, которые были совершены мусульманами в отношении хорватов в центральной Боснии во время их конфликтов. Оуэн и Столтенберг поддержали стремление к тому, чтобы все три стороны в Боснии сели за стол переговоров: Изетбегович, Караджич, Бобан. Это и сделало возможным начало переговоров по существу между непосредственными участниками конфликта. Лично меня Туджман никогда не упрекал за вмешательство Сербии в войну в Хорватии. Сербия и Хорватия не были в состоянии войны. Мы находились в Женеве для того, чтобы помочь трем сторонам в Боснии достичь мира, а также подтвердить наше стремление к миру и вклад в первые проявления отношений между Краиной и Загребом, включая открытие автомагистрали и многие другие контакты, установление которых началось.

Туджман также знал о моей позиции в отношении предложения мусульманской стороны, которое мне от их имени передал прибывший в Белград Ддил Зулфикарпашич, спонсор и наставник Изетбековича, бизнесмен из Цюриха. Предложение состояло в том, чтобы сербы и мусульмане в Боснии и Герцеговине объединились против хорватов. Указывалось, что хорватов в Боснии и Герцеговине не насчитывалось и 14% и им нечего решать по Боснии и Герцеговине. Мой ответ гласил, что два народа никоим образом не должны объединяться против третьего, что для отношений на Балканах имеют огромное значение отношения между сербами и хорватами и что эти отношения я могу видеть в будущем только как отношения сотрудничества и дружбы.

Мате Гранин, министр иностранных дел, также знает об этом не от меня, а от Туджмана, и я уверен, что он бы мог сказать об этом публично, если ему разрешит его новый президент и известный ликвидатор Югославии Стиле Месич.

Далее, и то, что вы сказали о Дубровнике, является самой обычной бессмыслицей, несмотря на помпезный показ здесь снимков. Тогда, когда это происходило, мы были как раз в Гааге, Туджман и я, на встрече с Каррингтоном. Я тогда публично заявил: Дубровник — это хорватский город, обстрел Дубровника является идиотским преступлением. Сербия никакой связи с этим не имела и не могла иметь. Это так далеко от Сербии, и она никак не связана с обстрелом Дубровника.

А что касается плана Вэнса-Оуэна, то его при моем содействии и содействии греческого премьера Константина Мицотакиса Караджич подписал в Афинах на конференции 1 мая 1993 года. Это продолжалось два дня. Затем на скупщину Республики Сербской в Пале отправились совместно Мицотакис, бывший тогда президентом СРЮ Чосич и я. Думаю, что крайне злонамеренно, пристрастно, я бы сказал, и непрофессионально процитировать из моей речи (а я выступал дважды и в обеих речах сделал все, чтобы этот план был принят), так вот, процитировать выхваченный фрагмент мысли о том, что сербы достигли цели, и на этом остановиться. А я сказал, что цель, в которой мы их поддерживаем, это цель быть свободными и равноправными там, где они живут, что это данным планом достигается и что этот план следует подписать, имея в виду, что он делает возможным свободу и равноправие на пространстве Боснии и Герцеговины. Было высказано и много других аргументов.

Итак, говорилось, что этим планом достигается, чтобы они были свободными и равноправными там, где они живут, и что мы не поддерживаем осуществление чьих-либо болезненных амбиций. Когда они отвергли план, мы осуществили нажим, ввели меру, болезненную и для нас, и для народа, который мы в отличие от руководства поддерживали, а именно — ввели блокаду Дрины. Мы согласились с присутствием международных наблюдателей на Дрине, большой миссии, которую возглавлял шведский генерал Бо Пелнас. Не существует ни одного отчета, который он направил в ООН или с которым он ознакомил югославское правительство или правительство Сербии, в котором можно было бы найти подтверждение высказанного здесь столь произвольного утверждения, что это вовсе и не было никакой блокадой. Ведь, таким образом, это была какая-то ее форма. Что бы вы ожидали большего от нас, чем то, что мы даже согласились с присутствием наблюдателей?

И тогда, конечно, оппозиция из Сербии помчалась в Пале оказать поддержку, совместно с руководством Республики Сербской зажарить быка на вертеле и высказать самую черную критику в мой адрес и самую большую поддержку им за отклонение мирного плана Вэнса-Оуэна.

И именно наученный этим опытом, когда после огромных усилий в Афинах было подписано соглашение, а потом в Пале оно было аннулировано, я (когда перед Дейтоном представился новый шанс) настаивал на решении, которое устранит возможность нового срыва мирного плана, и требовал подписать решение о том, что делегацию представляют три представителя Югославии и три представителя Республики Сербской. Из Югославии это были два президента республик (президент Черногории Балатович и я) и министр иностранных дел Югославии. Из Республики Сербской также было три представителя, но было записано, что если возникнет разделение голосов в этой делегации, то решаю я, т.е. решает глава делегации. Это соглашение подписали все, подписал его и патриарх Сербской православной церкви Павле.

Этим я принял на себя всю критику за все недостатки, которые позднее будут высказываться в адрес Дейтонского соглашения со стороны руководства Республики Сербской, так как я видел, что они опасаются заключить мир из-за различных обещаний, которые давали, руководствуясь своими амбициями. Я сказал, что я беру вину на себя за все, что им не нравится, лишь бы был мир.