«Венчается раб божий...» (Первый человек)

Читаю только что опубликованный роман современного автора — в нем сюжет из жизни маленького, ничтожного человека, взятого в его «бытовой ипостаси». Автор подробно и художественно описывает, каков этот человек в ресторане, на работе, как он ест и с какой интонацией говорит, каким он был в счастливое время влюбленности и каким стал теперь, в пору развода. Великолепно написанные семейные свары на кухне и лестничной площадке (столько «вкусных» деталей, что невольно охватывает зависть!) перемежаются с блестящими по языку пространными описаниями скандалов на дачном участ­ке: надо делить нажитое прежними поколениями имущество — но как разделить, положим, дом? Сражения серь­езны, с обеих сторон в них участвуют немалые силы, в стилистической ткани повествования чувствуется толстовская школа, и иные страницы по тщательности и пластичности рисунка, тонкости психологической отделки вызывают в памяти чуть ли не описания сражений под Аустерлицем и Бородином в знаменитом романе. Несоизмеримы только масштабы...

Словом, автором берется тот момент человеческой жизни, когда, по выражению одного критика, «вчерашние мечтатели неожиданно для себя начинают стервенеть». Симпатии автора целиком на стороне этих «стервенеющих мечтателей». Они представляются ему людьми, «заеденными средой», людьми необыкновенно сложной духовности. Среда съела и их «благие» некогда порывы, и вот теперь идет борьба за материальные ценности. И мне, читающему человеку, предлагается посочувствовать этой борьбе, потерзаться мучениями и страстями этих милых, сложных людей. Сопереживать им мне, откровенно говоря, не хочется, но критика (в двух газетах помещены самые благожелательные рецензии) заботливо разъясняет мне, что в романе «с большой художественной силой» показана «сложная духовная жизнь» современного человека в ее живом «магнитофонном» варианте. Передо мной чуть ли не «энциклопедия духа» моего современника. Мне-то, грешным делом, кажется, что никакой «энциклопедии» тут нет, что мой коллега просто изобразил определенный тип человека, а именно тип маленького эгоистического человека, легко меняющего личину «стервеца» на личину «мечтателя», и наоборот. Но критика не позволяет мне так думать. Она защитница, она на стороне страждущих и со слезами умиления и восторга именует такого персонажа жизни «простым человеком» и «рядовым тружеником» со сложными духовными порывами. И если простой человек по какой-либо причине иногда «остервеневает» в поисках какой-либо новой для себя истины, то я, читатель, оказывается, должен возрыдать вместе с ним. Определенный тип человека, таким образом, выдается здесь за человека вообще, чуть ли не за героя нашего времени и всей литературы.

Вспоминаю строки из «Дон Жуана» Дж.Байрона:

Ищу героя! Нынче что ни год

Являются герои, как ни странно.

Им пресса щедро славу воздает,

Но эта лесть, увы, непостоянна:

Сезон прошел — герой уже не тот.

Думается, Байрон имел в виду литературу именно такого рода. Искать в ней «героя», конечно же, напрасный труд. Это искусство «безгеройное» в принципе, оно имеет чисто «персонажный» характер.

Человеческая жизнь, которую описывает искусство данного уровня, с одной стороны, «массовая», с другой —«единичная». Я назвал бы ее случайной. Она как бы распылена, атомизирована, отъединена от общего идеала. Стоит в стороне от него, служа только личной выгоде.

Литература XX века знает два великих романа о таком типе человека — я имею в виду «Жизнь Клима Самгина» М.Горького и «Тихий Дон» М.Шолохова. Эти романы показывают, что классическое и суперклассическое искусство никогда не забывает о социальных и нравственных ориентирах, об идеале (несмотря на «небольшого» героя). Ворота, которые оно распахивает перед ищущим истину и красоту человеческим духом,— это всегда ворота не в микро-, а в макро- или мегамир.

Горький — а, на мой взгляд, он в образе Клима Самгина великолепнейшим и беспощаднейшим образом ­опи­­сал данный тип человека (и на фоне не узкой лестничной клетки, а сорока переломных лет российской ­истории),— преподал нам урок умения видеть социальное лицо этого принципиально «внесоциального» человека.

Повнимательнее вглядимся в «простого человека».

Блеск золотых окладов икон. Серебро паникадил и подсвечников. Лампады, мерцающие у ликов святых. В раскрытой дверце алтаря — Иисус в синем одеянии.

Служба кончилась, ушли прихожане. Пустынно, тихо. Уборщицы моют пол, вытирают подсвечники, снимают восковой нагар. И только в притворе церкви еще толпятся люди. Две пары новобрачных, их родственники, несколько старух, стариков. Томятся, ждут. Затянувшееся ожидание наконец разрешается выходом священника. Он еще сравнительно молод, лет сорока, чуть лысоватый, с черной, аккуратно подстриженной бородой, в тяжелой, плотной золотисто-желтой ризе. В руках его — тяжелый серебряный крест с распятием.

И вот уже возносятся к потолку, наполняют церковь певучие слова молитвы — о всевышнем, о мире, о спасении. И уже ровным рядком стоят новобрачные, держа в левой руке длинные тонкие свечи.

Одна из девушек — высокая, красивая, с гордо вскинутой головой. Другая — маленькая, тоненькая. Но в глазах у обеих — испуг, ожидание необычного и словно какая-то неловкость. Парни — в черных костюмах, уголочек платка чуть выдвинут из левого нагрудного кармана; у того, что рядом с высокой девушкой, волосы приглажены, лицо деловито, энергично, у другого — буйная русая шевелюра, взгляд сосредоточеннее, неподвижнее.

 — Креститесь,— тихонько подсказывает священник.

И каждый осеняет себя крестным знамением. Кто знает, может быть, вчера не раз пришлось потренироваться перед зеркалом? А может, креститься — это уже их привычка?.. Щепотью — сначала лоб, потом вниз, правое плечо, левое.

 — Целуйте.

Каждый аккуратно прикладывается губами к кресту с распятием.

 — Господи, помилуй! Господи, помилуй! — взмывают вверх слова молитвы.

 — Господи, Боже наш!.. Призри на раба твоего Игоря и на рабу твою Татьяну. И на раба твоего Вячеслава, и на рабу твою Валентину. И утверди обручение их в вере и единомыслии, и истине, и любви,— тихо бормочет священник.

И все серьезнее и бледнее лица молодых, все автоматичнее их движения. Механизм происходящего священнодействия поглощает все внимание, подавляет волю.

 — О еже податися им целомудрию и плоду чрева на пользу, о еже возвеселитися им видением сынов и дщерей!.. И сего бо ради оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене, и будете два в плоть едину...

Все привычнее движения правой руки — от лба к животу, потом к правому плечу, влево. И вот уже из плоских чаш выпито красное вино, сделано три круга вокруг аналоя, сняты с голов позолоченные венцы. Молодые стоят, уже совсем присмирев.

В молодости, когда я работал журналистом, мне приходилось писать о разном. И нечто вроде очерков нравов. И репортажи с различных собраний и совещаний, и репортажи из зала суда. Статьи на темы экономические и морально-этические. Фельетоны, интервью с академиками, заезжими тенорами и прочее. Тогда-то — это было примерно в 1968 году,— я заинтересовался как-то и проблемой молодого прихожанина.

Ради любопытства заглянув однажды в церковь, я попал как раз на обряды обручения и венчания. Молодые энергичные парни, такие же, как я, и даже со спортивной выправкой, какой у меня от роду не было... Верующие? Что привело их сюда? Учтите, время было сугубо атеистическое... В чем причина, заставившая их принять участие в обряде? Захотелось поговорить, узнать, но не будешь же брать у человека интервью в церкви... Был я тогда молод, решителен, авантюрен и, наверное, не совсем тактичен. В церкви же узнал адреса тех, кто венчался, позже написал им письма, пригласил в редакцию.

Пришли. Один за другим. Все, кому я написал. И те, кто крестил своих детей, и те, кто венчался. Думал, не придут: венчался ли, крестил ли детей — это дело совести каждого!.. Посторонним какое дело? Но пришли.

И вот — портрет молодого прихожанина в нескольких вариациях, которые я тогда собрал.

Возраст — от 22 до 30 лет. Образование — и среднее, и высшее. В подавляющем большинстве — члены ВЛКСМ либо люди, совсем недавно вышедшие из комсомола по возрасту. Как правило, общественники, спортсмены... Кто по роду занятий? Инженеры, врачи, продавцы, конструкторы, студенты, тренеры, воспитательницы детского сада, милиционеры... Место работы или учебы молодого прихожанина — универмаг, авиационный и моторостроительный заводы, одна из городских больниц, сельскохозяйственный и авиационный институты, университет...

— Вы верите в Бога? Давно? — спрашивал я, по наив­ности думая вначале, что в каждом найду убежденного верующего.

— Что? В Бога? Вы смеетесь?

— Нет, не смеюсь.

Молодой прихожанин с узким, энергичным лицом, заводской инженер, снисходительно усмехнулся:

— Сейчас кто верит в Бога? Бог умер давно. Почему венчался? Ну, это так... Я ведь постоянно не хожу в церковь, не бьюсь лбом об пол. Нет, что вы! — с улыбкой открещивался он.— Верить сейчас в Бога неприлично.

— Почему, спрашиваете, ребенка крестили? Есть закон такой у русских — крестить, а нам с мужем все равно,—вздыхая, простодушно рассказывала молодая красивая женщина.— Свекровь убедила да еще одна старуха. Капают, понимаете, и капают на мозги! Ну, мы и пошли, чтобы отвязаться только.

— Родители старые. Потребовали. Жить с ними пока приходится. Кому охота обострять отношения? — вежливо и угрюмо объяснил третий.

А вот рассказ студента консерватории, жизнерадостнейшего, веселого парня, кстати, татарина по национальности.

 — Как дело было? Анекдот! Встретил друга. Выпили, гуляем. Природа дышит, птички поют. Глядим — церковь. Говорю: «Зайдем?» Зашли. Смотрим — крестят какого-то трехлетнего головастика. Друг говорит: «Давай и мы!?» Подходим к попу. Желаем, говорим, в христианство обратиться. А оказывается, надо деньги заплатить. Ну, пошли в их бухгалтерию, документы у нас были, все чин чинарем. Теперь я — православный христианин!

Вот примерно так прошли все беседы в моем мини-исследовании.

И что же в итоге? А в итоге то, что молодой прихожанин оказался атеистом во всех своих вариациях, хотя на моих собственных глазах истово прикладывался губами к кресту.

Каков парадокс — не верят! Не верят, но, тем не менее, почему не поцеловать крест, не подержать свечечку в левой руке и не помолиться во славу Всевышнего тремя перстами правой руки? Как отказать, если просят? Как отказать, если «на мозги капают»?

И не отказывают молодые атеисты, молятся. Просят их, и они молятся.

Каков поворот, помню, недоуменно размышлял я тогда. Хотя бы один-единственный верующим оказался! Но верующим. Свой собственный шаг совершившим.

Натура у молодого прихожанина оказалась чрезвычайно широкая. Она допускала существование в себе и своего атеистического двойника. И вот что было интересно. В диалогах, разговорах и беседах, которые проходили у меня с молодыми «прихожанами», выяснилось, что они, хотя все утверждали, будто в Бога не верят, не имели и сильных атеистических аргументов. Я начинал приводить доводы в пользу теизма, и они ничем не могли противостоять мне. Их атеизм оказался также чисто поверхностным. Следствием внушения, а не глубокого внутреннего убеждения.

Вспоминаю еще один любопытный разговор, состоявшийся примерно в то же время — с бывшим моим соседом по дому и, можно сказать, приятелем детских лет.

Росли мы в одном дворе, вместе участвовали в «детских войнах» 40-х и 50-х годов. Потом жизнь развела нас в разные стороны, но иногда мы встречались и, как бывает с приятелями детства, любили посидеть, поговорить. Жизнь набирала витки, пришло время жениться, и вот он пришел как-то ко мне, чтобы пригласить на свадьбу. В тот вечер он сказал, что вчера у него дома совершили никах.

 — Что такое никах? — спросит читатель.

Это венчание по-мусульмански: пышный стол, на котором главное место занимают пышущие жаром вкуснейшие бэлиши — особо приготовленные пироги с картошкой и мясом; старики и мулла в чалме и халате — во главе стола. Совершается общая молитва с пожеланием хороших дел этому дому, затем мулла читает так называемую хутьбу никаха:

— Есть ли невеста с женихом? Есть ли свидетели? Есть ли калым?

— Есть, есть,— согласно отвечают родители.

— Сегодня молодые изъявили желание создать новую семью,— изрекает мулла.— Они хотят идти по пути, начертанному Мухаммедом. По истинно мусульманскому пути.

И звучат молитвы. И разматывается пышная арабская вязь Корана:

— О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику и не делайте пустыми свои деяния!

И молодые послушно, одновременно со всеми, кто находится в комнате, должны покрыть ладонями свое лицо:

— Алла акбэр! Аллах великий!

И вот что я узнал, сидя в тот вечер с моим давним приятелем.

Идя «по истинно мусульманскому пути, начертанному Мухаммедом», он, оказывается, одновременно преспокойно шел еще и по другому пути. В тот же день, когда совершался обряд никаха, он на работе подал заявление, в котором написал: «Прошу принять меня в члены КПСС. Программу и устав изучил, признаю и обязуюсь выполнять».

Мировоззрение члена КПСС, как известно, отождествлялось в ту пору с атеизмом.

— Слушай,— смеясь, сказал я.— Откуда ты берешь у себя в душе все эти способности к переменам? Дома выкрасился в верующего. На работе хочешь покраситься в другой цвет. Что, и в самого черта можешь выкраситься?

— Тебя это поражает? Не знаешь людей! Странно! А хочешь еще, поди, писателем стать, а? — Мой приятель довольно улыбался.— Читай Достоевского,— посоветовал он вдруг.— Достоевский бы не удивился. Он бы понял... А тебе, так и быть, объясню. Я не хочу отставать от жизни, не хочу быть у кого-то под ногами. Я жить хочу, а чтобы жить... Могу и католиком стать. Или протестантом...

«Раб божий», чтобы жить, готов был быть всяким. Власть конкретной ситуации владела им, понял я, беспредельно и абсолютно.

Помню, встречи с молодыми прихожанами и долгий откровенный разговор с моим давним приятелем явились тогда для меня каким-то откровением. Облик «пластилинового» человека и его философия впервые, как ни странно, предстали передо мною во всей своей обнаженности.

— Ты думаешь, ты лучше? Ты другой? Нет, врешь! —хохотал приятель.— И ты такой же! Все мы из одной глины вылеплены! Сегодня — коммунисты, завтра — нацисты!

Разговор с приятелем был последним. Больше мы с ним не встречались. Но фигура «примыкающего человека» с тех пор заинтриговала меня. Правда, ни в рассказах, ни в пьесах я никогда не писал о нем. Вернее, писал, но никогда не делал его главным героем. Такой человек обыкновенно проходил у меня как «фон», как часть «среды». Но в жизни я присматривался к нему — упорно, настойчиво. Не сразу, но постепенно появилась у меня своего рода профессиональная хватка — я стал мгновенно узнавать этого человека, в какой бы цвет он ни красился и в какие бы одежды и перья ни рядился. Я стал узнавать его в литературных персонажах: в искусстве природа данного человеческого типа открывалась столь же ясно и была видна даже в тех случаях, когда художник заблуждался относительно своего персонажа, выдавая его за «героя» времени.

И вот прошло двадцать-тридцать лет, на дворе — новая эпоха. И удивительно много ныне стало верующих —в мечетях, в церквах, в молельных домах.

Часто думаю: откуда они взялись? Вчера еще сплошь были атеистами, а сегодня уже верующие? И какая-то агрессивность: иные «святые отцы» то и дело мельтешат перед нами в рясах политиков, вырывают у нас, грешных, микрофоны на митингах.

Понять их можно: после разрушения религии земного рая, или социализма, появился шанс схватить покрепче за подол неприкаянную душу человеческую. Идет ожесточенная борьба и за жизненное пространство. На Львовщине, где мне дважды пришлось бывать в 90-е годы, католики теснят православных, вышибают их силой из храмов, а лютеране и протестанты иных оттенков протягивают свою миссионерскую длань аж в Поволжье и Санкт-Петербург — тоже хотят как можно скорее застолбить территорию, вступить в конкурентную борьбу с православием и даже исламом.

Вспоминаю центральный стадион в Казани. Трибуны забиты людьми. На футбольном поле — лозунг: «Я есмь путь, истина и жизнь». И голос солиста хора, подни­мающийся к синему небу: «Склонись, Россия, перед Богом!» Перед каким же Богом призывали склониться Россию и Татарстан заезжие западные проповедники? — думал я, перебирая врученные мне у входа на стадион материалы миссии «Волга-92». Оказывается, перед лютеранским.

Вспомним тезис «обновления социализма», который выдвинул перед народами СССР проповедник, игравший тогда роль генсека КПСС. Чем завершилось утверждение этого тезиса в жизни? И вот другими проповедниками выдвигался новый увлекательный тезис — «обновления церквей». Но чем завершится такая «операция»?

Микрочеловек об этом не думает. Позавчера еще он выдавал себя за атеиста и коммуниста, вчера стал вдруг мусульманином или православным, а сегодня он уже —протестант? А кем будет завтра? Какие пастыри поведут его по жизни и куда?

Задавался ли кто-нибудь вопросом: легко ли стать христианином или мусульманином? Микрочеловек поступает просто — идет в мечеть или церковь, участвует в двух-трех обрядах и уже искренне почитает себя причастным к Богу.

Мой тезис: быть истинным христианином чрезвычайно трудно, если вообще практически возможно. Мой тезис: быть истинным мусульманином — подвиг огромной нравственной высоты, и неизвестно, по силам ли он обыкновенному человеку.

Можно посмотреть, каковы обязанности христианина и мусульманина и способны ли мы их исполнять. Вот первая обязанность христианина: не обижать никого и делать так, чтобы ни в ком не возбуждать зло, потому что от зла заводится зло. Я не принадлежу к клану обижающих, но прямо скажу: это подвиг, недоступный для меня. Больше того, я прожил изрядное количество лет и не знаю ни одного человека, который был бы способен на непрерывный и неустанный подвиг во имя добра. Не следовал этой обязанности, кстати, и сам Иисус. Вспомним, как иудейский проповедник «обидел» торговцев и менял, изгнав их из храма.

Вторая обязанность христианина: не распутничать, не прелюбодействовать — не только физически, но даже и в мыслях. Давайте уж будем честны: есть ли среди нас хоть один здоровый, нормальный человек, который не «прелюбодействовал» бы в воображении хоть раз в жизни при виде прекрасной женщины? Третья обязанность: ни в чем не клясться, ничего не обещать, ибо человек весь во власти Отца, а клятвы берутся и даются для злых дел. И выполнение этого завета трудно. Вся наша жизнь полна клятв, призывов к ним и отказов от них. Впрочем, здесь мы поступаем по примеру Иисуса: Евангелия переполнены его клятвами и призывами к клятвам.

Невозможно трудна для исполнения и четвертая обязанность христианина: не противиться злу, терпеть обиду, удары и поношения, даже смерть, и делать еще больше того, что требуют люди: не судить и не судиться, потому что человек сам полон ошибок и не может учить других. Можно взять на мгновенье эту обязанность за аксиому. Чего она требует от нас практически? Раскрыть двери колоний и тюрем, выпустить всех убийц, воров, насильников, уничтожить суды, милицию, прокуратуру, различного рода инспекции по надзору, армию и т.д., то есть вернуться к догосударственному, доправовому уровню существования. Возможно ли это? И нужно ли? И что —количество зла на Земле в результате такой акции убавится? Немудрено, что и Иисус, забываясь, перечил тут сам себе. Только что клялся: «Не судите, да не судимы будете!» И тут же судил: «Я говорю вам, что всякий, кто скажет брату своему «пустой человек», подлежит Синедриону (т.е. верховному судилищу), а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной». И это — непротивление злу?

А вспомним еще одну важную обязанность христианина, пятую по счету: не заботиться о плотском. Вот, цитирую по Евангелию от Матфея: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их. И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут».

Истинный христианин, по Иисусу из Вифлеема, обязан отказаться от всякого труда. Что было бы с человечеством, выполни оно этот завет? Человечество давно прекратило бы свое существование.

Мой тезис: среди десятков и сотен миллионов «верующих во Христа» вряд ли найдется хотя бы один человек, исполняющий все обязанности христианина. Как мы уже выяснили, даже сам Иисус не справлялся с этими обязанностями, хотя и выдавал себя за Христа, т.е. «Божьего человека».

А теперь давайте посмотрим, легко ли исполнять сорок обязанностей и семь тысяч моральных требований мусульманства. Мусульманские обязанности вроде бы вполне реалистичны и в общем-то просты. Но когда подумаешь, что их надо нести сквозь всю жизнь, исполнять ежедневно и чуть ли не ежечасно, то невольно оторопь охватывает душу. Кто способен на подвиг пожизненного и бескомпромиссного тренажа души и тела?

Первая обязанность истинного мусульманина — хорошо знать веру. А это значит — он должен веровать в Аллаха Всевышнего, веровать в Его ангелов, веровать в богооткровенные книги, в Его пророков, в последний день. Знать, что добро и зло зависят от предопределения Аллаха и, зная это, веровать в это. Наконец, веровать восстанию из гроба. Причем не лицемерить в этом веровании, не жульничать по-мелкому, а действительно верить.

Мусульманин пять раз на дню должен совершать намаз. Он должен следить, чтобы вода для омовения была чистой, чтобы место молитвы было чистым и чтобы одежда его была чистой во время молитв. Он должен минута в минуту соблюдать время совершения намаза и, где бы ни был, узнавать Кыйблу, то есть сторону, к которой следует обратиться во время молитвы. Наконец, он должен помнить наизусть текст одной из главных молитв о помиловании: «Я прошу прощения у Аллаха! Нет достопоклоняемого, кроме него, милостивого, милосердного, живого, присносущего, Который не умирает. И я обращаюсь к нему с покаянием. Господи мой! Прости мне грехи (и да ниспошлет Аллах благословение на Мухаммеда и на все племя его!),— по милосердию Твоему, о милосерднейший из милосердствующих!» — и во время намаза произносить эту молитву не единожды, а 25 раз подряд!

Не буду говорить о множестве других обязанностей мусульманина, внешне простых, но в силу повторяемости необыкновенно трудных для исполнения. Это физическая, обрядовая сторона, требующая поистине ежедневного и ежечасного тренажа тела и души и пожизненного исполнения. Но есть еще моральные требования, запечатленные в более чем семи тысячах хадисов, или изречений Мухаммеда: «Говори всегда правду, если даже она тебе невыгодна», «Тем, что знаешь, поделись с другими и научи их», «Остерегайся женщин прекрасной наружности, но недостойного поведения», «Отойди от глупца», «Во всем будь умеренным и не стремись к излишку» и т.д.

7275 моральных максим, которые нужно не только знать, но и обязательно исполнять.

Не сомневаюсь: идти тропами Мухаммеда — значит преодолевать тяжкий путь к совершенству, путь в мегасостояние. Но как трудно для человека это путешествие! Когда по пятницам я вижу толпы мужчин, идущих в мечеть, я думаю: есть ли среди них совершенные? Хотя бы один? И почему голосов и действий этих совершенных людей практически не слышно и не видно и в пятничные, и в непятничные дни?

Много ныне стало людей в мечетях, в церквах, в молельных домах. Но верующие ли это? Совершенные ли? Скорее подавляющее большинство из них — «примыкающие прихожане», готовые сегодня веровать в одно, завтра поклоняться другому, а послезавтра — третьему. Им важно не верить, а числиться верующими.

Я был бы, наверное, благодарен судьбе или случаю, если бы они свели меня с истинным христианином или с истинным мусульманином. У меня своя вера — постулаты универсализма, но я пошел бы к ним пусть не в ученики, а в слушатели. Мечтаю увидеть совершенного человека. Но нет таких среди породы вечно примыкающих.

Поведение «примыкающих прихожан», мне думается, хорошо иллюстрирует описываемый тип микрочеловека. Это типаж людей, живущих в микролакунах жизни и всецело в своих поступках, действиях, мышлении и чувствовании определяемых окружающей их микроситуацией.

В середине восьмидесятых годов ХХ столетия в жизни российского общества началась новая полоса. Обнажились скрываемые прежде старые язвы, обозначился новый беспредел, начали «рассекречиваться» дотоле закрытые от глаз сферы общественного бытия.

Человек микромира, как в предшествующие десятилетия, так особенно в последние годы проникший в неимоверном количестве на многие ключевые позиции в промышленности, науке, культуре, сфере управления, стал чуть ли не ежедневным скандальным «героем» множества разоблачительных статей. Свойственная этому человеку философия и практика мелкого эгоизма, часто прячущаяся в альтруистические одежды, стала предметом анализа.

Человек микромира, ставящий во главу угла своей деятельности только собственную выгоду и ради нее легко пренебрегающий интересами целого, в огромной степени наделен таким свойством, как группирование, «слипание», «склеивание». Для достижения своих целей —соответствующего материального положения, влияния, власти, экономической и политической,— он легко группируется в кланы, семейства, компании, мафии. Способность находить себе подобных и немедленно вступать с ними в обоюдовыгодный союз у этого человека развита превосходно. Причем это происходит на самых разных уровнях — от подростково-уличного до управленческо-номенклатурного. Желание всюду расставить людей «своей команды», расширить границы влияния, монополизировать власть и истину — закон подобных групп. Человек, входящий в них, прекрасно умеет приспосабливаться. На управленческо-номенклатурном и политическом уровне действия этого человека, ведущие к личному материальному успеху, как правило, прикрываются интересами «ведомства», «фирмы», «нации», а последние выдаются за интересы общегосударственные, на самом деле являясь часто их абсолютным извращением.

Вспомним несколько историй, привлекших к себе общественное внимание. В нашем анализе человеческой деятельности это, кстати, будет опыт изучения людей первого типологического ряда.

Только на уровне микроэгоизма можно рассматривать, например, деятельность тех, кто ради интересов своей «фирмы» (а если точнее, лишь ради личных выгод) уничтожал и до сих пор уничтожает Балхаш, Арал, Ладогу, Байкал, кто хотел уничтожить чуть ли не полстраны, во всяком случае ее европейскую часть, осуществив безумный проект переброски стока северных рек. В последнем случае лишь решительное вмешательство писательской общественности, как известно, спасло нас всех от апокалипсиса.

Рассмотрим аферу, касающуюся переброски части стока северных рек на юг подробнее. Тип микрочеловека в ней выявляется очень рельефно.

Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР во главе с министром Н.Васильевым (самое крупное из строительных министерств: его годовой бюджет — восемь миллиардов рублей; 2 миллиона человек в его системе) и Институт водных проблем АН СССР во главе с дирек­тором Г.Воропаевым — главные авторы, основная моторная сила «проекта века», проекта переброски северных рек.

Мелиорация означает улучшение почвы, земель с целью получения дополнительной сельскохозяйственной продукции. И в 70—80-е годы ХХ века в мелиоративное строительство для этих целей было вложено 120 миллиардов рублей. За эти годы значительно увеличилось применение удобрений, были внедрены более урожайные сорта культур, возросла в целом техническая вооруженность сельскохозяйственных работ. Но больше ли мы стали получать хлеба, молока, мяса? На половине мелиорированных земель в Российской Федерации, на Украине, в Белоруссии какого-либо роста сельскохозяйственной продукции не произошло, а в ряде областей, как раз в тех, где наиболее широким темпом развивалась мелиорация — Ростовской, Волгоградской, Саратовской,— объемы производства сельхозпродукции сократились.

«Мелиорация» в руках микрочеловека дала отрицательные результаты. На значительных площадях, исчисляемых сотнями тысяч и миллионами гектаров, началось заболачивание, ощелачивание и засоление почв. Чрезвычайно велики стали потери воды на фильтрацию и сброс.

Ущерб, наносимый природе, часто имел необратимый характер. Значительная часть почв была уже опустынена, Арал усыхал. Жители низовья Амударьи и Сырдарьи страдали от маловодья, плохого качества воды, а в верховьях осваивались все новые и новые земли с очень низким плодородием и с очень трудными условиями для орошения. Воду, например, закачивали по трубам на вершину холма, а оттуда она шла самотеком, часто образуя овраги и провалы. Во время каждого «полива» выносились десятки тонн лёсового материала.

Министерство мелиорации и водного хозяйства отчитывалось и оценивало свою работу по количеству поданной воды, а то, куда она подана и нужна ли там, не волновало «маленького» человека, работающего в этой системе. Зарплата ему шла. Премии тоже. Повышения по службе и награды не обходили его стороной. Профсоюзные путевки в санатории и дома отдыха выделялись. Шли другие блага. И по мере увеличения объемов произ­водства... воды — все в большем числе и лучшего качества.

Мелиоративное строительство, получив мощную материальную базу и оформившись как самостоятельная отрасль, приобрело автономию и инерцию в развитии. Возникли свои, автономные потребности в производстве и воспроизводстве (чего?), вопреки интересам сельского хозяйства страны. Процесс строительства крупных гидротехнических сооружений — плотин, водохранилищ, магистральных каналов, мощных насосных станций — стал самоцелью. Была создана «машина», которая могла строить только крупные каналы, крупные объекты, когда счет шел уже на кубокилометры вынутой земли и вылитой воды. А для людей, «кормящихся» на этом, было совершенно неважно, где эти кубические километры должны быть вынуты и вылиты,— лишь бы они были. И естественно, проект переброски стока северных рек на юг должен был дать им хороший куш.

Под ведомственный интерес, согласованный с личной выгодой, подгонялись результаты прогнозирования «поведения» природных процессов в окружающей среде.

Так, идея переброски стока северных рек в Волгу основывалась на «научном» предсказании снижения уровня Каспийского моря и одновременно повышения солености Азовского.

Как отмечали специалисты, потери воды в сельском хозяйстве страны составляют у нас в целом более 40 км³ в год. Эти потери значительно превышают планировавшиеся на ближайшую четверть века объемы переброски воды из северных рек в Волгу, из Дуная в Днепр и из Иртыша в Среднюю Азию. Уже частичная ликвидация потерь и приведение норм полива в соответствие с действительными потребностями полей сделали бы ненужным перераспределение стока рек. Но Министерство мелиорации и водного хозяйства и Институт водных проблем, несмотря на очевидность фактов, настаивали на необходимости неуклонного увеличения потребления пресной воды в стране, втягивая планирующие и строительные организации в развертывание работ по возведению новых крупных объектов, потребности в которых не было.

Микролюди, промышлявшие на ниве переброски воды, намеревались, затратив миллиарды рублей и обезобразив европейскую часть страны, добавить в новой пятилетке в Волгу 5,8 км³ воды. Между тем известно, что годовой сток Волги — 210—260 км³, т.е. колебание достигает 50 км³ в год.

По сравнению с этой цифрой добавка 5,8 км³ выглядит ничтожной, она нисколько не отразилась бы на уровне Каспия. Кроме того, против доводов «перебросчиков воды» восстала и сама жизнь. Циклический ход климатических процессов, исключенный ими из рассмотрения при составлении проекта переброски, дал знать о себе. С 1978 года уровень Каспия стал непрерывно подниматься, а соленость Азовского моря уменьшаться. Каспийское море за эти годы естественным путем пополнилось более чем на 400 км³. Переброска 50 км³ воды в Каспий ежегодно в сравнении с этой массой воды явилась бы добавкой и ненужной, и совершенно незаметной. Между тем Министерством мелиорации и водного хозяйства были уже осуществлены многомиллионные вложения в проработку проекта и строительство систем переброски.

Вот еще один любопытный штрих, бросающий свет на изучаемую нами фигуру микрочеловека.

Комиссия под председательством академика А.Яншина ознакомилась с решениями уравнений прогноза поведения природных процессов, выполненными в Институте водных проблем АН СССР. И оказалось, величины в уравнениях подогнаны, а сами уравнения решены заведомо неправильно, дабы таким способом «научно» доказать версию о постоянном понижении уровня Каспия и необходимости переброски вод северных рек. Этот факт говорит о том, что микролюди, облеченные кандидатскими и докторскими степенями и даже высокими званиями членов-корреспондентов АН СССР, основываясь на личной корысти, могут хладнокровно и сознательно идти на прямую подтасовку научных расчетов. И идут на это даже при подготовке широкомасштабного экологического проекта, осуществление которого, по мнению специалистов, могло бы только резко ухудшить условия хозяйственно-экономической жизни государства, снизить на порядок уровень экологической безопасности общества и, следовательно, серьезно подорвать его биологическую и социальную жизнеспособность¹.

По существу мы видим, как ничтожный, чванливый человек, попавший на большие политические просторы, подчиняет в условиях бесконтрольности интересы страны, ее народа интересам своего «я», своему мелкому эгоизму, ничтожной амбиции. По сути он ведет даже открытый демонтаж и важнейших универсалистских ценностей.

Пройдет несколько лет, и этот микрочеловек осуществит по сути демонтаж социализма. Мафиозная, необуржуазная, масонская суть выродившейся партгосноменклатуры станет очевидной всем.

Мегачеловек является как бы послом человечества, представителем всего разноплеменного мира. Макрочеловек, как мы видели, представляет интересы определенного народа, класса, крупной социальной общности людей. Микрочеловек думает только о себе, представляет лишь свои собственные интересы на арене социальной жизни.

Один этот человек обычно бессилен. Но каким социально опасным и беспредельно всесильным становится он, опираясь на круговую поруку себе подобных, завоевав господствующее положение в какой-то сфере жизни. В этом случае он стремится оккупировать завоеванную сферу бытия, полностью вытесняя людей других типов. В особо благоприятных для себя условиях человек этого типа открыто проявляет хищнические наклонности.

«Маленькие сильные люди» открывают дорогу в основном для своих близких, преследуя прежде всего личные, родственные и местнические интересы. На пути «чужих» возводятся шлагбаум, надолбы.

Что исследуемому нами типу людей до забот о национальном развитии, о статусе своего народа? Что означают для него такие понятия, как интернациональные, общечеловеческие интересы? Деятельность их, в какой бы сфере жизни она ни протекала, мотивируется только их личным, мелкогрупповым, «мафиозным» эгоизмом. Все остальное находится за пределами их понимания и интересов.

Познакомимся еще с некоторыми «персонажами» исследуемого типа, благо пресса в 80-е годы ХХ столетия дала немало конкретных материалов на эту тему¹. При создании обобщенного портрета микрочеловека конкретные натурные наблюдения могут быть весьма полезными.

В 1986 году обнаружились чудовищные факты приписок, взяточничества и гигантских махинаций с хлопком, какими пробавлялось в течение многих лет некогда «первое лицо» Узбекистана Ш.Рашидов.

Забурлили, запенились слухи. Одни говорили, что махинации с хлопком открылись совершенно случайно: будто поймали кого-то с чемоданом денежных купюр, и работники ОБХСС все и распутали. Другие говорили, что помогли искусственные спутники, благо из космоса лучше, чем с земли, видна вся «липа» в подобных делах.

В действительности же распутать хитросплетения Рашидова было бы совершенно невозможно, если бы в стране не начала складываться новая политическая обстановка. Назревал, подготавливался социально-экономический переворот. Шла перегруппировка сил. Старые маски сбрасывались, новые штамповались. Этот переходный период стал временем и некоторой переоценки ценностей.

Ни отдельные сигналы людей, ни фотосъемки из космоса не помогли бы, потому что «мафиози», пробравшиеся в партийные и хозяйственные органы республики, создали сложнейшую, тщательно продуманную систему обмана и самозащиты.

Кто не знает, как губительна для любой страны, для любой земли монокультура? Желание Рашидова любыми средствами укрепить свое положение привело к тому, что монокультура хлопка стала его политикой, а хлопковая экспансия пошла во вред земле и народу, возделывавшему ее тысячелетиями, и даже во вред хлопку.

Содержание гумуса в почве снизилось в Узбекистане на 40—50 процентов. Ухудшилось мелиоративное состояние земель. На площади 800 тысяч гектаров произошло вторичное засоление и заболачивание земель. В дельте Амударьи около 1,3 миллиона гектаров превратилось в пустыню, а на орошаемых землях развилось огромное количество болезнетворных микроорганизмов, распространялись новые, исключительно агрессивные расы вилтовой болезни хлопчатника. Чрезмерное употребление ядохимикатов привело к уничтожению «пахарей земли» —дождевых червей, исчезновению муравьев и других насекомых.

Оплата труда в сельском хозяйстве в 70—80-е годы в целом по стране удвоилась, в Узбекистане же она была вдвое ниже средней. Республика не выполняла плана по сдаче хлопка, а на всех перекрестках Ташкента красовалась цифра «6 000 000» — миллионы тонн хлопка, за который рекой текли награды, звания, премии. Между тем невыполнение планов по хлопку наносило ущерб не только экономике страны, но и огромный моральный и материальный урон хлопкоробам. Это выразилось в снижении трудовой дисциплины в республике. Но самое главное, неразумная практика возделывания только хлопка создала катастрофическую экологическую ситуацию в регионе. В результате в республике росла детская смертность, дети рождались с патологией и уродствами.

Все это делалось сознательно, с пониманием последствий такой «хлопковой» политики нашим микрочеловеком. Беззастенчивая демагогия служила ему в течение многих лет прикрытием.

В 1967 году, когда Ш.Рашидову исполнилось пятьдесят лет, в журнале «Гулистан» ему были посвящены следующие строки: «...Как хорошо, что нашей действительности и нашей жизни, нашей Родине и нашему труду исполнилось пятьдесят лет. Как хорошо, что более тридцати из этих пятидесяти лет Вы свои силы и жар души, глубокий ум и мышление свое, свет своих очей, все свои мысли и чувства, а также мечты и думы свои посвятили этим задачам... Вы внесли свою лепту в осуществление самых передовых идеалов нашего времени, в борьбу за будущее вселенной... Вы так воплотили в себе все лучшие и прекрасные черты своего народа, что достойны зависти Ваши личные, человеческие качества. Это — замечательная скромность и требовательность, трудолюбие и терпение, чистота и заботливость, степенность и, наконец, приятная и подкупающая шутливость... Мы приветствуем пятидесятую весну Вашей жизни. Как говорится в народе: «Будьте живы, пока стоит мир!» И пусть мы будем иметь счастье собирать прекрасные цветы из цветника Вашего творчества и составлять из них прекрасные букеты».

Через двадцать лет, в марте 1987 года, на Пленуме ЦК Компартии Узбекистана об этом человеке уже открыто говорилось как о «новоявленном узбекском хане с партбилетом, золотыми звездами и лауреатскими значками», раздававшем своим приспешникам и подручным в вотчину колхозы, заводы, учебные и научные институты, районы, целые области.

К марту 1987 года тело Рашидова уже три года с небольшим покоилось на почетном месте в центре столицы республики: справа возвышался памятник Ленину, слева шла центральная улица Ленина, напротив располагался филиал Музея Ленина.

Здесь человек «замечательной скромности», внесший определенную лепту в осуществление «самых передовых идеалов нашего времени», естественно, «верный ленинец», должен был, по мысли устроителей грандиозных, пышных похорон, лежать вечно.

Сущностной характеристикой человека микромира является его постоянная готовность примкнуть в зависимости от характера ситуации равно к добру и ко злу, к вере в Бога сегодня и к атеизму завтра. Эта основная черта его характера, конечно, сказалась при перемене общей политической обстановки в стране в 80—90-е годы.

Начался массовый процесс «перекрашивания» масонских псевдокоммунистов в псевдодемократы и в рыночники, обвальная перелицовка одеяний, убеждений, должностных обозначений, символов власти и прочей атрибутики.

Любопытно, социальное поведение человека, живущего в микромире мелкоэгоистических страстей и интересов, и на уровне «улиц и подворотен», и на уровне шаек и банд, и на уровне политических мафий и тайных орденов в принципе одинаково.

Поведение это во всех случаях чрезвычайно схоже: «слипание» в группы, в семейства, в кланы, в ордена, отступление от норм общечеловеческой морали, общегосударственных или национальных интересов, агрессивное отстаивание частных выгод.

В принципе, история 80—90-х годов ХХ века в России ознаменована невероятным развитием феномена пре­да­тель­ства. Массовым исполнителем этих повсеместных акций предательства государственных и национальных интересов — и на номенклатурных уровнях высшей власти страны, и на низовых уровнях жизни — стал именно микрочеловек.

Чем выше уровень планки, на котором протекает деятельность такого типажа людей, тем он, естественно, социально влиятельнее. Увеличивается территория, физическая и духовная, которую он контролирует.