3 По этому вопросу см статью «История» в Historisches Worterbuch tier Philosophic. Darmstadt, 1971. Т. Hi
жүктеу/скачать 1.97 Mb.
|
| ше его требуется, чтобы стали другими внешние действия и законы. Даже и теперь, после стольких веков и переворотов, индусы продолжают одаривать предков. У индоевропейской расы нет ничего древнее и устойчивее этих идей и обрядов.
[...] Человеческие души, наделенные смертью статусом божества, назывались у греков также демонами или героями26. Латины именовали их ларами, манами26, гениями. «Наши предки верили,— говорит Апулей,— что манов, когда они становились зловредными, нужно называть ларвами, если же маны благотворны и милостивы, их именуют ларами»27. В другом месте читаем: «Гений и лар — это одно и то же существо; так верили наши предки»28; и у Цицерона: «Тех, кого греки именуют демонами, мы называем ларами»2'. Религия мертвых была самой древней из всех верований этой человеческой расы. Прежде чем представить себе и возвеличить Индру или Зевса, человек обоготворил мертвых; они внушали ему страх, к ним он обращался с молитвою. Возможно, что религиозное чувство началось именно здесь. Быть может, именно при виде смерти у человека впервые блеснула мысль о сверхъестественном и он возжелал подняться надеждою над тем, что видели его глаза. Смерть была первой тайною; она указала человеку путь к другим мистериям. Она 25 Возможно, что первоначально смысл •Про) — умерший человек. Язык надписей есть язык народный, язык, в котором древний смысл слова сохраняется дольше всего, и в нем иногда г\р<а имеет то простое значение, какое мы вкладываем в слово «покойник»: Лрсо^, ^рт)оте, Xwipe, Boeckh, Corp. inscr., n. 1629, 1723, 1781, 1782, 1784, 1786, 1789, 3398; Ph. Lebas, Monum. de Moree, p. 205. См. Theognis, ed. Welcker, v. 513, и Pausanias, VI, 6, 9. У фиванцев было древнее выражение, означавшее умереть, fip " Apulee, De deo Secratis. Servius, ad Aencid., Ill, 63. 28 Censorinus, De die natali, 3. 21 Ciceron, Timee. 11.— Дионисий Галикарнасский переводит Lar familiaris словами: хат otxiav Дрок; (Antiq. rom., IV. 2). К оглавлению ==340 Н. Фюстель де Куланяс. Древний город возвысила его мысль от видимого к невидимому, от преходящего к вечному, от человеческого к божественному. Священный огонь В доме грека или римлянина находился алтарь; на этом алтаре необходимо было всегда держать немного пепла и горячих угольев30. Для хозяина дома поддержание днем и ночью огня было священной обязанностью. Горе тому дому, где он угаснет! Каждый вечер уголья покрывались пеплом, чтобы сохранить их тлеющими до утра; по пробуждению первая забота — вдохнуть жизнь в этот огонь и напитать его новыми поленьями. Всполохи огня потухали на алтаре, только если погибала вся семья; угасший очаг, угасшая семья — эти выражения у древних были синонимами31. Ясно, что этот обычай поддержания неугасимого огня на алтаре соответствовал какому-то античному верованию. Правила и обряды, соблюдавшиеся по этому поводу, показывают, что этот обычай имел большое значение. Не допускалось поддержание этого огня каким угодно деревом; религия различала, какие деревья могли быть использованы для отправления этой церемонии, а какие вносили нечестие32. Религия говорила еще, что этот огонь должен всегда оставаться чистым33; в буквальном смысле это означало, что в огонь нельзя было бросать ничего грязного, а в смысле переносном, что в свете этого огня нельзя было совершить даже малейшее недостойное дело. Был один день в году, у римлян это было 1 марта, когда каждая семья должна была потушить свой священный 1а Греки называли этот алтарь различными именами: рйцсх;, EOXOtра, EOTlCt; последнее имя получило наибольшее употребление и впоследствии так стала именоваться богиня Веста. Латины называли такой алтарь vesta, ara или focus. In primis ingressibus domorum vestal, id est arae et loci, solent haberi (Nonius Marcellus, ed. Quicherat, 53). 31 Hymnes homer., XXIX. Hymnes orph., LXXXIV. Hesiode, Opera, 679. Eschyle, Agam., 1056. Euripide, Hercul. fur., 503, 599. Thucydide, I, 136, Aristophane, Plut., 795. Caton, De re rust., 143. Ciceron, Pro domo, 40. Tibulle, I, 1, 4; Hovace, Epod., II. 43. Ovide, A. A., I, 637. Virgile, П, 512. 32 Virgile, VII, 71: castis faedis. Festus, v. Felicis. Plutarque, Numa, 9 33 Euripide, Here. fur., 715. Caton, De re rust., 143. Ovide, Fast., Ill, 698. Н. Фюстель де Куланяс. Древний город ==341 огонь и тотчас возжечь новый34. Но добывание нового огня было сопряжено со скрупулезным соблюдением должных обрядов. Особо следовало остерегаться получения огня путем высечения искры из удара железа о кремень. Добыть огонь можно было только фокусированием в одну точку теплоты солнечных лучей или быстрым, по особым правилам трением двух кусочков дерева друг о друга35. Эти разнообразные предписания доказывают, что с точки зрения древних в этом ритуале дело касалось не просто добывания и сохранения огня, как полезного и приятного начала; в огне, мерцавшем на их алтарях, эти люди видели нечто иное. Этот огонь был чем-то божественным; его возвеличивалиу окружали самым настоящим культом. Его одаривали всем тем, что, как полагали, могло быть приятным богу: цветами, фруктами, благовониями, вином36. Просили его покровительства, веря в могущество огня. К нему обращались с горячими молитвами, чтобы обрести с его помощью вечные объекты человеческих желаний: здоровье, богатство, счастье. Одна из таких молитв, дошедшая до нас в собрании орфических гимнов, содержит в себе следующее: «Сделай нас вечно цветущими, вечно счастливыми, о огонь; о ты, вечный, прекрасный, всегда юный, ты, питающий нас, ты, богатый, прими благосклонно наши приношения и воздай нам в ответ счастье и здоровье, что нам столь сладки»37. Таким образом, древние рассматривали очаг как благодетельного бога, поддерживавшего жизнь человека, бога щедрого, питавшего человека своими дарами, бога сильного, покровительствовавшего дому и семье. В момент опасности около него искали убежища. Когда дворец Приама был уже во власти врагов, Гекуба увлекает старого царя к очагу: «Твое оружие не может защитить тебя,— говорит она,— но этот алтарь защитит всех нас»38. [...] Важным доказательством древности этих верова- » Macrobe, Saturn., I, 12. 35 Plutarque, Numa, 9; Festus, ed. Muller., p. 106. :" Ovide, A. A., I, 637: dentur in antiques thura merumque focos. Plaute, Captiv., II, 39-40; Mercator, V, 1, 5; Tibulle, I, 3, 34. Horace, des, XXIII, 2, 3-4. Caton, Dererust., 143. Plaute, Aulaire, prologue. 37 Hymnes orph., 84. 18 Virgile, En., II, 523. Horace, Epit., I, 5. Ovide, Trist., IV, 8, 22. ==342 Н. Фюстелъ де Куланж. Древний город ний и этой практики является тот факт, что они существовали у разных народов: и тех, что проживали на берегах Средиземного моря, и тех, что обитали на полуострове Индостан. Конечно, греки не перенимали эту религию у индусов, как и индусы у греков. Но греки, италийцы, индусы принадлежали к одной расе; их предки в очень отдаленную эпоху жили вместе в Средней Азии. Именно здесь у них впервые зародились эти верования и установились эти обряды. Следовательно, религия священного огня относится к эпохе очень отдаленной, покрытой тьмой веков, когда еще не существовало ни греков, ни италийцев, ни индусов, но были только арии. Когда же племена разделились, каждый народ унес этот культ с собой, кто-то на берега Ганга, кто-то на край Средиземного моря. Позднее, среди этих разделившихся племен, не имевших более сношения друг с другом, они стали поклоняться Брахме, другие — Зевсу, третьи — Янусу; каждая общность создала себе своих богов. Но все они, как древний завет, хранили первоначальную религию, выпестованную в общей колыбели их расы. Если само существование этого культа у всех индоевропейских народов не доказывало бы его достаточно глубокой древности, можно было бы найти другие доказательства, обратившись к религиозным обрядам греков и римлян. Во всех жертвоприношениях, даже в тех, что совершались в честь Зевса или Афины, никогда дело не обходилось без очага, к которому было обращено первое воззвание39. Каждая молитва богу, какому бы божеству она ни предназначалась, начиналась и заканчивалась молитвенным обращением к очагу40. В Олимпии первое жертвоприношение, приносимое от всей Греции, посвящалось очагу, второе — Зевсу41. Подобно этому и в Риме в первую очередь склонялись перед Вестой, которая была не чем иным, как очагом42; Овидий говорил, что это божество занимало первое место в религиозной практике людей. О том же самом мы читаем в гимнах Ригведы: 38 Porphyre, De abstin., II, p. 106; Plutarque, De frigido, 8. " Hymnes horn., 29; Ibid., 3, V, 33. Platon, Cratyle, 18. Hesychins, d«p' eoTio^. Diodore, VI, 2. Aristophane, Oiseaux, 865. « Pausanias, V, 14. 42 Ciceron, De nat. Deor., II, 27. Ovode, Fast., VI, 304. Н. Фюстелъ де Куланж. Древний город ==343 «Прежде всех прочих богов надлежит обращаться к Агни. Мы произносим его истинное имя прежде имен всех других бессмертных. О Агни, какого бога мы ни чествовали бы жертвою, всегда этот дар предназначен тебе». Таким образом, и в Риме времен Овидия, и в Индии во времена брахманов огонь очага еще имел первенство перед всеми другими богами; так было не потому, что Юпитер и Брахма не приобрели еще большого значения в религии людей; но это вытекало из того, что люди помнили о старшинстве огня очага по сравнению с этими богами. Вот уже много веков он занимал в культе первое место и боги более новые и более значительные не могли оттеснить его с этого места. С веками символы этой религии менялись. Когда народы Греции и Италии усвоили привычку представлять себе своих богов в личностном качестве, наделяя каждого из них собственным именем и человеческим обликом, старый культ огня подчинился тому общему закону, по которому в этот период человеческий разум перекраивал всякую религию. Алтарь священного огня был персонифицирован; ему дали имя есттш, Vesta — Веста; имя было одним и тем же в латыни и греческом и этим словом в общем первоначальном языке обозначался алтарь. Довольно обычным образом имя нарицательное перешло в имя собственное. Мало-помалу сложилась легенда. Это божество стали представлять в образе женщины, потому что слово, обозначавшее алтарь, было женского рода. Дошли и до изображения этой богини в статуях. Но так никогда и не изгладились следы первоначального верования, согласно которому это божество было просто огнем алтаря; и сам Овидий был вынужден согласиться, что Веста есть не что иное, как «живое пламя»43. Если сопоставить культ священного огня с культом мертвых, о котором только что шла речь, то между ними обнаружится тесная взаимосвязь. Заметим сначала, что тот огонь, который поддерживали на очаге, в сознании людей вовсе не являлся огнем вещественной природы. В нем видели не физическое явление, согревающее или сжигающее, изменяющее тела, плавящее металлы и становящееся могучим орудием " Ovide, Fast.. VI, 291. ==344 Н. Фюстель де Кулачж. Древний город человеческой деятельности. Огонь очага — огонь совершенно иной природы. Это огонь чистый, который может быть получен только при помощи специальных обрядов и поддержан только особыми сортами дерева. Это огонь целомудренный; его свет не может быть осквернен зрелищем совокупления полов44. У него просят не только богатства и здоровья; к нему обращаются с молитвенной просьбой о чистоте сердца, умеренности, мудрости. «Сделай нас богатыми и цветущими,— говорится в одном орфическом гимне,— сделай нас также мудрыми и целомудренными». Огонь очага, следовательно, является разновидностью нравственного существа. Действительно, он пылает, он согревает, он доводит до готовности священную пищу; но одновременно он обладает мышлением и совестью; ему известны обязанности людей, и он следит за их выполнением. Можно говорить о том, что он — человек, ибо, как и у человека, его природа двойственна: физически он светится, колышется, живет, обеспечивает изобилие, готовит пищу, питает тело; в аспекте его нравственной природы он наделен чувствами и привязанностями, он дает человеку чистоту, он правит красотою и добром, он питает душу. Можно сказать, что он поддерживает человеческую жизнь в двух качествах своих проявлений. В одно и то же время он разом источник и богатства, и здоровья, и добродетели. Это воистину Бог человеческой природы. Позднее, когда этот культ был оттеснен на второй план Брахмой или Зевсом, огонь очага сохранил в себе те черты, которые наиболее доступны человеку в божестве; он стал посредником между человеком и богами физической природы; именно на него было возложено бремя вознесения на небо молитв и даров людей, принося оттуда божественные милости. Еще позднее, когда из этого мифа священного огня возникла великая Веста, Веста стала богиней-девственницей; она не олицетворяла собой в мире ни плодородия, ни могущества; она стала порядком; но не строгим, абстрактным, математическим порядком, непреложным и фатальным законом, avayxT|45, который издавна был замечен среди явлений физической природы. Она стала " Hesiod, Opera, 678-680. Plutarque, Comm. sur Hes., frag. 43. Н. Фюстель де Куланж. Древний город ==345 порядком нравственным. Ее представляли себе в виде некой универсальной души, упорядочивающей движения различных миров, подобно тому как человеческая душа управляет нашими органами. За всем этим, таким образом, проглядывается мыслительная деятельность самых ранних поколений. Основание этого культа находится вне физической природы, оно кроется в том маленьком таинственном мире, имя которому — человек. ==346 00.htm - glava11 Фридрих Делич
Ф. Делич. Вавилон и Библия ==347 возрастающий, готовый на любые жертвы интерес, который проявляется к раскопкам в Вавилоне и Ассирии как по ту, так и по эту сторону океана? Есть один ответ на оба вопроса, который, хоть и не является вполне исчерпывающим, все же раскрывает основную причину и цель указанных действий: это Библия. Такие названия, как Ниневия и Вавилон, рассказы о Валтасаре и о трех волхвах окутаны для нас таинственным волшебством с самой нашей юности; какую бы ценность ни представляли для истории и культуры те длинные списки правителей, которых мы пробуждаем к новой жизни, они не возбуждали бы и половины того участия, если бы среди них не было Амрафела, Сеннахирима и Навуходоносора, которые уже со школьных времен знакомы нам. Однако в зрелом возрасте к этим воспоминаниям юности присоединяется стремление, которому как раз в наше время мыслящий человек может найти удовлетворение,— стремление выработать мировоззрение, которое устраивало бы и рассудок, и сердце; а это вновь и вновь заставляет задаваться вопросом о том, каково происхождение и значение Библии, в первую очередь Ветхого Завета, с которым Новый Завет связан неразрывной исторической связью. Удивительно, что именно сейчас в Германии, Англии и Америке — в этих трех «странах Библии», как их не без основания называют,— необозримое число христианских ученых исследует вдоль и поперек Ветхий Завет, эту небольшую библиотеку разнообразных книг. Мы все еще мало внимания обращаем на этих скромных тружеников духа; несомненно, однако, что, когда все вновь полученные познания, преодолев пределы кабинета ученого, выйдут в жизнь — в церкви и в школы,— они, несомненно, вызовут значительные изменения в духовной жизни и отдельных людей, и целых народов и будут содействовать прогрессу больше, чем самые выдающиеся открытия в области естественных наук. При этом все более широкую дорогу прокладывает себе убеждение, что результаты вавилоно-ассирийских раскопок послужат преимущественно тому, чтобы открыть новую эпоху как в понимании Ветхого Завета, так и в оценке его, и что в будущем Вавилон и Библия навсегда останутся тесно связанными друг с другом. ==348 ф. Делич. Вавилон и Библия Как же все-таки изменились времена! Давид и Соломон жили за тысячу лет до Рождества Христова, Моисей — за тысячу четыреста лет, а еще восемью столетиями раньше жил Авраам, и о каждом из этих людей имеются сообщения в Библии, содержащие мельчайшие подробности! Это казалось столь необычным и столь сверхъестественным, что люди с доверием относились к рассказам о происхождении мира и человечества — даже великие умы, и те находились под обаянием тайны, которая окружала 1-ю книгу Моисея. Теперь, когда вскрыты пирамиды и обнаружены ассирийские дворцы, народ Древнего Израиля и его письменность выглядят самыми молодыми среди своих соседей. Ветхий Завет являлся «миром в себе» вплоть до нашего столетия: в нем говорилось о временах, с которыми едва соприкасается нижняя граница классической древности, и о народах, о которых у греков и римлян не говорится ничего или встречается лишь беглое упоминание. Библия была единственным источником по истории переднеазиатского мира примерно до 550 г. до н. э., и поскольку в поле ее зрения находится довольно обширный квадрат от Средиземного моря до Персидского залива и от Арарата до Эфиопии, то она просто переполнена загадками, которые, возможно, никогда и не удалось бы разрешить. Теперь наконец рухнули стены, скрывавшие «место действия» Ветхого Завета, и свежий, оживляющий ветер с Востока, соединенный с потоком света, пронизывает и освещает стародавнюю книгу — тем сильнее, чем более становится очевидным, что иудейская древность от начала и до конца сопряжена с Вавилонией и Ассирией. Американские раскопки в Ниппуре извлекли на свет торговые грамоты некогда крупной купеческой фирмы «Мурашу и сын», относящиеся ко временам Артаксеркса (около 450 г. до н. э.). Тут мы можем прочесть имена многих оставшихся в Вавилоне еврейских изгнанников — Нафанаил, Вениамин, Аггей — а в связи с городом Ниппур прочтем и о канале «Кабар», вновь открыв тем самым знаменитый канал Ховар в земле Халдейской, известный благодаря свидетельству Иезекииля (Иез. 1, 3). Этот can ale grande (великий канал) — ибо именно так переводится его название,— быть может, существует и до сегодняшнего дня. Так как вавилонские кирпичи, как Ф. Делич. Вавилон и Библия ==349 правило, несут на себе клеймо, в котором среди прочего указано и название города, сэру Генри Роулинсону уже в 1849 г. удалось обнаружить давно разыскиваемый город Ур Халдейский, который многократно упоминается как родина Авраама, родоначальника Израиля (Быт. 11, 31; 15, 7) — в обширном районе раскопок Эль — Мугаджар в южной части Вавилонии, на правом берегу самого нижнего течения Евфрата. Данные клинописной литературы позволяют очень точно сориентироваться на местности. Так, если прежде город Кархемис, при котором Навуходоносор в 605 г. до н. э. одержал великую победу над фараоном Нехао (Иер. 46, 2), безуспешно искали повсюду по берегам Евфрата, то английский ассириолог Джордж Смит в марте 1876 г. отправился из Алеппо вниз по течению Биредшика, где, по данным клинописных текстов, должна была лежать хеттская столица, и точнейшим образом идентифицировал с Кархемисом находившиеся там развалины Джерабиз, более обширные, чем Ниневия, включающие стены кирпичной кладки и дворцовые курганы, что было тут же подтверждено рассеянными по всей территории развалин надписями на своеобразном хеттском иероглифическом письме. Не только многочисленные знаменитые места, но и многие личности, упомянутые в Библии, обретают теперь плоть и кровь. Книга пророка Исайи упоминает однажды ассирийского царя по имени Саргон, пославшего своего фельдмаршала против Азота, и когда французский консул Эмиль Ботта — по совету одного немецкого ученого — в 1849 г. начал копать на расположенном недалеко от Мосула кургане Хорсабад, положив тем самым начало археологическим исследованиям на месопотамской земле, то первый же найденный ассирийский дворец оказался дворцом этого Саргона, завоевателя Самарии, и на одном из роскошнейших алебастровых рельефов, которыми были украшены стены покоев дворца, этот великий герой войны собственной персоной предстает перед нашими глазами — он беседует со своим фельдмаршалом. Библейская книга Царств (4 Цар. 18, 14) рассказывает, что царь Сеннахирим должен был получить после взятия южнопалестинского города Лахис дань с иерусалимского царя Езекии, а рельеф из дворца Сеннахирима в Ниневии показывает ассирийского вла- К оглавлению ==350 Ф. Делич. Вавилон и Библия дыку сидящим на троне возле своего шатра и лицезреющим завоеванный город; сопровождающая надпись гласит: «Сеннахирим, царь Вселенной, владыка Ашура, восседал на своем троне и обозревал трофеи Лахиса». А что касается вавилонского противника Сеннахирима, Беродах Баладана, который, по Библии (4 Цар. 20, 12), посылал дружественных послов к Езекии, то его нам показывает прекрасный берлинский рельеф из диорита, а перед царем — городской голова Вавилона, которому милостью его королевского величества передаются большие поместья в качестве подарка. Даже современник Авраама, Амрафел (Быт. 14), сам великий царь Хаммурапи, представлен теперь на портретах. Так люди, которые оказали влияние на историю трех тысячелетий, вновь предстают как живые, и даже их цилиндрические печати сохранились для нас; вот печать царя Дария, сына Гистаспа: царь под высоким покровительством Ормузда; он на львиной охоте, а рядом надпись на трех языках: «Я Дарий, великий царь» — это истинное -сокровище Британского музея; и здесь же государственная печать одного из древнейших из известных нам доселе вавилонских правителей — Саргони-шаль-али, или Саргона I, из III, а, возможно, даже IV тысячелетия до н. э.,— того самого царя, который оставил о себе следующую легенду: он не знал своего отца, потому что тот умер до его рождения; поскольку братья отца не позаботились об овдовевшей матери, она, произведя его на свет, была в весьма бедственном положении; «в Ашупиране на Евфрате родила она меня тайно, положила меня в ящичек из тростника, залепила глиной мою дверь и пустила меня в реку, которая на волнах своих принесла меня к водоносу Акки. Он принял меня по доброте своего сердца, воспитал как своего сына и сделал меня своим садовником — и Иштар, дочь небесного царя, прониклась благосклонностью ко мне и возвысила меня царем над людьми». жүктеу/скачать 1.97 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|