А. А. Реформaтcкий


§ 91. ЯЗЫКОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЭПОХИ КАПИТАЛИЗМА



бет66/67
Дата12.06.2016
өлшемі3.96 Mb.
#129015
1   ...   59   60   61   62   63   64   65   66   67

§ 91. ЯЗЫКОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЭПОХИ КАПИТАЛИЗМА


Развитие капиталистических отношений, усиление роли городов и других культурных центров и вовлечение в общегосударственную жизнь окраин содействуют распространению литературного языка и оттеснению диалектов; литературный язык распространяется по трактам и водным путям сообщения через чиновников, через школы, больницу, театр, газеты и книги и, наконец, через радио.

При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У городских низов и разных деклассированных групп населения создаются особые групповые «социальные диалекты», не связанные с какой-нибудь географической территорией, но связанные с различными профессиями и бытом социальных прослоек, – это «арго» или «жаргоны» (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым общением. Это явление называется великодержавным шовинизмом (например, господство немецкого языка, бывшее в «лоскутной» по национальному составу Австро-Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народностей в царской России и т. п.). Национально-освободительные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстановлением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо-Западной Африке и Индокитае и т. п.).

Однако зачастую языковые отношения между колонизаторами и туземцами складываются иначе, что вызывается практическими потребностями общения.

Уже первые великие путешествия XV–XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Африки, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изучения и собирания в словари (таковы знаменитые «каталоги языков» XVIII в.)1.



1См. гл. VI, § 76.
Для более продуктивной эксплуатации колоний и колониального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

Поэтому наряду с изучением экзотических языков и составлением для них грамматик требуется найти какой-то общий для европейцев и туземцев язык.

Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая-нибудь письменность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Африке или таким когда-то был кумыкский в Дагестане.

Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как «пти-нэгр» (petit negre) во французских колониях в Африке или же «ломаный английский» (broken English) в Сьерра-Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жаргонах – «бич-ла-мар» (beach-la-mar) в Полинезии и «пиджин-инглиш» (pidgin English) в китайских портах. В «пиджин-инглиш» в основе английская лексика, но искаженная (например, pidgin – «дело» из business; nusi-papa – «письмо», «книга» из news-paper);значения также могут меняться: mary – «вообще женщина» (в английском – собственное имя «Мери»), pigeon – «вообще птица» (в английском «голубь»), – и китайская грамматика.

Такого же типа в пограничных русско-китайских областях речь «моя по твоя», т. е. ломаный русский в том виде, как по-русски говорят китайцы. Образцом русско-норвежского смешанного «языка» (ruska norsk) может служить следующий диалог из очерков М. М. Пришвина «Колобок»:

«Одни поморы приходят к консулу проститься, другие являются с норвежцами к третейскому суду. Входят два помора: русский и норвежец... Действие начинается с того, что оба говорят друг с другом не по-русски, не по-норвежски, а на особом русско-норвежском воляпюке «моя, твоя», состоящем из русских, немецких, английских и норвежских слов.

– Сюль (я) капитан, сюль правило (кормщик), сюль принципал! – восклицает гордо русский.

– Ист (есть) твоя фишка (рыба), на мой палуба! – гневается норвежец и далее: «Норвежец платит деньги!»

– Вот моя пеньга (деньги) имей.

– Твоя по-рейза (reisen)? – спрашивает норвежец.

– Моя рейза (еду), а твоя?

– Моя когда ven (ветер)»1.



1Пришвин М.М. Сочинения. Т. 2, 1927. С. 348–349.
К такому же типу «международных языков» принадлежит и «сабир», употребляющийся в средиземноморских портах, – это смесь французского, испанского, итальянского, греческого и арабского.

Однако в более высоких сферах международного общения такого типа смешанная речь не применяется.

В международной дипломатии в разные эпохи употребляются разные языки – в средневековую эпоху: в Европе – латинский, в странах Востока – по преимуществу арабский; в новой истории большую роль сыграл французский язык. В последнее время этот вопрос уже не решается однозначно, так как официально в ООН приняты пять языков: русский, английский, французский, испанский и китайский.

Предпочтение тех или иных языков в этих случаях связано с тем престижем1 языка, который возникает не по его лингвистическим качествам, а по его историко-культурной судьбе.



1 Престиж – от французского prestige – «обаяние», «авторитет».
Жаргоны бывают и у определенных групп населения, как, например, существовал жаргон гвардейских офицеров царской армии и России, на жаргоне изъяснялись «петиметры» и «щеголихи» XVIII в. (см. комедию Д. И. Фонвизина «Бригадир» – диалог сына и советницы). Эта смесь «французского с нижегородским», как иронически выражался А. С. Грибоедов, представлена в сюсюкающей речи представителя старого дворянства XIX в. С. Т. Верховенского в «Бесах» Достоевского, а также в «Сенсациях и замечаниях госпожи Курдюковой за границей – дан л'эт-ранже» И. П. Мятлева.

Следует различать салонные жаргоны социальной верхушки, которые возникают из ложной моды как стилистический нарост на нормальном языке; практической ценности в них нет; особенно опасно их проникновение в литературу (Игорь Северянин и т. п.), и «практические жаргоны», исходящие из профессиональной речи и преследующие цели языкового обособления данной группы и «тайноречия» для осуществления своего ремесла и засекречивания сведений о нем. В таких жаргонах (жаргон воров, нищих, торговцев-разносчиков и т. п.) может быть искусственно придуманная смесь элементов разных языков, например цыганские числительные и тюркские обозначения профессионально важных вещей и т. п. Конечно, и у этих жаргонов нет своей особой грамматики и своего основного словарного фонда. Такие жаргоны паразитируют на материале разных языков, но их практическая устремленность не подлежит сомнению1.



1 См.: «Язык и литература». Вып. VII, 1931; статьи об арго Б. А. Ларина, Н. К. Д м и т р и е в а, А. П. Б а р а н н и к о в а и М. Г и т л и ц а, а также книгу В.М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936). Великолепным образцом использования жаргона деклассированных слоев населения может служить подлинный текст пьесы Бертольта Брехта «Трехгрошовая опера».
Наконец, международные жаргоны вызваны еще более реальными потребностями общения разноязычных людей в пограничных областях или в местах скопления разнонационального населения, например в морских портах. Здесь, как мы видели, чаще всего взаимодействуют элементы каких-либо двух языков (французский и негрские, английский и китайский, русский и норвежский и т. п.), хотя бывает и более сложная смесь («сабир»).

В научной практике очень долго держалась в качестве общего языка латынь (а в странах Востока – арабский), обогащенная опытом эпохи Возрождения и поддержанная авторитетом Декарта, Лейбница, Бекона и других. Еще в первой половине XIX в. нередки случаи, когда научные труды и диссертации были написаны по-латыни (таковы, например, первый труд по славистике чеха Иосифа Добровского «Institutiones linguae slavicae dialecti veteris» – «Основы славянского языка древнего диалекта», 1822; знаменитая диссертация по неевклидовой геометрии русского математика Лобачевского тоже была написана по-латыни; латинская номенклатура в ботанике, зоологии, медицине и фармакологии до сих пор является международной и употребляется в практике всех европейских наций).

В практике дипломатии и политики с конца XVIII в. возобладал язык французский, как уже было сказано выше, который в первой половине XIX в. играл роль мирового языка, однако бурный рост английской колониальной экспансии и значение английской политики в мировом масштабе выдвинули во второй половине XIX в. на первый план английский язык. В XX в. на эту роль претендовал и немецкий язык через коммерческие и технические достижения Германии.

Однако этот путь определения международного языка является чисто империалистическим и может иметь успех только в колониях или полуколониях.

Наряду с этим давно в умах ученых и изобретателей созревал идеал международного языка.

Первыми в пользу создания рационального искусственного языка, который был бы способен выразить положения любой современной научной или философской системы, высказались еще в XVII в. Декарт и Лейбниц.

Однако осуществление этих замыслов относится уже к концу XIX в., когда были изобретены искусственные языки: воляпюк, эсперанто, идо и т. п.

В 1880 г. немецкий католический патер Шлейер опубликовал проект языка «воляпюк» (vol-a «мир-а» и puk «язык», т. е. «мировой язык»).

В 1887 г. в Варшаве появился проект языка «эсперанто», составленный врачом Л. Заменгофом. Эсперанто значит «надеющийся» (причастие от глагола esperi).

Очень быстро эсперанто получил успех во многих странах, во-первых, среди коллекционеров (особенно филателистов), спортсменов, даже коммерсантов, а также и среди некоторых филологов и философов, на эсперанто появились не только учебные пособия об эсперанто, но и разнообразная литература, в том числе и художественная, как переводная, так и оригинальная; это последнее вряд ли стоит поддерживать, так как при всем успехе эсперанто и ему подобные языки всегда остаются вторичными и «деловыми», т. е. существующими вне стилистики. Эсперанто всегда употреблялся как подсобный, вторичный, экспериментальный «язык» в сравнительно узкой среде. Поэтому его сфера – чисто практическая; это именно «вспомогательный язык», «язык-посредник», да и то в условиях западных языков, что чуждо языкам восточным. Иные вспомогательные международные языки (аджуванто, идо) вовсе успеха не имели.

Все подобные «лабораторные изобретения» могут иметь успех только в определенной практической сфере, не претендуя быть языком в полном смысле этого слова. Подобные «подсобные средства общения» лишены основных качеств настоящего языка: общенародной основы и живого развития, чего не может заменить ориентировка на международную терминологию и на удобство словообразования и построения предложений.

Подлинный международный язык может образоваться лишь исторически на базе реальных национальных языков.

Как было уже сказано, языки мира в настоящее время переживают различные этапы исторического развития в связи с разными общественными условиями, в которых находятся носители этих языков.

Наряду с родо-племенными языками мелких колониальных народностей (Африка, Полинезия) существуют языки народностей, находящихся в положении национальных меньшинств (уэйлзский и шотландский в Англии, бретонский и провансальский во Франции); национальные языки Англии, Франции, Италии и т.д. представляют собой языки буржуазных наций.




Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   59   60   61   62   63   64   65   66   67




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет