А. И. Неусыхин роблемы европейского феодализма

К концу 1076 г. в Германии сложилась чрезвычайно неблагоприятная для Генриха IV обстановка. Значительная часть епископов покинула его, графы, принадлежавшие к слою династов, были его естественными про­тивниками, так же как и герцоги. Если отдельные представители графских родов в силу вражды многих династов друг с другом временно и прини­мали сторону Генриха IV, то это не могло существенно изменить ту изо­ляцию, в которой очутился Генрих IV в конце 1076 г. Он мог рассчиты­вать лишь на поддержку министериалов и горожан, которой было явно недостаточно. В этой обстановке Генриху IV пришлось пойти на унизи­тельные для него переговоры с севернонемецкими епископами и свет­скими феодалами в Трибуре, близ Вормса. 16 октября 1076 г. светские и духовные феодалы в сущности предъявили Генриху IV своеобразный ультиматум, облеченный в форму пожелания, чтобы Генрих IV в течение года добился возвращения в лоно церквп. Если отлучение через год не будет снято с него, то Германия будет считаться лишенной короля, а до тех пор папа провозглашается чем-то вроде третейского судьи между ко­ролем и крупнейшими феодалами, которых в то время уже стали имено­вать «первыми в государстве» (principes).

Что этот исход осенних вормсских переговоров был в значительной мере инспирирован папой, видно не только из отведенной ему роли в ходе дальнейших взаимоотношений короля с магнатами, но и из того, как деятельно он готовился к осуществлению этой роли во время поездки в Германию. Григорий VII хотел изобразить дело так, что германский ко­роль поссорился с крупнейшими своими вассалами, а обязанность папы — выступить миротворцем и тем самым прекратить распрю, вызванную яко­бы только законным недовольством германских епископов и династов со­противлением короля реформе церкви. В этой папской демагогии было, однако, зерно истины: оно заключалось в том, что королевская власть в конце 1076 г. действительно потеряла поддержку основных феодальных сил Германии, хотя это произошло вовсе не в результате возмущения епископов и графов непослушанием короля папе, а вследствие весьма реального расхождения интересов этих слоев феодального класса с инте­ресами королевской власти. Но конфликт короля с папой, приведший к отлучению Генриха IV от церкви, конечно, послужил стимулом к быст-

300

Королевская власть, лишенная почти всякой поддержки, оказалась ли­цом к лицу с непомерно усилившимся папством, опиравшимся на прово­димую им реформу церкви, на собственные военные силы в Италии, на ломбардскую патарию и на помощь вассалов маркграфини Матильды Тос­канской.

Генрих IV отказался от мысли о приглашении папы в Германию (во исполнение принятых в Трибуре решений), а вместо этого сам двинулся за Альпы без войска, в сопровождении лишь ближайшей свиты и некото­рых оставшихся ему верными вассалов. Не имея точных сведений о ха­рактере и составе двинувшихся с Генрихом сил, а также о целях его перехода через Альпы, Григорий VII на всякий случай укрылся в замке маркграфини Матильды в Каноссе (на границе Тусции и Ломбардии), где и решил дожидаться дальнейшего хода событий. В конце января 1077 г. Генрих IV прибыл в Каноссу и здесь разыгралась та позорная для коро­ля сцена капитуляции перед папой, которая настолько запомнилась со­временникам и потомкам, что вошла в пословицу: с тех пор как Генрих IV простоял три холодных январских дня 1077 г. (25—28 января) в одежде кающегося грешника у стен знаменитого замка, слова «идти в Каноссу» стали синонимом унизительной капитуляции, соединенной не только с крахом политики данного лица, но и с полной утерей им человече­ского достоинства. И эта репутация, установившаяся за «Каноссой» Ген­риха IV, вполне заслужена.

В самом деле, если он даже и стоял трое суток под открытым небом не постоянно, а с перерывами (для трапезы и ведения переговоров через посредников), если он находился и не у наружных ворот замка, а во внут­реннем его дворе, имея возможность время от времени заходить в имев­шуюся там часовню (как изображают дело наиболее достоверные хрони­ки) , то это — лишь бытовые подробности, несколько смягчающие суро­вость самой процедуры покаяния отлученного короля, но не меняющие сущности этого акта. А она заключалась в том, что вместо переговоров с папой король, всего только год назад низложивший папу и после этого третировавший его в своих посланиях как лже-монаха, вынужден был вы­маливать отпущение грехов, обращаясь к нему не как светский власти­тель к духовному, не как политик к политику, а как рядовой кающийся грешник к духовному отцу. Ведь Генрих IV не просил у Григория VII в Каноссе ничего, кроме отпущения грехов и снятия отлучения. Всякие попытки истолковать это как ловкий дипломатический ход хитрого короля разбиваются о стену загадочного молчания папы относительно каких бы то ни было политических последствий Каноссы для королевской власти, так же как о крепкие стены этого бурга разбились бы все попытки Ген­риха IV добиться таких результатов.

После трехдневного сурового искуса Григорий VII повелел впустить заблудшего короля в замок и снял с него отлучение. За это Генрих IV должен был обещать полное повиновение папе в вопросах церковной ре­формы, а папа со своей стороны милостиво соизволил дать понять, что папское содействие в деле примирения короля с мятежными герцогами,

301

Таково содержание документа, известного под названием Promissio Canusina («Обещание, данное в Каноссе»). Поражает полное отсутствие упоминания конкретных причин конфликта папы с королем: в нем нет речи ни об инвеституре епископов, ни о восстановлении Генриха IV на престоле, ни о возобновлении клятвы вассальной верности подданных ко­ролю. Такое полное отсутствие в тексте Promissio Canusina каких бы то ни было политических актов (и тем более именно тех, наличия которых, казалось бы, властно требовала создавшаяся ситуация) особенно знамена­тельно в связи с той формой, в которую было облечено отлучение и низложение Генриха IV Григорием VII на февральском синоде 1076 г. Ведь там низложение и отлучение трактовались как два раздельных акта, причем второе было следствием первого, и к тому же текст доку­мента давал основание рассматривать первое как окончательное низложе­ние короля, а не как временное отрешение впредь до снятия отлучения: следовательно, снятие отлучения с Генриха в Каноссе могло считаться папской милостью, которая не обязывала его ни к каким дальнейшим политическим шагам по отношению к королю. В соответствии с этим Григорий VII в письмах, направлявшихся в Германию, стремился всяче­ски аннулировать возможное политическое значение Каноссы, подчерки­вая, что он лишь уступил мольбам короля о возвращении его в лоно церкви и о спасении его души. Что же касается прочих обещаний, то он ему их не давал, а если и давал, то по обыкновению, лишь устно, и притом в форме как можно более неопределенной; вопрос же о восста­новлении Генриха IV на престоле Григорий VII в этих письмах всецело передавал на усмотрение германских феодалов. А это значит, что если Генрих IV рассчитывал своим покаянием в Каноссе проложить себе путь к восстановлению на престоле, то он ошибся, ибо как раз то, что он вы­ступил в Каноссе не как король, а как кающийся грешник, помешало ему достичь этой цели из-за политики Григория VII, заранее предусмотрев­шего такую возможность. Если же Генрих IV думал своим покаянием продемонстрировать враждебным феодалам Германии готовность выпол­нить их трибурский ультиматум, то он тем самым попал в искусно по­ставленную ими и папой западню, приняв за чистую монету их провока­ционное обещание признать его королем в случае снятия отлучения.

Каносса — жестокое поражение Генриха IV, а не удачный шахматный ход. Она в сущности ничего не дала ему, а лишь повторила ситуацию трибурских переговоров в октябре 1076 г. Отлучение-то было, правда, с Генриха снято, и тем самым одно из трибурских условий было как будто выполнено, но оно не повлекло за собою признания короля фео­далами, ибо этому продолжал на деле противиться сам папа. Теперь всем стало ясно, что речь идет не только о конфликте Генриха IV с магнатами, но и конфликте его с папой. Но и эта ясность опять-таки ничего не дала Генриху IV и нисколько не облегчила его положение. Поэтому он в дальнейшем просто-напросто игнорирует те взаимные обе­щания, которые даны были в Каноссе, и прибегает к другим методам борьбы с феодалами Германии. Каносса — не есть шаг, который, сняв,

302

Эту борьбу он повел уже иными средствами и продолжал ее, невзи­рая на повторные папские отлучения и не стремясь избавиться от них с помощью новых покаяний «каносского» типа. Избрание в 1077 г. анти­короля в лице Рудольфа Швабского, к избранию которого папа в офи­циальных актах отнесся нейтрально, а на деле — сочувственно, дало Ген­риху IV лишний повод формально обосновать свое решение отказаться от обязательств, взятых им на себя в Каноссе,— решение, принятое им, по-видимому, еще до избрания Рудольфа. На съезде феодалов в Ульме Ген­рих IV объявил герцогов и магнатов Южной Германии, поддерживавших Рудольфа, предателями и начал форменную войну со своими противника­ми. Набирая военные силы из рядов рыцарей и министериалов, а отчасти из мелких свободных аллодистов, стоявших на переходной ступени между собственниками мелкопоместного и крестьянского типа и отправлявших военную службу на основах старинного народного ополчения (как это имело место, например, в Эльзасе в 1078 г.), Генрих IV искал социаль­ной опоры в южногерманских городах, которые вели борьбу со своими епископами — сторонниками папы; он пытался реставрировать епископаль­ную систему. Привлекая на свою сторону вновь назначаемых им еписко-пов, которыми он заменял ставленников папы, Генрих IV, в то же время отнюдь не пренебрегал и услугами тех светских вассалов и герцогов, которые почему-либо находили для себя выгодным в данный момент пе­рейти на сторону короля.

Подобными способами Генрих IV смог создать временный, пестрый по социальному составу, а потому и неустойчивый блок, в котором при­чудливо переплетались слои, органически заинтересованные в поддержке королевской власти (горожане, министериалы, мелкие рыцари, епископы, назначенные королем), со случайными попутчиками (многие епископы и светские вассалы) и даже с временными сторонниками из враждебного королю лагеря (представители некоторых групп династов). Однако, не­смотря на всю разнородность и противоречивость тех социальных сил, на которые в этот период опирался Генрих IV, он после целого ряда пора­жений добился некоторых побед. Невзирая на повторное отлучение и низ­ложение Генриха IV Григорием VII и на избрание нового антикороля, Генриху IV удалось использовать общеимперскую и международную об­становку, которая временно оказалась для него благоприятной. Сочувст­вие королю ломбардских епископов, отпадение вассалов маркграфини Ма­тильды Тосканской и обострение давнишнего соперничества Равеннского архиепископства с папским престолом создало к началу 1080 г. возмож­ность для успехов Генриха IV в самой Италии.

25 июля этого года Генрих объявил Григория VII низложенным и провел выборы антипапы (Климента III). Им стал архиепископ Раввин­ский Виберт, который сгруппировал вокруг себя всех представителей итальянского духовенства, недовольных григорианской реформой церкви, я создал сильную партию «вибертистов», в течение 20 лет угрожавшую

303

папскому престолу. Григорий VII реагировал на политику Генриха IV новыми и все более строгими запретами симонии, конкубината и светской инвеституры церковных должностных лиц (не только епископов, но и мелких служителей культа), а также весьма энергичной агитацией про­тив признания Генриха IV как в Германии, так и в Италии.

Их набеги на Византию не только лишили папу военной помощи нор-манских рыцарей, но и бросили Византию в ряды сторонников германской империи,

В 1081 г. Генрих IV опять перешел Альпы, но на этот раз с другими целями и с иными силами, чем в 1077 г.; имея на своей стороне ломбард­ских епископов, противников григорианской реформы, Генрих IV тотчас начал раздавать привилегии торговым городам Северной Италии. Визан­тия оказала ему денежную помощь, а сохранившие верность вассалы Ма­тильды были разбиты сторонниками Генриха IV. В 1084 г. Генрих IV осадил Рим и потребовал, чтобы Григорий VII увенчал его император­ской короной. Ввиду категорического отказа Григория VII выполнить это требование Генрих IV вступил в Рим, предварительно принудив защит­ников города сложить оружие, и заставил антипапу Климента III короно­вать его (31 марта 1084 г.).

Григорий VII бежал в Салерно и призвал на помощь Роберта Гвиска-ра, потребовав с него в этот критический момент исполнения клятвы вассальной верности папству. Роберт Гвискар тем охотнее откликнулся на этот призыв, что перспектива завоевания Средней и Южной Италии гер­манским императором весьма мало отвечала его интересам. Появление норманнов положило предел кратковременному господству Генриха IV в Риме: уже в конце мая ему пришлось бежать оттуда, а норманские воины подвергли вечный город такому грабежу, что Григорий VII не ре­шился вернуться в свою столицу — он так и умер в Салерно (25 мая 1085 г.), успев перед смертью на весьма малолюдном синоде еще раз подтвердить отлучение Генриха IV.

Смерть этого могучего и властного папы не стала решающей вехой в ходе борьбы за инвеституру, которая продолжалась еще около 35 лет с переменным успехом при королях Генрихе IV (ум. в 1106 г.) и его сыне Генрихе V (1106-1125) и при папах Викторе III (1086-1087), Урбане II (1088-1099) и Пасхалии II (1099—1118) и закончилась при императоре Генрихе V и папе Калликсте II компромиссным соглашением, известным под именем Вормсского конкордата (1122).

На этот период падают такие важные события и явления в жизни Западной Европы и Ближнего Востока, как I крестовый поход и связан­ный с ним рост левантийской торговли и товарно-денежных отношений в разных европейских странах, а также дальнейшее усиление папства как инстанции, идеологически оформившей крестоносное движение и начав-

304

шей извлекать материальные выгоды из своего положения признанного-главы европейского духовенства.

Генрих IV еще целых 20 лет после смерти Григория VII пытался вести обреченную в конечном счете на неудачу борьбу с папством. Он испробовал самые различные средства, но не только не добился победы, а утратил поддержку в разных слоях феодального класса Германии и все более и более должен был рассчитывать на случайных союзников. Это — не только показатель краха политики самого Генриха IV, но и симптом глубоких изменений, происшедших за время его длительного царствова­ния во всем общественном строе Германии, и в частности в недрах фео­дального класса. Ибо и его более удачливый и осторожный преемник — Генрих V, прошел через отлучение от церкви и восстание феодалов,, а затем с помощью ряда компромиссов добился того, что борьба империи с папством затихла, да и то лишь благодаря временному удовлетворению интересов борющихся групп и слоев феодального класса. Это связано было главным образом с приобретением светскими и церковными феода­лами земельных владений и политических прав.

Тем не менее оставалась почти непреодолимая трудность, заключаю­щаяся в том неразрывном переплетении светского и церковного земле­владения, которое возникло давно, но настолько усилилось за время борь­бы за инвеституру, что делало почти неосуществимой всякую попытку размежевания владений и прав между церковными и светскими феодала­ми в связи с их отношениями к папству и империи.

Этот факт как нельзя лучше иллюстрирует обе предпринятые в этом направлении попытки: первая, неудавшаяся попытка разрубить этот Гордиев узел, заключалась в проекте Пасхалия II (1111), вторая, более удачная, хотя и весьма далекая от совершенства,— в Вормсском конкор­дате 1122 г.

Проект Пасхалия II явно покушался на самый принцип неразрывной взаимной связанности церковных и светских ленов (феодов), Вормсский конкордат, наоборот, брал за исходный пункт нерушимость этой тесной связи, а потому мог быть осуществлен. Зато он носил слишком уж поло­винчатый и компромиссный характер, чтобы его реализация могла стать устойчивой: он не был полностью проведен в жизнь именно из-за той основной его черты, которая обеспечила возможность хотя бы частичного его осуществления. Он постоянно нарушался постольку, поскольку лишь резюмировал в юридических формулах, устанавливавших права импера­тора и папы по отношению к церковным учреждениям, итоги полувеко-

305

А это значит, что ни первая, ни вторая попытка не были в состоя­нии прекратить борьбу папства и империи. Согласно проекту Пасхалия II, папа должен был взять на себя обязательство возвратить императору все, что церковь получила от королевской или императорской власти в виде пожалований земель и прав со времен Карла Великого (с оговоркой о со­хранении за церковью десятины, а также дарений частных лиц). Импе­ратор же должен был раз и навсегда отказаться от светской инвеституры церковных должностных лиц. Таким образом, в случае осуществления это­го проекта императорская власть получила бы в полную собственность все те королевские владения (а также некоторые владения королевских вассалов), которые на протяжении трех с половиной столетий (с конца VIII в. до начала XII) служили земельным фондом для пожалований ъ пользу церковных учреждений — епископств, аббатств, монастырей, со­борных и приходских церквей. Тем самым королевское право «частной церкви» в случае проведения в жизнь этого проекта, как кажется на первый взгляд, не только восторжествовало бы, но и привело бы к секу­ляризации значительной части церковных земель в пользу королевской власти. Но оно восторжествовало бы лишь по отношению к прошлым ко­ролевским пожалованиям, так как на будущие времена король лишался всякого распоряжения церковными имуществами, а следовательно, и пра­ва иметь собственные церкви и основывать новые, т. е. терял «право ча­стной церкви».

Зато «право частной церкви» светских феодалов потерпело бы полный крах, да и судьба возвращенных королю церковных владений из числа бывших королевских пожалований оставалась неясной. В сущности это означало бы не частичное торжество, а как раз полное и радикальное уничтожение «права частной церкви» во всех его видах. Отныне не долж­но было быть ни имперской церкви, ни частной церкви отдельных светских феодалов; устанавливалась лишь единая папская церковь. За отказ от имперской церкви королю была обещана компенсация в виде возвраще­ния ему королевских церковных владений.

Таков реальный смысл этого проекта, представлявшего собой своеоб­разную попытку размежевания владений и прав между церковью и коро­левской властью, нечто вроде отделения церкви от государства в обста­новке феодального общества. О структуру этого общества она и разбилась: проект вызвал крайнее недовольство не только духовных феодалов, есте­ственно, не желавших отдавать свои феоды в полное распоряжение коро­ля, но и многих светских магнатов, которые не были уверены в судьбе своих ленов из земельного фонда имперских церковных владений и к тому же опасались усиления королевской власти.

Чтение уже составленного текста папского и королевского обязатель­ства в церкви св. Петра в Риме вызвало такую бурю негодования, что намеченная коронация Генриха V в 1111 г. не могла состояться. Проект Пасхалия II провалился, и борьба Генриха V с папством возобновилась

.306

Согласно этому документу устанавливался разный порядок замещения церковных должностей для различных составных частей империи — для; Германии с одной стороны, Италии и Бургундии — с другой. Хотя выбо­ры епископов и аббатов духовенством должны были и в Германии (как и во всей империи) происходить по каноническим правилам, т. е. без симо­нии и без особого давления короны, в пределах Германии за королем признавалось право — в случае наличия двух кандидатов на одну и ту же должность — высказаться в пользу одного из них. Король должен был да­вать избранному клиром кандидату светскую инвеституру скипетром,, т. е. вводил его во владение феодом, принадлежавшим данному епископ­ству или аббатству, и лишь после этого папский легат должен был предо­ставлять данному духовному лицу церковную инвеституру кольцом и по­сохом, т. е. должен был произвести процедуру посвящения его в сан.

Таким образом, в Германии светская инвеститура должна была пред­шествовать церковной и за императором сохранялась некоторая доля влияния на выборы церковных должностных лиц, но только в исключи-тельных случаях и притом при условии отказа от симонии и запрета; неканонического проведения самой процедуры выборов. В Италии и Бур­гундии выборы должны были происходить без всякого участия императо­ра или его агентов, которым даже запрещалось присутствовать на них За выборами должна была следовать церковная инвеститура избранного кандидата, т. е. его посвящение в сан, и лишь через шесть месяцев после этого император мог ввести его во владение феодом в силу свет­ской инвеституры скипетром. Следовательно, в Италии и Бургундии цер­ковная инвеститура должна была предшествовать светской.

Таким образом, Вормсский конкордат представляет собой попытку компромиссного решения трех основных вопросов, вокруг которых шел спор между светской и духовной властью в эпоху борьбы за инвеституру (спор, отразившийся, между прочим, и в публицистике той эпохи — в трактатах сторонников папства и империи): 1) о порядке выборов цер­ковных должностных лиц, 2) о правах папы и императора на инвеститу­ру кольцом и посохом (посвящение в сан) и на инвеституру скипетром (ввод во владение церковным феодом), 3) о последовательности обеих ин­веститур. Первый вопрос стал особенно важным после того, как отмена полной инвеституры духовных лиц, практиковавшейся раньше светскими властителями и королевской властью на основе «права частной церкви», отняла у императора присвоенное им неограниченное право назначения епископов и аббатов. Поэтому особенную остроту приобрела проблема влияния императора на выборы — путем личного присутствия или через его агентов. Вормсский конкордат дает, как мы видели, компромиссное решение этого вопроса, различное для Италии и Германии, лишая импе­ратора этого права в Италии и сохраняя за ним его остатки в Германии в сильно урезанном виде. Совершенно очевидно, что первый вопрос был тесно связан с двумя остальными; и они были решены в духе компро­мисса путем размежевания обеих инвеститур и их разной последователь­ности для Германии и Италии.

307

Анализ текста Вормсского конкордата дает основания резюмировать сущность этого соглашения следующим образом: порядок, установленный конкордатом для Германии, отнимал у императора прежнее неограничен­ное право назначения епископов и аббатов, которым он фактически пользовался перед началом борьбы за инвеституру, а порядок, принятый в Италии, вовсе лишал императора всякого влияния на епископат, так как сохранение за ним прав на светскую инвеституру того или иного епископа через полгода после предоставления данному лицу духовной инвеституры было пустой формальностью. Таким образом, уже содержа­ние самого текста компромиссного соглашения между папством и импе­рией показывает, что империя проиграла борьбу за инвеституру. Еще бо-.лее убеждает в этом анализ реального соотношения борющихся социаль­ных сил и тех изменений, которые оно претерпело в ходе борьбы, ибо эти изменения отнюдь не исчерпываются их фиксацией в договорах и согла­шениях.

Однако к началу и особенно к середине XI в. в Германии сложился еще один слой светских землевладельцев, враждебный королевской вла­сти,— уже упоминавшиеся династы, т. е. тот слой знати, который состоял из лиц графского ранга, захвативших в XI в. и сосредоточивших в своих руках важнейшие светские и церковные должности в графствах. Соединяя в одних руках вотчинные и публичноправовые привилегии, династы яв­ляются предшественниками будущих территориальных князей. Они же содействовали и разложению прежней системы графских административ­ных округов, так как с XI в. они становятся крупными владетельными сеньорами, именующими себя по названиям своих бургов, а к XII в. фео-дализируют графскую должность настолько, что с начала XII в. из грамот исчезают всякие упоминания о графствах как государственных админи­стративных округах прежнего типа. Интересы династов были близки интересам герцогов, ибо и герцоги и династы переживали в XI в. сложный процесс перерождения, который отнюдь не исчерпывается та­ким явлением, как превращение государственных должностей в частные

308

Таким образом, указанное перерождение прежней должностной фео­дальной знати в обстановке усиления папства было крайне невыгодно ко­ролевской власти. Недаром Генрих IV, по словам современников, предпо­читал людей невысокого ранга и незнатного происхождения (inferiores, vilissimi homines) могущественным людям — всякого рода potentes, majores и optimates, в число которых, по словам одного хрониста, входили «епископы, герцоги и прочие знатнейшие в королевстве лица», т. е., по-ви­димому, династы.

Близости династов к папству способствовало и то обстоятельство, что они являлись обладателями должности фогтов во многих монастырях Южной и Западной Германии, а папство, как уже было выше указано, стремилось поставить эти монастыри в прямую зависимость от папского патроната.

К этому следует еще прибавить, что ни в одном из указанных лагерей не было полного единства. В частности, многие швабские династы были в острой вражде друг с другом. Так, например, два представителя рода графов Нелленбург (в том числе Эбергард) сражались на стороне Генри­ха IV, в то время как третий брат, Буркгардт, был ревностным сторон­ником создания реформированных монастырей в Швабии и противником королевской власти. Вот как один из современников изображает эту связь между основанием реформированных монастырей и борьбой разных групп знати друг с другом. «Так как всюду и всем угрожала война и никто не знал, когда его настигнет смерть или гибель от руки родного отца, сына или брата, то многие передавали свое имущество попечению бо-жию и строили монастыри, а некоторые и вовсе покидали мир, посвящая себя служению богу^{» 11.} В этих словах — не только реалистическое объяс­нение религиозного рвения династов, но и конкретное указание на проти­воречивость интересов, раздиравших в эту бурную эпоху каждую из бо­ровшихся друг с другом социальных групп.

Наша характеристика этих групп и их борьбы друг с другом была бы недостаточной, если бы мы не отметили еще одно исключительно существенное явление: борьбу епископов, назначавшихся папой, с еписко­пами — ставленниками короля. Папа признавал законными епископами

¹¹ Bertholdus abbas Zwifeldensis.—MGH, SS, t. 10. Hannover, 1852.

309

Нередко между двумя епископами, назначенными на одну и ту же кафедру, начиналась форменная феодальная война, в которой принимали участие и их вассалы, и зависимые держатели-крестьяне. А так как различные герцоги в этой борьбе становились на сторону то одной, то. другой группы епископата и к тому же одни герцоги поддерживали ко­роля, а другие — папу, то нередко происходило удвоение не только епи­скопских, но и герцогских должностей. В течение полувековой борьбы за инвеституру короли и антикороли, епископы и антиепископы, герцоги и антигерцоги по всей Германии противостояли друг другу. Герцогства стали частью дробиться, частью перегруппировываться. Будущие терри­ториальные княжества возникают не только из владений династов — гра­фов и фогтов, они вырастают и в результате дробления герцогства^ усиления независимости епископов. И герцоги, и графы, и фогты, и епи­скопы, и монастыри стремятся приобрести не только феодальные нра­ва полного иммунитета, но также и публичноправовые полномочия, ко­торые приводят к сочетанию в их руках вотчинной феодальной власти (dominium) с некоторыми чертами суверенитета, свойственного королев­ской власти. И теперь, как и раньше, во время возникновения иммуни­тета, эта власть растет снизу, из недр самой феодальной вотчины.

Правда, этот процесс только начинается во время борьбы за инвести­туру, но тем более важно не упустить из виду исходный момент тер-риториализации Германии и начальную точку ее роста. Ибо как раз «борь­ба за инвеституру» в той мере, в какой она была борьбою разных феодальных сил друг с другом, способствовала завершению процесса фео­дализации Германии и в то же время переходу его в иное качество? будущий территориальный князь отличается от прежнего феодала, от вотчинника-иммуниста не только большими размерами и большей округ­ленностью его владений, но и тем, что он в их пределах — не просто ча­стный собственник, присвоивший себе (или получивший в силу королев­ского пожалования) возможность применять внеэкономическое принуждение в юридической форме иммунитета, но и до известной сте­пени суверенный государь, который имеет политическую власть в силу собственного права, а не королевского пожалования. Этот переход фео­дальных отношений в Германии в иное качество как раз на рубеже XI и XII вв. и составляет одну из важных особенностей в эволюции гер­манского феодализма. Ее завершение запоздало сравнительно с ходом фео­дализации некоторых других западноевропейских стран (Франция, Анг-

310

Эта своеобразная обстановка была результатом того, что процесс за­вершения феодальной децентрализации Германии протекал в специфиче­ской форме той борьбы разных видов светского и церковного землевла­дения, которая и составляет социальную сущность так называемого «спора из-за инвеституры», и эта борьба совпала с ростом товарно-де­нежных отношений во всей Западной Европе и в Германии, в частности в эпоху I крестового похода и его ближайших последствий. Как раз в конце XI — первой половине XII в. в Германии (как и во Франции и Англии) растут города, ширится торговля (внутренняя и внешняя), уси­ливается колонизация, и все это дает возможность нарождающимся тер­риториальным князьям пакоплять материальные ресурсы. В то время как в Англии изначально сильная королевская власть смогла использовать развитие торговли и ремесла в своих интересах, а во Франции короли XII в. начинают преодолевать уже давно завершившееся феодальное дробление страны и именно поэтому извлекать материальные выгоды из роста торговли, приобретая новые источники доходов, в Германии, где фео­дальная раздробленность достигла наивысшей точки своего развития как раз в эпоху роста товарно-денежных отношений, они пошли на пользу нарождающимся князьям в большей мере, чем королевской власти. Борь- ба за инвеституру, таким образом, довершила незавершившееся еще раз- дробление Германии на ряд территориальных ячеек, но и ход этой борь­бы, и другие условия (рост городов и торговли) придавали этому дроб­лению своеобразное направление. Тем самым, однако, в значительной мере сведены были на нет централизаторские усилия прежних импера­торов.

Правда, в результате борьбы за инвеституру и папство не осущест­вило теократическую программу Григория VII, ибо оно не добилось пол­ного и безраздельного господства над духовенством Германии, не говоря уже о духовенстве других стран. Но оно усилило свою власть над по­следним и ослабило влияние германского императора на епископат. Рез­кая грань между светскими и духовными магнатами после борьбы за инвеституру стерлась, и особая близость последних к королевской вла­сти исчезла.

Тем самым крах епископальной системы стал совершившимся фактом, и бессильные попытки некоторых последующих императоров (например Фридриха Барбароссы) возродить ее лишь подчеркивают всю безнадеж­ность подобных стремлений. А так как борьба за инвеституру вместе с тем способствовала возникновению территориальных княжеств в Германии, то можно с полным правом утверждать, что совершавшиеся в ходе этой борьбы процессы и события (завершение феодальной децентрализации и ее переход в территориализацию, ослабление королевской власти и, как ре­зультат всего этого,— поражение империи в борьбе с папством) наложи­ли печать на всю дальнейшую историю Германии и ее ход, по крайней мере, до конца XIII и начала XIV столетия.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Империя и папство в XII—XIII вв.

В течение XII и XIII вв. в недрах германского феодального общества происходят процессы, которые приводят к территориальному распаду Германии, тенденции которого наметились в период борьбы за инвести­туру. Но усиление и торжество этих тенденций происходят одновременно с новыми вспышками борьбы между папством и империей, которая ра­зыгрывается в резко изменившейся международной и внутриимперскои обстановке.

В эпоху крестовых походов, роста городов и товарно-денежных отно­шений во всех странах Западной Европы, возникновения централизован­ных феодальных монархий во Франции и в Англии, завершения фео­дального раздробления Германии и, наконец, исключительного усиления папства — политика германских императоров — как внешняя, так и внут­ренняя — уже не могла ограничиваться приемами, выработанными коро­левской властью в X и первой половине XI в.

Непомерно возросшая роль местных носителей политической власти — герцогов, графов и фогтов — ярко проявилась уже в правление Лота-ря III, выходца из мощного рода саксонских властителей графов Суплин-бургских (1125—1137), а также в царствование первого представителя династии Штауфенов Конрада III (1138—1152). При них началась борь­ба Штауфенов с Вельфами, которые в лице Генриха Гордого, а затем его сына Генриха Льва добились в конце концов сосредоточения в своих руках Саксонии и Баварии. В то же время усиливается влияние тер­риториальных господ нового типа на выборы королей и на их политику.

Отрицательный итог политики Конрада III в смысле укрепления ко­ролевской власти как нельзя лучше сформулировал современный ему хронист в следующих словах, полных наивного недоумения: «Времена Конрада III были очень печальны — нужда, голод, усобицы. Конрад III был храбрый воин и благородный король, но по непонятному несчаст­ному стечению обстоятельств при нем государство стало приходить в упадок^{» 1.}

312

1. ГЕРМАНИЯ ПРИ ФРИДРИХЕ I БАРБАРОССЕ

К новым приемам укрепления королевской власти, к которым Фридрих I Барбаросса вынужден был прибегнуть в самом начале своего длительного царствования (1152—1190), относится прежде всего заключение компро­миссных договоров с крупнейшими герцогскими родами Германии — бли­жайшими предтечами сильных территориальных князей. Хотя компро­миссы с ними и облекались в форму королевских пожалований, однако совершенно новым являлось не только содержание даруемых привиле­гий, но и то обстоятельство, что по существу они представляли собой не пожалования, а подлинные договоры двух политических сил — коро­левской власти и нарождающихся князей.

Фридрих I стремился, удовлетворив хотя бы временно притязания крупнейших из них, развязать себе руки для предстоящей борьбы за централизацию Германии и империи и за изыскание необходимых ему материальных ресурсов. И прежде всего он хотел таким путем обеспе­чить себе военную помощь (в форме вассальной военной службы) и тех князей, с которыми он договаривался, и их более мелких собратьев.

Особой грамотой 1154 г. Барбаросса не только признал за своим мо­гущественным кузеном Генрихом Львом его право на обладание Бавари­ей и Саксонией, но и предоставил ему широкие возможности бескон­трольного распоряжения теми заэльбскими владениями в Мекленбурге и Померании, которые захватывал Генрих Лев в ходе непрекращавшейся военной агрессии против славян.

При этом Фридрих даровал ему и те права, которыми сам не обла­дал, а именно право самостоятельной инвеституры епископов, особенно важное в условиях завоевания. За дарованные Генриху Льву привилегии Фридрих потребовал от него вассальной военной службы во время ита­льянских походов императора. Через два года (в 1156 г.) Фридрих I от­делил от Баварии Австрийское маркграфство и закрепил его за родом Генриха Бабенберга (с обширными привилегиями в сфере наследования и в области высшей юрисдикции), который зато обещал оказывать Фридриху военную помощь. Тем самым Фридрих провел своеобразное размежевание сфер территориального господства и затем начал создавать сферу собственного господства — не как император, а как территориаль­ный князь.

313

Уже в 50—60-е годы XII в. он начинает умножать (и эта деятель­ность особенно усиливается в конце его царствования) личные владе­ния во Франконии, Вюртемберге, Эльзасе, разными способами приобре­тая бывшие округа графской власти и власти фогтов. Обладание такими округами давало ему возможность реально пользоваться правами и пол­номочиями политического суверенитета уже не в качестве императора, власть которого на деле столь часто оспаривалась, а в качестве князя, мощь которого территориально ограничивалась рамками его владений, но в их пределах была сильнее, чем императорская власть. Присоеди­нив к этим округам ранее приобретенные им савойские владения (бла­годаря браку с наследницей графства Франш-Контэ), Барбаросса управлял ими при помощи своих министериалов, а не вассальной системы.

Эта княжеская политика императора стала возможна во второй по­ловине XII в. не только в силу уже далеко зашедшего процесса воз­никновения территориальных княжеств в Германии, но и ввиду оформле­ния в особое сословие того слоя служилых людей — министериалов, который при Генрихе IV только начал выдвигаться на социально-поли­тическую арену, а при Фридрихе Барбароссе уже приобрел большое по­литическое влияние в феодальном обществе средневековой Германии. Ибо управление личными владениями короля при помощи министериалов было в данное время той единственной формой их организации, которая да­вала возможность реально сохранять связанные с обладанием этими тер­риториями права графской власти и гарантировать их от колебаний, про­истекавших из случайностей раздачи должностей в наследственные лены,— колебаний, подтачивавших центральную власть того же Барбароссы как: короля и императора.

Охарактеризованный нами процесс размежевания сфер территориаль­ного господства между королем и князьями при их военной поддержке короля способствовал в немалой степени также осуществлению основной

314

Наряду с этим он пытался пустить в ход для укрепления централь­ной власти и такое — не только старое, но уже устарелое — средство, как епископальная система, крах которой стал очевидным еще во времена Генриха V. Сначала пристрастно толкуя, а затем нарушая Вормсский конкордат, Барбаросса не только давал повсеместно светскую инвести­туру до посвящения епископов в сан, но и самовольно замещал епископ­ские кафедры, а кроме того, настаивал на праве взимания доходов с вакантных кафедр и присвоения императором движимого имущества умер­ших епископов (так называемая сполиация). Но это стремление Фридри­ха I возродить уходившую в прошлое епископальную систему не явля­лось простой реставрацией исконной традиции имперской политики, ибо оно было тесно связано с желанием получить доходы с ломбардских го­родов, где Фридрих I хотел вновь насадить послушных ему и им же инвестированных епископов. Следовательно, и это архаическое средство централизации должно было служить новым потребностям императорской власти в умножении ее денежных ресурсов. Однако именно оно-то и во­влекло Барбароссу в многолетнюю борьбу с ломбардскими городами и папством, которой суждено было сыграть роковую роль в его политике.

Резюмируя изложенное, можно сказать, что политика Барбароссы была направлена главным образом к увеличению денежных богатств ко­роны и к созданию собственного территориального княжества. В этом отношении она напоминает политику современных ему французских ко­ролей (Людовика VII, Филиппа II Августа), но с той огромной разни­цей, что они вели ее в условиях неуклонного укрепления королевской власти и продолжали в том же направлении политику своих предшест­венников (собирание домена, взимание доходов с церковных земель и городов), в то время как Фридрих I пускал в ход эти новые для гер­манских императоров приемы в надежде сохранить те остатки реальной власти, которые еще можно" было спасти, и имел опасных соперников в лице территориальных князей. Поэтому и лом­бардская политика его потерпела крах, и строительство собственного княжества не сделало его самым сильным территориальным князем Гер­мании (в отличие от французского короля, который в результате увели­чения домена стал уже к концу XII в. самым мощным из крупных сеньоров Франции).

315

Правда, первые годы правления Фридриха I ознаменовались как раз; временным его сближением с папством. Оно произошло в конкретной международной обстановке конца 40-х — начала 50-х годов XII в. и пре­кратилось тотчас, как только изменилась эта обстановка. Дело в том, что в момент вступления на престол Фридриха I папство находилось в крайне затруднительном положении не только из-за враждебных отношений с Византией и норманнами, образовавшими сильное Сицилийское королев­ство на юге Италии, но и в результате вовлечения все более и более-широких слоев римского населения (горожан, мелкого дворянства Кам-паньи) в антипапское восстание, во главе которого в 1147 г. стал Ар­нольд Брешианский.

Арнольд вырос в Брепши, в обстановке североитальянской патарии,. но впоследствии много путешествовал, неоднократно изгонялся папами из Италии и жил то в швейцарских вольных городах (Цюрихе), то в Боге­мии, то во Франции, где слушал в Париже в 20—30-х годах Абеляра и проникся его рационализмом, а может быть даже, и выступал на его-стороне против Бернара Клервоского (во время вторичного пребывания в Париже в 1139—1142 гг.). Арнольд стал очень ранним предтечей буду­щих глашатаев реформационных идей. Насколько можно судить по кос­венным данным (ибо проповеди и выступления Арнольда либо не дошли до нас, либо так и не были им литературно оформлены п зафиксирова­ны) , Арнольд в последний период своей деятельности резко порвал с тем идеалом «бедной церкви» и аскетического образа жизни духовенства,, который внедряла в среду патаренов папская агитация, демагогически требовавшая личной бедности и личной нравственности местных служи­телей культа во имя создания богатых церковных организаций (аббатств и епископств), входящих в состав мощной, иерархически расчлененной и строго централизованной католической церкви во главе с папством.

Такова была вытекавшая из григорианской реформы тенденция к по­строению универсализированной церкви в противоположность прежней феодально-раздробленной; патария должна была служить в ее руках лишь удобным орудием агитации среди городского населения против эксплуа­тации со стороны богатых священников-симониаков. Однако к середине XII в., после осуществления григорианской реформы и первой победы папства над империей в результате борьбы за инвеституру, ясно обна­ружилось, что универсализированная католическая церковь является не менее (а в некоторых отношениях, может быть, и более) жестоким эксп­луататором народных масс, чем прежняя децентрализованная церковь, и что квазидемократические идеалы бедности и аскетизма были в руках деятелей григорианской реформы лишь временным средством демагогиче­ской агитации. На почве разочарования в церковной реформе широких:

316

масс городского', да и сельского населения как раз в XII в. в разных странах Европы (главным образом во Франции и Италии) растут сек-тантско-еретические движения, которым папство уже в XII, а особенно в XIII в. начинает противопоставлять политику основания монашеских орденов.

Арнольд возглавил независимо от него начавшееся антипапское движение в Риме и пытался использовать его для осуществления своих идеалов. Управление Римской областью было отнято у папы и передано сенату (sacer senatus), наряду с которым должно было функциониро­вать народное собрание на форуме (по античному образцу); низшее же дворянство Арнольд хотел преобразовать в особое сословие, вроде древне­римского сословия всадников.

Но ко времени вступления на престол Барбароссы в среде восстав­ших уже обнаружились разногласия между радикальным крылом движе­ния — арнольдистами, к которым примкнули беднейшие слои городского населения и отпавшие от епископов капелланы, а может быть, и неко­торые слои обедневшего низшего дворянства, и их противниками — пред­ставителями городского патрициата и купечества, заседавшими в сенате. Этими начавшимися еще ранее разногласиями, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что одна группа восставших,— очевидно, умеренная, ибо арнольдисты мечтали о возрождении римской республики,— предла­гала еще Конраду III принять корону римского императора не из рук папы, а из рук представителей мятежного римского сената. Конрад от­верг это предложение, но оно было сделано вторично Фридриху Барба­россе, который тоже отказался принять его.

Тем временем (1152) среди восставших римлян одержала победу уме­ренная партия, и арнольдисты потеряли былое влияние, хотя Арнольд продолжал жить в Риме. В этой обстановке папа Евгений III (1145—

317

1153), которому пришлось в свое время бежать от арнольдистов из Рима, заключил с Фридрихом Барбароссой в 1153 г. в Констанце договор, со­гласно которому Фридрих обязался — за обещание, что он будет короно­ван императорской короной, — оказать папе помощь против его римских и норманских врагов. В 1154—1155 гг. Фридрих предпринял первый по­ход в Италию. Тем временем новый папа Адриан IV (1154—1159), всту­пивший на престол после кратковременного понтификата Анастасия IV, использовал раскол в рядах мятежников и ослабление арнольдистов и на­ложил в 1155 г.—впервые в истории папской столицы — интердикт на город Рим, сделав это на предпасхальной неделе, когда в Рим обычно съезжалось много пилигримов и купцов. Этим он хотел оказать давление на заседавших в сенате представителей крупного купечества. И папа действительно достиг цели: католическое духовенство накануне пасхи потребовало от сената начать хлопоты о снятии интердикта. Адриан IV согласился удовлетворить просьбу сенаторов, если о ей поклянутся, что изгонят Арнольда из Рима. Сенаторы дали клятву, интердикт был снят, и восстание было тем самым ликвидировано. Арнольд бежал на границу Тусции, но был схвачен агентами Барбароссы и выдан папе, а затем был подвергнут казни через повешение; тело его сожгли и пепел бросили в Тибр.

Вскоре достаточно ясно проявились те общие тенденции политики Фридриха, которые неизбежно должны были привести к конфликту с папством. В противовес этим тенденциям один из папских легатов, кар­динал Роланд, уже в 1157 г. на Безансонском сейме попытался объявить императорскую корону Фридриха папским бенефицием, ссылаясь не толь­ко на традицию коронования императоров папами и на теорию папской супрематии, но и на то, что Лотарь III в 1133 г. принял от папы в лен наследие Матильды Тосканской и получил инвеституру кольцом и посохом. Эти притязания папства вызвали гневную отповедь Барбароссы, заявившего, что никогда император не признает себя вассалом папы.

'318

А через два года после сейма в Безансоне этот кардинал стал папою под именем Александра III.

Возвращение регалий короне представлялось Фридриху особенно вы­годным именно теперь, когда денежная доходность регалий весьма воз­росла ввиду их перехода к богатым городам, а использование прав су­веренитета дало бы ему политическое господство над городами, и, может быть, помогло хоть частично восстановить епископальную систему в Се­верной Италии. Поэтому Барбаросса потребовал от городов Ломбардии,, и в первую очередь от Милана, возвращения ему всех регалий — со включением в содержание этого понятия и права утверждения должно­стных лиц. В ответ на отказ миланцев выполнить его требования он предпринял в 1158 г. военный поход в Ломбардию, осадил и взял Ми­лан, лишил его всех принадлежавших ему особых привилегий и свел его положение к уровню обычного ломбардского города, сохранив за ним лишь жалкие остатки былой автономии.

Созванный Фридрихом I в том же году Ронкальский сейм, в состав которого входили болонские юристы — знатоки римского права и сторон­ники теории сильной королевской власти и централизованной феодальной монархии,— подтвердил законность требований Фридриха и придал им ви­димость юридического обоснования. За Фридрихом были признаны все ре­галии, которые когда-либо принадлежали не только германским импера­торам, но и франкским королям Каролингской династии, в том числе и право утверждения консулов, выборы которых без такого утверждения объявлялись недействительными. Мало того, соблюдение Ронкальских по­становлений поставлено было под охрану особых должностных лиц импе­ратора — подеста, которых назначал в каждый город сам Фридрих из чис­ла немецких министериалов, а не вассалов, чтобы не допустить феода­лизации этой должности. Так Фридрих пытался использовать в своих целях самую должность подеста, сложившуюся на почве городской жизни