Албазинская крепость кунгуров г. Ф

эвенков, говорил им:

- В острог Албазин отныне не ходите и ясак им не давайте. Несите в

Нерчинск. Казаки в Албазине живут воровские.

В походе с Ярофеем Сабуровым приключилась беда. На повороте реки

дощаники Ярофея врезались в большой маньчжурский флот. Суда маньчжуров

плотно окружили дощаники Ярофея, прибили их к крутому мысу и стали на

якорях, загородив путь.

Скоро подплыла большая остроносая лодка; начальник в синем долгополом

халате, с мечом на поясе. Толмач его кричал:

- Какие вы есть люди? Зачем по чужой воде лодки гоняете? И кто с вами

главный боярин?

Ярофей Сабуров схитрил:

- Плывем для промысла. В вожаках имеем Гришку Лотошникова.

Начальник-маньчжур не подозревал, что говорит с Ярофеем Сабуровым, о

храбрости и суровости которого знал давно. Он звал русского вожака на

переговоры. Ярофей, узнав в начальнике маньчжура, на эти званые речи не

пошел, а послал старшину Гришку Лотошникова и пять казаков.

Прошли ночь и день, посланцы Сабурова не вернулись.

Снова подплыла остроносая лодка начальника-маньчжура, а в ней

толмачи. Они наперебой кричали:

- Люди ваши на пытках не устояли, тайны выдали.

- Воры вы и грабители! На чужой земле бегаете хуже волков!

Толмачи показали дорогие подарки, похвалялись ими и подбивали казаков

бросить Русь и идти на службу к богдыхану.

- Подарки ваши скудны, - отвечали казаки.

Толмачи старательно показывали, разложив на борту лодки: сапоги,

сукна, камки и многое другое. Толмачи говорили:

- Получите вы, казаки, награды и почести большие.

Прельстились этими речами только три казака, остальные отказались.

Маньчжуры сердились. Подплыли еще две большие лодки с воинами, они

грозились, ругались и тут же для острастки потопили один сабуровский

дощаник. Сидевшие на нем казаки едва спаслись.

Ночью Сабуров и сорок ближних его казаков тайно пали в воду, поплыли

к берегу, вылезли на песчаный яр и разбежались по лесу. Маньчжуры

бросились в погоню. Многих казаков в лесах поймали и перебили. Сабуров с

большими мучениями с девятью казаками едва добрался до Албазина.

Сабуров понял: богдыхан ведет большую армию, и Албазину при его

малолюдстве и при малом числе пушек не устоять. Клял Сабуров албазинцев за

их грубости и обиды, которые они сделали новому нерчинскому воеводе.

Тут же Сабуров снарядил в Нерчинск скорого гонца, позвал албазинских

грамотеев - попа Гаврилу да сына посадского купца Зыкова. Две ночи

строчили грамотеи малый лист воеводе. Послушав написанное, Ярофей качал

головой:

какие угрозы пали на русские рубежи на Амуре, какая потребна скорая

подмога.

Вновь скрипели перья.

Сабуров говорил, а сын посадского купца писал:

"...А богдыхан с Амура-реки удумал русских беспременно согнать.

Крепость Албазин, что трудами нашими возведена, сжечь, нас же, казаков,

порубить, потопить, повывести... Рать идет многая, и пешая, и конная, и

корабельная. Ведут ее маньчжуры. Против такой рати при нашем малолюдстве

без свинца и пороху не устоять. Побьют нас маньчжуры, с наших амурских

рубежей сгонят.

Обиды, батюшка воевода, которые причинили тебе албазинские казаки в

горячке и во хмелю, позабудь. Шли скорую ратную подмогу, особливо снасть

огневую: пушки, самопалы, порох да свинец..."

Ночью гонец ускакал в Нерчинск.

Богдыхановы советники готовили скорый поход на Амур.

В начале лета прибыл в Албазин из Китая Гришка Лотошников с казаками.

Маньчжуры возили его в город Наун, отпустили, вручив богдыханов лист.

Богдыхан грозил снести Албазин и Нерчинск, требовал Албазин сдать без

крови, получить у него милость и жалованье.

Албазинцы горячились, слушая грамоту богдыхана:

- Писание то обманное! Мы ему не верим! Волен один бог да Русь

великая. Ей послужим!

- Албазинскую соболиную казну не бросим. Сколь пороху хватит, стоять

будем!

- Крепость наша кровная, ее не оставим посмерть!

албазинца. Стрелу осмотрели, была она маньчжурского изделия. Наутро

подобрали еще трех сраженных албазинцев. Прибежали перепуганные эвенки,

сказали Сабурову, что видели вражескую рать. Идут воины с пиками - то рать

головная, именуемая "Первые сто пик непобедимых маньчжур". За ней движется

множество воинов.

О походе маньчжуров и даурцев на Амур царь узнал поздно: из далеких

сибирских острогов до Москвы скорым ходом шли гонцы полгода и больше. До

Тобольска они добирались с большими мучениями. Часто в пути подстерегали

их напасти: обижали немирные кочевники, нападал лютый зверь и жизни

лишались, заблудившись в таежных дебрях.

По сибирским крепостям и острогам собирали воеводы войско, чтобы

направить его на подмогу Албазину и тем отстоять русские рубежи на

востоке.

нерчинского воеводы была тому причиной.

Сабуровские лазутчики ежедневно приносили вести одна другой страшнее.

Лазутчик Стрешнев пробился по болотам и камышам к самому стану головной

рати - "Сто пик непобедимых маньчжур". Вернулся и говорил Сабурову:

- Рать идет на Албазин премногая. Словно саранча облепила берег

Амура. Конники едут скопом, пешие идут косяками по сто воинов, корабли

малые плывут по девять в ряд, большие гусем, один за другим.

Сабуров спрашивал:

- Видел пушки? Велики, малы?

- Пушки на корабли поставлены, и все велики, малых не видел.

- Многи ли запасы везут или едут налегке?

- Запасы велики. Окромя воинов, едут китайские работные люди: мосты

возводят, корабли тянут, многие на плечах несут ношу. Маньчжуры-доглядчики

подгоняют их палками да пиками.

У Сабурова в Албазине воинов, в бою славных, осталось две сотни,

посадских же, пашенных крестьян и иного приблудного люда - четыре сотни.

Пороху, свинцу, топоров, пил так мало, что каждому воину не хватало.

Знойное стояло лето.

В полдень, оглядывая зорко окрестности, сторожевой казак увидел

первых маньчжурских конников. Десять конников в синих халатах, с пиками и

луками выехали на холм. Один из них долго глядел на Албазин в длинную

трубу. Не успел дозорный казак ударить тревогу, вражеские конники,

повернув лошадей, ускакали обратно.

С востока посерело небо. Тайгу окутала желтая туча пыли, ветер нес

пыль к Амуру. Желтая муть густела, приближалась; пахнуло горьким дымом,

конским потом, послышался топот, гул, лязг. Прикладывая ладонь к глазам,

вглядывался Сабуров в пыльную муть. Близко послышался топот. Маньчжурские

конники взлетели на гору. Ровный частокол пик, словно острый камыш, вырос

на горе, ветер колыхал желтое знамя, лошади били копытами по рыхлому

песку.

На Амуре из-за острова показались малые лодки, за ними - большие

наказал строго нести караулы, забить наглухо ворота. Отобрал шесть

казаков, через подлазы послал на крепостные стены, чтоб бежали к посадским

избам, овины с соломой казаков Зазнамовых подожгли, избы, церковь, кабак и

иные строения облили б смолой и тоже подожгли.

Загудел албазинский колокол. Пламя рванулось к небу, бурый дым затмил

окрестности. Амур побагровел, красные всплески полыхали над водной гладью,

метались от берега к берегу. Катилась по траве огненная волна, катилась к

лесу, оставив за собой серый пепел да черные угли... Избы корчились в

огне, трещали, церковь уподобилась огромной горящей свече, пламя и дым

взвивались в поднебесье. И когда церковь рухнула, взлетела туча искр и

пала на Амур. Албазинцы крестились.

Головная рать маньчжуров подойти в тот день к крепости не могла. Им

казалось: албазинцы подожгли и посадские строения и крепость.

...Ночь светлела. На заре Сабуров сходил к пушкарям, самопальщикам,

тайным доглядчикам. Просунув голову в черную щель подлаза, кричал:

- Пушкари!

- Что тебе?

- Бейте по скопищу! Зазря порох не травите!

Пушкари храбрились:

- Эй, Ярофей, вдарим, аж небеса с овчинку ворогам померещатся!..

Сабуров взбирался на шатровые башни:

- Самопальщики! Зазря огнем не балуйтесь! Бейте, чтоб насмерть!

Ему отвечали:

- Потрафим, Ярофей! Гостей не обидим!..

У восточных подлазов в глубоких ямах варили смольщики осадную смолу;

тут же жонки скручивали из соломы тугие пучки, их смолили и складывали в

кучу, чтоб в осаде могли казаки, запалив, бросать те пучки, отбиваясь от

врага огнем.

Ярофей смеялся:

- Жонки, какие дорые подарки сготовили!

- То, Ярофей, гостинцы малые, чтоб не сетовали на жонок! - отвечала

Степанида.

День прошел. Богдыхановы войска разбились лагерем, воины

осматривались. Когда рассеялся дым, немало удивились, увидев крепость.

Крепость стояла серым утесом: огромная, грозная, глухая... Сабуров ночью

успел снарядить и вновь послать в Нерчинск гонцов, чтоб рассказали о беде

и просили подмогу.

Солнце бросило первый легкий луч, мелькнуло розовыми пятнами на

башнях крепостной стены. Дозорный казак дал знак: к крепостным воротам

через вал шел русский казак. Ярофей признал в нем албазинца. Маньчжуры

взяли в плен его еще прошлым летом. Казака впустили в крепость через

потайной лаз. Казак желтолицый, измученный, молча вынул из-за пазухи узкую

трубку и подал ее Сабурову. Это был второй богдыханов лист, лист грозный,

писанный на трех языках: маньчжурском, китайском и русском. Китайский

богдыхан, именуя Ярофея Сабурова Яло-фэем и албазинским наместником,

повелевал кровь не проливать, Амур-реку очистить тихо и никогда на те

рубежи ногой не ступать. Обещал богдыхан и почести, и награды, и

милости... "Если же Яло-фэй, - писалось в листе, - станет поперек воли и

начнет бой, воины богдыхановы крепость сожгут, людей побьют и Яло-фэя

утопят в Амуре".

Посланец рассказал о силах войска, собранного по велению богдыхана со

многих мест. Ярофею Сабурову он говорил:

- Идет рать воистая и на кораблях, и скорою ступью на конях, и пешим

ходом. Намеревается богдыханов воевода, маньчжур злонравный, Албазин

снести и тем выполнить волю властелина Китайского царства.

Ярофей Сабуров спросил:

- А многая ли та рать корабельная, и пешая, и конная?

- Плывут на ста кораблях, по пятьдесят воинов на корабль, да конников

больше тысячи, да пеших несчетно много. Пушек долгомерных с ними восемь да

малых десять. Окромя того, идет тысяча работных людей; они укрепления

делают, рвы роют, корабли бечевой тянут.

Богдыханово войско в десять раз превышало силы албазинцев. Маньчжуры

привезли пушки, сработанные иезуитами, с ядрами в пятнадцать и двадцать

фунтов. Однако воины шли с луками, пиками и даже ножами, огневые пищали

имели лишь маньчжурские, и то не все.

Небо очистилось, сияло молочной белизной. Палило солнце.

Маньчжурские корабли подплыли к Албазину, стали на якоря, воины вышли

на берег, мылись и купались. К вечеру ударили из всех пушек враз.

Наперебой корабельные пушки били пять дней. Во многих местах толстые

бревна крепости и насыпи рухнули, были повреждены дозорная башня и амбар.

Сабуров с кучкой храбрых казаков метался по крепостным башням.

Обрубали бревна, ставили подпоры, окапывали, настораживали. Сабуров,

потный, почерневший от земли, горячился:

- Храните, казаки, припасы огневые. Не иначе, к вечеру пойдет пехота

приступом.

Грязные, окровавленные албазинцы отвечали с шатровых помостов, из

бойниц и подлазов:

- Оскудеваем, Ярофей, порохом! То как?

- Жонки! - закричал Сабуров.

Из подземных камор, ям, лазов выбегали жонки. Сабуров махал жилистой

рукой:

снопы!.. Порох и свинец на исходе!

Всю ночь крепость готовилась к отбою осады.

Утром маньчжуры ударили из пушек, забросали албазинцев игольчатым

дождем стрел. Казаки понесли потери. Наскоро вырыли могилу, павших

схоронили по-христиански.

Начальник Желтого знамени, видя замешательство в крепости и малый

отбой, приказал пустить из пищали камень, а с ним лист, писанный

по-маньчжурски. Требовал крепость сдать без боя, похвалялся своей ратной

силой и запасами, смеялся над Сабуровым, обзывая его куцым зайцем.

Албазинцам, которые сдадутся на милость богдыхана, обещал подарки дорогие:

платья атласные, кафтаны китайского шелка, сапоги узорчатые и многое иное.

Когда поп Гаврила читал эту грамоту, казаки язвили:

- Те подарки богдыхановы мы знаем!..

- Позабыл богдыхан самые дорогие подарочки поименовать: петельку

шелкову да топорик казнителя!

На те богдыхановы подарки да льстивые обещания не поддался ни один

албазинец. Но среди людишек посадских сыскался лиходей, служака купца.

Ночью, таясь, как воришка, через потайной лаз убежал со своей жонкой во

вражеский стан.

Наутро Сабуров с шатровой башни кричал, чтобы слышали все албазинцы:

- А беглецов, изменников, поймав, не убьем, а на огне пожжем, чтоб ту

измену из них выжечь начисто!..

Начальник Желтого знамени, не дождав ответа от Сабурова, решил

атаковать крепость. Воины его кинулись на приступ, но понесли потери и

отошли. Вновь ударили пушки, взвились стрелы железные, огневые, травленные

змеином ядом. Албазинские жонки с малолетками бегали по крепостной

площади, хоронясь и пригибаясь, забрасывали песком ядовитые и огневые

стрелы.

К вечеру бой утих.

видно ей конца. Сокрушенно думал он: "Убывают запасы огневые. Воинов мало,

потери столь велики. Пало много храбрых казаков, старых бывальцев, ратных

товарищей".

Сабуров сошел с башни, скрылся в подлазе, сел на песок, голову зажал

шершавыми ладонями. Сидел долго. Над ним - небо одето синевой, частые

звезды перемигиваются, плывет лениво луна, желтым глазом оглядывая

землю... Жгли маньчжурские ратники костры, ржали кони, людской гам эхом

несся по Амуру.

В ту ночь и созрели у Сабурова хитрые и страшные помыслы. Решил он

спасти людей от неминуемой погибели. Прикидывая так: "Были бы живы люди, а

крепость воздвигнуть снова можно..."

Ночью албазинцы крепость подожгли и бежали через потайные подлазы и

подкопы.

дымились подпаленные башни...

Жаль стало Сабурову строение, скрипнул зубами, гордо сказал:

- Пусть казаки пораненные, хворые да жонки с младенцами тайгой идут

через хребты на Нерчинск. Остальные ратные люди пусть сойдут в долину.

Набралось около трех сотен казаков и людей посадских. С ними ночью

лесами, буреломами, болотами обошел Сабуров вражеский стан, чтоб кинуться

на головную рать маньчжуров с обходной стороны и сбросить ее в Амур с

крутого берега.

В тот поход Ярофей Степаниду не взял. Сколь жонка ни упрашивала,

Ярофей отвечал:

- Негоже жонкам идти в открытый кровный бой...

На том Степанида не успокоилась. Едва скрылся Ярофей с албазинцами,

она собрала казачьих жонок в круг.

- Жонки! Наши мужи, голов своих не жалея, идут в неравный бой, а мы,

в трусости мышам подобны, бежим?

- Какая от баб подмога? - перебила Степаниду старая жонка Силантьиха.

- Подмога велика. Смекаю, жонки: хоронясь лесом, обойдем крепость,

выйдем с горы, распустив знамя по ветру. От того вороги сполошатся и силу

ратную на нас поведут.

Жонки заголосили:

- Ой, Степанида, от того бабьего похода, окромя срамоты, иного не

будет.

- Побьют нас, захватят в плен...

Она вновь горячо уговаривала:

- Бою не бывать, тому порука лес, в лесу, жонки, схоронимся. Ярофей с

казаками упрямцев сломит: ударит сбоку. Мы же сотворим лукавство и отвод

глаз.

Жонки Степаниду охаяли. Но она не унималась, собрала в тот бабий

Ночью налетела буря, полил проливной дождь. С гор ринулись мутные

потоки, разлились речки, забили горные ручьи.

Жонки дошли до горы, где стояла крепость. Удивились: крепость темнела

утесом. Огонь не спалил ее, охранил дождь. Оттого маньчжурские начальники

и не поняли хитрости Сабурова, послали в крепость посланцев с угрозой:

"Коль без боя не сдадитесь, быть вам огнем спаленными, саблями

порубленными".

Посланцы вернулись, не войдя в крепость. Начальник Желтого знамени,

зная, что запасы огневые в его войске заметно поубавились, приказал

перестать бить из пушек.

Решил идти на крепость полной силой: пешей и конной.

Весь день богдыханова рать готовилась к осаде. Жонки вышли на гору,

подняли знамена. Маньчжурские воины удивились, откуда взялись русские, и

пошли на приступ той горы.

Стемнело, почернели леса, притих Амур. В это время ударил Сабуров;

внезапный налет переполошил войска маньчжурского стана. Им почудилось:

напала несметная сила русских с двух сторон. В том ночном бою маньчжуров и

даурцев немало полегло, немало утонуло их и в черных водах Амура. Пало

много и лихих албазинцев. Бегством спаслась с Сабуровым малая кучка:

шестьдесят казаков да девять жонок. После того боя Ярофей Сабуров окривел;

выбил ему даурский лучник левый глаз. Повязав кровавое дупло тряпицей,

Ярофей сердито говорил казакам:

- Божьей милостью руки целы. Глаз же мой богдыхану пожива малая... Я

его подлое воинство и единым глазом вижу...

Гору же, где Степанида с храбрыми жонками обманула маньчжурских

военных начальников и отвела рать, назвали казаки Степанидиной заставой.

И это имя горы сохранилось навсегда.

Крепость Албазин богдыханово войско снесло начисто и отступило.

Албазинцы, дойдя до реки Шилки, повстречали русскую рать в триста

пятьдесят самопалов, с пушками и огневыми запасами. Шла рать под началом

Афанасия Байдонова из Нерчинска на подмогу албазинцам. Опоздала та подмога

на один день.

Афанасий Байдонов упрекал Сабурова: крепость он бросил напрасно. Идет

к Албазину еще рать русская в пятьсот самопалов, с пушками долгомерными,

богата и свинцом и порохом. И решили казаки вернуться, из Албазина

непрошенных гостей выгнать и на рубежах снова закрепиться.

Афанасий Байдонов послал доглядчиков, чтоб узнали все о неприятеле и

его замыслах. Доглядчики вернулись, не отыскав даже следа неприятеля. О

крепости доглядчики говорили:

- А крепости той на свете не стало... Лежат уголья черные да пепел.

Вернулись к Албазину русские и вправду нашли не крепость, а развалины

торчащие, дым да угли. Маньчжуры сожгли крепость. Запасы еды, что спрятали

албазинцы и потаенных ямах, отыскали и разграбили. Остался лишь хлеб на

дальних полях: неприятель эти нивы сжечь не успел.

Поставив караул и дозоры, Афанасий Байдонов послал половину людей,

чтобы старательно сбирали с полей хлеб, а другая начала воздвигать новый

Албазин. Афанасий Байдонов - прославленный русский мастер по строению

крепостей. Новый Албазин он начал строить искусно, чтоб неприступен был ни

с поля, ни с Амура.

К поздней осени на албазинском пепелище выросла новая могучая

крепость. А внутри нее - ратные и хозяйские клети, подлазы, ямы и иные

необходимые строения и военные хитрости.

Санной дорогой прибыл в Албазин нерчинский воевода Алексей Морозов,

читал вторую грамоту царскую о милостях и наградах албазинцам. Стыдил

воевода албазинцев за прошлые грехи, но жалованье выдал сполна. Сабуров то

царское жалованье не взял, сказал казакам, чтобы они воеводе сказали:

"Было у Ярофея два глаза, остался один; было два властителя: господь на

небе да царь на земле, остался же один бог..."

Воевода речи Ярофея посчитал за бунтарские, однако расправиться с ним

боялся. Казаки сабуровские ходили насупившись, жаловались на тяжелое

житье.

утаил. Старый албазинец Соболиный Дядька стучал о землю костылем,

подстрекал казаков острым словом:

- Казаки, жалованье царское столь мало оттого, что воевода нерчинским

казакам отдал серебро, албазинцам дарованное.

Прослышав о тех речах, воевода ускакал, наказав Афанасию Байдонову

поставить Ярофея Сабурова под строгий присмотр, о подлых же своевольствах

албазинцев доносить тайной грамотой.

Только наказ воеводы остался пустой.

Полюбился Афанасию Байдонову Ярофей. Увидел он в храбром казацком

атамане и ум зрелый и воинскую смекалку. Афанасий Байдонов говорил

казакам:

И Ярофею пришелся по сердцу Афанасий Байдонов - мудрый управитель,

большой мастер в крепостном строении, воин смелый и твердый. С той поры

повелось в вольном Албазине так: управителями крепости стали Афанасий

Байдонов и Ярофей Сабуров.

Скоро вокруг нового Албазина вырос посадский выселок. Ставили заново

посадские люди - пашенные крестьяне, лесные промышленники-звероловы и иной

пришлый люд - избы вдоль горы, нареченной "Степанидина застава".

Снова по Амуру-реке летели птицей вести о возвращении русских, о

крепости их неприступной, о силе, которую не переломит никакая сила.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛА

Нерчинск. Путь далек. Первые заморозки в степи со снежной порошей - худая

примета. Спафарий омрачился, оглядев лошадей, верблюдов, быков,

оставленных им для сбережения и подкормки. Богдыханские досмотрщики скот

посольства извели: от бескормицы и плохого досмотра более половины лошадей

и верблюдов пало. Оставшиеся худы и тощи, едва держались на ногах.

Люди посольства и боярские дети роптали, идти в степь страшились,

грозились Спафария покалечить, обвиняя его в измене и коварстве.

Ночью в походную юрту Спафария пришел беглый казачишка Степка

Мыльник, проживал он в Китайшине давно и повадки китайских вельмож знал.

Степка Мыльник, озираясь воровски, сказал послу:

- Скот посольства богдыхановы люди уморили. Китайские купцы

похвалялись: "В степь русские пешими не пойдут, оттого нам за скот дадут

серебро и подарков много..."

Степка Мыльник поучал Спафария брать верблюдов, быков и лошадей у

китайских купцов с первого слова, любой ценой, то выгоднее и надежнее.

"Ежели, - говорил он, - китайские купцы уйдут и позовешь в другой раз,

цену набавят вдвое, позовешь в третий - втрое".

Но скоро Спафарий узнал другое: наместник города Тунг нарочито

задерживает посольство; он нетерпеливо ждет приезда богдыхановых людей,

боиться, что русские свяжутся с кочующими по степям эвенками, а потому

расставил вокруг посольства караулы и дозоры.