Александр Дюма. Три мушкетера

мстителя!"

"Вы публичная женщина, - заявил он громовым голосом, - и подвергнетесь

наказанию, налагаемому на подобных женщин! Заклейменная в глазах света, к

которому вы взываете, попробуйте доказать этому свету, что вы не преступница

и не сумасшедшая!"

Потом он обратился к человеку в маске.

"Палач, делай свое дело!" - приказал он.

- О! Его имя! Имя! - вскричал Фельтон. - Назовите мне его имя!

- И вот, несмотря на мои крики, несмотря на мое сопротивление - я

начинала понимать, что мне предстоит нечто худшее, чем смерть, - палач

схватил меня, повалил на пол, сдавил в своих руках. Я задыхалась от рыданий,

почти лишалась чувств, взывала к богу, который не внимал моей мольбе... и

вдруг я испустила отчаянный крик боли и стыда - раскаленное железо, железо

палача, впилось в мое плечо...

Фельтон издал угрожающий возглас.

- Смотрите... - сказала миледи и встала с величественным видом

королевы, - смотрите, Фельтон, какое новое мучение изобрели для молодой

невинной девушки, которая стала жертвой насилия злодея! Научитесь познавать

сердца людей и впредь не делайтесь так опрометчиво орудием их несправедливой

мести!

Миледи быстрым движением распахнула платье, разорвала батист,

молодому человеку неизгладимую печать, бесчестившую это красивое плечо.

- Но я вижу тут лилию! - изумился Фельтон.

- Вот в этом-то вся подлость! - ответила миледи. - Будь это английское

клеймо!.. Надо было бы еще доказать, какой суд приговорил меня к этому

наказанию, и я могла бы подать жалобу во все суды государства. А французское

клеймо... О, им я была надежно заклеймена!

Для Фельтона это было слишком.

Бледный, недвижимый, подавленный ужасным признанием миледи, ослепленный

сверхъестественной красотой этой женщины, показавшей ему свою наготу с

бесстыдством, которое он принял за особое величие души, он упал перед ней на

колени, как это делали первые христиане перед непорочными святыми

мучениками, которых императоры, гонители христианства, предавали в цирке на

потеху кровожадной черни. Клеймо перестало существовать для него, осталась

одна красота.

- Простите! Простите! - восклицал Фельтон. - О, простите мне!

Миледи прочла в его глазах: люблю, люблю!

- Простить вам - что? - спросила она.

- Простите мне, что я примкнул к вашим гонителям.

Миледи протянула ему руку.

- Такая прекрасная, такая молодая! - воскликнул Фельтон, покрывая ее

руку поцелуями.

Миледи подарила его одним из тех взглядов, которые раба делают королем.

Фельтон был пуританин - он отпустил руку этой женщины и стал целовать

ее ноги.

Он уже не любил - он боготворил ее.

Когда этот миг душевною восторга прошел, когда к миледи, казалось,

вернулось самообладание, которого она ни на минуту не теряла, когда Фельтон

увидел, как завеса стыдливости вновь скрыла сокровища любви, лишь затем так

тщательно оберегаемые от его взора, чтобы он еще более пылко желал их, он

сказал:

- Теперь мне остается спросить вас только об одном: как зовут вашего

орудием, не больше.

- Как, брат мой, - вскричала миледи, - тебе еще нужно, чтоб я назвала

его! А сам ты не догадался?

- Как - спросил Фельтон, - это он?.. Опять он!.. Все он же... Как!

Настоящий виновник...

- Настоящий виновник - опустошитель Англии, гонитель истинно верующих,

гнусный похититель чести стольких женщин, тот, кто из прихоти своего

развращенного сердца намерен пролить кровь стольких англичан, кто сегодня

покровительствует протестантам, а завтра предаст их...

- Бекингэм! Так это Бекингэм! - с ожесточением выкрикнул Фельтон.

Миледи закрыла лицо руками, словно она была не в силах перенести

постыдное воспоминание, которое вызывало у нее это имя.

- Бекингэм - палач этого ангельского создания! - восклицал Фельтон. - И

ты не поразил его громом, господи! И ты позволил ему остаться знатным,

почитаемым, всесильным, на погибель всем нам!

- Бог отступается от того, кто сам от себя отступается! - сказала

миледи.

отверженных! - с возрастающим возбуждением продолжал Фельтон. - Хочет, чтобы

человеческое возмездие опередило правосудие небесное!

- Люди боятся и щадят его.

- О, я не боюсь и не пощажу его! - возразил Фельтон.

Миледи почувствовала, как душа ее наполняется дьявольской радостью.

- Но каким образом мой покровитель, мой отец, лорд Винтер, оказывается

причастным ко всему этому? - спросил Фельтон.

- Слушайте, Фельтон, ведь наряду с людьми низкими и презренными есть на

свете благородные и великодушные натуры. У меня был жених, человек, которого

я любила и который любил меня... мужественное сердце, подобное вашему,

Фельтон, такой человек, как вы. Я пришла к нему и все рассказала. Он знал

меня и ни секунды не колебался. Это был знатный вельможа, человек, во всех

отношениях равный Бекингэму. Он ничего не сказал, опоясался шпагой,

закутался в плащ и направился во дворец Бекингэма...

- Да, да, понимаю, - вставил Фельтон. - Хотя, когда имеешь дело с

подобными людьми, нужна не шпага, а кинжал.

- Бекингэм накануне уехал чрезвычайным послом в Испанию - просить руки

инфанты для короля Карла Первого, который тогда был еще принцем Уэльским.

Мой жених вернулся ни с чем. "Послушайте, - сказал он мне, - этот человек

уехал, и я покамест не могу ему отомстить. В ожидании его приезда

обвенчаемся, как мы решили, а затем положитесь на лорда Винтера, который

сумеет поддержать свою честь и честь своей жены".

- Лорда Винтера! - вскричал Фельтон.

- Да, лорда Винтера, - подтвердила миледи. - Теперь вам все должно быть

понятно, не так ли? Бекингэм был в отъезде около года. За неделю до его

возвращения лорд Винтер внезапно скончался, оставив меня своей единственной

наследницей. Кем был нанесен этот удар? Всеведущему богу одному это

известно, я никого не виню...

- О, какая бездна падения! Какая бездна! - ужаснулся Фельтон.

- Лорд Винтер умер, ничего не сказав своему брату. Страшная тайна

должна была остаться скрытой от всех до тех пор, пока бы она как гром не

поразила виновного. Вашему покровителю было прискорбно то, что старший брат

его женился на молодой девушке, не имевшей состояния. Я поняла, что мне

нечего рассчитывать на поддержку со стороны человека, обманутого в своих

надеждах на получение наследства. Я уехала во Францию, твердо решив прожить

там остаток моей жизни. Но все мое состояние в Англии. Из-за войны сообщение

между обоими государствами прекратилось, я стала испытывать нужду, и мне

поневоле пришлось вернуться сюда. Шесть дней назад я высадилась в Портсмуте.

- А дальше? - спросил Фельтон.

- Дальше? Бекингэм, вероятно, узнал о моем возвращении, переговорил обо

мне с лордом Винтером, который и без того уже был предубежден против меня, и

сказал ему, что его невестка - публичная женщина, заклейменная преступница.

Мужа моего уже нет в живых, чтобы поднять свой правдивый, благородный голос

в мою защиту. Лорд Винтер поверил всему, что ему рассказали, поверил тем

охотнее, что ему это было выгодно. Он велел арестовать меня, доставить сюда

и отдал под вашу охрану. Остальное вам известно: послезавтра он удаляет меня

в изгнание, отправляет в ссылку, послезавтра он на всю жизнь водворяет меня

среди отверженных! О, поверьте, злой умысел хорошо обдуман! Сеть искусно

сплетена, и честь моя погибнет! Вы сами видите, Фельтон, мне надо умереть...

Фельтон, дайте мне нож!

С этими словами миледи, словно исчерпав все свои силы, в изнеможении

склонилась в объятия молодого офицера, опьяненного любовью, гневом и дотоле

неведомым ему наслаждением; он с восторгом подхватил ее и прижал к своему

сердцу, затрепетав от дыхания этого прекрасного рта, обезумев от

прикосновения этой вздымавшейся груди.

- Нет, нет! - воскликнул он. - Нет, ты будешь жить всеми почитаемой и

незапятнанной, ты будешь жить для того, чтобы восторжествовать над твоими

врагами!

Миледи отстранила его медленным движением руки, в то же время привлекая

его взглядом; но Фельтон вновь заключил ее в объятия, и глаза его умоляюще

смотрели на нее, как на божество.

- Ах, смерть! Смерть! - сказала она, придавая своему голосу томное

выражение и закрывая глаза. - Ах, лучше смерть, чем позор! Фельтон, брат

мой, друг мой, заклинаю тебя!

- Нет! - воскликнул Фельтон. - Нет, ты будешь жить, и жить отомщенной!

- Фельтон, я приношу несчастье всем, кто меня окружает! Оставь меня,

Фельтон! Дай мне умереть!

- Если так, мы умрем вместе! - воскликнул Фельтон, целуя узницу в губы.

Послышались частые удары в дверь. На этот раз миледи по-настоящему

оттолкнула Фельтона.

- Ты слышишь! - сказала она. - Нас подслушали, сюда идут! Все кончено,

мы погибли!

- Нет, - возразил Фельтон, - это стучит часовой. Он предупреждает меня,

что подходит дозор.

- В таком случае - бегите к двери и откройте ее сами.

Фельтон повиновался - эта женщина уже овладела всеми его помыслами,

всей его душой.

Он распахнул дверь и очутился лицом к лицу с сержантом, командовавшим

сторожевым патрулем.

- Что случилось? - спросил молодой лейтенант.

- Вы приказали мне открыть дверь, если я услышу, что вы зовете на

помощь, но забыли оставить мне ключ, - доложил солдат. - Я услышал ваш крик,

но не разобрал слов. Хотел открыть дверь, а она оказалась запертой изнутри.

Тогда я позвал сержанта...

- Честь имею явиться, - отозвался сержант.

Фельтон, растерянный, обезумевший, стоял и не мог вымолвить ни слова.

Миледи поняла, что ей следует отвлечь на себя общее внимание, - она

подбежала к столу, схватила нож, положенный туда Фельтоном, и выкрикнула:

- А по какому праву вы хотите помешать мне умереть?

- Боже мой! - воскликнул Фельтон, увидев, что в руке у нее блеснул нож.

В эту минуту в коридоре раздался язвительный хохот.

Барон, привлеченный шумом, появился на пороге, в халате, со шпагой,

зажатой под мышкой.

- А-а... - протянул он. - Ну, вот мы и дождались последнего действия

трагедии! Вы видите, Фельтон, драма прошла одну за другой все фазы, как я

вам и предсказывал. Но будьте спокойны, кровь не прольется.

Миледи поняла, что она погибла, если не даст Фельтону немедленного и

устрашающего доказательства своего мужества.

- Вы ошибаетесь, милорд, кровь прольется, и пусть эта кровь падет на

тех, кто заставил ее пролиться!

Фельтон вскрикнул и бросился к миледи... Он опоздал - миледи нанесла

себе удар.

Но благодаря счастливой случайности, вернее говоря - благодаря ловкости

миледи, нож встретил на своем пути одну из стальных планшеток корсета,

которые в тот век, подобно панцирю, защищали грудь женщины. Нож скользнул,

разорвав платье, и вонзился наискось между кожей и ребрами.

Тем не менее платье миледи тотчас обагрилось кровью.

Миледи упала навзничь и, казалось, лишилась чувств.

Фельтон вытащил нож.

- Смотрите, милорд, - сказал он мрачно, - вот женщина, которая была под

моей охраной и лишила себя жизни.

- Будьте покойны, Фельтон, она не умерла, - возразил лорд Винтер. -

Демоны так легко не умирают. Не волнуйтесь, ступайте ко мне и ждите меня

там.

- Однако, милорд...

Фельтон повиновался своему начальнику, но, выходя из комнаты, спрятал

нож у себя на груди.

Что касается лорда Винтера, он ограничился тем, что позвал женщину,

которая прислуживала миледи, а когда она явилась, поручил ее заботам узницу,

все еще лежавшую в обмороке, и оставил ее с ней наедине.

Но так как рана, вопреки его предположениям, могла все же оказаться

серьезной, он тотчас послал верхового за врачом.

XXVIII. ПОБЕГ

Как и предполагал лорд Винтер, рана миледи была неопасна; едва миледи

осталась наедине с вызванной бароном женщиной, которая стала ее поспешно

раздевать, она открыла глаза.

Однако надо было притворяться слабой и больной, что было нетрудно для

такой комедиантки, как миледи; бедная служанка была совсем одурачена узницей

и, несмотря на ее настояния, упорно решила просидеть всю ночь у ее постели.

Но присутствие этой женщины не мешало миледи предаваться своим мыслям.

Вне всякого сомнения, Фельтон был убежден в правоте ее слов, Фельтон

был предан ей всей душой; если бы ему теперь явился ангел и стал обвинять

миледи, то в том состоянии духа, в котором он находился, он, наверное,

принял бы этого ангела за посланца дьявола.

При этой мысли миледи улыбалась, ибо отныне Фельтон был ее единственной

надеждой, единственным средством спасения.

Но ведь лорд Винтер мог его заподозрить, теперь за самим Фельтоном

могли установить надзор.

Около четырех часов утра приехал врач, но рана миледи уже успела

закрыться, и потому врач не мог выяснить ни ее направления, ни глубины, а

только определил по пульсу, что состояние больной не внушает опасений.

Утром миледи отослала ухаживавшую за ней женщину под предлогом, что та

не спала всю ночь и нуждается в отдыхе.

Она надеялась, что Фельтон придет, когда ей принесут завтрак, но

Фельтон не явился.

Неужели ее опасения подтвердились? Неужели Фельтон, заподозренный

бароном, не придет ей на помощь в решающую минуту? Ей оставался всего один

день: лорд Винтер объявил ей, что отплытие назначено на двадцать четвертое

число, а уже наступило утро двадцать второго.

Все же миледи довольно терпеливо прождала до обеда.

Хотя она утром ничего не ела, обед принесли в обычное время, и она с

ужасом заметила, что у солдат, охранявших ее, уже другая форма. Тогда она

отважилась спросить, где Фельтон. Ей ответили, что Фельтон час назад сел на

коня и уехал.

Она осведомилась, все ли еще барон в замке. Солдат ответил

утвердительно и прибавил, что барон приказал известить его, если узница

пожелает с ним говорить.

Миледи сказала, что она сейчас еще слишком слаба и что ее единственное

желание - остаться одной.

Солдат поставил обед на стол и вышел.

Фельтона отстранили, солдат морской пехоты сменили - значит, Фельтону

не доверяли больше!

Это был последний удар, нанесенный узнице.

Оставшись одна в комнате, миледи встала: постель, в которой она из

предосторожности пролежала все утро, чтобы ее считали тяжело раненной, жгла

ее, как раскаленная жаровня. Она взглянула на дверь - окошечко было забито

доской. Вероятно, барон боялся, как бы она не ухитрилась каким-нибудь

дьявольским способом обольстить через это отверстие стражу.

Миледи улыбнулась от радости: наконец-то она могла предаваться

обуревавшим ее чувствам, не опасаясь того, что за ней наблюдают! В порыве

ярости она стала метаться по комнате, как запертая в клетке тигрица.

Наверное, если бы у нее остался нож, она на этот раз помышляла бы убить не

себя, а барона.

В шесть часов пришел лорд Винтер; он был вооружен до зубов. Этот

человек, о котором миледи до сих пор думала, что он всего лишь глуповатый

придворный кавалер, стал превосходным тюремщиком: казалось, он все

предвидел, обо всем догадывался, все предупреждал.

Один взгляд, брошенный на миледи, пояснил ему, что творится в ее душе.

- Пусть так, - сказал он, - но сегодня вы меня еще не убьете: у вас нет

больше оружия, и к тому же я начеку. Вы начали совращать беднягу Фельтона,

он уже стал поддаваться вашему дьявольскому влиянию, но я хочу спасти его:

он вас больше не увидит, все кончено. Соберите ваши пожитки - завтра вы

отправляетесь в путь. Сначала я назначил ваше отплытие на двадцать четвертое

число, но потом подумал, что чем скорее дело будет сделано, тем оно будет

вернее. Завтра в полдень у меня на руках будет приказ о вашей ссылке,

подписанный Бекингэмом. Если вы, прежде чем сядете на корабль, скажете кому

бы то ни было хоть одно слово, мой сержант пустит вам пулю в лоб - так ему

приказано. Если на корабле вы без разрешения капитана скажете кому бы то ни

было хоть одно слово, капитан велит бросить вас в море - такое ему дано

распоряжение. До свидания. Вот все, что я имел вам сегодня сообщить. Завтра

я вас увижу - приду, чтобы распрощаться с вами.

С этими словами барон удалился.

Миледи выслушала всю эту грозную тираду с улыбкой презрения на губах,

но с бешеной злобой в душе.

Подали ужин. Миледи почувствовала, что ей нужно подкрепиться:

неизвестно было, что могло произойти в эту ночь. Она уже надвигалась,

мрачная и бурная: по небу неслись тяжелые тучи, а отдаленные вспышки молнии

предвещали грозу.

Гроза разразилась около десяти часов вечера. Миледи было отрадно

видеть, что природа разделяет смятение, царившее в ее душе; гром рокотал в

воздухе, как гнев в ее сердце; ей казалось, что порывы ветра обдавали ее

лицо подобно тому, как они налетали на деревья, сгибая ветви и срывая с них

листья; она выла, как дикий зверь, и голос ее сливался с могучим голосом

природы, которая, казалось, тоже стонала и приходила в отчаяние.

Вдруг миледи услышала стук в окно и при слабом блеске молнии увидела за

его решеткой лицо человека.

Она подбежала к окну и открыла его.

- Фельтон! - вскричала она. - Я спасена!

- Да, - отозвался Фельтон, - но говорите тише! Мне надо еще подпилить

прутья решетки. Берегитесь только, чтобы они не увидели вас в окошечко

двери.

они забили окошечко доской.

- Это хорошо... Господь лишил их разума! - ответил Фельтон.

- Что я должна делать? - спросила миледи.

- Ничего, ровно ничего, закройте только окно. Ложитесь в постель или

хотя бы прилягте не раздеваясь. Когда я кончу, я постучу. Но в состоянии ли

вы следовать за мною?

- О да!

- Причиняет мне боль, но не мешает ходить.

- Будьте готовы по первому знаку.

Миледи закрыла окно, погасила лампу, легла, как посоветовал ей Фельтон,

и забилась под одеяло. Среди завываний бури она слышала визг пилы, ходившей

по решетке, и при каждой вспышке молнии различала тень Фельтона за оконными

стеклами.

Целый час она лежала, едва переводя дыхание, покрываясь холодным потом

и чувствуя, как сердце у нее отчаянно замирает от страха при малейшем

шорохе, доносившемся из коридора.

Бывают часы, которые длятся годы...

Через час Фельтон снова постучал в окно.

Миледи вскочила с постели и распахнула его. Два прута решетки были

перепилены, и образовалось отверстие, в которое мог пролезть человек.

- Вы готовы? - спросил Фельтон.

- Да. Нужно ли мне что-нибудь захватить с собой?

- Золото, если оно у вас есть.

- Да, к счастью, мне оставили то золото, которое я имела при себе.

- Тем лучше. Я истратил все свои деньги на то, чтобы нанять судно.

- Возьмите, - сказала миледи, вручая Фельтону мешок с золотыми

монетами.

Фельтон взял мешок и бросил его вниз, к подножию стены.

- А теперь, - сказал он, - пора спускаться.

- Хорошо.

Миледи встала на кресло и высунулась в окно. Она увидела, что молодой

офицер висит над пропастью на веревочной лестнице.

Впервые ее объял страх и напомнил ей, что она женщина. Ее пугала

зияющая бездна.

- Этого я и боялся, - сказал Фельтон.

- Это пустяки... пустяки... - проговорила миледи. - Я спущусь с

закрытыми глазами.

- Вы мне доверяете? - спросил Фельтон.

- И вы еще спрашиваете!

- Протяните мне ваши руки. Скрестите их. Вытяните. Вот так.

Фельтон связал ей кисти рук своим платком и поверх платка - веревкой.

- Что вы делаете? - с удивлением спросила миледи.

- Положите мне руки на шею и не бойтесь ничего.

- Но из-за меня вы потеряете равновесие, и мы оба упадем и разобьемся.

- Не беспокойтесь, я моряк.

Нельзя было терять ни мгновения; миледи обвила руками шею Фельтона и с

его помощью проскользнула в окно.

Фельтон начал медленно спускаться со ступеньки на ступеньку. Несмотря

на тяжесть двух тел, лестница качалась в воздухе от яростных порывов ветра.

Вдруг Фельтон остановился.

- Что случилось? - спросила миледи.

- Тише! - сказал Фельтон. - Я слышу чьи-то шаги.

- Нас увидели!

Несколько мгновений они молчали и прислушивались.

- Нет, - заговорил Фельтон, - ничего страшного.

- Но чьи же это шаги?

- Это часовые обходят дозором замок.

- А где они должны пройти?

- Как раз под нами.

- Они нас заметят...

- Нет, если не сверкнет молния.

- Они заденут конец лестницы.

- К счастью, она на шесть футов не достает до земли.

- Вот они... боже мой!

- Молчите!

Они продолжали висеть, не двигаясь и затаив дыхание на высоте двадцати

футов над землей, а в то самое время под ними, смеясь и разговаривая,

проходили солдаты.

Для беглецов настала страшная минута...

Патруль прошел. Слышен был шум удаляющихся шагов и замирающие вдали

голоса.

- Теперь мы спасены, - сказал Фельтон.

Фельтон стал опять спускаться. Добравшись до нижнего конца лестницы и

не чувствуя дальше опоры для ног, он начал цепляться за ступеньки руками;

ухватившись наконец за последнюю, он повис на ней, и ноги его коснулись

земли. Он нагнулся, подобрал мешок с золотом и взял его в зубы.

Потом он схватил миледи на руки и быстро пошел в сторону,

противоположную той, куда удалился патруль. Вскоре он свернул с дозорного

пути, спустился между скалами и, дойдя до самого берега, свистнул.

В ответ раздался такой же свист, и пять минут спустя на море показалась

лодка с четырьмя гребцами.

Лодка подплыла настолько близко, насколько это было возможно:

недостаточная глубина помешала ей пристать к берегу. Фельтон вошел по пояс в

воду, не желая никому доверять свою драгоценную ношу.

К счастью, буря начала затихать. Однако море еще бушевало: маленькую

лодку подбрасывало на волнах, точно ореховую скорлупу.

- К шхуне! - приказал Фельтон. - И гребите быстрее!

Четыре матроса принялись грести, но море так сильно волновалось, что

весла с трудом рассекали воду.

Тем не менее беглецы удалялись от замка, а это было самое важное.

Ночь была очень темная, и с лодки уже почти невозможно было различить

берег, а тем более увидеть с берега лодку.

Какая-то черная точка покачивалась на море.

Это была шхуна.

Пока четыре матроса изо всех сил гребли к ней, Фельтон распутал сначала

веревку, а потом и платок, которым были связаны руки миледи.

Высвободив ее руки, он зачерпнул морской воды и спрыснул ей лицо.