Александр тюжин канны для ванны
жүктеу/скачать 394.16 Kb. Pdf көрінісі
|
| Александр Тюжин. Канны для ванны / 87
— Ты-то уж молчи, — махнула полотенцем в его сторону мама. — Кажный день по телевизору показывают, сам мэр руки жмет, а он заладил свое «позориться». Папа недовольно закатил глаза, но не ответил. — Кушай, кушай, сынок. Соскучилась так. — Супу дай, — обиженно потребовал папа. Неужели я тоже когда-то буду таким же? Ах, да… Конец света. Не буду. Какое счастье. Мама вернулась на кухню. — Я тебе пельмешек с собой положу. — Снова появилась с тарелкой в руках ма - ма. — Сварить-то сможешь? — Смогу. Я же не совсем криворукий. Отец кашлянул. Он сомневался. — Ну, рассказывай, — пытала меня мама, нарезая пирог. — Да что рассказывать? Все хорошо у меня. — Про мэра. Как он, чего? Что говорил? Не сказал, когда пенсии прибавят? — А он тут при чем? — Ну, может, он знает. — Не знает. Нормальный. Веселый мужик. — Конечно, чего ж ему грустить? У него-то все хорошо. — Сама за него голосовала. — А за кого было голосовать. Я думала, этот хоть нормальный. А денег вам не дал? — Нет. — Конечно, откуда у них? Остановку вон и ту отремонтировать не могут. Полгода, раскуроченная, стоит. Салатик накладывай. — Я ел уже. — А ты еще ешь, отъедайся. Так и вижу, как конец света мама идет встречать с тарелкой дымящихся пельменей. — Да нормальный мэр. У других, что ли, лучше? — Какие у других, мне неинтересно. Мне надо, чтобы у нас лучше всех был. — Лучший бы у нас не задержался. — Тебе лишь бы поспорить. — А тебе? — Ну тебя. Ешь пирог-то. С вишней. Как ты любишь. В ее представлении я все люблю, особенно домашнее. — Когда невесту приведешь? — Да кто за него пойдет? — скривился отец. — Теперь-то уж любая. Только ты, сынок, не бери любую, выбирай получше. Что- бы самая лучшая была. Отец только хмыкнул. — Угу, — ответил я и подумал о Валентине. Вряд ли в мамином представлении луч- шая относится к девушке с орнитофобией. — Но и слишком долго не выбирай. А мы с папой еще и внуков понянчить хотим. Папа молчал. Ему бы полежать, пивка попить с рыбкой возле ящика да «диалоги о рыбалке посмотреть», это да. А внуки эти ему никуда не стучали. — Понянчаете. — Или есть уже кто на примете? — Мам, ну какая разница? — Как какая? Как какая? Мы же волнуемся за тебя. Ты вон такой непутевый. Ни- чего сам не можешь. — Лодырь, — вставил папа. 88 / Проза и поэзия НЕВА 7’2017 — Ну уж не лодырь. Но не самостоятельный. Рассеянный. Вот и снова можно ложиться и помирать. Все я не так делаю, ничего не умею. Ло- дырь и неудачник. — Как же я у вас таким получился? — Не знаю, мы с папой не были такими. Потом будет меня невестка корить: что же он у вас такой несамостоятельный? — Не будет. Все, надо валить. Приперся на свою голову. — Мам, я пойду. — Уже? — У меня дела еще. — Дела у него. Деловой, — комментировал отец. — Съемки. Мы же кино снимаем. — Ах, да. Вы же кино снимаете. Не мог подвинуть свои съемки. Раз в полгода тебя видим. Отец бы и раз в год видел или еще реже. — Не мог, мам. Это не только от меня зависит. И вот нисколько не стыдно, что врал. Как говорится, хорошего понемножку. — Ну, конечно, раз так. Дай хоть обниму тебя. Обняла. Еще и плакать удумала. Мне стало ее жалко. Вот что за жизнь у нее? С одной стороны — отец в трусах и с кислой рожей и телевизором, с другой — ни подруг, ни увлечений. Одна готовка. А тут еще и я. Понятно, что она самого луч- шего мне хочет. Но у меня и так все неплохо. Даже вполне хорошо, я осущест- вляю свою мечту, делаю ее реальной. Многие на такое способны? Просто это не со впадает с ее представлениями о лучшем. — Мам, ну перестань. Я зайду еще. Зайду. — Когда? — В субботу. Или в воскресенье. — Подожди, щас с собой еще положу. Котлетки делала, разогреешь. Пельмешки сваришь. И пирог. И пирог… Я шел домой с этим пакетом и чувствовал себя маленьким мальчиком. Мне уже скоро тридцать, еще раньше, возможно, наступит апокалипсис, а я, как какой-то семилетний пацан, иду с пакетом, полным еды, приготовленной мамой, и понимаю, что ни хрена я не добился. Живу один, работаю вроде, кино снимаю, по телевизору даже два раза показали, а я все равно ни хрена не добился, потому что мама варит борщ, и я с аппетитом его ем. Потом я стал думать об Олеге. Даже у такого шизанутого, как он, есть любовь всей его шизанутой жизни, а что есть у меня? Ну, вот правда, что есть у меня, ес- ли выкинуть эту чертову полочку? Люди как-то женятся, живут потом вместе, как мама с папой, детей рожают, беспокоятся потом, что едят их дети, не мерзнут ли, не болеют, получают ли хорошую зарплату, как скоро принесут им внуков. Как будто жизнь только в этом и состоит: в семейном очаге, делающем всех счаст - ливыми? Неужели и правда никаких подвигов, свершений, открытий, просто за - вести семью и надеяться потом, что ничего плохого ни с кем не случится? Никто не заболеет смертельной болезнью, не пойдет по наклонной, не станет убивать лю- дей и грабить банки, не сопьется, будет хорошим семьянином и человеком. И все? Больше ничего не надо? Может, поэтому они и не боятся апокалипсиса, что им, по сути, немного надо от этой жизни? А я не то чтобы его боялся. Просто мне было тяжело мириться, что все это когда-нибудь закончится, а я ничего толком и не успею. Ведь были же Ньютон, да |