Небольшая колонна в пять десятков всадников, в центре которой трусили верхом второй гуннский правитель Аттила, его сын тайчи Эллак, жаувизирь Усур и главный шаман левого крыла Айбарс, направлялась к портовому городу Тане. Хан Аттила ехал в правом крайнем ряду, сказывалась привычка – ведь сотник, тысячник и даже темник всегда занимают в верхоконном строю по боевому адату первое место справа в середине строя, откуда удобен обзор всего воинского подразделения как вперед, так и назад, и сподручно отдавать команду на развертывание в атакующую лаву. Мысли его были заняты братцем Беледой, который проявил несвойственную каганскому достоинству черты торопливости и поспешности, направив к нему скорых посыльных для заполучения своей доли при дележе трофеев. Никуда бы младший хан Аттила не делся: выделил бы полагающуюся по степному уложению великокаганскую часть дани и вместе с сопровождающими знатными беками и этельберами направил бы ее в главное орду в Паннонию. Так ведь нет – засуетился верховный хан Беледа, подумав, что его могут обделить. Да и представителей для участия в дележе драгоценностей он выбрал под стать себе, жадных и скупых. С какой алчностью взирали сенгир Атакам и каринжи Константин на золото, серебро, монеты, драгоценные камни и дорогие украшения. А этот молодой каганский писарь Константин прямо вцепился обеими руками в десятифунтовый золотой двуручный кувшин из Антиохии, из которого, по преданию, обмывали святое тело умершего верного ученика и постоянного спутника богочеловека Иссы апостола Петра. Это произошло третьего дня. Тогда туменбаши Аттила в сердцах сплюнул через левое плечо, ушел прочь и старался больше не встречаться с этими двумя прижимистыми посланцами кагана Беледы.
Конечно, не возбраняется мысленно хулить сенгира Атакама, злословить каринжи Константина и поносить главного хана Беледу, но нельзя согласно неписаного святого закона степей говорить вслух даже одного плохого слова о них. Ведь великий каган Беледа – это верховная власть в союзе гуннских племен, а утургур Атакам и румиец Константин – его полномочные и облеченные доверием представители.
Дорога проходила вдоль одного небольшого безымянного притока Танаиса. Весна уже началась, было совсем тепло, снег полностью сошел, солнце светило ярко. Прибрежные птицы порхали сбоку от конной колонны; взлетали из-под крутого бережка и исчезали там же береговые ласточки и зимородки. Чуть поодаль там, где речка разлилась и подтопила ближайшую дубово-буковую рощицу, открыто и нисколько не боясь проходящих коней и людей, суетится большая бобровая семья. Один из них, самый крупный, величиной с небольшую собаку, по всей вероятности, глава семейства, вытянулся во весь рост, держа в передних лапах какой-то длинный сук; он пристально вглядывается в движение на дороге. Остальные же в количестве двух-трех десятков зверьков, размером поменьше, тащат с берега и наваливают на перекате огрызки тонких стволов и веток; они сооружают широкую плотину и хатки в ней, в которых будут жить весь этот год, используя воду в запруде как убежище и как пространство для передвижения.
Подъехали к городским стенам, окруженным с трех сторон протяженным рвом, четвертая же сторона была морской гаванью. Со стен узнали старого боевого темника Усура, который за свою долгую жизнь не раз посещал этот город-порт, опустили подъемный мост и отворили широкие дубовые, обитые металлическими пластинами ворота, за которыми были еще одни, но уже без железных укреплений. Пять десятков конных гуннов въехали в городскую улочку.
Город Тана, как и все прочие северные понтийские города Пантикапей, Херсонес, Олбия и Тирас, официально принадлежал Восточному Руму, но неофициально находился под покровительством и защитой гуннского государства. Уже почти три поколения, с тех пор, как в припонтийские низины пришли равнинные жители – гунны, ни один неприятельский солдат не врывался за стены этих городов. Гуннские каганы, начиная с великого хана Баламбера и кончая вторым правителем Аттилой, исходили из простого убеждения, что не надо забивать на мясо кобылицу, готовую ожеребиться. Ведь сколько пользы приносят эти города, ежегодно организующие весной и осенью полумесячные ярмарки, на которые съезжаются все окрестные гуннские племена и обменивают скот, кожи, масло, сушеное и вяленое мясо, шерсть, шкуры, меха и другие продукты скотоводства и охоты на необходимые в степи железные товары, зерно, вино, одежды, парчу, бархат, сладости и печенье.
Насколько был информирован хан Аттила, в этом укрепленном городе-кастелле Тане проживало около десяти туменов жителей – 100 000 человек эллинов, латинов, аланов, роксоланов, готов, аламанов, антов и венедов, и все они являлись гражданами Восточного Рума – Византии. Но преобладали эллины и латины, они же занимали и все начальственные должности в городском управлении.
Всадники ехали верхом по узкой улочке, прижимая к глухим боковым стенам двух– и трехэтажных каменных и кирпичных строений многочисленных пешеходов. Степной хан Аттила обратил внимание, как прекрасно была вымощена большими гранитными плитами мостовая, сбоку от которой несколько возвышался мраморный тротуар. Копыта глухо постукивали по твердой поверхности. Второй гуннский сенгир даже несколько пожалел благородных животных, которым, разумеется, доставляло неприятность постоянно двигаться по твердому дорожному покрытию, быстро стачивающему нижнюю часть их копыт. Выехали на одну из двух основных широких городских улиц, пересекающую весь город с севера на юг. Проехали через центральную рыночную площадь-форум, где с правой стороны под высокой крышей округлой формы колоннады располагались мастерские, лавки и конторы ремесленников, торговцев и различных профессиональных товариществ-коллегий. Несмотря на будний день, центральный рынок кишел людьми, кричащих, бьющих друг друга по рукам, спорящих, расходящихся и сходящихся. При этом одни предлагали какой-либо товар на продажу, а другие же имели желание его купить, но они никак не могли сойтись в цене. Большей частью продавцы и покупатели были городскими жителями – эллинами и латинами в утепленных тогах, хламидах и туниках406, с непокрытыми головами и бритыми подбородками. Меньшая часть торгующихся являлась германцами, славянами и аланами, их происхождение выдавала одежда, отличительным элементом которой являлись брюки и сапоги, отсутствующие у коренных румийцев: латинов и эллинов. Нижнюю половину своего тела последние закрывали под тогами короткими и узкими набедренными повязками, облегающими мужские достоинства (равно и женские недостатки). И зимой, и летом на ногах румийцы и румийки имели плетеные сандалии на кожаной или же деревянной подошве, только в очень холодное время года они обертывали стопы и лодыжки теплыми шерстяными материями.
Полусотня гуннов проследовала далее на юг через весь большой многолюдный город к морскому порту, ограниченному с запада и с востока большими защитными рвами и высокими крепкими стенами с башнями-фортами, с которых открывалась отменная возможность для обстрела из лука и из камнеметных орудий как прилегающей снаружи прибрежной равнины, так и внутренней близлежащей земной тверди и водной акватории гавани. Их здесь уже ожидали и ввели в большое кирпичное здание, где в самом просторном помещении находилось несколько человек, среди которых присутствовал и пожилой купеческий старшина Вариний Пизой. Завидев входившего в комнату своего давнего приятеля темника Усура, седой галлороманский купец обрадовался. А когда же он узрел и второго гуннского хана Аттилу, то вообще расцвел от удовольствия:
– Как хорошо, что вы прибыли сюда сами своей собственной персоной! А то никак не мог уговорить этих недоверчивых членов коллегии банкиров и менял.
Шестеро немолодых румийцев благородного сословия, что угадывалось по красному окаймлению их белых тог, встали все как один и дружным поклоном приветствовали вошедших, в числе которых они различили легендарного гуннского старого полководца Усура и деятельного воинственного молодого соправителя Аттилу.
Все пришедшие и уже находившиеся в этой зале расселись за трапезным столом по-константинопольски, на стульях с высокими спинками. По собственно румийским традициям, принятым в прославленном исконном Руме, за обеденным столом полагалось возлежать на ложах головой к краю стола.
К имевшимся богатым закускам (вареному мясу, копченым колбасам, мягкому сыру, сладкому печенью, соленым оливам и сушеным финикам) подали вино в стеклянных кубках. Гуннский хан основательно оглядел своих новых сотрапезников. Все они были с округлыми загорелыми лицами (несмотря на раннюю весну), с курчавыми волосами на голове, охваченным желтым золотым ободком (признак членства коллегии состоятельных банкиров); их завивающиеся бородки, настороженные цвета темноватой морской волны глаза, а также крупный мясистый нос указывал на принадлежность к славному иудейскому народу. Старшина коллегии всех румийских купцов в гуннских землях, западнорумийский аристократ всаднического сословия галл Вариний Пизон, в свои шестьдесят лет выглядевший намного моложе своего возраста, поочередно представил по именам собравшихся за столом банкиров. За каждого был выпит отдельный тост. И в конце главный румийский торговец в гуннских владениях Пизон сказал общее заздравное слово за всех шестерых банкиров и менял, при этом он обращался ко второму правителю гуннов:
– Мой хан, эти люди достойны не только всяческого уважения, что приличествует их возрасту, но также достойны и искреннего доверия, что является характерной чертой их рода занятий. Да и к тому же им можно безгранично верить, исходя из следующих факторов: во-первых, я с ними сотрудничаю всю свою жизнь, и, во-вторых, они происходят из благородного, смелого и умного народа иудеев. А иудей– банкир – это не только полная сохранность денег, но и их приумножение! За здоровье иудейских менял!
Все отпили из своих чаш за толковых сыновей иудейского народа. Сенгир Аттила тихо спросил как бы ненароком у немолодого галльского купеческого старшины:
– А какой они процент предлагают?
– Они дают за один год одну десятую с каждой тысячи денариев, – ответил старый торговец, – в этом году самый высокий процент.
Недолго решал мысленно непростую задачу хан восточного крыла гуннов. Он покачал головой по-гуннски снизу вверх в знак согласия и стал разгибать пальцы сжатого кулака правой руки, начиная с большого:
– Первое, что я имею сказать тебе, мой ага Вариний: распорядись лишь моей долей из общей добычи, но ни в коем случае не трожь остальное добро. Второе, я согласен на такой процент, коли ты сам считаешь его приемлемым. Третье, все драгоценности и золото пересчитай в денариях, исходя из курса здешнего рынка. Четвертое, если год будет благоприятным, то я могу продлить и далее наше соглашение. И пятое, пусть они продолжают и в дальнейшем свою банковскую и торговую деятельность в северных понтийских городах, чтобы и нам, гуннам, была какая– нибудь выгода.
Выслушав ханское согласие, один из румийских иудейских банкиров, по всей видимости, самый главный из них, потребовал от заимодавца Аттилы одну монетку и, получив маленькую металлическую оболу407, помахал ею над своими пергаментными купчими и вощеной дощечкой с записями цифр, это он по старинной купеческой традиции «мазал» первыми полученными деньгами весь остальной товар, чтобы продать его также выгодно.
В заключение подняли тосты за каждого из дорогих гуннских гостей-заимодавцев.
Когда вечером возвращались назад и уже выехали за городские стены, юный тайчи Эллак спросил у своего отца:
– А почему ты не захотел отдать банкирам все золото и монеты, которые у нас имеются? Ведь за год нам с неба свалилось бы такое огромное богатство.
– Мой сын, – глухим голосом ответствовал второй гуннский хан, – я как командующий десятью туменами – тугом получил в них свою долю. Я не являюсь главным каганом гуннов и не могу претендовать на одну пятую часть от всех трофеев. И потому я распоряжаюсь только своим добром. Даже, если бы я был великим каганом, то и тогда бы не имел никакого права на остальную, большую часть добычи, она принадлежит не мне, а всему народу, то есть другим воинам, и ее хозяином и распорядителем является общегуннский курултай. Запомни это навсегда, мой сын: не принадлежащее тебе брать никогда нельзя. За это расплачиваются жизнью.
Всю оставшуюся дорогу второй гуннский хан Аттила думал об этих банкирах-иудеях. Он вспомнил о том, как в Руме в годы его учебы в педагогикуме ему рассказывали всякие интересные истории про этих иудеев с кудрявыми волосами. Оказывается, они ранее проживали в Палестине и в Финикии, но на почве религиозных разногласий тамошние румийские власти начали их преследовать. Ведь румийцы никогда не забывали, что карфагенянин Ганнибал и карфагенские солдаты, нагнавшие в свое время дикий страх на государство Рум, говорили на иудейском арамейском языке. Иудеям пришлось покинуть свою родину и расселиться в других областях огромной империи. Они сейчас встречаются везде, начиная от африканских земель и кончая британскими провинциями. Их часто преследовали опять же по религиозным мотивам и потому им пришлось избирать себе такие профессии и такие занятия, чтобы легко можно было бы сняться с места и уехать куда-либо в другую страну. И в силу этого они не работали на землях, где надо долго ждать сбора урожая, и не пасли скот, который невозможно быстро перегнать на новые территории, а предпочитали деятельность, связанную с золотом, драгоценностями и деньгами: золотых дел мастера, банкиры, менялы и ювелиры. Ведь легче всего бежать с куском золота, золотыми монетами и с дорогими украшениями.
Также хан восточного крыла Аттила припомнил еще одну отличительную особенность иудеев. У них принадлежность к народу устанавливается по матери. Дети матери-иудейки, независимо от того, из какого народа происходит отец, считаются иудеями. Сенгир Аттила рассмеялся громко, применив этот закон к гуннам: из каких только народностей не бывает жен у степных воинов! Здесь и аланки, и роксоланки, остготки, аламанки, антки, венедки, хорватки, эллинки, латинки, дакийки, исаврки, из кавказских племен и многие другие. Если исходить из такого закона, то тогда уже никакого гуннского народа не существует!
Но все же великая слава идет об этих иудеях как о мужественных людях слова и чести, коли множество небедных тарханов из разных народов спокойно доверяют им свои золото и деньги.
Достарыңызбен бөлісу: |