Сенгир-хан Беледа дает себе зарок

74.Сенгир-хан Беледа дает себе зарок

И уже проваливаясь в тяжелый хмельной полусон, он вдруг ясно ощутил, что такая вот ситуация и такие условия уже были в его жизни. Он чувствовал себя не человеком, но каким-то неведомым человекоподобным животным, похожим на большую обезьяну. И он такой не один, их несколько десятков. У них у всех мощный заросший черно-коричневой шерстью торс, длинные руки, нависающий над узко посажеными глазами широкий лоб и косолапые ноги, никакой одежды ни на ком из них нет, разве что набедренная повязка из необделанных шкур мелких копытных.

Их всех гонит вперед страх. Страх перед себе подобными. Они не могут бежать быстро, как стремительный пятнистый гепард, и потому не в состоянии поймать себе на пропитание мелких животных. У них, у этих человекоподобных существ-обезьян, нет таких мощных клыков, как у саблезубых тигров – тайбарсов⁴⁷³, и потому они должны забираться, спасаясь от клыкастых свирепых хищников, на толстые высокие деревья. У них нет таких огромных острых рогов, как у громадных страшных зубров, и потому они должны всячески уклоняться от прямого столкновения с рогатыми дикими животными. И только себе подобные, огромные лобастые, заросшие шерстью полуобезьяны-полулюди, представляют для человекоподобного Беледы и его обросших шерстью диких соплеменников страшную опасность. Они, эти похожие на него самого полулюди, могут нагнать и убить тяжелым суком или камнем его, другого Беледу, и съесть его сырым, разрывая длинными когтями мягкие внутренности. Ведь огня и котлов ни тот Беледа, ни его соплеменники, ни его неумолимые враги не знают.

От страха быть съеденным себе подобным ранний, другой, человекообразный Беледа бежит куда-то вглубь густого высокого леса и бежит в ужасной панике так поспешно, что опережает своих прочих соплеменников-полуобезьян. Ведь все дикие звероподобные люди любят лакомиться мясом незнакомых и беззащитных собратьев, такую кровавую еду они считают наиболее лакомой и нежной. А тот, предыдущий, мысленный и дикий Беледа, наличествующий лишь в воспаленном сознании настоящего живого гунна Беледы, бежит все дальше и дальше через лес, выбегает к какому-то холму, стремительно взбирается на его верх и застывает перед пропастью. А сзади нагоняют с топотом с дубинками в руках заросшие густой черной шерстью крупные полулюди, издавая торжествующие гортанные вопли. Уж лучше кинуться в бездну, чем быть съеденным заживо, когда преследователи повалят его и начнут кусками вырывать из его тела мясо и пожирать, запихивая кровавое месиво в свои клыкастые пасти.

С криками страха вскакивает великий каган Беледа и приходит в себя. Рядом с ним сидит его байбиче остготка Бланка-доттер.

– Что со мной? – спрашивает испуганно верховный хан, дико поводя глазами по сторонам, пытаясь убедиться в отсутствии нагоняющих ужас полуобезьян-полулюдей.

– Ты уже третий день в беспамятстве, после того, как выпил в одиночку пол-амфоры красного тракийского вина, – хмуро поясняет ему его старшая жена, кажущаяся уже ему сейчас такой родной, близкой и доброй. – Только недавно ушел от тебя шаман Мама, он сказал, что ты мысленно путешествуешь вместе с твоими далекими предками, они тебе дают наставления и скоро отпустят.

– Они дали мне хорошие наставления и поучения, – сотрясая головой от нестерпимой боли в затылке и от сухости во рту, медленно смог проговорить верховный хан и, немного помедлив, приказал: – Нагрей мне горячей воды в чане в хозяйственной юрте и поставь рядом другой чан с холодной водой, я буду мыться.

Долго приходил в себя великий гуннский каган Беледа, три дня он то купался в горячей воде и спал, то снова купался, но уже в холодной воде, и лежал на кошме, отдыхая в тепле около очага в юрте. На третий день утром его сильно вырвало и весь день он тужился, выплевывая блевотину и слюни. К вечеру третьего дня он уже мог пить нежирную горячую сурпу с мелко накрошенным дикорастущим луком -чырымшаком. Он дал себе зарок больше не увлекаться чрезмерным питием хмельных румийских и гуннских напитков.

Великий гуннский хан Беледа приказал позвать к нему безотлагательно главного шамана западного крыла Маму, который явился без промедления.

– Говори, что я в последнее время натворил плохого и как можно выпутаться из нехороших историй, если таковые возникли? – повелел хмурый верховный гуннский хан, демонстративно попивая горячую сурпу из серебряной чаши. Обслуживающая в юрте за дастарханом старшая ханыша Бланка-доттер подала и знахарю-провидцу керамическую чашу с орнаментом, наполненную мясным бульоном. Также она придвинула ему две металлические миски: одну с зеленым диким луком, другую с кислым творогом – для приправы горячего варева. Отхлебывая из своей посуды, старший шаман хуннагуров поглядел на непривычно трезвого великого кагана и стал медленно высказываться, стараясь выглядеть спокойным, как будто бы речь шла о чем– то обыденном:

– Самое главное, что произошло нехорошего – это смертоубийство хуннагурского этельбера минбаши Ахтайаха⁴⁷⁴. – В ответ на вопросительный и тревожно-выразительный взор сенгир-хана лекарь-шаман пояснил: – Нет, не ты, мой каган, повинен в его смерти, а убил молодого смелого джигита подло сзади твой сотрапезник, утургурский хан Атакам. А ведь безвинно погибшему тысячнику было всего двадцать шесть зим и он участвовал с возраста юного боя во всех твоих походах и сражениях и был отчаянно смел и удачлив, коли ты сам назначил его минбаши еще три года тому назад. Сенгир Атакам сбежал вместе с беком утургуров Борулой, видимо, они направились в свое племя, которое кочует там, около Железных Ворот за Карпатским дунайским проходом, в восточном крыле гуннов. Что до хуннагуров, то они смертельно обижены на утургурского хана и возмущены твоим покрывательством убийцы. Ведь ты приказал тогда громогласно не сметь прикасаться и пальцем к туменбаши Атакаму и твои верноподданные хуннагуры, ханом которых, кстати, ты являешься, не посмели тебя ослушаться, а не то они разодрали бы на мелкие части этого коварного убийцу. Надо сейчас утихомирить вначале хуннагуров, а затем примерно наказать темника Атакама, который, как трусливый шакал, сразу же дал деру без оглядки.

– Эту задачу по утихомириванию хуннагуров я вначале поручаю тебе, мой дорогой шаман, – сказал задумчиво великий хан, – а уже немного погодя, когда ты все благополучно подготовишь к решению (ведь хуннагуры тебя почитают), я сам займусь окончательным разрешением. Ну, говори далее.

– Следующая неприятность: приезжал франкский конунг Меровиг просить у тебя покровительства, он ждал более месяца у хуннагуров, пока ты его примешь и поговоришь с ним, но ты был занят другими делами, – знахарь-шаман недоброжелательно и язвительно повторил еще раз: – Другими своими делами, и не соизволил принять, побеседовать, обнадежить и обласкать просящего милостей франка, а ведь за ним стоит не менее пяти туменов смелых, сильных и ловких германских нукеров.

– А где он сейчас, этот конунг Меровиг?

– По-моему, хан франков Меровиг пока еще находится в Виндобоне в гостях у остготского конунга Валамира, но обещал перед отъездом к себе на родину уведомить меня через гонца, но до сих пор еще от него ни один посыльный не прибывал.

– А как же нам с ним быть?

– Мой каган, пока еще не поздно, надо послать срочного нарочного в Виндобону и вызвать сюда к нам этого конунга Меровига (вместе с его гостеприимным хозяином конунгом Валамиром), встретить его сердечно, одарить подарками (кстати, этот франкский вождь привез тебе роскошные дары) и заключить необходимое соглашение, ведь все же он приехал к тебе, а не к младшему правителю Аттиле.

– Хорошо, я согласен, посылай за ним курьера, пусть конунг франков немедленно прибывает, ведь здесь недалеко, два-три дня верхового пути неспешным ходом. А я пока дам задание моему чорбачы подготовить все необходимое для торжественной встречи. Говори далее.

– Весной из коренного Рума приезжала дипломатическая делегация к младшему хану Аттиле, ею руководил испанский наместник Флавий Феликс; он предложил твоему младшему соправителю участвовать в совместном походе для изгнания из северных придунайских и предальпийских румийских провинций германских маркоманов и лангобардов. А младший хан Аттила отказался, несмотря на то, что ему давали почти тройную оплату против того, что он получил за вестготов.

– Интересно, а почему же наш благородный соправитель отказался? Или денег и золота у него в избытке, как ты думаешь, дорогой шаман?

– Я не думаю, что он отказался потому, что у него очень много богатства. Еще ни одному властителю лишний сандык золота никогда не был в тягость. Там, вероятно, имелись какие-то другие, глубинные причины, которых мы еще не знаем.

– Со временем все тайное станет явным. Говори далее, мой шаман.

– Недавно ко мне приезжал остготский конунг Валамир. Он также недоволен твоими деяниями, а именно, твоим мирным ничегонеделанием. Со времени нашего последнего похода на Балканы прошло уже четыре года. Войска нашего крыла застоялись. Лошади разжирели. Багатуры разучились воевать. Учебные станы в наших туменах бездействуют. За это же время младший хан Аттила сходил в два удачных и обильных на добычу похода: на Сирию и на Тракию. В его восточном крыле постоянно действуют четыре учебных лагеря. В двух из них нукеры обучаются техническим премудростям обслуживания боевых осадно-штурмовых машин и умению вести рукопашный бой в условиях узких, сжатых каменных улочек.

– Нелицеприятные замечания горазд высказывать этот готский конунг! А почему он сам не возьмется и не создаст у себя учебный тумен, кто ему будет препятствовать?

– Мой каган, ты не забывай, что еще со времен верховного воителя Баламбера германским племенам запрещено иметь в общей совокупности более четырех боевых туменов: два тумена остготов и гепидов на нашем западном крыле и два тумена остготов и аламанов на восточном крыле. И потому остготский минбаши Валамир не имеет права создавать у себя какой-либо новый учебный тумен.

– У тебя всё, шаман Мама?

– У меня это все приятные и неприятные известия, мой хан.

– Пожалуй, они все неприятные. Итак, задача, не терпящая отлагательства, связана с убийством хуннагурского этельбера Ахтайаха. Надо разыскать туменбаши Атакама в его кочевьях, пригласить его ко мне, мы соберем большой кун⁴⁷⁵ и повинимся оба перед хуннагурами. А пока подготовь этих строптивцев к такому решению проблемы, и посылай за ханом Атакамом.

Утургурский хан Атакам, за которым поехали в его стойбище, находился в это время совсем в другом месте огромной гуннской державы – во владениях остготов, недалеко от их стольного града Виндобоны-Вины. Он приехал сюда недавно скрытно к своему давнему приятелю минбаши Валамиру с десятком своих неотлучных охранных воинов и просил того дать ему тайное убежище на недолгое время, чтобы никто не мог бы его обнаружить. Друг-конунг поселил его в своей загородной усадьбе в предгорьях лесистых Восточных Альп, в двух конских переходах южнее Виндобоны.

И в один из теплых летних вечеров, когда хан утургуров Атакам собирался отходить ко сну, около высокого укрепленного кирпичного забора с башенками остановились прибывшие всадники и постучали в крепкие бревенчатые ворота. Утургурский туменбаши было запаниковал и схватился за свой шешке, но его успокоил молодой десятник сообщением о том, что это прибыли свои. В каменный двор въехали несколько конных германских знатных воинов. Это были: сам хозяин горной усадьбы, конунг остготов рыжий, рослый и вечно хмурый тридцатидевятилетний Валамир; конунг гепидов, также рыжий, очень высокий тридцатишестилетний жизнелюб Ардарих, и конунг франков с каштановыми волосами, низкорослый, невыразительно серый, также тридцатишестилетний Меровиг. Предводитель утургуров быстро оделся, завидев из узкого открытого окна столь знатных приезжих, и спустился из своей комнаты на втором этаже вниз поприветствовать их. При ночных звездах, теплом воздухе и стрекотании цикад и сверчков гуннский вождь сильного племени утургуров добросердечно здоровался с германскими предводителями крупных народов остготов, гепидов и франков.

По знаку германского владельца летнего дома забегали слуги и служанки, накрывая в большой зале на втором этаже пиршественный стол с лакомыми яствами и с изысканными винами. Когда, умывшись с дороги, новоприбывшие германские вожди и гуннский туменбаши сели за богато накрытой скатертью, то, поднимая первый тост, хозяин усадьбы херицога Валамир сказал, обращаясь к сидящим вокруг знатным гостям:

– Я приветствую вас, о благородные мужи, здесь в наших прекрасных горах и желаю выпить этот бокал за деятельного и энергичного великого степного хана, который поведет нас к новым победам, – и, посмотрев с прищуром на темника Атакама, он добавил: – Я имею в виду не хана Беледу, а кагана Аттилу.

У сенгир-хана Атакама сразу же испортилось настроение – ведь он так ненавидел сабирского хана, хуннагура Аттилу.