Жаувизирь Усур прибывает к сабирскому хану Аттиле

38.Жаувизирь Усур прибывает к сабирскому хану Аттиле

Весна уже вступала в самую свою благоприятную пору, было тепло; солнце за все эти дни долгого сапари только один раз закрылось тучами и прошел мелкий весенний дождь. Как полагал много повидавший на своем веку весен старый темник Усур, все в природе шло по раз и навсегда заведенному порядку. Сейчас отцветут деревья, травы и всякая другая растительность гор и степей, затем пойдут недолгие дожди, они очень нужны для орошения почвы, а потом, в конце весны, опять же, как и сейчас, будет сиять на небе золотое солнце.

Кони идут вдоль уже позеленевшей прибрежной рощицы, состоящей из высоких буков, невысокого тальника и ивняка. Роща обрамлена со стороны воды прошлогодним погнувшимся и иссохшим камышом, среди которого уже виднеются невысокие ярко-зеленые камышовые стебли нынешнего года. На прибрежную дунайскую отмель откуда-то вышла тростниковая рысь с рыбиной в зубах, ростом с небольшого пса, в темных кругах на голубоватой шерсти. Этот хищник, в отличие от своего лесного собрата, не боится воды, прекрасно плавает и даже глубоко ныряет. Большая пятнистая кошка презрительно посмотрела своими отражающими солнечные лучи зелеными глазами на конную процессию, бросила добычу изо рта на песок, придержала лапой и снова взяла ее более удобно в зубы. Рыбина судорожно била хвостом по воздуху. И сразу же одним прыжком тростниковая рысь исчезла в прошлогодних камышах, раздалось легкое потрескивание и перестук сухих стеблей, который вскоре стих.

Различные тягостные думы одолевают старого боевого туменбаши. Уже давно не видел он второго гуннского хана Аттилу, с тех пор, когда окончился бургундский поход; это было почти две зимы тому назад. Потом оба гуннских правителя: первый хан Беледа и второй хан Аттила – ушли каждый с двумя туменами в южную часть Галлии продолжать по просьбе румийского вельможи Флавия Аэция усмирение непокорных вестготов. В конце прошлого лета и начале осени каган Беледа вернулся в Паннонию очень злой, наверное, его здорово потрепали эти германские вестготы во главе с их конунгом Теодорихом. Прошлогодней поздней осенью возвратился из похода со своими нукерами и второй хан Аттила. В степи говорят, что хан левого крыла отомстил вестготам за унижение, нанесенное последними верховному кагану.

Любой позор правителя народа есть проявление его слабости. А гунны не любят слабых ханов. Ведь степные народы и племена: биттогуры, хуннагуры, хайлундуры, сабиры, акациры, оногуры и другие – постоянно находятся в военных походах, кратковременных боевых сапари и затяжных войнах. И потому им требуется каган с высоким авторитетом, чтобы мог обеспечить своевременную богатую добычу-гун²⁹¹.

А дело уже дошло до того, что германское племя длиннобородых лангобардов²⁹², являющееся западнорумийским вассалом-федератом и поселившееся в провинции Норик, захватило некоторые пастбища южнее Дуная, переданные в преальпийской равнине румийским сенатом (через патриция-посла Флавия Аэция) гуннскому народу. И нахальные лангобарды начали прогонять пастухов степных племен азелинов, баяндуров и саранов с этих выпасов. Дело даже дошло там до вооруженной стычки. А первый гуннский хан Беледа хранит до сих пор молчание, а ведь надо срочно ответить подобающим образом, а именно, разгромить этих наглых захватчиков. Мало того, по настоянию своих остготских родственников со стороны матери каган Беледа даже разрешил перейти Дунай выше Виндобоны-Виины небольшому германскому готскому племени свабов, которое заняло там хорошие гуннские плодородные альпийские ущелья, лощины и долины. И если никак не реагировать и не давать достойного отпора наглецам (как в случае с лангобардами) и раздавать свои земли всяким безродным малаям (как в случае со свабами), то с таким первым ханом можно дойти, как говорят гунны и готы, до полного и жалкого эледа²⁹³. Второй хан Аттила, наверняка, такого бы никогда не позволил. Он решительный, смелый и целеустремленный.

На один конский переход восточнее Железных Ворот на грунтовой дороге, пролегающей меж двух невысоких зеленых холмов, нагнали некую процессию из десятка открытых, с четырехконной запряжкой тяжелых телег-каррусов с цельными деревянными колесами. Борта этих громоздких длиных повозок были обиты металлическими пластинами, из них торчали железные кольца. На двух каррусах к этим кольцам были прикованы цепями около десятка строптивых рабов-мужчин, одетых в лохмотья и с босыми ногами. Длина их звенящих цепей была около двух бутов²⁹⁴. Это были склонные к побегу или же к бунту невольники. Однако впереди колонны воины-роксоланы гнали большую невольничью группу, сто пятьдесят человек молодых рабынь: брюнеток, блондинок и шатенок. Завидев одетого в парчу богатого гунна в летнем, обшитом по краям куньим светлым мехом головном уборе, старший роксоланский стражник поскакал к нему поздороваться и представиться.

– Чья это добыча и откуда? – спросил в конце ритуального обмена любезными приветствиями старый туменбаши у молодого сотника в лохматой белой бараньей папахе с красным матерчатым отличительным знаком (еще в детстве гуннский мальчик Усур всегда удивлялся, что в самое жаркое лето роксоланы и аланы никогда не снимают со своих голов лохматых теплых зимних папах, но однажды, одев ради интереса на свою голову такую шапку, он убедился в том, что она сохраняет в самую жаркую погоду голову в прохладе).

– Мой ага, эта добыча нашего роксоланского боевого отряда, взяли мы ее в Галлии и возвращаемся теперь домой на Кавказ, – четко по-военному отвечал молодой командир сотни на горячем вороном коне.

– А что так поздно возвращаетесь назад, юзбаши? – строго вопросил жаувизирь.

– Мой туменбаши-ага, – косясь на головной убор старого гунна с белой полосой темника наискось, отвечал уже с волнением в голосе роксоланский темноглазый сотник, – наша тысяча задержалась там, в румийских землях, по приказу нашего хана Аттилы для сопровождения последней партии этих кулов, — и он указал рукой на женщин-невольниц. И тут только старый гунн Усур заметил в кузове нескольких повозок сидящих там маленьких детей, около трех десятков светлых, рыжих и темных головок. Ведь у жаувизиря даже мелькнула ранее мысль, как же это так, столько женщин и без детей? Теперь все вставало на свои места. Ведь гуннам нужны не только молодые женщины, которые со временем все станут гуннскими вторыми или третьими женами, но также и малые дети, которые могут продолжить славный род степных кочевых жителей.

– Кута йола²⁹⁵! – пожелал молодому роксоланскому юзбаши немолодой гуннский темник и ударил пятками по бокам своего неходкого, немного толстого старого мерина, обгоняя процессию роксоланских нукеров, рабынь и телег-каррусов с прикованными к их бортам несчастными кулами.

В теплый весенний полдень подъезжал со своей небольшой охраной боевой гуннский жаувизирь Усур к главному стойбищу второго степного сенгир-хана Аттилы. Он успел как раз к любимой в сабирском племени народной конной игре, проходившей на широкой ровной зеленеющей равнине при огромном стечении всего этого храброго народа. Наполненность поля по краям верхоконными зрителями была такая, что, как говорят гунны, птице некуда было бы приземлиться. И стар, и млад, и мужчины, и женщины (и все верхом) криками выражали свое удовольствие и недовольство ходом происходящего конного состязания. Шум стоял такой, что его можно было услышать издали, за несколько окриков пастуха. Эта игра – козлодрание даже в гуннском языке имела много обозначений: бузкаши, купорашулак, кокпарнаса и кокбору.

Но самым употребительным было последнее наименование, принятое у сабиров и акациров, кокбору²⁹⁶. Правила этой игры были установлены многотрудной кочевой скотоводческой жизнью; часто бывали случаи, когда на оберегаемые табуны лошадей нападали волки, выхватывая из убегающего косяка всегда молодого жеребенка. Преследующие серые разбойники прямо на огромной скорости успевали разорвать несчастное животное на части и большими кусками уносили с собой, стремительно уходя от погони со стороны зазевавшихся пастухов.

Сабиры, акациры, биттогуры, да почти все гуннские народы и племена (за небольшим исключением азелинов и саранов, которые ранее, до присоединения к гуннам, предпочитали жить на реках и заниматься рыболовством) считали коня самым ценным, нужным и красивым домашним животным. Ведь на лошадях они всегда перевозили свои переносные войлочные юрты и другой домашний скарб (верблюд, конечно, тоже хорошее вьючное животное, но все же предпочтительней конь). Ведь, в первую очередь, лошадь давала им отменное мясо, которое в засушенном виде может храниться годами; также молоко, из которого гуннки производят самый лучший кумыс (не чета коровьему, буйволиному и верблюжьему). Ведь только это благородное животное являлось для них лучшим боевым другом для внезапного нападения на своих врагов; воин с оружием на коне равен в бою трем вооруженным пехотинцам. И в тяжкие годины испытаний, когда нападал более сильный враг (а чтобы такого никогда не повторялось в их кочевой жизни, гунны объединились вместе в степной союз народов и племен), именно лошади спасали женщин и детей, верхом уходивших от преследования.

И потому охранять огромные конские табуны, ограниченные косяки молодых кобылиц с одним жеребцом во главе или же гурты дойных кобыл посылали всегда сильных, храбрых и ловких джигитов, под которыми были не знающие усталости быстроногие скакуны. И такие мужественные молодцы постоянно тренировали себя и своих коней, чтобы нагнать в широкой степи убегающего в предрассветной синеве волка и одним метким ударом тяжелой боевой нагайки с железным шаром на конце поразить его насмерть.

И потому пастухи-юноши зачастую играли в игры удалых джигитов около пасущихся стад, перекидывая на скаку друг другу тяжести (ведь убитого волка надо на ходу поднять в седло храпящего и отпрыгивающего в стороны коня) и испытывая скорость и выносливость своих подседельных лошадей (ведь за иным быстрым волком надо долго скакать по пересеченной местности).

А здесь на широкой равнине при огромном стечении лихого сабирского народа дюжие нукеры на крепконогих конях состязались в кокбору, поделившись на две команды, по десять всадников каждая. Только вместо волка они использовали тушу забитого козла без головы. Тушу надо было отобрать у противоборствующей команды, отвезти и кинуть перед копытами ханской лошади. Сабирский хан Аттила в окружении самых знатных тарханов, этельберов и беков своего племени восседал на коне на возвышенности, перед которой шла отчаянная верхоконная командная схватка за обладание козлиной тушей. Одна группа, завладевшая ею, пыталась пробиться к холму, другая же всячески препятствовала. Схватились мускулистыми руками удальцы, скидывали друг друга с лошадей, сшибались с глухим стуком конские корпуса, и стоял вокруг протяжный, восторженный и подбадривающий вой зрителей, которые, поделившись на две части, болели каждый за своих любимцев.

Когда гуннский жаувизирь въезжал незамеченный на холм к хану сабиров, народная верхоконная игра пришла к своему завершению. Победила команда «нагорных» сабиров, за которых выступал прибывший три дня назад рыжий голубоглазый молодой биттогур Таймас (отец назначил ему здесь встречу). Пригорюнившись от поражения, команда «равнинных» сабиров медленно отъезжала в сторону, уступая место ликующим победителям. Крепко держа мертвого безголового козла под правым коленом, смог пробиться к победному холму и бросить его к копытам ханского коня молодой биттогур, к великой внутренней радости жаувизиря гуннского государства многоопытного Усура (но на его лице не дрогнул ни один мускул) – этот разудалый джигит Таймас был его родным сыном!

И здесь, поприветствовав сердечно старого туменбаши, сабирский хан привстал на стременах и, стараясь установить тишину, поднял правую руку вверх. Медленно затихал людской сильный шум. Сенгир громогласным голосом возвестил:

– Слушайте все, к нам прибыл наш уважаемый жаувизирь Усур, имеющий почетное прозвище Элькал. Поприветствуем его!

И снова долгий радостный рев прошелся по зеленой долине.