Андрей Лазарчук все, способные держать оружие

Год 1991. Игорь

08.06. 14 час. 30 мин.

Лубянская площадь
Командор мягко свернул на Большую Лубянку, замедлил ход, прижимаясь к тротуару; я, фиксируя в центре видоискателя чёрный прямоугольник ворот, дал наплыв объективом – ворота бросились мне навстречу, желая принять в себя... нет уж, спасибо, постараемся обойтись. Опустил камеру. Ещё разок? – спросил, глядя вперёд, Командор. Бог троицу любит. Мы катились, как в ущелье. Нет, хватит, сказал я. Тормози. Он остановился. Дуй домой, настраивай аппаратуру, готовься. Я потолкаюсь тут.

– Хорошо, – сказал Командор. Он был чем-то недоволен.

Я постоял, глядя вслед машине. "Опель-зоннабенд", цвет вайсснахт, номер 104299М... Мимо прошло машин пятнадцать – все незнакомые. Так что, похоже, слежка нам померещилась. Впрочем, в этом никогда нельзя быть уверенным до конца: наука умеет много гитик. Ладно, забудем пока об этом... Я вернулся к площади, прошёл сквозь строй лотков с игрушками, сластями и воздушными шариками – вопили дети, вопили родители – и спустился в длинный, как трубопровод, подземный переход; дошёл, не оглядываясь, до эскалатора и спустился на второй уровень, где расположился юберляден "Охотный ряд". Здесь было очень светло и стояло множество зеркал. Я побродил между прилавков, отшутился от чересчур назойливой продавщицы шляп, покопался в обуви и уже почти на самом выходе неожиданно для себя прибарахлился: купил куртку. Куртка была из какой-то мягкой синтетики: "сейденледер", "шёлковая кожа", как значилось на ярлыке, тёмно-серая, на молнии, со множеством карманов и широкого покроя – под такой курткой можно спрятать не то что автомат, а целый егерский "горб". Чуть дальше "зелёного" выхода из юберлядена был лифт, которым редко пользовались: он вёл, минуя поверхность, в центральный холл – на пятый этаж – "туры", делового здания, действительно похожего на шахматную ладью. В лифте я ехал один. С пятого этажа на третий спустился по лестнице. Здесь, на третьем, снимало помещение частное сыскное бюро "Феликс". С "Феликсом" на почве промышленного шпионажа завязалось когда-то подразделение "Таймыр"; под эту марку и мы покупали у него кой-какую информацию. Мне повезло: сам Феликс был на месте, а его помощник Давыдов и баба Катя, секретарша, отсутствовали.

– Привет, – сказал Феликс, усаживая меня в гостевое кресло и косясь, не виден ли мне экран раухера; экран виден не был. – Что нового? Рассказывай. Объединением пахнет, как по твоему? Или нет?

– Продолжаешь лысеть? – сказал я. – Я тебе золотой корень привёз, на вот, – я достал из сумки бутылку. – Втирай на ночь. Хотя, говорят, можно и внутрь, эффект тот же, а приятнее.

– Ну, спасибо, – развёл руками Феликс. – Не думал, что вспомнишь.

– Работа такая – всё в памяти таскаю.

– Понятно. Что привело?

– Большое дело, Феликс. Фирма "Айфер" тебе известна?

– Н-ну... в общих чертах – да.

– Мне нужна вся её подноготная. Через них сейчас прокачиваются миллиарды марок. Откуда и куда. Это раз. Второе: хотя бы приблизительный список компаний, делающих инвестиции в Индии. Это два. Потянешь?

– Как скоро?

– Если прямо сейчас – это было бы здорово. Так что...

– Дня три понадобится, – Феликс почесал в затылке. – Это всё?

– Нет, старина, нет. Это половина. Слушай: сегодня ночью меня пытались убить. На Дмитровском шоссе, метрах в четырёхстах от переезда через Питерскую железку. Тягач "элефант" – сзади – в стоящую легковую. Успели выскочить. Был я там с Валерием Кононыхиным...

– Которого сегодня?..

– Да, Феликс. Я думаю, это были те же самые люди.

– И что ты хочешь узнать?

– Дело в том, что мы ждали там его человека. Человек не пришёл, а через двадцать минут появился этот самый грузовик...

– Тягач.

– Понял, – сказал Феликс. – Откуда шёл тягач? Со стороны центра?

– Да. Развернулся и ушёл туда же.

– Ага... А откуда должен был появиться человек?

– Не знаю.

– Кто он хоть такой?

– Тоже не знаю. Он должен был принести какие-то документы.

– Понятно, что не бутерброды... Ладно, посиди, полистай вон журналы, я попробую что-нибудь сообразить.

Я автоматически взял журналы – и отключился. Умный многоопытный организм не упустил возможности урвать кусочек сна. Иногда в такие вот "сонные хавы" – хавом у нас называется брикетик пищевого концентрата, размерами с ириску и по вкусу напоминающий ореховый жмых; схавал две таких ириски, запил водой – и сыт, – так вот иногда я успеваю посмотреть целый кинороман, почище "Унесённых ветром" или "Берега Новой Надежды". Но на этот раз мне приснилось всего лишь, что я упал – мордой об асфальт. Вздрогнул и проснулся. Феликс смотрел на меня. Глаза у него были, как у совы.

– А я как раз думал, будить тебя или нет, – сказал он.

– Можно не будить, – сказал я.

– Значит, слушай меня. Если учесть все возможные потери времени, и если не считать, что тягач стоял с работающим мотором и шофёром в кабине, то единственное место, откуда он мог выехать, это гараж Скварыгина в Бутырском хуторе. Вот, я его пометил на карте. Все другие варианты требуют чрезмерных натяжек. Хотя... я не говорю, что они невозможны в принципе. Но фирма Скварыгина пользуется очень дурной славой. Известно, например, что они помогают избавляться от трупов. Вот, если желаешь, их досье, – он протянул мне кассету. – Только верни потом, я не снимал копии.

– Верну. Спасибо, Феликс.

Я встал, достал конверт с деньгами.

– Здесь пять. Аванс. И – между нами, ладно? – фирма оплатит любой твой счёт. Любой. Можешь не стесняться.

– Спасибо, что сказал. Где тебя можно найти?

– Вещи лежат на турбазе "Тушино-Центр".

– Ясно. Тогда связывайся сам.

– И ещё, Феликс, на всякий случай... Вдруг я не приду сам и никто не придёт с моим паролем – помнишь его? – тогда переправь информацию, которую добудешь, в наше посольство – военно-воздушному атташе. Это будет, наверное, непросто сделать...

– Вряд ли у меня возникнет желание это делать. Я играю по правилам, а в этих правилах сказано, что я только добываю информацию, а дальнейшее использование её – не моё дело. А ты хочешь, чтобы я эти правила нарушил...

– За отдельную плату, Феликс. Ты можешь обеспечить себя, детей и внуков. Подумай.

– Я подумаю. Хорошо. Я подумаю. Но не обещаю. Ты меня понимаешь?

Турбаза "Тушино-Центр"

– Можно работать? – спросил я.

– Валяйте, – кивнула Валечка, – я отсюда посмотрю.

– Ну, смотри, – сказал я.

– А чего так двусмысленно? – обиделась Валечка. – У меня как в аптеке.

– Я с вас смеюсь.

– Смейся, смейся... сейчас посмотрим, как ты сам...

Грузин Тенгиз сидел на стуле, выпрямив спину и сложив на коленях руки. Кисти рук были узкие, пальцы тонкие – руки человека, видевшего лопату только в кино. На лице блуждала неопределённая улыбка, глаза смотрели ясно, только левый глаз был красноват, будто соринка попала, а из внешнего уголка к виску шёл тонкий, чуть толще волоса, чёрный проводок; на виске проводок скрывался под квадратиком лейкопластыря. Из-под пластыря выходил провод потолще, Валечка подшила его к коже возле уха, а дальше он тянулся к пульту у меня в руке. Всё было готово. Я медлил – не знаю почему. Где-то врём? Вряд ли. Всё просчитано ещё дома. Всё просчитано...

– Давай, – сказал я Панину.

Панин включил ББГ. На экране появилась дорога, ведущая от турбазы. Въезд на Волоколамское шоссе... по шоссе, переезд, мост за переездом, начинается Щукино: белые дома уступами, чем дальше, тем выше, красиво, особенно издали... комплекс "Цайтальтер"... начало Питерской, первые армейские посты, танки на обочинах... аэропорт имени Туполева, взлетает вертолёт, флаги, огромные, как футбольные поля... танки на разделительных газонах, солдаты лежат на траве... "Спортвельт"... начинается Тверская, шлагбаумы подняты, пулемётные гнёзда, панцервагены... Пушкинская, съезжаем в туннель, направо-направо-направо – выезжаем на Страстной, дальше, дальше – Петровский, до Неглинной, по Неглинной до Охотного ряда, налево – и вот оно, гепо, чёрный слепой зеркальный фасад, минуем "Детский мир", по Большой Лубянке, вот они, ворота – в ворота! Пока всё это крутилось на экране, я понемногу усилил ток, и в тот момент, когда ворота бросились на нас, дал максимум. Мальчик издал горловой звук, на лице его проступили красные пятна, рот приоткрылся, глаза смотрели внутрь. Ещё, ещё, задыхаясь, шептал он. Неземное блаженство. Разумеется, ещё. И не один раз. На экране вновь возникла дорога, идущая от турбазы, вновь мы выехали на шоссе – всё повторилось, только в решающий момент я подержал кнопку нажатой секунд десять. Его буквально скрутило винтом. Ещё, ещё, пожалуйста, ещё! Мы прокатились пять раз. Шёл уже восьмой час вечера. Случается, что в десять Шонеберг уже выходит из кабинета.

– Всё, парни, – сказал я. – Пошли. Время не ждёт.

– Пойдём, Тенгиз, – сказал Панин. – Сейчас мы переберёмся в другое место и там ещё поиграем.

Мы слегка замаскировали мальчика: сбрили ему усы, нацепили чёрные очки. Вместо приметной бело-жёлтой курточки, в которой он пошёл с нашими девочками, взяли для него полицейский мундир. Был у нас ещё стилизованный под полицейский шлем шлем-ликвидатор, его Панин нёс в сумке. Втроём мы сели в "зоннабенд", поехали в лесопарк. Там, на хитрой полянке, нас ждал Гера в "хейнкеле", уже полностью переоборудованном в полицейский автомобиль: с мигалкой, сиреной и прожекторами. Гера был в бело-жёлтой курточке и при кавказских усах – вылитый наш Тенгиз. Настоящего Тенгиза переодели в мундир, нахлобучили на голову шлем. Панин подтолкнул его: ну, давай. Тенгиз сел, Гера пристегнул его ремнём, подключил шлем к взрывателю. Тенгиз учащённо дышал, руки нетерпеливо ёрзали по рулю. Вперёд, сказал я. Тенгиз захлопнул дверцу и с места рванул так, что завизжали покрышки. Наверное, он не привык водить такие мощные машины. За уносящимся "хейнкелем" потянулась тонкая леска. Вот она напряглась и опала. Теперь чека выдернута, цепь замкнута. "Хейнкель" уносил в своём салоне двести пятьдесят килограммов "МЦ" – сила взрыва будет равна силе взрыва трёх тонн тротила. Гера вылепил из "МЦ" корыто с толстыми стенками; взрывная волна пойдёт вперёд и вверх и, по расчётам, достигнет кабинета Шонеберга ослабленной не более чем наполовину. Взрывателя три: инерционный, деформационный в фаре, радиовзрыватель. Где-то неподалёку от цели болтается Командор с передатчиком; его страхует Саша, сидя в кафе на третьем этаже "Детского мира".

Гера, теперь уже без маскарада – усы сунул в карман, а курточку – в салон "хейнкеля", – сел за руль "зоннабенда", мы с Паниным – на заднее сиденье. Вот так-то, брат Панин, сказал я. Так-то, брат Пан, отозвался Панин. Я не видел другого выхода, неожиданно для себя сказал я. Ты же помнишь, был жуткий цейтнот. Помню, сказал Панин, всё помню. Я даже понимаю, что ты был прав. Я просто злюсь. Прости, сказал я, не было времени просчитывать... да и обстановка не располагала. Это уже потом я понял, что твой вариант был лучше. Потом. Ничего, сказал Панин, я-то жив... Да, сказал я. Я тоже жив.

Крупицыны ждали нас у развилки. На плече у Димы висела голубая теннисная сумка. Я вышел из машины, Панин перебрался на переднее сиденье, Крупицыны сели сзади – и вдруг мне остро захотелось наплевать на собственный план и поехать с ними, остро, почти непреодолимо... нет, нельзя. Пока, ребята! Пока, Пан, пока... Они укатили. Я пошёл напрямик сквозь лес и через четверть часа вышел к автостоянке. Здесь было ярко, шумно, весело, взад и вперёд сновали разноцветные машины, из них выскакивали и в них скрывались разноцветные люди, всё это шевелилось и пело – но мне вдруг померещилось, что я стою на пыльной сцене между дурными декорациями, в окружении кукол, участвуя в дурном скучном спектакле – или что между мной и прочим миром поставили стекло... что-то подобное бывает, когда внезапно закладывает уши... хуже: когда ты вдруг обнаруживаешь себя в незнакомом месте, и все вокруг говорят на чужом языке. Где я и что я делаю здесь? И кто это – я? И так далее... Очаровательная девушка в очень символическом наряде подошла и спросила меня о чём-то, я не понял. Потом оказалось, что я лежу на траве, а надо мной склоняются лица – плоские круглые лица, похожие на луны. Встаю, встаю, всё хорошо... спасибо, не надо, прошу вас... не беспокойтесь... До реки близко, ближе, чем до дома, иду к реке, забредаю по колено, умываюсь, тру лицо, лью воду на затылок – легче. Легче, легче... Раздеваюсь, бросаю всё на песок, вхожу в воду, плыву. Плыву. Темп, старина, темп! Разгоняюсь, как глиссер. На тот берег, хорошо, теперь нырнём, под водой, пока есть дыхание, ещё, ещё, ещё – вынырнули – отлично. Вдох-выдох, вдох-выдох. Темп! Опять я маленький глиссер... вот, наконец, и тяжесть в плечах. Теперь можно и расслабиться. Что плохо – не могу лежать на воде, ноги тонут. Приходится ими шевелить, поэтому полного расслабления не происходит. Плыву на спине, чуть шевеля плавниками. Где мои штаны? Возле штанов стоят Валечка и Яша и смотрят вдаль, приложив ладошки ко лбам.

Здесь я, здесь! Переворачиваюсь со спины на грудь и оказываюсь лицом к лицу с давешней очаровательной девушкой, которая, как вспоминаю, интересовалась, что со мной случилось и почему я такой бледный? Всё в порядке, говорю я и улыбаюсь широко, как только могу, всё в полном порядке...