Маклакову В. А., 26 марта 1904*
4382. В. А. МАКЛАКОВУ
26 марта 1904 г. Ялта.
Христос воскрес! Поздравляю Вас с праздником и по поручению Маши сообщаю Вам*, что она не телеграфировала Вам по той причине, что здесь, в Ялте, все время была дурная погода. Марии Алексеевне передайте поклон* и поздравление.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Москва. Василию Алексеевичу Маклакову.
Новинский бульв<ар>, д<ом> Плевако.
Чехову В. М., 26 марта 1904*
4383. В. М. ЧЕХОВУ
26 марта 1904 г. Ялта.
Христос воскрес, милый Володя, поздравляю тебя и твою маму* с праздником, шлю сердечные пожелания всего хорошего.
Будь здоров и благополучен, вспоминай иногда и нас*, грешных. Недавно я читал про тебя в «Таганрогском вестнике»*.
Твой А. Чехов.
26 март 1904.
Поклон Иринушке.
На обороте:
Таганрог. Его высокоблагородию Владимиру Митрофановичу Чехову.
Книппер-Чеховой О. Л., 29 марта 1904*
4384. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
29 марта 1904 г. Ялта.
29 марта.
Милая моя собачка, я уже поздравлял тебя* с праздником, теперь только шлю тебе привет и тьму поцелуев. Вчера приехал Конст<антин> Леон<ардович> с женой*, теперь он сидит внизу и пьет чай. Оба здоровы, настроение хорошее; про мальчика* говорят, что он чувствует себя сносно. Теперь стало ясно, что Лулу уезжает на лето в Евпаторию, потом зиму будет жить в Ялте. Кстати сказать, Ялта ей нравится, даже очень. В Евпатории, мне кажется, будет недурно, только не надо приглашать новых и все новых докторов. Завтра К. Л. и Лулу уезжают в Севастополь.
Был Мартынов*; человек живой, но, по-видимому, художник бездарный. Царицыно он посещал в течение 15 лет, но только зимою; говорит, что дача сухая, туманов не бывает, что там чувствовалось хорошо.
Ты пишешь, что я на тебя сержусь. За что, родная? Ты должна на меня сердиться, а не я на тебя. Бог с тобой, дуся.
Лулу и К. Л. были на «Вишневом саду» в марте; оба говорят, что Станиславский в IV акте играет отвратительно, что он тянет мучительно. Как это ужасно! Акт, который должен продолжаться 12 минут maximum, у вас идет 40 минут. Одно могу сказать: сгубил мне пьесу Станиславский. Ну, да бог с ним.
У нас целый день гости, даже гурзуфский учитель* здесь. Фотографии получил*, спасибо тебе, дусик мой ласковый. Если в Петербурге ты живешь весело, в свое удовольствие, то я очень рад и счастлив; если же хандришь, то это свинство. Гуляй, не обращай внимания на рецензии, если только они неласковы, и думай о лете.
Софья Петровна* говорит, что у Екат<ерины> Павл<овны>* кровохарканья и т. п., одним словом, чахотка.
Вчера был у меня Михайловский*, говорил, что едет на Д. Восток очень скоро. Он одет франтом, очень мил*.
У нас настоящая весна, но все-таки прохладно.
Пиши мне, комарик мой, мне ведь скучно без тебя, ты это знаешь очень хорошо. Целую тебя и крепко обнимаю.
Твой А.
Получил из Казани длинное письмо* от какого-то студента; умоляет о чем-то, клянется, что в Казани шел «Вишневый сад» великолепно – и благодарит.
На конверте:
Петербург. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой-Книппер. Мойка 61.
Гольцеву В. А., 31 марта 1904*
4385. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
31 марта 1904 г. Ялта.
31 марта 1904 г.
Милый Виктор Александрович, возвращаю тебе рукописи. Из них мною отмечены, как годные:
1) «Картинки петербургской бедноты» (I и II – особенно)*.
2) «Образумил»*.
Сию последнюю можно напечатать в том лишь случае, если автор займется ею, переделает кое-что, мною указанное.
Автору «Товарища» Д. мною послано письмо*. Рукопись его подлежит возврату.
Поздравляю тебя с праздником, крепко жму руку и целую тебя. Нет ли чего-нибудь новенького?
Крепко жму руку.
Твой А. Чехов.
Годные рукописи я обыкновенно отмечаю зеленым карандашом*.
Книппер-Чеховой О. Л., 31 марта 1904*
4386. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
31 марта 1904 г. Ялта.
31 марта.
Милый мой зюзик, собака моя, я давно уже не получал от тебя писем, но духом не падаю, ибо знаю, что теперь тебе не до писем. Ну как живется в Питере? Как чувствуешь себя? Какова погода? О чем мечтаешь? Тут, в Ялте, слава тебе господи, стало хорошо, хожу без калош и не в шапке, а уже в шляпе.
Прочитал в газетах, что в Евангелической больнице в Москве хотят устроить кровать в память покойного Штрауха; послал 25 руб., которые записал за тобою, как твой долг*. Отдашь?
Александр с семейством уехал*. Говорил я ему, чтобы он повидался с тобой, побывал бы в театре. А в театре он не бывал уже лет сорок, ничего не знает, ничего не читает. Прими его, дуся, поласковей и уговори, чтобы он побывал в вашем театре. Уговори поласковей, как ты одна умеешь. Твой брат с женой* уехал в Севастополь, скоро ты его увидишь. Лулу мне понравилась, хотя я уверен, что присмотр за больным Левой как за больным будет неважный. Д-р Александров, по-видимому, ей не понравился, и, по-видимому, она не верит, что у Левы туберкулез. Ей и Косте не дает покоя и мешает спать мысль, что у Михайловского две жены*, что они с обеими знакомы. Мы, говорят, до трех часов не спали, все думали об этих двух женах. Вот поди же ты!
Прочел тьму рукописей*. Сегодня читал в «Руси» про Худож<ественный> театр*. Правильно. Вчера читал фельетон Буренина* и заключил из него, что «Новое время» решило растерзать вас, и порадовался, так как растерзать вас уже никому не удастся, что бы там ни было. Ведь вы уже сделали свое, к настоящему и будущему можете относиться почти безразлично.
Сегодня и вообще в праздники я хожу в твоих сапогах. Дуся, когда мне приехать? Скоро ли? Напиши обстоятельно.
Сегодня я вполне здоров. Ну, обнимаю тебя и целую, опять обнимаю, хлопаю по твоей спинке. Будь и ты здорова и покойна.
Твой А.
На конверте:
Петербург. Ольге Леонардовне Чеховой-Книппер. Мойка 61.
Достарыңызбен бөлісу: |