Аръергард. Ру

Послышалась какая-то беспорядочная стрельба, и это добавило ужаса к ощущениям Зольмая. Неужели где-то совсем рядом русские?! В кого это там стреляют?! Он потряс звенящей головой, и она отозвалась тошнотой и тупой болью в ушах. Зольмай встал в полный рост на веранде. По кишлаку продолжали вспыхивать белые дымы разрывов, но они не звучали уже так оглушительно. Что-то крикнул дядя Рухолла, но и его слова прозвучали, как если бы он говорил через длинную деревянную трубу... Прямо перед мутным от тошноты взором Зольмая на земляной двор шлепнулся на излете синий от жара длинный осколок с острыми зубчатыми краями, и от него пошел легкий дымок... Зольмай смотрел на этот осколок, не силах отвести от него взгляд. Сквозь вату в ушах донесся дикий визг женщин. Кто-то ухватил его за руку и потащил вниз по лестнице во двор. Раскачиваясь и спотыкаясь на ровном месте, Зольмай пробрался вслед за дядей Рухоллой на улицу. По кишлаку катилась волна ужаса. Какие-то малознакомые Зольмаю люди, приседая от близких

разрывов, что-то крича и вереща от страха, бежали по улице, неся на руках детей и никчемную, что попало под руку поклажу.

С северной окраины доносилась беспорядочная стрельба, и Зольмай уже почти убедил себя, что это не могут быть русские, ибо тогда стреляли бы во многих местах, как сразу в трех или четырех концах плотно заработали несколько тяжелых пулеметов, перемежаясь с треском множества автоматов и одиночными хлопками винтовок. Где-то не очень далеко длинная пулеметная очередь внезапно оборвалась громовым раскатом взрыва. Узкую улицу впереди заволокло сизым дымом, сочившимся из-за стены. По верхам дувалов защелкали пули, сбивая вниз пыль и соломенный мусор. В неразберихе женского визга и воплей до слуха Зольмая, немного отошедшего от удара донесся дикий, страшный своей неожиданностью мужской крик. Кто-то кричал, как если бы ему выкалывали глаза, подолгу и истошно.

Русские!!!- Донесся чей-то выкрик, и у Зольмая подкосились и без того нетвердые ноги. "Вот оно! - Подумалось ему. - Сибирь!!!"

Но впереди была не Сибирь. Впереди их ждал жаркий пыльный Пакистан, палаточные лагеря для беженцев, свирепые драки и поножовщина в очередях за гуманитарной помощью. Дядя Рухолла, пытавшийся заниматься каким-то мелким торговым делом в конце концов разорился на взятках ненасытным пакистанским чиновникам. Все долгие годы в Пакистане в душе Зольмая жил смертный ужас артиллерийского обстрела, который пригнал их сюда. Зольмай взрослел в ожидании часа, когда моджахеды, сочтя его однажды достаточно большим возьмут его в поход на Родину. Родина одновременно пугала и манила его. Но он был больше рад, чем испуган, когда веселый и жизнерадостный моджахед Фарук однажды пришел к ним в из выцветшую от солнца и жары палатку в лагере под Парачинаром. Фарук недолго говорил с дядей Рухоллой, который, казалось, был рад, наконец, снять с себя заботу о Зольмае, которого можно было пристроить к делу.

Ну, что, хочешь домой? - Широко улыбаясь, спросил его Фарук. У него была репутация

бесстрашного и дерзкого бойца, с которым было спокойно в бою и в походе. Бывалые

моджахеды считали за честь быть с ним в отряде, и если командовать операцией поручали ему,

это считалось хорошим предзнаменованием. Фарук не был женат, и хотя где-то, говорили, у него

была невеста, никому еще не удалось ее видеть. Он всегда ходил с одним и тем же автоматом,

взятым в бою АК-47, сделанным в России. Его автомат был ухожен и всегда исправен, без

"забинтованных" прикладов и рукояток, как у других. Практически никогда его не видели без его

любимого оружия, которое словно стало частью его самого. Он никогда не хвастал своими

подвигами, но достаточно было того, что про него рассказывали другие. Отец и мать Фарука

жили где-то в Афганистане, но и об этом очень немного было известно. Никто не знал его, не

знал, что он делал до войны, до того, как ненавистные русские усадили в Кабуле свой режим.

Конечно, Зольмай хотел домой! Об этом можно было бы и не спрашивать. Желание добраться до

дома жило в нем, несмотря на то, что воспоминания о доме со временем сделались тусклыми и

невыразительными, словно старое линялое одеяло. Он помнил мало хорошего о доме взбалмошного

дяди Рухоллы, зато ужас того страшного утра жил в нем, не угасая. Когда Фарук спросил его о доме,

он, конечно, почти не думая, выпалил:"Да!", хотя сам был далеко не так уверен, что и в самом деле

этого хочет. Но не отвечать же "нет", в конце концов, когда тебя спрашивают о доме!

Ладно, Рухолла... - Как уже о чем-то решенном сказал Фарук. - Пора делать из Зольмая мужчину. Через четыре дня идет караван в Пули-Санги, а там до Пули-Чуби рукой подать. Возьму его с собой, пройдемся туда-обратно. - И он добавил, глядя в сторону,- иншалла...

Смотри, это не трудно. - Фарук увереным движением дослал патрон в патронник и подал автомат Зольмаю. - Теперь нажимай мягко на спуск, вот так... И не жди выстрела, не жди... Думай о цели. Не бойся... Думай о цели. - Фарук понизил голос и почти перешел на шепот. -Цель - это «шурави»! Смотри внимательней, видишь его глаза? Он не видит тебя, но ты видишь его! Он не знает, что он у тебя на мушке! Он не знает, что ему осталось жить на длину спуска твоего автомата. Он думает, что скоро уедет к себе в Россию, но ты знаешь правду, ты уже знаешь, что никуда он не уедет с нашей земли...

Слова Фарука словно обволакивали Зольмая, но вместо того, что бы придать мужества и твердости, лишь расслабляли руку, ибо при слове «русские» в глазах Зольмая немедленно вставала картина белого опадающего облака дыма и вертящиеся в воздухе доски и солома. Грохнул выстрел и Зольмая ударило в плечо так сильно, что он едва удержал в руках автомат. Из ствольной коробки автомата вытекла сизая струйка дыма, и ее запах напомнил ему запах разрыва снаряда в соседнем дворе. Стараясь не подать виду, он судорожно надавил на спуск, и автомат, как живое существо злобно загрохотал в руках, словно пытаясь вырваться на свободу. Зольмай попытался представить себе лицорусского артиллериста, выпускающего по его кишлаку снаряд за снарядом, но не испытал прилива

мужества, а лишь бешено заколотилось сердце, и вспотели ладони, сжимающие автомат Фарука.

Перед глазами появилось усталое лицо пленного русского солдата, виденное им вечером перед

нападением на их кишлак. Страшно отомстили русские за своего пленного, и Зольмаю было жутко

представить, как отомстят они за убитого русского артиллериста, лицо которого Зольмай пытался

представить.

Когда они расстреляли несколько магазинов, Фарук отнял у Зольмая автомат.

Ладно, завтра еще постреляешь. Я пришлю к тебе своего бойца. - В голосе Фарука слышалось разочарование. Он внимательно посмотрел на Зольмая. - Что-то ты, брат... Но не стал заканчивать фразу...

На тропе раздался громкий взрыв. Шульгин с Серегой присели от неожиданности и в полуприсяде ждали, пока падали на землю горящие ошметки какого-то тюка. Из дымного клубка на тропе вывалился, прижав ладони к лицу солдат. Нетвердой походкой он прошел несколько шагов и упал на колени.

Только этого...- Проговорил Шульгин. Вдоль тропы поднимались с земли солдаты, попадавшие

при звуках взрыва. Кто-то бросился к раненому солдату и отволок его подальше от жарко

чадящего тюка. Они сделали несколько шагов, как в недрах тюка снова что-то гулко грохнуло, и

горящие тряпки снова взметнулись вверх.

Раненый, которого отволокли за одежду в сторону, наконец, мучительно закашлялся и громко застонал. Солдат, помогший ему попытался оторвать его ладони от лица, что бы рассмотреть, что с ним произошло. Но раненый крепко прижимал руки к глазам, не позволяя увидеть свои раны, до тех пор, пока из-под пальцев не засочилась черно-багровая кровь. От его одежды поднимался легкий дымок. Из распахнувшейся куртки на груди висели лохмотья белой нательной рубахи.

Салим! - Негромко позвал Шульгин. - Пускай один занимается этим, а остальные делом. Перепады эмоций не оставили Сереге много чувств для этого случая. Серега тупо смотрел, как раненому, наконец, разжали пальцы и начали совать туда куски слежавшейся ваты. Шульгин зло сплюнул:

Где радист? Пускай вызывает базу. - Остро и тошнотворно пахло паленой верблюжей шерстью.

Серега перешел немного в сторону от ветра и посмотрел издали на пленного мальчишку. - Пусть

сообщает своему «маркязуЬ>, что у нас раненый и просит эвакуацию. Салим! Кончай пацана и

даем деру от справедливого гнева «духов»...

Салим не стал дожидаться перевода. Он видел, как кивнул головой Шульгин и не стал задавать дополнительных вопросов. Он оглянулся вокруг и жестом подозвал к себе солдата. Что-то негромко бросив друг другу, они забросили за спины автоматы, и Салим ловким движением выдернул из ножен за спиной штык-нож. Серега увидел глаза парня, оцепеневшего от ужаса. Тот не предпринимал ничего. Абсолютно ничего. Он лишь переводил взгляд с Салима на солдата и обратно, видя, как они, по-мясницки примериваясь, пошли к нему с двух сторон. Громко заколотилось Серегино сердце. Он глянул на остывающее тело только что убитого «духа»... Под ним уже натекла приличная лужа багровой крови... От его вида и от мерзкого запаха горелых волос Серегу замутило. Вывернутые назад руки были повернуты ладонями вверх. Ладони были заметно светлее смуглой кожи человека, которая теперь стремительно приобретала синюшно-серый оттенок. Глаз его, враз потерявший осмысленность слепо смотрел в какую-то даль, хотя человек лежал, уткнувшись прямо в землю. Лицо парня было, наоборот, еще полным розовой жизни и блестело от крупых капель пота. Внезапно его затрясло, челюсть его опустилась в беззвучном плаче. Он провел руками по животу, собирая в комок располосованную рубаху и прижимая ее к груди. Сбившиеся во множество складок шаровары между ногами стали неожиданно и быстро намокать...

Ы-ы... - Выдавил мальчишка, явно силясь произнести что-то, но одеревеневшие губы не

слушались его. Он опустил голову и удивленно посмотрел на свои мокрые шаровары. Затем он

снова поднял глаза и увидел, что прямо над ним стоит, сжимая в руке остро отточеный нож,

Салим, Сзади подошел другой солдат, держа в руках смотанную в тугой жгут тряпку. Их взгляды

встретились.

Не надо... - Тихо произнес Салим, как буд-то успокаивая перед уколом капризного мальчишку. Его слова перекрыли громкие проклятия радиста. Серега обернулся и увидел, что радист держит в руках, словно доказательство его невиновности батарею радиостанции с обрывками проводов.

Ну, что еще? - Пробормотал Шульгин, уже начиная догадываться... Он смотрел на радиста и

жевал спичку.

1 Маркяз -Центр (дари)

Радио не работает, товарищ капитан... - Перевел Серега лопот радиста. Час от часу не легче! Что там, батарея или что?

В это время Салим с помощником деловито готовили парня к смерти. Солдат перехватил его руки у локтей тряпкой, не завязывая узла, и лишь закрутил потуже, так, что локти оказались стянуты за спиною. Салим неторопливо обошел парня кругом и подошел сзади... Он поплотнее перехватил в руке нож... Шульгин, с напряженным выражением на лице почти дожевал до конца спичку, когда его взгляд упал на молодого парня.

Салим. - Негромко позвал Шульгин. Свободная рука Салима замерла на полпути к шее парня, затем легла, что бы не утомляться на его голову, в то время как рука с ножом, занесенная за спину, осталась наготове, с острием, словно жало, нацелившимся в затылок парня. - Погоди... Салим не стал дожидаться Серегиного перевода. Салим понял по тону, что планы «мошавера» изменились, и поднялся, отведя свое сверкающее лезвие от шеи молодого «духа». Шульгин вынул из зубов спичку.

Этого... - Он кивнул на парня. - .. .снарядить в обоз носильщиком. Дать его в помощь тому, кто потащит раненого. Пусть Салим сгоняет кого-нибудь вместе с ним к каравану, выберут ему что-нибудь из... сухой одежды... Через пятнадцать минут трогаемся!

Шульгин через плечо посмотрел на Серегу. Серега, не веря еще в подобный оборот, молча смотрел ему в глаза. Шульгин не стал дожидаться в его глазах какого-либо выражения, неторопливо отвернулся и направился к своему вещмешку.

Коротковолновка для связи с авиацией не сработала, как этого и ожидали. До базы было слишком далеко, и частота авианаводчиков молчала, выдавая в наушники лишь треск помех. Несколько раз за вечер откуда-то издалека прорывались обрывки чьих-то переговоров на русском языке. Шульгин и Серега по очереди пробовали докричаться, но далекие разговоры шли своим чередом, игнорируя их вызовы:

«Камчатка!» «Камчатка!» Наблюдаю разрывы дымов по курсу... Это кто работает? Пятьсот

семидесятый... Парни! Подходите с юга, с юга! По нам с горушки двадцать четыре одиннадцать

заработал ДШК! Если подберетесь от речки, вы прямо на них выскочите! Мы вам трассерами

укажем!.. Эй, Катушка, укрой своих, зараз «покапаем» на ваши метки, ну-ка, обозначьте еще

разок вашу позицию...

Где-то колонна идет, что ли? - Предположил Серега.

Не-е. - Покачал головой Шульгин. - Кого-то зажали на блоках. Номера горушек мужики без

запинки чешут, наизусть знают.

Крепко зажали, значит, если авиацию вызвали!

Не обязательно, парни на блок-постах разбаловались. Когда нигде большой «вазифы»' нет авиация на все вызовы работает. Они скоро по зайцам начнут «вертушки» вызывать... Они сидели на привале, отвалившись на свои вещмешки. У Шульгина в зубах торчала неизменнная спичка, постепенно укорачивавшаяся от жевания. Шульгин не бросал огрызки где попало. Измочаленную спичку он аккуратно совал в нагрудный карман.

Эх, Серега, - сказал Шульгин, заметив Серегин иронический взгляд, - если бы мы здесь по всем правилам следы заметали, я бы тебе посрать свободно не дал бы, где тебе захотелось. По правилам полагается твое свеженькое аккуратно в пластик и с собой в мешок, и тащить его, родное, до самого дома, и свалить его только там, в отведенном месте. А мы здесь дерьмо разбрасываем, как стадо диких свиней. Со спутника... - Он ткнул спичкой в небо, - ... можно весь наш путь проследить по одному нашему говну! Будь у «духов» толковый следопыт, да с собакой, они бы все наши патрули чехлили бы пачками. Дак, что же не чехлят?

А нет у них учителей порядочных. «Паки»^ «духов» только на пушечное мясо обучают. И

американцы не особо напрягаются. Им бы эта война подольше шла, и ладно... По уму, всю нашу

армаду бы отсюда убрать, да оставить один спецназ, штурмовую авиацию и артиллерию. Через

границу ни одна собака не пробежала бы, а там годика через три они и выдохлись бы, без

подвоза.

всех удержать, все эти миллионы?

1 Вазифа — здесь - войсковая операция;

2 Паки – пакистанцы

А то? Миллионам тоже бесконечно воевать не надо. Им мирно кочевать надо, а не патроны

«духам» возить. Кого купить, кого заставить... Пускать их через границу по коридорам. А если

не так, то какая же это граница? И в Пакистан пару раз в месяц «по ошибке» залетать и разносить

по лагерю за раз... Кого так надолго хватит?

У Сереги ныли ключицы. Он не стал снимать с плеч тяжелый рюкзак, а лишь лег на него спиной. По крайней мере, так он экономил усилия по надеванию его снова на плечи... Шульгин засунул в нагрудный карман очередную разжеванную спичку.

Вот если бы я на учениях в Союзе бросил эту спичку на травке, посредник бы в момент записал

бы мне одного «убитого» в группу...

А сколько их у вас там в кармане? - Поинтересовался Серега.

Хватило бы пол-Афгана спалить уже... Они помолчали еще немного.

Серега, а ну, скажи, что ты думаешь про вон того бойца? Вот этого, с чайником на мешке... Серега поглядел на солдата, на которого указал Шульгин. Огромный нос отличал его даже среди афганцев. Несколько дней не бритая щетина стремительно превращалась уже в густую черную бороду. Солдат был уже немолод и умело переносил тяготы похода. Сейчас он, мыча про себя заунывную мелодию, неподвижно глядел куда-то вдаль и лишь время от времени жевал задумчиво губами.

Я с ним, вобще-то не говорил... - Произнес после паузы Серега. - Ну, лет ему под тридцать

пять... Женат, наверное уже... Служил при короле в армии, скорее всего, выправка еще та.

Каблуками щелкает так, как только старые солдаты, еще Захир-шаховской закваски могут.

Пуштун, судя по прозношению. Звук «п» не выговаривает... По-моему, боец надежный... Не

знаю, почему... Такое производит впечатление.

В каком смысле, надежный?

В том, что не будет в спину стрелять... И не убежит уже, я думаю. Ему, кажется, уже немного

осталось дослужить. Не имеет смысла. Они снова немного помолчали.

А скажи ты мне, Серега, много ли ты видел «духов» за свои несколько месяцев в Афгане? Серега смутился.

Ну... Не очень много, пока... Если считать тех, что мы вчера... Дюжину, наверное. Ну, пленных

видел, на прошлых «вазифах» с батальоном... Да этого пацана тоже...

Дюжину... - Задумчиво повторил Шульгин. - Ну, тогда познакомься еще с одним. - Серега

вопросительно глянул на Шульгина. В глазах у Шульгина плясали чертики. - Да не на меня

смотри, на этого твоего «надежного»! Хочешь, представлю? «Дух»! Со стажем! Взят в плен

нашим же батальоном в позапрошлом году в этих вот, примерно, гостеприимных местах...

Видишь, какие кадры куют нам «духи»! Да, знаешь? Он пытался целую колонну остановить с

одним сраньш ППШ в руках! То ли он такой вот гениальный идиот, то ли приспособленец, как

хочешь считай, но солдат он, действительно, хороший. А ты говоришь, весь народ, как один... -

И Шульгин не по ситуации весело рассмеялся.

Серега снова обернулся и через плечо рассмотрел солдата повнимательней. Тот продолжал мычать свою бесконечную песню, но неожиданно поймал Серегин косой взгляд и весело подмигнул ему, обнажив в улыбке ряд черных от насвара зубов. И тут же бросил осторожный взгляд на Салима, вероятно, опасаясь, что бы тот не увидел его непочтительное панибратство с офицером.

И много у нас сегодня таких «гениев»? - Отвернувшись от солдата, спросил он Шульгина.

Да в нашей бригаде, почитай, они самые лучшие. - Со значением сказал Шульгин, услышав

иронию. - Отличники... боевой и политической. Вот этого про цели и задачи Апрельской

Революции спроси, он тебе без запинки доложит, какая она хорошая, как много разумного,

доброго и вечного она несет народу. И что, ты мне объясни, движет им? Деньги эти нищенские,

что правительство платит ему из бездонного кармана «шурави»?

Не такие уж и нищенские. - Прищурился Серега. - Вдвое больше, чем в пехоте, между прочим.

Вдвое?! - Притворно изумился Шульгин.

Да ладно вам, товарищ капитан... Ваш водитель на эту получку пол-клана своего содержит. Шульгин засунул в рот еще одну спичку.

Серега! Если кто-нибудь когда-нибудь объяснит мне, за что все эти... бывшие... или будущие

«духи» здесь с нами вместе по горам лазят... Я портрет этого человека повешу у себя в комнате

на самом видном месте!

Ладно, договорились! - Сказал Серега. - Вот доберемся до дома я Вам свой...

Тихо! - Неожиданно зло повернулся к нему Шульгин. - До дома... Доберись сначала...

Болтаешь языком... Подъем!

Пленного мальчишку не сменяли на носилках ни разу, до тех пор, пока Шульгине не разъяснил Салиму:

Салим, ты и с ишаками так обращаешься, или что? Тягловую силу беречь надо! Он через ночь у тебя никакой станет. Нам топать еще километров семьдесят...

В носилки обратили толстое синее одеяло, подобранное для крепости парой солдатских ремней. Раненый вполне пришел в себя, но обожженные глаза у него по прежнему были завязаны серыми бинтами, а руки, замотанные по самые локти, лежали на груди. Его мешок возложили на пленного. Автомат его нес кто-то из солдат... Раненный оказался тяжеленным, и менять носильщиков приходилось через каждый час.

Но каком-то привале Серега выяснил, что пленного зовут Зольмай. Они не говорили часто, ибо оба устали от ходьбы, но Зольмай всякий раз выказывал неизменную готовность, как только Серега подсаживался к нему. Сереге было немного неловко, ибо он понимал, что парень устал больше него, и разговаривает с ним лишь из страха вызвать неудовольствие. По наказу Шульгина он еще раз прошел по всем пунктам допроса и аккуратно записал в блокнот ответы. Парень рассказывал охотно и не скупился на детали. Он сыпал именами и названиями мест, но большая часть из них была в Пакистане. Серегу это не очень интересовало, но он записывал и это, не жалея бумаги в маленьком блокноте.

Ну, что там твой «спасенец» живопишет? - Поинтересовался Шульгин. - Смотрю, очень говорлив парнишка! Лапшу не вешает?

Куда там, «лапшу»... Его первый раз на «вазифу» взяли, а Вы его в Штирлицы. Этот самый, с черной бородой и взял! Его звали... - Серега листнул блокнот. - ...Фарук. По его словам, «дух» бывалый, все несколько лет воевал.

Ну, видишь? До чего не повезло мужику! - Даже с некоторым сожалением в голосе покачал головой Шульгин. - И что он нам в плен не попался? Думаете, стал бы служить, как эти?

А что, и стал бы! Разъяснить ему про Революцию, про Апрельскую, а? Между прочим, вот этот, про которого я тебе рассказывал, в прошлой жизни был не лапоть! Командиром отделения, по-нашему. Ты думаешь, чего это его на дорогу понесло с ППШ в руках? А потому, что все его отделение разметали «вертушки» за день до того! У него слегка «крыша поехала», и он из своего ШИП несчастного пообрубал первой БМП-шке в колонне все наружние приборы, пока обалдевший экипаж соображал, что это на дорогу выскочило. Они его из чистого любопытсва не «забили», хотелось им поглядеть, что же это за чудо такое!

А как он в бригаду попал? К нам разве не отбирают особо как-то? Ведь «командос» все-таки! Ага, вот его особо и отобрали! Его сдали в ХАД, как положено... через денек, а те его через несколько месяцев на призывной пункт отправили, у тех план по призыву горел. Неисповедимы пути... Апрельской Революции...

Зольмая меняли только из передней упряжи в заднюю и наоборот, что бы разнообразить нагрузки на плечи. Вопросов он Сереге опасливо не задавал, хотя Серега был если не дружелюбен, то и не враждебен. Солдаты Зольмая просто не замечали, даже особо никто не конвоировал, лишь Салим время от времени оглядывался в его сторону. Одетые прямо на босу ногу галоши от ходьбы по камням разболтались настолько, что правый постоянно слетал с ноги, и раз даже пришлось посылать Зольмая на несколько сот метров назад, что бы он подобрал в очередной раз слетевшую обувь.

Объясни мне, Серега, раз ты страновед у меня, - вполне серьезно спросил Серегу Шульгин, когда парень вернулся со своими галошами к ожидавшей его группе, - почему это человек даже не пытается дать деру? И Салим точно знает, что он не попытается, иначе не отпустил бы его одного за этими идиотскими галошами! Что это у них за философия? Это что-то исламское или что? Серега задумался на минуту.

Не знаю, если честно, товарищ капитан... Вообще-то, это, наверное, фатализм... Фатализм? В каком смысле? Ну, в том, что если суждено быть повешенным...

Надо же! - Искренне удивился Шульгин. - А я думал, это только у нас, у русских... Да и куда ему бежать-то? Как куда? Да на все четыре стороны!

После того, что он тут видел, он нас монстрами всех считает. Наверное, думает, мы за ним погонимся до самого Пакистана. Шульгин выдержал длинную паузу.Серега! - Наконец, сказал он с расстановкой. - Я этих людей НЕ ПОНИМАЮ! Я их не понимаю... Говорят, немцы в Россию полезли тоже потому, что не понимали. И кончили в сорок пятом в Берлине, так и не поняв! Но их хотя бы не упрекнешь, что они не решились идти до конца. Уж у них-то тотальности было даже с избытком. Не стоило им с нами связываться. Вот чего они не поняли!

Серега вдруг усмехнулся, вспомнив что-то.

А Вы знаете, этот Зольмай что мне рассказал! Какой-то грамотей им в кишлаке говорил, что

именно «шурави» напали на Германию! Иначе как бы мы в Берлине войну закончили, а не они в

Москве?

А что, логично. Кто в Россию ни лез, кончал плохо... Кстати, и в Афган тоже...