Белое движение в культурной памяти советского общества: эволюция «образа врага»

Основной массив письменных источников был опубликован либо в советский период, либо после распада СССР. Другая часть источников выявлена в 6 фондах Государственного архива Россий­ской Федерации (ГАРФ), 25 фондах Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), 8 фондах Российского государственного военного архива (РГВА) и некоторых региональных архивах Челябинска и Иркутска (Российская Федерация), Кустаная (Республика Казахстан). Ряд материалов использован из 2 фондов Архива Гуверовского института войны, революции и мира (Стэнфордский университет, США).

Первый тип источников очень многочисленный и включает несколько групп текстов. Во-первых, это законодательные акты, дающие представление о политике советских властей в отношении участников Белого движения. Особый интерес представляют тексты советских конституций 1918 г. и 1936 г., закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» (18 октября 1991 г.)²⁸.

Другой комплекс законодательных материалов охватывает документы, свидетельствующие о политике советского руководства в области литературы и искусства. Прежде всего, это различные партийные и правительственные постановления, регулирующие деятельность художественной интеллигенции²⁹.

Следующий вид источников – делопроизводственная документация, в частности, приказы, распоряжения, инструкции различных учреждений. Очень значимы в данном плане приказы Реввоенсовета, касавшиеся участников Белого движения, и стенограммы судебных процессов по их делам. Подобные документы позволяют изучить официальный дискурс в отношении «бывших» и меры, применяемые к ним³⁰.

Большой интерес представляет значительный массив делопроизводственных документов и свидетельств, дающих информацию о процессе создания тех или иных произведений литературы и искусства, о реакциях на их появление. К ним относятся черновики, личные документы и переписка представителей художественной интеллигенции, опубликованные материалы произведений, стенограммы обсуждений, рецензии и отзывы³¹.

В данном плане очень продуктивными для исследования оказались дела об отдельных историко-революционных фильмах. Они, как правило, включают литературный и режиссерский сценарии, смету на кинопроизводство, списки ролей и актеров, перечень декораций и костюмов, календарно-постановочный план съемок, обсуждение готового фильма специалистами, перечень сделанных исправлений и поправок, заключение художественного совета киностудии.

Использовались также данные социологических исследований о зрительских симпатиях театральных постановок и телевизионных фильмов³².

Значительный корпус текстов, привлеченных для исследования, – это источники личного происхождения. Прежде всего, письма зрителей после просмотра тех или иных кинокартин, а также отзывы посетителей выставок историко-революционной живописи. Они дают полезную информацию о неоднозначной реакции людей на отдельные творения деятелей искусства.

Нами изучено большое количество мемуаров. Многие из них опубликованы, другие воспоминания хранятся в качестве рукописных и машинописных материалов в архивах. Подавляющее большинство воспоминаний участников и современников гражданской войны представляет собой мемуары-«современные истории», или так называемые мемуарно-исследовательские работы.

Воспоминания участников гражданской войны рассматривались в работе раздельно, с точки зрения принадлежности их авторов к лагерю белых или красных. Первая группа мемуаров, написанных и изданных в советской стране, а также хранящихся в архивах, оказалась не столь обширной³³.

Другой комплекс воспоминаний представляет собой колоссальное количество опубликованных, а также неопубликованных материалов. Поэтому пришлось остановиться лишь на нескольких подобных трудах, чтобы выявить их общие особенности³⁴.

Следующий массив мемуарных текстов составляют воспоминания литераторов и деятелей искусства, а также их современников о создании тех или иных произведений, об условиях жизни и творчества. Это в большинстве своем – мемуары-«биографии»³⁵.

Еще одним видом источников личного происхождения являются устные воспоминания людей, свидетельства которых оказались ценными для работы. Среди информантов, предоставивших некоторые сведения, касающиеся темы диссертации, оказались сын белого генерала, русский американец С.П. Петров (Сан-Франциско); внучка белого генерала М.В. Ханжина М. Ю. Бородина (Москва); бывший сотрудник ЦГАСА (ныне РГВА) кандидат исторических наук Н.Д. Егоров (Москва); профессор, доктор исторических наук В.С. Кобзов (Челябинск).

Еще один комплекс источников включает научную и учебную литературу, в частности труды советских историков в виде монографий, статей и учебников, представляющих собой научный дискурс о гражданской войне в России. Знаковыми явлениями в исторической науке стали работы М.Н. Покровского, И.И. Минца, В. Владимировой, Н.Е. Какурина, Г.Х. Эйхе, Г.З. Иоффе и ряда других исследователей, изучавших контрреволюцию.

Показательными с точки зрения советского научного дискурса являются коллективные академические труды и энциклопедические издания, в том числе и о гражданской войне³⁶. По данным источникам можно проследить эволюцию развития научного знания о Белом движении в советской стране.

Концентрированным выражением того, как советские историки в угоду власти и официальной идеологии трактовали факты гражданской войны и создавали «образ врага», стали школьные и вузовские учебники, некоторые из них оказались в центре нашего внимания³⁷.

Оказалась в центре нашего внимания и художественная проза: романы и повести советских писателей о гражданской войне. Они составили наиболее внушительный массив литературных источников³⁸. Другая большая группа литературных произведений, где запечатлены образы Белого движения, – пьесы советских драматургов³⁹. Невозможно было не обратиться и к стихотворным произведениям⁴⁰. Во всех литературных текстах образы Белого движения созданы в художественном формате.

Другой тип свидетельств, которые изучались в ходе исследования, относится к визуальным источникам. Иконографические источники включают произведения советского изобразительного искусства, графические (плакат и карикатура)⁴¹ и живописные историко-революционные картины⁴², в которых художники отразили личное и общественное представление о гражданской войне, создав запоминающееся образы участников Белого движения.

Особо стоит отметить и такой вид визуальных источников, как почтовые марки с изображением тех или иных репродукций художников. Появление работ художников на почтовых марках, бесспорно, является показателем их значительной популярности у власти и общества.

Группа визуально-вербальных свидетельств – это фильмические источники, то есть историко-революционные игровые кинокартины советского периода. Исследуемые в диссертации художественные фильмы можно разделить на две группы: немые и звуковые произведения. Последние представляют собой аудиовизуальные источники. В работе проанализированы фильмы, которые, как правило, вышли в прокат. Но также изучены некоторые киноматериалы, представляющие собой незавершенные работы, в силу разных причин не попавшие на большой экран.

Все исследуемые игровые фильмы по своему жанру представляют собой либо исторические драмы, либо приключенческие ленты в стиле боевиков⁴³. Анализируя советские игровые фильмы, мы отталкивались от мысли, что кинопроизведения больше говорят о том времени, когда они были сняты, нежели о событиях прошлого, представленных на экране. Кино рассматривалось нами как один из способов интерпретации истории с помощью художественных приемов.

Итак, целый комплекс разнообразных по своему происхождению и содержанию источников: вербальных (письменных и устных), визуальных (иконографических) и визуально-вербальных (фильмических), характеристика которых представлена выше, позволил решить основные задачи исследования.

Апробация работы и ее основные результаты, отражены в монографиях, статьях и тезисах, опубликованных в сборниках научных трудов, журналах «Родина», «Вестник Южно-Уральского государственного университета, «Вестник Челябинского университета», «Journal of Siberian Federal University», «Белая армия. Белое дело», «Белая гвардия» в энциклопедиях «Челябинск» и «Челябинская область». Некоторые положения диссертации были представлены на конференциях, имевших статус международных (Челябинск 2004, 2005, 2007; Саратов 2008; Кемерово 2001, 2005, 2007) и всероссийских (Москва 2004; Челябинск 2001; Пермь 2008), а также в преподавании спецкурса «История Белого движения в России» для студентов Южно-Уральского и Челябинского государственных университетов.

Структура диссертации включает введение, пять глав, заключение, список источников и литературы, приложения, перечень принятых сокращений.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении сформулирована актуальность темы, охарактеризованы объект и предмет, хронологические и территориальные рамки исследования, определены цель и задачи, научная новизна и практическая значимость работы.

Первая глава «Методологические основания, историография, источники» дает представление о теоретических основах исследования, подходах и методах, используемых для решения задач, поставленных в диссертации. Здесь же рассматриваются этапы развития историографии Белого движения, а также проблематики, связанной с коллективной памятью, дается обзор исторических источников.

Во второй главе ««Враг» в поле субъективной и объективной политической реальности» представлена характеристика официальной риторики партийных вождей, в которой фигурировали образы Белого движения, анализируется политика в отношении «бывших» на разных этапах советской государственности. Следует пояснить, что объективная реальность представляет собой сферу реализованных действий, идей, воплощенных в жизнь. А субъективная реальность включает сферу еще нереализованных идей, умственных конструкций, желаний и страхов индивида или общества, на основе которых складываются представления о мире, о времени и о собственной идентичности. Другими словами, объективная реальность – это реализованная в действительности субъективная реальность.

Руководители Советского государства обращались к истории гражданской войны по разным поводам. В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий и И.В. Сталин писали и говорили о белогвардейцах как о врагах в русле текущей политики и тех проблем, которые они пытались решить. В их выступлениях и сочинениях заложены основные трактовки Белого движения как классово враждебной силы, вожди которой якобы стремились к восстановлению самодержавия. Белые армии, согласно официальной риторике советских руководителей, находились на содержании иностранных держав и содействовали закабалению России. Для характеристики участников Белого движения нередко использовались нечеловеческие образы, как правило, звероподобные. Несмотря на официальный атеизм советских вождей, некоторые из них порой сравнивали белогвардейцев с отрицательными героями из библейских сюжетов, имена которых стали нарицательными.

Во второй половине 1930-х гг. наблюдается значительное снижение внимания к Белому движению и актуализации его как «образа врага». Видимо, это связано и с определенной временной дистанцией, и с выходом на первый план иных политических проблем. Поэтому по­следующие руководители страны рисовали образы белой контрреволюции, как правило, в связи с очередной годовщиной «Великого Октября» или юбилеем со дня рождения В.И. Ленина. Риторика советских вождей со временем менялась и претерпела определенную эволюцию: от эмоциональных и ругательных эпитетов В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого и И.В. Сталина до несколько нейтральных терминов Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова и М.С. Горбачева. Однако при этом все же негативные коннотации в отношении Белого движения сохранялись. В целом, почти все публичные речи и высказывания советских вождей отличались неглубоким познанием Белого движения. Возможно, они знали гораздо больше, но вынуждены были придерживаться определенных правил игры, которые диктовались официальной риторикой. Речи и указания вождей относительно исторического пути России, в том числе и по вопросам гражданской войны, были определяющими для многих историков. Оценка врагов в устах партийных руководителей неизменно переносилась на страницы исторических трудов и учебников.

Политика советских властей в отношении участников Белого движения отличалась двойственностью, в которой сочетались как репрессии, так и сотрудничество с недавними врагами. Первоначально, вплоть до середины 1930-х гг., в основу организации советского общества был положен универсальный принцип разделения всех людей на «бывших» и «новых». Официально дифференциация строилась на основе классовой принадлежности. На самом деле место человека определялось по множеству разных показателей: происхождению, профессии, партийности, религиозности, взглядам на происходящее, поведению и др. Новый принцип общественной организации призван был в идеале заменить все, ранее существовавшие до тех пор, пока не победит мировая революция.

Однако планы мировой революции вскоре оказались отодвинуты на неопределенное будущее, менялись условия жизни и политическая конъюнктура, поэтому действия Кремля по отношению к «бывшим» также подвергались коррекции. В целом можно выделить несколько этапов такой политики. Первый период приходится на время гражданской войны, когда с целью подрыва боеспособности врага и даже привлечения его на свою сторону советские руководители стремились использовать различные способы, вплоть до полной амнистии противника. В 1920 г. был осуществлен массовый призыв в РККА бывших участников Белого движения. Через год службы им гарантировали возвращение всех прав. В это время в советском дискурсе о гражданской войне порой присутствовало уважительное отношение к белым как к достойному противнику Красной армии. Но уже в следующем году основная масса таких лиц была уволена со службы. Данный процесс не затронул только людей с высшим военным образованием и технических специалистов высокого уровня.

Следующий этап пришелся на начало 1920-х – первую половину 1930-х гг. и во многом отличался уничижительным дискурсом и репрессиями против бывших белогвардейцев. Следовали массовые увольнения из Красной армии и управленческого аппарата. Подобная политика диктовалась утверждением тоталитарного режима в стране.

Другой период связан с обострением международной обстановки накануне и во время Второй мировой войны и с последующим этапом позднего сталинизма (1935–1953), когда происходит отказ советских властей от жесткой политики в отношении «бывших» и проявляется стремление в значительной степени привлечь их на свою сторону. На данном этапе подвергались репрессиям главным образом те участники Белого движения, которые сотрудничали с внешним врагом.

В условиях трансформации советской политической системы (1953–1985), под влиянием настроений в обществе и ухода из жизни многих, уже престарелых участников Белого движения происходит постепенный отказ от репрессивной политики в их отношении со стороны властей. Однако негативный дискурс о белогвардейцах как о врагах сохранялся.

Только в период структурного кризиса в СССР и зарождавшейся демократической системы начинается процесс полной реабилитации участников Белого движения, который не завершен до сих пор. Если основная масса солдат и офицеров, генералов и политиков из лагеря белогвардейцев признана и властями, и большей частью граждан современной России жертвами братоубийственной гражданской войны, то по отдельным личностям такого консенсуса нет. Главные обвинения к некоторым участникам Белого движения сводятся к участию в терроре и сотрудничеству с внешним врагом.

Второй этап (с середины 1930-х – первая половина 1950-х гг.) оказался не столь богат на мемуарные тексты о гражданской войне. С установлением жесткого тоталитарного режима советского образца количество мемуаров значительно сократилось, а тех, что выходили в свет, было немного.

Третий период, наступивший после смерти И.В. Сталина и продолжавшийся вплоть до распада СССР, характеризуется появлением большого количества воспоминаний о революции и гражданской войне, затрагивающих, конечно, вопросы и о контрреволюционных силах. Однако все опубликованные мемуары сохраняли идеологически выраженную окраску. Лишь в условиях гласности и еще более радикальной трансформации советской политической системы, во второй половине 1980-х гг., стала создаваться почва для публикации ранее не издававшихся по цензурным соображениям воспоминаний.

Если говорить о создателях советских мемуарных текстов, то они по своей причастности к событиям прошлого представляют собой несколько групп авторов. Во-первых, это партийные, военные и государственные деятели, участники и современники гражданской войны. Во-вторых, рядовые борцы за советскую власть, многие из которых являлись непосредственными участниками событий. В Советском Союзе со второй половины 1950-х годов проводились целые кампании среди ветеранов по созданию ими мемуарных сочинений к юбилейным датам, связанным с Октябрьской революцией. Такого рода воспоминания, в рукописном или машинописном виде, сохранились во многих областных архивах на территории бывшего СССР. Они зачастую не отличаются своей оригинальностью в трактовке событий того времени, отражая советский набор мифов о Белом движении. Однако эти воспоминания в какой-то мере дают представление о взглядах мемуаристов, об отношении их к событиям «героического прошлого». В таких мемуарах иногда можно встретить и малоизвестные факты.

Третья группа авторов – это лица, не участвовавшие в граждан­ской войне ни на той, ни на другой стороне. Они стремились просто выжить в условиях очередной российской смуты. Но среди них, судя по текстам, можно встретить людей с разными политическими взглядами и симпатиями.

К четвертой группе мемуаристов следует отнести бывших участников антибольшевистского движения, оставшихся или вернувшихся на родину. Большая их часть прошла через тюрьмы и лагеря, многие погибли, но кто-то все-таки сумел избежать преследований со стороны властей. Некоторые из них также писали мемуары, либо по указке свыше для разоблачения того дела, которому они когда-то служили, либо свои воспоминания они фиксировали по личной инициативе для потомков, без всякой надежды на публикацию в ближайшем будущем.

По причине невозможности охватить и проанализировать в данной работе такое огромное количество мемуарных текстов, мы решили остановиться на наиболее репрезентативных из них. Вследствие этого рассмотрен ряд воспоминаний из двух групп мемуаров, которые условно можно обозначить в зависимости от принадлежности их авторов к тому или иному политическому лагерю времен гражданской войны, как «красные» и «белые».

В результате анализа особенностей мемуаров, а также содержащихся в них характеристик «образа врага», можно констатировать следующее. Мемуарная литература сыграла значительную роль в создании и трансляции как реальных, так и легендарных историче­ских фактов о Белом движении. Значительное количество мемуарных текстов появилось в первое десятилетие после гражданской войны и в период «оттепели», в условиях ослабления цензурных рамок. «Белые» мемуары, созданные в условиях советской действительности, оказались более информативны, чем «красные» воспоминания. Однако и в тех, и в других текстах можно обнаружить много домыслов, стереотипов, но и подлинных свидетельств. В отличие от образов «белогвардейщины» в художественной литературе, мемуаристы, стремясь быть достоверными, в меньшей степени использовали аллегории. Мемуарная литература оказала значительное влияние на историков и на представления многих советских людей о гражданской войне.

Советский научный дискурс о Белом движении отличался следующими чертами. Трактовки и оценки истории «белогвардейщины» зачастую опирались не только на реальные факты прошлого, но и подгонялись под схему, созданную в рамках марксистского, классового подхода. В 1920-е – начале 1930-х гг. история контрреволюции активно изучалась советскими историками, причем одним из главных инициаторов этого дела стал академик М.Н. Покровский. Публиковались документы белых правительств, мемуары представителей антибольшевистского лагеря, даже появилось несколько биографических исследований о некоторых лидерах Белого движения.

Но в то же время в исторических трудах под влиянием официальной пропаганды присутствовали такие ругательные эпитеты в отношении участников Белого движения, как «бандиты», «сатрапы», «подлецы», «наемники империализма» и т.п. Тогда же появились термины, содержащие негативные коннотации: «белогвардейщина», «корниловщина», «деникинщина», «колчаковщина», «врангелевщина», «дутовщина», «красновщина» и др. В названиях трудов советских историков стали зачастую фигурировать слова «разгром», «авантюра» и «крах». Данная традиция прочно закрепилась в советской историографии и неуклонно проявлялась в последующие годы.

Особенностью историографии 1920-х гг. является то обстоятельство, что большинство авторов исторических трудов были либо непосредственными участниками, либо свидетелями гражданской войны. Поэтому их работы отличались эмоциональными оценками и трактовками, зачастую они представляли белогвардейцев неоднозначно, порой подчеркивая и сильные стороны врага.

С утверждением сталинской концепции истории революции и гражданской войны, отраженной в письме вождя «О некоторых вопросах истории большевизма» в редакцию журнала «Пролетарская революция» (1931 г.) и в «Кратком курсе истории ВКП(б)» (1938 г.), изучение контрреволюции не представлялось целесообразным и возможным. Такая тенденция в развитии советской историографии пришлась на второй этап (начало 1930-х – первая половина 1950-х гг.) в изучении истории гражданской войны. Белое движение как самостоятельный предмет исследования перестало присутствовать в трудах советских историков. Показательно, что во втором издании «Большой советской энциклопедии», выходившем в свет в период позднего сталинизма, уже не было статьи о «Белой гвардии», в отличие от первого издания 1920-х годов. В работах о гражданской войне неизменно подчеркивалась подчиненная роль «белогвардейщины», выполняющей политический заказ зарубежных «империалистов».

Некоторое оживление исторических исследований, посвященных контрреволюционным силам, стало реальностью во время так называемой «хрущевской оттепели» и продолжалось до середины 1980-х годов. Данное время можно считать третьим периодом в развитии советского научного дискурса. Несмотря на новые позитивные тенденции, на историков продолжала влиять атмосфера «холодной войны». Господствовали старые, ортодоксальные позиции в отношении трактовок и оценок антибольшевистских сил. Независимо от того, что труды исследователей становились более информативными, с широким использованием разнообразных источников, отказаться от идеологических стереотипов (о подчиненности белых режимов Антанте, о классовой основе контрреволюции и др.) и от негативных эпитетов («белогвардейщина», «белогвардейские главари», «заговор», «авантюра», «крах» и др.) они не могли.

Лишь в условиях кризиса совет­ской политической системы во второй половине 1980-х гг. появились иные, не ортодоксальные, с точки зрения официальной идеологии, работы историков о гражданской войне. Началось переосмысление переломных моментов советской истории в условиях становления плюрализма мнений, оценок, подходов. На этом этапе среди отечественных историков наметилось размежевание на тех, кто еще сохранял верность марксистской концепции, и тех, кто встал на путь раскрытия «белых пятен» в истории гражданской войны, отказываясь придерживаться исключительно классового подхода в изучении прошлого. Последние авторы зачастую стали романтизировать и героизировать историю Белого движения, обращаясь в своих исследованиях, главным образом, к военной тематике и биографическому жанру.

Учебники по истории в советской стране отличались значительной приверженностью к официальной идеологии и наглядностью в изображении врага. Они в первую очередь должны были воспитывать подрастающее поколение на мифах о революции и гражданской войне, созданных в 1920–1930-е годы. Таким образом, даже в условиях перемен, учебная литература отличалась большей приверженностью к старым догмам и стереотипам, нежели труды историков.

Основные контуры, определявшие образы белых, созданные для восприятия советской молодежью: «жалкие» фигуры лидеров контрреволюции; громадное превосходство их войск, снабженных всем необходимым из-за рубежа; ужасы белого террора.

В четвертой главе «Художественное слово в конструировании облика «врага»» анализируются литературные произведения и театральная драматургия. Интерес к гражданской войне как ключевому событию советской истории у литераторов никогда не ослабевал. Но в переломные, поворотные моменты развития советского социума актуальность этой темы еще более возрастала, что и вызывало появление целого ряда произведений. Первая волна художественных сочинений о гражданской войне пришлась на 1920-е – первую половину 1930-х гг., когда еще были сильны воспоминания о ней. Вторая волна стала реальностью в период «оттепели» и несколько позже, с середины 1950-х и до начала 1970-х гг., в условиях пересмотра некоторых советских мифов сталинского времени. Третья, завершающая волна таких произведений пробивала себе дорогу во второй половине 1980-х гг. в период «гласности» и «перестройки». Во время периодов активизации памяти о гражданской войне в обществе происходил процесс корректировки знаний о прошлом.

На наш взгляд, две главных темы доминировали в историко-революционной литературе. Во-первых, героическая борьба большевиков против сил контрреволюции. Во-вторых, тема выбора человека в условиях революционного времени.

«Образ врага» в советской литературе, отождествлявшийся с Белым движением, создавался на основе целого набора стереотипов. Первым наиболее распространенным из них являлось утверждение о том, что белогвардейцы выступили против большевиков исключительно с целью реставрации самодержавия. Другим господствующим мнением стал тезис о белогвардейцах как марионетках в руках правителей Антанты, получавших от них широкомасштабную помощь. Антинародность белых политических режимов стала еще одним стереотипным утверждением. Образ «белогвардейщины» зачастую рисовался посредством изображения человеческих пороков ее представителей. Среди них доминировали пьянство, наркомания, разврат, грабежи, убийства и т.д.

Семантический анализ текстов советских писателей свидетельствует, что во многих произведениях образы «белогвардейщины» олицетворялись со звериными, зачастую с волчьими, вороньими и иными демонологическими образами.

Несмотря на господство различных стереотипов о Белом движении, в культурной памяти советского общества можно отметить эволюцию его литературных образов. В 1920-е – начале 1930-х гг. белогвардейцы представлены в литературе не всегда однозначно, наряду с негативными чертами присутствовали и те, которые вызывали симпатии. Наиболее яркие их образы были созданы М.А. Булгаковым, М.А. Шолоховым, А.Н. Толстым и некоторыми другими авторами. В период сталинизма, с середины 1930-х гг., образы «белогвардейщины» стали трактоваться сугубо негативно, но при этом они оказались оттеснены другими, более актуальными для советского общества «врагами»: «пятой колонной», члены которой якобы пробрались даже в партию большевиков, и международными «империалистами». «Оттепель» вызвала новый интерес к истории гражданской войны. Образы Белого движения в ряде литературных произведений стали более привлекательны и менее негативны. Затем, в 1970-е – первой половине 1980-х гг. в условиях ужесточения цензуры, появилось совсем немного высокохудожественных произведений, трактовавших гражданскую войну как трагедию и для красных, и для белых. Со второй половины 1980-х гг. начинается постепенное переосмысление советского прошлого. В свет выходят ранее запрещенные литературные произведения о гражданской войне Б.Л. Пастернака и В.П. Аксенова, в которых образы участников Белого движения по своей глубине и притягательно­сти ничуть не уступают образам большевиков, а порой и превосходят их.

Художественная литература являлась одним из основных каналов трансляции культурной памяти в советском обществе. Во-первых, она имела наибольшее распространение благодаря традиционному способу познавать мир через книгу и, конечно, благодаря государственной поддержке книгоиздательского дела. Во-вторых, литературные образы в более доступной и яркой форме, нежели те, что были представлены в научных или мемуарных сочинениях, раскрывали советским людям картины исторического прошлого.

Театральная драматургия также внесла значительную лепту в создание советских мифов о Белом движении. Причем «сверху» зачастую враждебные образы трактовались достаточно прямолинейно и однобоко как негативное явление прошлого. Но «снизу», прежде всего со стороны творческой интеллигенции, образ так называемой «белогвардейщины» в 1920-е гг. и в постсталинский период порой конструировался не так однозначно. Многое здесь зависело, с одной стороны, от давления политического режима на общество, в том числе и на драматургов, режиссеров и актеров, а с другой стороны, значительным фактором являлись личные взгляды создателей пьес и постановщиков спектаклей на прошлое страны, связанное с революционными потрясениями и переменами.

Драматические произведения для театра, где в качестве персонажей фигурируют так называемые «белогвардейцы», можно условно разделить на две группы. Во-первых, это постановки, рассказывавшие о времени революции и гражданской войны. Другая группа пьес (их гораздо меньше) – это повествования о периоде «социалистического строительства», которому мешают бывшие участники и сторонники Белого движения. Все эти пьесы представляли собой либо оригинальные театральные сценарии, либо инсценировки литературных произведений.

В развитии советским театральным искусством образов Белого движения можно выделить следующие этапы. Прежде всего, гражданская война и последующее десятилетие. На данном этапе ставились как театральные инсценировки, так и агитационные пьесы. Но наиболее высокохудожественными оставались произведения, созданные в русле традиционной драматургии, показывающие врага не только в политических и военных баталиях, но и на фоне повседневной жизни людей. Ряд таких пьес: «Дни Турбиных» и «Бег» М.А. Булгакова, «Любовь Яровая» К.А. Тренева, «Бронепоезд 14-69» В.В. Иванова и некоторые другие, впоследствии были признаны классическими произведениями. В них с большим художественным мастерством представлены и участники Белого движения, образы которых рисовались не только негативно.

Как объяснить, что именно в это время в советской драматургии происходит конструирование и трансляция образов участников Белого движения с более объективных позиций? Конечно, здесь сказалось ослабление политического давления со стороны правящих верхов в условиях НЭПа, когда еще существовала определенная свобода творчества. С другой стороны, мифы о революции и гражданской войне как базовые для советского социума тогда только складывались. И власти еще не выработали четких цензурных границ, в рамках которых создавались образы белогвардейцев. Не следует также забывать, что часть советских граждан ранее принимала участие в гражданской войне не на стороне большевиков. Жизненный опыт и представления этих людей на обыденном уровне также могли влиять на создателей пьес. Прочного «железного занавеса», установленного позднее, тогда еще не существовало, и некоторые мемуарные, исследовательские, публицистические сочинения о революции и гражданской войне, изданные за рубежом и отражающие взгляды русских эмигрантов, все-таки попадали в культурное советское пространство. Все эти факторы, на наш взгляд, и способствовали созданию в драматургии не сугубо отрицательных образов «белогвардейщины».

На следующем этапе развития советского общества, в условиях установившейся сталинской диктатуры, образы Белого движения на театральной сцене оказались заслонены с одной стороны культом большевистских вождей – В.И. Ленина и И.В. Сталина, а с другой – образами внешних врагов. Белогвардейцы как персонажи пьес зачастую представлялись упрощенными и одномерными.

В постсталинский период, начиная с политической оттепели и до распада СССР, образы Белого движения вновь возвращаются на сцену с некоторыми смягченными и оправдательными коннотациями. Некоторые пьесы, запрещенные ранее, были разрешены к постановке.

С началом политики перестройки в обществе стал нарастать интерес к участникам борьбы за Белое дело, к их деятельности, к той политической альтернативе, которую они отстаивали. Публиковались материалы, которые способствовали реабилитации противников большевиков в гражданской войне в будущем. Однако советская драматургия, в отличие, скажем, от публицистики или кинематографа, в этом процессе оказалась идеологически выдержанной, придерживаясь старых догм, сохраняя негативные трактовки Белого движения.

Количественный анализ репертуара пьес по историко-революционной тематике как центральных, московских и ленинградских, так и ведущих республиканских театров показал, что наибольшее количество постановок было осуществлено в 1927–1929 годы. В последующие периоды советской государственности новые спектакли и старые пьесы шли уже гораздо реже и, как правило, их количество увеличивалось во время юбилейных годовщин Октябрьской революции. «Рекордсменами» среди произведений такого рода являлись драмы «Любовь Яровая» К.А. Тренева, «Бронепоезд 14-69» В.В. Иванова, «Гибель эскадры» А.Е. Корнейчука, «Человек с ружьем» Н.Ф. Погодина, «Незабываемый 1919-й» В.В. Вишневского, «Разлом» Б.А. Лавренева, «Мятеж» Д.А. Фурманова, «Интервенция» Л.И. Славина. Они многократно ставились в разных театрах страны. Именно эти спектакли определяли основные контуры культурной памяти о революции и гражданской войне на театральной сцене. При этом следует отметить, что постановки не менее высокохудожественных пьес М.А. Булгакова «Дни Турбиных» и «Бег», где вражеские персонажи выступали не на втором, а на первом плане, не имели, видимо, благодаря запретительным мерам властей, столь широкой аудитории. Подобная ситуация складывалась и в отношении других произведений не менее талантливых драматургов советской эпохи, неоднозначно рисовавших участников Белого движения и иных противников большевиков. Лишь в 1950–1980-е гг. благодаря телевидению и экранизации ряда драматических произведений положение несколько изменилось.