Биография ученого это образ его мышления, генезис идей, творческая продуктивность. Так считал Альберт Эйнштейн. Когда его попросили написать предисловие к книге о знаменитом ученом, он ответил: По-моему

Пилигрим мира

Начиная с исторического и особенно гёльдерлиновского Эмпедокла, в мифологическом сознании образ великого мудреца связывался с бегством от мира, уходом, с башней из слоновой кости или с игрой в бисер. У самого Эйнштейна этому соответствовал идеал смотрителя маяка. Нам еще предстоит разобраться в сложном, как теория относительности, характере Эйнштейна, но, предваряя такой разбор, я обращаю внимание на его удивительное сходство с другим Великим Пилигримом, заключившим себя подальше от глаз людских в Ясной Поляне, по иронии судьбы ставшей мировой витриной, открытой сценой, где на глазах всего человечества разыгрывалась страшная драма — трагедия гения.

Присущий Эйнштейну эскапизм парадоксальным образом уживался в нем с открытостью миру, отчужденность — с вовлеченностью в мировые события, камерность — с площадностью, парадностью, скоплением огромных человеческих масс, жизнью на виду всего человечества. Эйнштейн не упивался собственной славой, хотя и не пытался уклониться от нее, одно время даже шел у нее на поводу, но общение с сильными мира сего и с огромными человеческими массами доставляло ему удовольствие — не из тщеславия, скорее из неожиданно представившейся ему возможности стать факелоносцем науки, знания, заразить открывшейся ему истиной как можно большее количество неофитов. В этом он мало отличался от библей- ских пророков и всех иных учителей человечества. Человек, ниспровергнувший классическую науку, олицетворял идеологию эпохи Просвещения и, пожалуй, стал последним ее отголоском в XX веке.

В начале 20-х годов Эйнштейн возложил на себя миссию посла открывшегося ему знания и новой науки и самым добросовестным и последовательным образом — так, как это он делал в самой науке, — понес факел в массы. В течение очень небольшого промежутка времени он побывал с Эльзой в Лейдене, Праге, Вене, отправился в путешествие по Америке, остановился в Англии, посетил Францию, пересек Средиземное море и Индийский океан, оста­навливаясь в Коломбо, Сингапуре, Гонконге и Шанхае, посетил страну восходящего солнца, затем Палестину, Францию, Испанию и Швецию. Это был сплошной путь триумфов, чествований, празднеств, но, прежде всего, пропаганды учения. Вряд ли когда-либо в прошлом мировая наука превращалась в такое грандиозное шоу, ставшее обыденным лишь во второй половине века, да и то для звезд мировой поп-культуры…

Началось с поездки в Лейден в 1920 году, где перед полуторатысячной аудиторией Эйнштейн прочитал лекцию Э ф и р и п р и н ц и п о т н о ­с и т е л ь н о с т и, популярность которой была явно ориентирована на вербовку единомышленников среди непрофессионалов. Эйнштейн буквально зажег слушателей своим энтузиазмом: большинство из них так и не поняли суть дела, но легко восприняли экстатический рационализм, войдя в резонанс и испытав своеобразную конгениальность с человеком, о котором ширилась слава творца новой Вселенной.

Затем последовала поездка в Прагу, где в набитом до отказа огромном зале Эйнштейн рассказывал о теории относительности членам просветительского союза «Урания» и на последовавшем за этим банкете исполнял сливкам чешского общества отрывок из струнной сонаты Моцарта. По словам Ф. Франка, чешские коллеги «были почти испуганы, когда живой Эйнштейн, портрет которого висел на стене, без всякого предупреждения вдруг появился в стенах Карлова университета».

Из Праги Эйнштейн направился в Вену. Здесь его ждала трехтысячная аудитория, причем билеты на лекцию были распроданы задолго до «чуда». По словам того же Франка, публика находилась «еще в большей степени, чем в Праге, в небывало возбужденном состоянии, когда уже не столь важно, понимаешь ли ты что-либо, а важно лишь ощущение, что ты находишься в непо­средственном соседстве с местом, где происходят чудеса». Эта экзальтация и атмосфера чуда — необычайно важные моменты, присущие уникальным «гастролям» великого физика, научная философия которого требовала исключительно трезвости и разумности.

В конце марта 1921 года Эйнштейн с женой отбыл из Роттердама в Нью-Йорк. Хотя поездка преследовала цель пропаганды сионистской идеи и сбора средств для Еврейского университета, она превратилась в грандиозное шоу с уча­стием Президента, мэров, ректоров и многих ведущих ученых Америки.

Как только разнесся слух о предстоящей поездке Эйнштейна в Америку, на его имя стали непрерывным потоком поступать телеграммы от руководителей научных учреждений. Эйнштейна наперебой приглашали прочесть лекции, нанести визит, принять академическую награду… 2 апреля 1921 года репортеры буквально набросились на Эйнштейна на борту корабля, с которым он прибыл в Америку. Его официально приветствовал — прямо как отличившегося на войне соотечественника — мэр Нью-Йорка. Президент Гардинг пригласил его в Белый дом...

Проезд великого физика и его свиты по украшенным флагами улицам превратился в подлинное триумфальное шествие. В здании Метрополитен-оперы американский Сенат устроил в честь Эйнштейна торжественный прием. В актовом зале Нью-йоркского университета он выступил перед аудиторией и прочел трехчасовый доклад о теории относительности. Ему было присвоено звание почетного гражданина Нью-Йорка.

Физику с трудом удавалось спасаться от назойливого любопытства газетных корреспондентов. Журналисты буквально осаждали отель, в котором он остановился... Однажды он даже выступил публично в качестве солиста-скрипача на благотворительном концерте. Критика хорошо отозвалась о его игре.

Хотя Эйнштейн приехал в Америку с благотворительными целями, главным делом стала пропаганда собственного учения. В Принстоне он прочитал четыре лекции по теории относительности, изданные в виде книги, ­выдержавшей несколько изданий под названием С у щ н о с т ь т е о р и и о т ­н о с и т е л ь н о с т и. Эйнштейн отрицательно отнесся к созданному американцами культу его личности, чувствовал себя «как примадонна» и всячески старался приглушить бушевавшую вокруг него свистопляску, но шумиха явно укрепляла позиции его учения независимо от степени его понимания публикой.

По пути из Америки Эйнштейн остановился в Лондоне. Англичане встретили его более сдержанно, чем необузданные американцы, но и здесь его пребывание вызвало большой общественный резонанс: лекция в K i n g s C о l l е g е собрала большую аудиторию, а развернутая на ней программа международного сотрудничества пришлась по душе недавнему военному «противнику».

В Лондоне Эйнштейн и Эльза остановились в аристо- кратическом особняке, где им были отведены внушительных размеров апартаменты — большие, чем берлинская квартира ученого. Эйнштейн был смущен обстановкой, но это чувство превратилось в настоящий ужас, когда к нему был приставлен личный слуга. Увидев этот одетый в форму монумент, Эйнштейн обратился к жене: «Эльза, как ты думаешь, они нас выпустят, если мы попытаемся убежать?» Они ночевали в огромной спальне с окнами, закрытыми тяжелыми гардинами.

В 1922-м «посланец мира» прочел цикл лекций в Париже — он был первым «немцем», выступавшим во Франции после мировой войны. Боялись эксцессов, но стоявшая на вокзале толпа студентов пришла приветствовать ученого и, в случае необходимости, оградить от провокаций. И во Франции Эйнштейн стал сенсацией: хотя «весь Париж» не был допущен на его лекции в C о l l e g e d e F r a n с е и Сорбонне, даже критически настроенные ученые восторженно отзывались о блеске эйнштейновского гения, а самому этому гению предоставили право просветить научную общественность, познакомив с физическими и философскими аспектами теории относительности. Правда, французская Академия не признала его, на что он тут же с присущим ему юмором отреагировал: «Всё, чему они научились до 18 лет, является опытом, всё позднейшее — измышлением».

По возвращении в Берлин, Эйнштейн сразу начал готовиться к длительному путешествию в Японию (оно заняло около пяти месяцев).

Германский посол в Японии прислал в Берлин доклад, в котором визит Эйнштейна сравнивался с триумфальным шествием. Где бы Эйн­штейн ни появлялся, сразу же собирались толпы жаждущих взглянуть на него людей. Эйнштейн был принят императрицей. Газеты наперебой печатали репортажи о его пребывании в стране, наполненные как фактами, так и вымыслом. На него посыпался дождь наград и всевозможных подарков. Сам же Эйнштейн был покорен изяществом японцев.

Пребывание Эйнштейна в Японии было скрашено не одним гостеприимством — за несколько дней до его приезда пришло сообщение о присуждении Нобелевской премии 1921 года — «за открытие закона фотоэлектрического эффекта и за работы в области теоретической физики». Теория относительно­сти тогда считалась еще спорной и поэтому не упоминалась.

В Японии и Китае Эйнштейн читал лекции по проблемам теории относительности, некоторые из которых, в связи с необходимостью перевода, продолжались до пяти часов. Однажды, считая, что он злоупотребляет временем слушателей, Эйнштейн сократил доклад, но это немедленно вызвало недовольство аудитории.

А. Эйнштейн — М. Соловину:

В Японии было чудесно. Утонченные формы жизни, живой интерес ко всему, художественное чутье, интеллектуальная наивность в соединении со здравым смыслом — чудесный народ в живописнейшей стране.

Триумфальное шествие продолжилось и на обратном пути. Восторженный прием ждал Альберта и Эльзу на родине праотцов. Они пробыли в Палестине две недели. Британский верховный комиссар поселил их в своем дворце, взяв на себя роль гида. При каждом их выезде из резиденции раздавался пушечный залп, а за машиной следовал отряд кавалерии в парадных мундирах. Церемониальность раздражала даже купающуюся в лучах славы Эльзу. Эйнштейн много беседовал с первыми еврейскими поселенцами, а в Иерусалим­ском университете посвящал интеллектуалов в тонкости своих теорий.

А. Эйнштейн — М. Соловину:

Сородичи в Палестине очень мне понравились — как крестьяне, как рабочие, как граждане. Страна в целом мало плодородна. Она станет моральным центром, но не сможет вобрать значительную часть еврей­ского народа. Вместе с тем я, однако, убежден, что колонизация будет иметь успех.

Из Палестины супруги отправились в Испанию, где Эйнштейн, по его собственному выражению, продолжал «насвистывать любимую мелодию — на мотив теории относительности». На родине Дон Кихота ему воздали королевские почести, предоставив в распоряжение личный вагон короля Испании. Эйнштейн читал лекции в Мадридском университете.

Едва вернувшись в Германию, Эйнштейнам вновь пришлось паковать чемоданы: необходимо было — с опозданием — произнести Нобелевскую речь. Нобелевская премия Эйнштейна вызвала несколько казусов. Ее собирались присудить давно, но у Шведской Академии и Нобелевского комитета существовала традиция: давать премии за конкретные открытия, подтвержденные опытным путем. Теория относительности тогда вызывала еще ожесточенные споры, поэтому после долгих сомнений и споров придумали дипломатическую формулировку, связанную с открытием закона фотоэлектрического эффекта. Теория относительности при этом прошла через рубрику «и др.» — «работы в области теоретической физики».

В июле 1923 года в Гётеборге в присутствии короля он произнес свою Нобелевскую речь. Естественно, ученый пренебрег формулировкой Нобелев­ского комитета и говорил только о теории относительности.

Ленард откликнулся на решение Нобелевского комитета злобным заявлением протеста — на правах лауреата Нобелевской премии он утверждал, что работы Эйнштейна «незначительны» для присуждения столь высокой награды. Еще один казус вызвала национальная и государственная принадлежность нового лауреата: поскольку Эйнштейн на церемонии отсутствовал ввиду путешествия на восток, его должен был представлять посол страны, гражданином которой был новый лауреат. Эйнштейн хотел, чтобы эту миссию выполнил посол Швейцарии, но Германия воспротивилась этому, заявив права на Эйнштейна, как «имперского немца». Кончилось тем, что посол Швеции в Германии лично вручил Эйнштейну в Берлине диплом и медаль.

Часть денег, полученных от Нобелевского комитета, Альберт, как было оговорено ранее, переслал Милеве. На них были куплены три дома в Цюрихе: в одном поселилась она сама, два других, купленных для помещения капитала, использовались в качестве доходных. В 1947-м из-за финансовых трудностей, связанных с лечением Эдуарда, их пришлось продать, а дом на Хуттенштрассе, в котором жила сама Милева, был передан в собственность Эйнштейну, который осуществлял права владельца при посредничестве специально созданной им в Нью-Йорке компании. Милева распоряжалась домом по доверенности бывшего мужа и получала доход от сдачи квартир. Позже пришлось продать и третий дом, причем эта сделка вновь привела к конфликту между Альбертом и Милевой — теперь уже по финансовым обстоятельствам. Всё кончилось утратой большей части денег.

В мае — июне 1925-го Эйнштейны вновь отправились в путешествие, посетив на сей раз Аргентину, Бразилию и Уругвай. И здесь, куда бы они ни приезжали, власти и еврейские общины устраивали супругам торжественные приемы, а сам триумфатор выступал в роли просветителя.

После 1925 года Эйнштейн не предпринимал долгих путешествий, если не считать выездных лекций в Лейдене и летних поездок в Швейцарию и на балтийское взморье. С 1918 года Альберт, Эльза и две ее дочери от первого брака, Ильза и Марго, жили в огромной, девятикомнатной квартире на Хаберландштрассе, из которой Эйнштейн убегал на мансарду, где никто не мешал ему спокойно работать. Как и дом в Ульме, где родился Альберт, его берлин­ская резиденция была разрушена во время Второй мировой.

Дом Эйнштейна всегда был полон народу. Его ближайшие друзья и коллеги Планк, Нернст, Габер, фон Лауэ, астроном Архенхольд и другие ученые-естественники часто посещали его. Генрих Манн и Гергарт Гауптман, Эрих Клейбер, Макс Либерман (написавший портрет Эйнштейна в его рабочем кабинете), артистка Гедвига Вангель и многие другие известные деятели искусства и литературы бывали у него в гостях. Знаменитый индийский поэт-философ, лауреат Нобелевской премии Рабиндранат Тагор и Чарли Чаплин также были его частыми гостями.

Бурное течение жизни Эйнштейна в 20-е годы не могло не сказаться на его творческой активности. Многие теоретики, как и поэты, исчерпываются достаточно рано. К этому следует добавить бесконечные чествования, множество общественных обязанностей, мировую славу, страсти, бушевавшие в Веймарской республике, популяризаторскую деятельность.

А. Пайс:

Как бы ни оценивать творческий потенциал Эйнштейна в 20-е годы, «звездная болезнь» не сказалась на его трудоголии. К занятиям теоретиче­ской физикой добавились труды деятеля культуры. Эйнштейн много писал об ученых и их учениях, составлял некрологи, обзоры, выступал с докладами. Им опубликованы памятные статьи о Махе, Смолуховском, Лео Аронсе, Шварцшильде, обзоры лекций Лоренца, докладов Гельмгольца о Гёте, книг Вейля. После 1920-го он все чаще писал об общественных проблемах, политике, образовании и воспитании. Его перу принадлежат работы о Кеплере, Ньютоне, Максвелле, Кельвине, Варбурге. Он воздал должное Марии Кюри, Эмми Нётер, Ланжевену, Нернсту, Эдисону, Майкельсону, Планку, Джулиусу, Араго, Ньюкому, своим друзьям Эренфесту и Берлинеру. Эйнштейн написал предисловие к Д и ­а л о г у Галилея и П р и р о д е в е щ е й Лукреция, рецензировал Р е л я ­т и в и с т с к у ю д е д у к ц и ю Мейерсона, писал предисловия к книгам Планка и Франка.

Работал он напряженно и много, и это не могло не сказаться на его здоровье. В 1928 году он поехал в Давос читать лекцию больным студентам и сам оказался пациентом швейцарского госпиталя. Врачи обнаружили признаки сильного переутомления и симптомы расширения сердца. Нарушение сердечной деятельности надолго приковало его к постели. Но и болезнь не приостановила работу. «Иногда даже казалось, что ему нравится болеть, потому что это позволяло ему работать, не отвлекаясь». Поскольку врачи назначили Эйнштейну постельный режим, для продолжения работы потребовался помощник. Эльза нашла Эллен Дюкас, которая в апреле 1928 года вошла в дом Эйнштейна и осталась его секретарем и помощником до конца жизни, со временем став также доверенным лицом и равноправным членом семьи.

В марте 1929 года весь мир отмечал 50-летний юбилей прославленного ученого. Он еще был не вполне здоров и, предвидя надвигающийся шквал поздравлений, друзей и репортеров, улизнул в пригород на берег озера Ванзее. Здесь в кругу семьи, одетый в старые брюки и простой свитер — Эйн­штейн отпраздновал день рождения. На столе стояли его любимые блюда: грибы, тушеные овощи, салаты, фрукты, торт. Кофе и вино были ему еще за­прещены.

Потоку поздравительных посланий, писем, телеграмм не было конца. Мэтру науки прислали множество подарков, в том числе парусную яхту, семиметровую лодку, построенную из массивного красного дерева, — дарители знали его любимое хобби. Впоследствии он часами ходил на этой яхте по глади Хавельских озер. Общество друзей еврейской книги «Сонсино» опубликовало избранные места из сочинений и переписки Эйнштейна, берлинский магистрат сообщил о своем намерении подарить ему дом на берегу озера. Поток приветствий и даров был столь велик, что ученый не имел физической возможно- сти ответить всем друзьям. Он написал стихотворение, размножил его в виде факсимиле и разослал поздравителям. Стихи гласили:

Каждый в этот день стремится

С даром магистрата случился казус: предоставленные семье дом и участок оказались не принадлежащими муниципалитету. Тогда Эйнштейну предложили самому выбрать участок для его покупки мэрией. Эльза нашла прелестное ме­стечко в деревне Капут вблизи Потсдама, но вокруг дара началась бюрократическая и политическая возня, вылившаяся в кампанию против Эйнштейна. Дабы положить конец некрасивой истории, Эйнштейн отказался от несуществующего подарка и выкупил участок на собственные сбережения. Покупка участка и строительство дачи истощили средства семьи, но сделали ее обладателем красивой виллы с двумя террасами, откуда открывался живописный вид на леса и озера. Семья любила проводить лето в Капуте, наслаждаясь природой, яхтой и встречами с друзьями.

На вилле Капут, где он чувствовал себя особенно привольно, Эйн­штейна посещали его друзья и знаменитые гости из-за границы. В окрестностях дачи он совершал далекие лесные прогулки. Часто он ездил оттуда также на астрофизическую обсерваторию в Потсдам-Бабельсберг. В начале 20-х годов там был сооружен башенный телескоп для исследования солнечного излучения и, в частности, для проверки теоретически предсказанного Эйнштейном «релятивистского красного смещения». Под названием «Башня Эйнштейна» этот телескоп вскоре вошел в народный лексикон и приобрел всемирную известность. Восемнадцатиметровое здание выделялось и своим архитектурным стилем: в шутку говорили, что оно выглядит как нечто среднее между американским небоскребом и египетской пирамидой.

Как жили Альберт и Эльза на вилле Капут? Дом, по свидетельству гостившей здесь осенью 1930 года сестры Альберта Майи, был «обставлен со всеми современными выкрутасами, но с большим вкусом». Дом был прекрасен, но мира в нем не было. Как прежде с Милевой, отношения Альберта с Эльзой не выдержали испытания временем: частые скандалы сопровождались угрозой развода. Причиной, как правило, были женщины. Он и раньше не обходил их вниманием, но мировая слава оказалась сладкой: женщины липли к нему, как мухи на мед, а он охотно откликался на их внимание.

У него завязывались отношения с поклонницами, иногда кратко­временные, очень редко — близкие, но неизменно уязвлявшие гордость его жены. Эйнштейн провоцировал у Эльзы такие же приступы ревности, за которые когда-то порицал Милеву. Она по нескольку дней почти не разговаривала с мужем, ограничиваясь в общении лишь самыми необходимыми словами, и ходила по дому с натянутой ледяной улыбкой.

Когда такое случалось, Эйнштейн либо замыкался в себе, либо удирал из дома к друзьям-мужчинам, чаще всего к Плещу или Максу Планку. В конце концов, терпение у него истощалось, он взрывался, обрушивался на «ребяческое» поведение своей жены, и оба супруга угрожали друг другу разрывом отношений. Марьянов вспоминает, как он и Марго невольно оказались свидетелями подобного скандала. Они сидели в комнате, куда вошли захваченные очередной перепалкой Эйнштейн с Эльзой. «Он был возбужден и рычал, как лев, а да будет вам известно, что если Альберт, разозлившись, повышает голос, то его слышно во всех уголках дома».

В семье пытались превратить в шутку атаки поклонниц на маститого ученого, порой превращавшуюся в охоту на него, но «здоровую любовь к физическим удовольствиям», как выразился член семьи, он реализовывал не только посредством прогулок на яхте. Он брал женщин на такие прогулки, вызывая соответствующие этому чувства Эльзы.

Альберт Эйнштейн явно не был однолюбом и широко пользовался природным обаянием. Пo свидетельству Януша Плеща, «его интерес к женщинам не был чересчур избирательным, но здоровое дитя природы привлекало его больше, чем утонченная светская дама». Сын друга Эйнштейна выразился еще сочнее: «Эйнштейн любил женщин, и чем грязнее, чем примитивнее они были, чем больше от них пахло потом, тем больше они ему нравились».

Как бы ни относиться к этим шокирующим заявлениям, красота не играла для Эйнштейна определяющего значения — это видно по его женам. Перечень спутниц Альберта в разные годы жизни получится очень большим, и только он знал степень близости, которую позволял себе с ними. На концерты в оперу Эйнштейна часто сопровождала богатая и элегантная вдова Тони Гендель, дарившая ему всякие лакомства. Горничная Эйнштейнов Герта Валдоу вспоминала, что Эльза тяжело переживала эту «близкую дружбу».

Эйнштейна часто посещала владелица цветочного бизнеса Эстелла Каценелленбоген, всегда приносившая великолепные букеты и возившая профессора по городу на дорогом автомобиле.

Еженедельно виллу Капут посещала австрийка Маргарет Лебах, дарившая Эльзе пакеты с изготовленными собственноручно ванильными булочками. Хозяин даже воспел их в стихах. Вдвоем с фрау Лебах профессор часто ходил под парусами и однажды после такой прогулки жена обнаружила в принесенном узле вещей мужа элегантный женский купальник, что, естественно, не порадовало Эльзу.

Связь с мадам Лебах продолжалась и после того, как Эйнштейны покинули Германию: в 1933-м она приезжала из Вены в Ле Кок Сюр. Близкие знали, что мадам связывает с профессором «многолетняя близкая дружба и, наверное, не просто дружба…»