Чайковский Ю
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
Мышление и эволюцияНа одном из примеров особо остановился Любищев. Каждая чешуйка рисунка бабочки растет из своей клетки, однако «рисунок наложен на крыло и может перемещаться по нему как целое» (Любищев, 2004, с. 56). Ни по Дарвину или Ламарку, ни по Бергу или Жоффруа объяснить это не удается. Любищев не раз пояснял, что если узоры бабочек и суть приспособления, то в некой иной реальности. Он (и другие идеалисты) видел ее вне какого-либо индивида, видел в природе как целом (что теперь видят многие на самых разных объектах). Для него непознаваемость природы «снимается, как только мы расширим понятие природы, которая заключает в себе и реальности, нелокализуемые в пространстве и во времени. Принятие таких реальностей и есть тот решительный шаг, который должен сделать натуралист для преодоления главных трудностей биологических проблем» [Любищев, 1982, с. 241]. Замечательно. Однако при этом, чтобы остаться в рамках науки, ему пришлось признать всю природу единым организмом: «Речь будет идти об иерархии организмов, начиная с клетки до ландшафта и, может быть, до понимания всей Земли как единого организма» (там же, с. 183). Об этом до Любищева писали многие, начиная (если вести счет от Возрождения) с Леонардо да Винчи и Парацельса. После Любищева Джеймс Лавлок развил «теорию Геи» (см. Ч-08). Естествен вопрос: что является мыслящим агентом сверхорганизма? «Кто здесь правит? Кто отдает приказы, предвидит будущее, строит планы, восстанавливает равновесие, управляет и осуждает на смерть?.. При малейшем нападении тревога распространяется, словно пламя; организуется оборона, аккуратно и методично производится срочный ремонт» [Метерлинк, 2002, с. 350, 352]. Метерлинк спрашивал про улей и термитник, но вопрос справедлив для многого, например, для затягивающейся раны. Отнести всё это на счет инстинкта нельзя, даже если счесть, что сам феномен инстинкта понятен (Метерлинк это справедливо отрицал), поскольку и улей, и муравейник, и термитник нередко ведут себя рационально даже в необычных, созданных экспериментатором, условиях. Рана – это всегда новый эксперимент с данной особью, и заживление прекрасно идет у организмов, мозга не имеющих, например, у растений. А кто «предвидит будущее», где источник причинности? Скорее, речь надо вести о той причинности, о которой еще до Любищева писали Анри Бергсон и Джоханнес Бёрджерс (Ч-08), о причинности, действующей в ином пространстве. В частности, весьма нужная для выживания термитов мутация никогда в природе не возникает (или, возникнув, не распространяется). Вместо нее у соответствующих видов закрепилось самоубийственное обламывание себе крыльев и много прочих антиадаптаций. Экологически это понятно: съедаемое крылатое поколение термитов служит главным (часто единственным) каналом возврата органики из почвы в верхние ярусы, и запрет «мутаций на несъедобность» для экосистемы необходим. Обычная в ЭКЭ ситуация. Достигается это полным отключением того механизма, какой постулировал Дарвин. Кто же отключил, и как? Вопрос Метерлинка и многих других остался без ответа. Даже это еще можно бы пытаться понять в существующих рамках – например, признать, что дарвинского механизма просто не существует, потому его никто и не смог найти, хотя сто лет назад пробовали (см. Ч-06; Ч-08; Ч-16). Можно бы искать иной, тоже наглядный, механизм, как у Ламарка или что-то похожее. Но обломанные себе крылья (и, вообще, множество антиадаптаций) слишком прямо говорят, что приказы виду отдаются свыше (экосистемой? Но как?), точно так же, как организм отдает приказ гибнуть иммунным клеткам, равно как и всем отслужившим клеткам. Опять параллель: в обоих случаях формальная причинность при отсутствии действующей. Так что стоит данный тип причинности признать в качестве достаточного, к чему и призывал Любищев. * * * Если в онтогенезе главное – проблема осуществления, а в эволюции – проблема эмерджентности, и обе до сих пор неприступны, то не поискать ли еще одну параллель? Вспомним переписку Мейена и Любищева (в гл.2), где речь о панпсихизме, и параллель окажется налицо. В психологии есть «трудная задача», ее поставил австралийский философ Дэвид Чалмерс [2013]: каким образом физиологическая информация порождает мысль? Это тоже проблема осуществления. Литература по ней огромна, и итог тот же: решения нет, а серьезных подходов ныне числится два, те же, что в биологии – панпсихизм и эмерджентность. Финский психолог Аннти Ревонсуо (Revonsuo) [2013, с. 312] резюмирует: «Согласно эмерджентному материализму, превратности человеческой души можно интерпретировать как смелое и захватывающее приключение в чужом мире»41. «Другое направление, которое может оказаться… правдоподобным, это нейтральный монизм42 и панпсихизм. Возможно, феноменальное (данное органами чувств – Ю.Ч.) и физическое по сути не отличаются друг от друга, а может быть, феноменальное – базовое и общее свойство физической вселенной43. Тогда нам нет нужды объяснять, как мозг создает феноменальный опыт». Но «нет никаких доказательств ее (теории панпсихизма – Ю.Ч.) истинности». Да, доказательств нет, но, как видим, есть параллель, и она довольно ясно говорит, что все три дисциплины связаны в данном пункте общей идеей (а не вещественно). Воспользуемся тем признанием, какое делает английский психолог Макс Велманс [2009, с. 43-44]: «По признанию самого Чалмерса, […] возможны случаи, когда «трудная» проблема только лишь кажется необыкновенно сложной, потому что мы неправильно думаем о ней. И тогда, чтобы проблема стала «легкой», необходимо лишь изменить некоторые наши непроверенные предположения […] придется изменить некоторые наши дотеоретические допущения». Главным таким допущением был до сих пор тезис философии материализма – идея возникает лишь в мозгу человека и лишь им реализуется – всё остальное либо материализм, либо ложно. Тезис старше всяких теорий и противоречит фактам: например, идея зомби-паразитизма явно существует в мире и задолго до мозго кого-либо возникла. Следовательно, тезис нуждается в пересмотре. Психологи начали думать об этом давно, пора и эволюционистам. Замечу (тем, кому это важно), что позиция эта мне самому неприятна и долго вызывала протест (см. Ч-16, с. 164). Те, кто отрицает платонизм, не могут сказать на данные темы ничего, кроме диалектики. Она, конечно, удобна и потому лежит в основе богословия всех конфессий, включая дарвинизм, но, увы, еще никого не привела к научному результату44, в том числе и Любищева45. Итак, параллель эволюции с мышлением проясняет идеалистическую компоненту биоэволюции. Слово А.Н. Марасову: «что такое феномен “Я” (что такое человек)? Вопрос, разумеется, останется открытым, но в предлагаемой природной версии сознания генетическая сущность Наблюдателя, может быть, должна прочитываться в великом резонансе микро- и макромиров. Совершенно проблематично ответить, что же резонирует, какие реальные структуры (и частицы), но наша выстраиваемая свобода и несомненная предельная идентичность есть, возможно, мгновенная связь несопоставимых масштабов Бытия» [Марасов, 2009, с. 157-158]. Стиль у психофилософов, как видим, вычурный, но всё же видно, что автор озабочен тем же, чем и Голубевы (в гл. 2), и авторы масштабной инвариантности (в гл. 4). Разница в том, что эволюционисты на сегодня продвинулись далее психологов: мы знаем, что именно резонирует, – резонирует биополе. Это объяснили А.Г. Зусмановский и те, кого он цитировал. Итак, три области – онтогенез, мышление и эволюция – бродят вокруг одной «трудной задачи»: откуда берется то, чего не было? Даже Марков и Савинов едва ли скажут, что она материальна. Ну да Бог с ними, не им же искать ее решение, коли они и самой задачи не видят. Не видно ее, кстати, и платоникам, ее увидели греки после Платона, то были ранние стоики Зенон Китийский и Хрисипп [Степанова, 1993, с. 58], а затем на две тысячи лет все забыли. Именуется она теорией ухватывания сути (каталепсиса). Подробнее см. Ч-12а и Приложение. жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|