Чукаш И. Ч-88 Как я стал киноактером: Веселые повести/Пер, с венг. Д. Мудровой, А. Старостина, С. Фадеева; Рис. Г. Алимова

— Как раз это нам и надо, — самонадеянно заявил Ориза-Тризняк. — Для того и существует подзорная труба!

Он заглянул в нее, и тут же с его губ сорвался крик:

— На помощь!

— В чем дело? — закричали снизу остальные.

— Ать-Два сражается со слоном!

— И вовсе это не слон! Это мышь, — отрезала обезьяна, — а труба все увеличивает.

— Что же теперь делать? — в отчаянии спросил Ориза-Тризняк.

— А ты поверни ее другой стороной и уменьшишь зверя. Смотри прямо на мышь! Только на нее!

И правда, мышь в одно мгновение стала величиной с ного­ток. До этого момента Ать-Два героически отражал ее атаки, теперь убрал меч в ножны и произнес, обращаясь к мыши:

— А ну, убирайся подобру-поздорову! Мышь исчезла в ту же секунду. Ориза-Тризняк радостно прокричал:

— Мышь убежала! Победил Ать-Два! Ура! Пинтеке, подумав, приказал котам:

— Бросайте подзорную трубу сюда и слезайте! Коты мгновенно выполнили его приказание.

Пинтеке спрятал подзорную трубу в карман, предварительно

сложив ее. А обезьяна все еще сидела на ветке и вдруг подня­ла страшный шум:

— Это моя труба! Сейчас же верни ее! Это моя подзорная труба!

— Да ведь ты ее наверняка украла, — заметил Пинтеке. — Знаю я вас, цирковых обезьян, вы все воруете! А не замолчишь, я тебя превращу в такую маленькую обезьянку, что для тебя муравей великаном покажется!

Обезьяна тут же замолчала, продолжая с мрачным видом раскачиваться на ветке.

— Чем же мне теперь играть? — задала она довольно глу­пый вопрос.

— Уж во всяком случае не волшебной трубой, иначе много бед натворишь. Знаешь что? — пожалел Пинтеке обезьяну, у которой был очень жалкий вид. — Мы тебе сейчас новую игруш­ку соорудим.

С этими словами он извлек из ящика две длинные веревки и дощечку. На конце каждой веревки Пинтеке сделал по петле, по­том вложил в них дощечку — получились качели.

— Ну вот, пожалуйста, — произнес он. — Можешь на них качаться сколько душе угодно!

— Большое спасибо! — выразила свою признательность обезьяна. — Благодарю вас.

И она тут же попробовала качели. Раскачавшись что есть сил, обезьяна стала взлетать высоко-высоко, прямо к верхуш­кам деревьев. При этом мартышка громко визжала от радости.

Компания уселась под деревом и стала поджидать оловян­ного солдатика.

Вскоре он подошел к друзьям, обнял каждого, потом, пока­зав на обезьяну, спросил:

— А это кто?

— Да вот убежала из цирка. Это она играла с волшебной трубой и напустила на тебя зверя, но мы ее обезоружили, — ответил Пинтеке.

Оловянный солдатик немного удивился, что никто из друзей не расспрашивает его о подвигах. Однако он не был хвастуном, поэтому сам ни о чем не стал распространяться.

Попрощавшись с обезьяной, все двинулись дальше. Но Фер­динанда вдруг осенило:

— Надо ведь бедняка поблагодарить!

— Спасибо, бедняк! — закричали они хором.

— Скажи, когда мы встретимся? — задал Крох вопрос, ко­торый его очень волновал.

Тихий, приятный голос ответил:

— В конце пути! Желаю вам счастливого путешествия!

И он на радостях стал насвистывать какой-то веселый мо­тив. Скоро Пинтеке так разошелся, что заливался соловьем. Его беззаботное настроение передалось всем остальным, один за другим друзья стали насвистывать, а Фердинанд даже затрубил. Лес наполнился звуками жизнерадостной мелодии, ноги путешественников невольно задвигались быстрее. Семиглавый (Огнедышащий) дракон в такт песне раскачивал всеми своими головами.

Конец веселью положил незнакомец, который внезапно появился на тропинке. Из глаз у него рекой катились слезы.

— Вот те раз! — изумился Пинтеке и замолчал. — Ты чего разревелся, приятель? В чем дело?

Он подошел к незнакомцу и похлопал его по плечу. Человек только потряс головой, продолжая рыдать навзрыд.

— Ну перестань же хоть на минуту! Мы тебе ничем не смо­жем помочь, пока ты нам толком не объяснишь, что с тобой стряслось!

Человек перестал плакать, обеими руками он начал яростно тереть глаза, потом тоненьким голоском проговорил:

— Я уже перестал!

— И правильно сделал! — заметил Пинтеке. — А теперь выкладывай, что случилось?

— Со мной произошло ужасное несчастье! О-ох-ох-ох!

— Располагайтесь, друзья! Нам, видно, придется подо­ждать, пока он не наплачется вдоволь, — сказал директор.

Друзья расселись вокруг рыдающего незнакомца и стали его утешать. На этом человеке была странная пестрая одежда, и походил он на какую-то птицу с пестрым оперением. Ноги и руки у него тоненькие и хрупкие, как у птицы. Рот — необыч­ной формы, губы оттопырены и вытянуты вперед, словно пти­чий клюв.

— Давайте его напугаем, вдруг он плакать перестанет, — предложил Янчи Паприка.

Пинтеке незаметно подкрался к незнакомцу и внезапно с силой бросил свою шляпу о землю. Она упала с таким шумом, словно пушка выстрелила.

Незнакомец тут же прекратил рыдать.

— Ну наконец-то, — вздохнул с облегчением директор и стал отряхивать шляпу. — Итак, мы слушаем, в чем дело?

— Знали бы вы мое прозвище, сразу бы поняли, в чем

дело, — проговорил, изредка всхлипывая, странный незнакомец.

— И как же тебя прозвали? — спросил Пинтеке.

— Свистун!

— Очень приятно, — проговорил директор. — Меня зовут Пинтеке, а все это — мои друзья. А теперь все-таки расскажи, что с тобой стряслось?

— Знали бы вы, почему меня прозвали Свистуном, тогда бы поняли... — продолжал канючить незнакомец.

— Так объясни же, почему тебя так прозвали, — начал терять терпение Пинтеке.

— Потому что я умею свистеть лучше всех!

— Ну, раз ты так говоришь, значит, так оно и есть! А не мог бы ты и нам посвистеть? — спросил Крох.

— Ох-ох-ох-хо! — запричитал Свистун, его опять словно прорвало.

Пинтеке снова подкрался к нему и опять швырнул шляпу на землю. Раздался громкий хлопок, и человек опять перестал рыдать.

— Спасибо, я не плачу.

— Тогда расскажи нам свою историю, — приободрил его Пинтеке.

— Я так здорово умел свистеть, что даже лесных птиц обу­чал этому искусству.

— Что ж, это замечательная профессия! — сказал дирек­тор.

— Дело в том, что я не могу больше свистеть. Ох-ох-ох! — снова зарыдал Свистун.

Пинтеке решил посоветоваться с остальными.

— Ну что нам с ним делать?! Если его бросить одного, у него сердце разорвется от горя. С собой его брать тоже не хочется, для нас это плохо кончится: можно сойти с ума от его рыданий.

Крох отозвал директора в сторону:

— Давайте вырежем ему свисток из дерева. Пусть свистит на здоровье.

— Спасибо за разумную мысль! — сказал Пинтеке.

Он отыскал длинный ивовый прут, срезал его под корень и начал вырезать из него свисток. Вскоре все было готово. Пин­теке засунул свисток в рот человеку-плаксе, и сразу же поли­лись красивые трели. Он свистел, свистел, заливался и никак не мог насвистеться. Он и правда свистел, как соловей, а по­том защелкал канарейкой.

— Только будь внимателен! — предупредил его Пинтеке. — Тебе нельзя разговаривать, иначе свисток потеряешь.

Свистун радостно закивал головой и стал обнимать всех по очереди, не умолкая ни на минуту.

Шли они, шли, пока Пинтеке вдруг нос к носу не столкнул­ся с сидевшим прямо на тропинке китайцем. Тот сидел, скрестив по-восточному ноги и невозмутимо улыбаясь.

Заметив Пинтеке, он расплылся в особенно широкой, лю­безной улыбке. Пинтеке решил не отставать, он тоже улыбнулся, насколько мог учтиво.

Тогда китаец расплылся в такой сладкой улыбке, что ее впору было запивать водой.

Пинтеке тоже улыбнулся, стараясь не отстать от соперника.

Наконец, перестав улыбаться, китаец кивнул головой.

Директор тоже закивал.

Китаец встал и склонился в глубоком поклоне.

Пинтеке тоже, как мог, изогнул спину, при этом фазанье перо его шляпы прочертило полосу на пыльной тропинке. «Видно, здесь это принято, — пронеслось у Пинтеке в голове, — нику­да не денешься. Придется сразиться в вежливости, иначе нам дальше не пройти. Надо действовать. Мы тоже не лыком шиты!» — подумал он и выпрямился. Наконец китаец заговорил:

— Меня зовут Дзинь-Дзен.

Пинтеке представился и знаком показал остальным, чтобы они назвали свои имена. Один за другим друзья представились китайцу, а Семиглавый (Огнедышащий) дракон при этом назвался целых семь раз.

Китаец, не переставая улыбаться, терпеливо выслушал их, а потом проговорил:

— Да не увянет улыбка на ваших устах!

Пинтеке почувствовал, что сейчас начнется настоящее состязание в вежливости. Он махнул рукой своей команде, что­бы все держали ухо востро, ведь в этом соревновании всем придется принять участие.

— Не волнуйся! — прошептал директору Янчи Паприка. — Мы непременно победим.

Пинтеке кивнул, широко улыбнулся и произнес, обращаясь к китайцу:

— Да воцарится вечная весна в вашем сердце! Китаец тут же парировал:

— Просыпайтесь свежими даже после недолгого сна! Крох дружелюбно тявкнул и сказал:

— Да не попадет вам заноза в ногу! Китаец улыбнулся и мгновенно ответил:

— Да не настигнет вас худая весть, но всегда пусть дого­нит добрая!

Наступил черед Ориза-Тризняка. Подмигнув Мирр-Мурру, он откашлялся и произнес короткую речь:

— Пусть ваш холодильник всегда будет полон яств: копче­ной колбасы, грудинки, шкварок, сала, буженины, окороков, зельца, а также молока, сметаны и творога!

Проговорив все это, он замолк, горделиво оглядевшись по сторонам. Что правда, то правда, пожелание у него вышло длинным.

Китаец слушал внимательно, кивал на каждое слово, улы­бался, а когда Ориза-Тризняк замолчал, быстро проговорил:

— Да не будет у вас врагов, а будут сотни друзей! Мирр-Мурр немного растерялся, но, собравшись с духом, отбарабанил:

— Да не испортите себе желудок дурной пищей! Китаец улыбнулся и небрежно бросил:

— Пусть в пути вам сопутствует удача!

Теперь «в бой» вступил Фердинанд, лягушонок-пешеход:

— Да сбудутся все ваши желания!

Китаец кивнул, а Пинтеке с радостью заметил, что тот на­чал уставать. «Мы его все-таки одолеем!» — подумал он. Но на всякий случай показал рукой, чтобы оловянный солдатик поме­нялся местами с Семиглавым (Огнедышащим) драконом. Кроме стратегии, в бою нужна и тактика.

Улыбаясь, словно заводной, китаец продолжал отбиваться:

— Пусть в вашем доме всегда звенит смех! Наступила очередь попугая Баса:

— Да не изведаете вы чувства страха! Китаец кивнул и вымолвил:

— Да не услышите вы лживого слова!

Янчи Паприка медленно и важно проговорил свое поже­лание:

— Да не порвется у вас одежда! А если это все-таки слу­чится, пусть у вас всегда будет с собой иголка и нитка и еще наперсток, чтобы вы не укололи палец. И пусть у вас всегда будет ткань, из которой можно сделать заплату! И желаю, чтобы ткань была того же цвета, что и ваш костюм! Чтобы над вами никто не смеялся!

Это было действительно доброе пожелание, что и говорить. Друзья с нетерпением ждали, что ответит китаец.

Тот, однако, не растерялся, а, улыбаясь, проговорил:

— Да радуются вам домочадцы, когда вы дома, и горюют, когда вы в отъезде!

Затем слово взяла Бобица:

— Пусть у вас на устах будут только веселые песни! Китаец опять кивнул и сказал:

— Да откроется вам первой цветок вишни!

Ослик Шаму ужасно нервничал: он никак не мог решить, что бы такое пожелать китайцу. Покраснев до ушей, он выпалил первое, что пришло в голову:

— Да не застрянет репей в вашей шкуре! Янчи Паприка тихо подсказал ему:

— В шевелюре.

— Спасибо, — прошептал Шаму и поправился: — Да не застрянет репей в вашей шевелюре!

Китаец кивнул, сделав вид, что ничего не заметил. Потом промолвил:

— Да овевает вас легкий ветерок!

Пришел черед оловянного солдатика, который по указанию Пинтеке поменялся местами с Семиглавым (Огнедышащим) драконом:

— Пусть вам всегда удается избегать опасности!

Китаец слегка осип, но, по-прежнему вежливо улыбаясь, устало процедил:

— Пусть у вас под головой всегда будет мягкая подушка! Наконец наступила очередь Семиглавого (Огнедышащего) дракона. Директор возлагал на него большие надежды, он счи­тал, что именно Семиглавый заставит китайца отступить. Как-никак у него семь голов! Пинтеке подмигнул ему и махнул рукой, чтобы тот начинал. Дракон всем своим видом показал, что не подведет, выскажет все пожелания на свете. И он начал:

— Пусть в понедельник все сокровища мира будут вашими!

— Пусть во вторник все яства мира будут вашими!

— Пусть по средам все напитки мира будут вашими!

— Пусть по четвергам все радости мира будут вашими!

— Пусть по пятницам вам принадлежат все зрелища мира!

— Пусть по субботам вам принадлежат все прекрасные ме­лодии мира!

— А по воскресеньям пусть вам принадлежит все, о чем я раньше забыл упомянуть!

Это была победа. Полная и окончательная победа. Никаких сомнений быть не могло. Семиглавый высказал все пожелания, которые только можно было придумать.

Китаец молчал. По-прежнему улыбаясь, он посторонился с дороги и пропустил членов труппы.

Все тут же бросились поздравлять Семиглавого (Огнедыша­щего) дракона. Пинтеке с гордостью проговорил:

— Я основную ставку делал на тебя. Мы просто обязаны были победить!

И они вежливо распрощались с китайцем. Собравшись с силами, тот в последний раз улыбнулся им в ответ.

Пинтеке с тревогой на лице следил за небом и поторапливал друзей. Все прибавили шаг, только Фердинанд, лягушонок-пе­шеход, стал отставать.

Тогда кое-кто начал на него злиться, а некоторые даже покрикивать.

Фердинанд старался изо всех сил, но выдержать столь бы­стрый темп все-таки не мог, поэтому в сердцах крикнул:

— Не ругайте меня! Лучше подумайте, каково было бы вам на моем месте!

Голос у Фердинанда был одновременно и жалобным и требо­вательным. И прозвучало в нем что-то такое, что заставило всех прислушаться к его словам. Пинтеке перестал тревожно погля­дывать на небо: вроде бы оно посветлело.

Фердинанд приободрился. И снова закричал:

— Да! Представьте-ка себя на моем месте! Хоть на одно мгновение!

Пинтеке первым поставил себя на место Фердинанда. И с удивлением заметил, насколько высокими стали деревья, а корни и ветки выглядели необыкновенно толстыми. Не так-то легко перелезать через них! И как много этих ужасных пре­пятствий! Теперь директор уже не злился на Фердинанда за неповоротливость. «Что правда, то правда, — думал он, — де­ревья огромные, а корни их почти непреодолимы, если посмот­реть на все глазами лягушонка».

Затем Крох вообразил себя Фердинандом. Внезапно он почувствовал, что ему стало холодно. По телу пробежал озноб. «Ну конечно, — подумал Крох, — ведь у Фердинанда нет теплой шерсти, земля сырая, а он ходит так близко к земле». И Крох тоже перестал сердиться на лягушонка.

Ориза-Тризняк тоже представил, каково Фердинанду. «Гм, — пробормотал он, — ноги какие-то непослушные и все время скользят. Ну конечно! Ведь у Фердинанда нет острых когтей. Понятно, что он не может передвигаться так быстро, как я!»

Мирр-Мурр также вообразил себя лягушонком-пешеходом. Он сразу же заметил, что все смотрят на него без обычной симпатии. «Почему это? — удивился он. — А, понимаю, у Фер­динанда ведь нет такой милой мордочки, как у меня. Напротив, он, честно говоря, не очень симпатичен. Я-то привык, что мне все улыбаются. Бедный Фердинанд! Я теперь сам постараюсь ему улыбаться!»

Затем наступила очередь попугая Баса. «Итак, — подумал он, — летать я теперь не могу. Могу только прыгать, ведь у Фер­динанда нет крыльев. Видно, совсем ему плохо, бедолаге. Ни­когда не буду его ругать. У него даже крыльев нет».

Паприка, представив себя Фердинандом, заметил, что стал тугодум. Мысли у него двигались как-то медленно, непо­воротливо. «Ведь далеко не все умеют так быстро соображать, как я, — думал он. — А лягушонку нужно время, чтобы все как следует обдумать. Хорошо, что теперь я это понял. Впредь буду более терпимым к лягушонку».

Бобица тоже начала фантазировать. И вдруг почувствовала, что говорит хриплым, низким голосом. «Куда же пропал мой звонкий, красивый голосок? — подумала она. — Ну правильно, я ведь теперь на месте Фердинанда, а у него голос грубый и резкий. Бедняжка! Правда, он здорово трубит. Надо почаще говорить ему об этом!»

Наступил черед и ослика Шаму. Он взглянул себе на ноги и убедился, что красивые, лакированные копытца пропали, да и уши тоже! Точнее говоря, остались какие-то бугорки. «Конеч­но, — подумал он. — Сейчас я на месте Фердинанда, поэтому у меня и нет моих длинных ушей. Надо быть поласковее с ля­гушонком!»

И вот Фердинандом вообразил себя Семиглавый (Огнеды­шащий) дракон, причем он фантазировал сразу семью голова­ми. И вдруг почувствовал, что у него осталась всего лишь одна голова. «А где остальные шесть? — ужаснулся дракон. — Какое странное чувство! Мне очень одиноко. Я теперь понимаю, почему Фердинанд такой печальный. С этой минуты я постараюсь во всем ему помогать!»

Наконец настал черед оловянного солдатика Ать-Два. Он тут же увидел, что теперь у него нет ни шпор, ни меча, ни кивера, ни усов, ни сапог. А без всего этого солдат уже не сол­дат. «Тысяча шрапнелей! — проворчал он. — Несчастный ля­гушонок! Какие у него могут быть радости в жизни? Гм, гм, надо быть к нему повнимательнее! Кто о нем позабо­тится?»

Фердинанд дружелюбно смотрел на своих спутников, они же с умилением взирали на него. И вот чудеса — небо просвет­лело, лучи солнца заиграли на листьях деревьев.

Первым заговорил сам Фердинанд:

— Я бы потрубил немного, если вы не возражаете.

Все наперебой стали упрашивать его помузицировать. Гово­рили, чтобы он трубил себе на здоровье, они, дескать, с радостью его послушают и даже споют вместе с ним. Вот когда они поняли и почувствовали, что нет на свете ничего прекрасней, чем дружба.

— Икинтуп! Ару! Тевирп!

Пинтеке потряс головой, словно ему в ухо попала вода и он стал плохо слышать.

— Вы что-нибудь поняли? — спросил он.

Друзья стояли под самой веткой и с удивлением вслушива­лись в крики сойки.

— Наверное, она не по-венгерски говорит, — высказал пред­положение Крох.

Сойка продолжала кричать и прыгать, и было заметно, что она злится:

— Иксрегнев-оп! Пинтеке почесал в затылке.

— Ничего не понимаю, — озадаченно заявил он.

— Я тоже ни слова не могу разобрать, — сказал Мирр-Мурр.

— Тевирп! — закричала сойка.

— Может, это венгерская сойка, только она слова неверно произносит, — предположил Янчи Паприка. — Я слышал о таких случаях. Научили ее говорить, но потом она отвыкла и теперь путается, вздор несет.

Сойка еще яростнее закричала на них: «Ыв икаруд!» — и в негодовании запрыгала на ветке.

Друзья даже немного испугались, что ей станет плохо.

— Что мы с ней будем делать? — размышлял вслух Пинте­ке. — Наверное, она что-то хочет сообщить нам, только никак не может правильно выговорить!

Сойка замолчала, но по ее виду было ясно: она страшно раздражена, ее блестящие глаза-бусинки так и буравили компа­нию.

— Попробуем ей посвистеть, — предложил Крох.

— Или протрубить какой-нибудь мотивчик, — сказал Ферди­нанд. — Все же лучше попробовать с ней договориться. — И он прокричал, обращаясь к птице: — Хорошо?

Сойка кивнула в знак согласия.

— Видите, она согласна, — изрек Пинтеке.

Друзья уселись под деревом, а сойка поудобнее располо­жилась на ветке.

Директор приступил к разговору.

— Один.

— Нидо, — ответила сойка.

— Авд, — произнесла птица.

— Три.

— Ирт, — проворковала сойка.

— Давайте я попробую, — предложил Янчи Паприка. — У меня есть кое-какая идея на этот счет. Начнем!

Он поднялся и крикнул птице:

— Отто!

Янчи Паприка бросил на остальных гордый взгляд.

— Вы теперь поняли, в чем дело?

Остальные отрицательно закачали головами, они и сейчас не понимали, о чем идет речь.

— А я разгадал секрет, — радостно заявил Янчи Пап­рика.

— В чем же он?. — с любопытством спросил Мирр-Мурр.

— Птица говорит по-венгерски, только она слова произносит задом наперед. — И он крикнул сойке: — Да?

— Ад, — ответила та.

— Вы слышали? — продолжал Янчи Паприка. — Она ска­зала «ад», то есть произнесла слово «да» наоборот.

Все удивились и стали наперебой хвалить Янчи Папри­ку, хлопать его по плечу, а сойка радостно запрыгала на ветке.

— Но как же нам с ней разговаривать? — резонно спросил директор.

— У меня есть идея и на этот счет, — ответил Янчи Пап­рика.

Все с любопытством замолчали. Друзья ждали, чтобы он раскрыл свой план. А сойка буквально затаила дыхание.

— Моя идея состоит в том, чтобы здесь, в лесу, найти место с таким эхом, которое все наоборот повторяет, как в Тихани [Тихань — местечко недалеко от озера Балатон. (Здесь и далее приме­чания переводчика.)]. Теперь понимаете?

— Вот теперь мне все ясно, — ударил себя по лбу Пинтеке. — Тогда мы услышим речь сойки наоборот, то есть все будем легко понимать! Ну-ка, пошли!

Они бросились на поиски эха. Янчи Паприка предложил всем кричать слово «Алло!». Он сказал, когда они услышат в ответ «Олла», нужное место найдено.

Так кричали они «алло» довольно долго, но повсюду в ответ им неслось то же самое слово. Янчи Паприка строго-настрого приказал сойке молчать, чтобы не мешать им. Сойка ретиво кружилась над ними, но не произносила ни звука. Наконец у покрытой мохом скалы серого цвета они услышали долгождан­ное «олла».

— Вот что нам нужно! — обрадовался Янчи Паприка и крикнул «алло» еще раз, чтобы проверить.

— Ну теперь, дружище, твой черед, — сказал Янчи Папри­ка, обращаясь к птице. — Теперь ты можешь высказать все, что у тебя накопилось на сердце, мы тебя поймем!

Сойка набрала воздух и, повернувшись к скале, начала свой рассказ:

— Меня зовут Матьи, коротко и ясно — Матьи. Всем изве­стно, что я самая красивая, самая сильная, самая быстрая, самая смелая и самая умная сойка в мире! И то, что я говорю неправильно, это ерунда, случайная ошибка. Точнее, недора­зумение. Меня учили говорить с помощью магнитофона и однажды по ошибке включили ленту наоборот. С этого времени я все слова произношу наоборот. Но сейчас с радостью могу вам сообщить, что я — Матьи, самая красивая, самая смелая, самая быстрая, самая сильная и самая умная сойка в мире. Да!