Глоссарий Анракайское сражение- декабрь 1729- январь 1730гг сражение в серии казахско- джунгарских войн Аульная община


Лекция 13 Традиционное казахское общество XV- первой трети XVIII вв



бет12/19
Дата15.06.2016
өлшемі1.76 Mb.
#137237
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   19

Лекция 13

Традиционное казахское общество XV- первой трети XVIII вв.

План:

  1. Традиционное хозяйство казахов.

  2. Социально-экономические отношения в казахском обществе.

  3. Культура казахов. Материальная культура казахов.

  4. Духовная культура казахского народа.

  5. Политическая организация общества.


1.ТРАДИЦИОННОЕ ХОЗЯЙСТВО КАЗАХОВ

Основным занятием казахов было пастбищное скотоводство. Скот, глав­ное богатство казахов, доставлю им продукты питания, материалы для одеж­ды и жилища, а также служил им транспортом и средством обмена на предме­ты первой необходимости с соседними народами. Кажется, нельзя с большей точностью указать на важность скота в жизни кочевников, чем это сделал Ч. Ч. Валиханов, который писал, что «кочевой степняк ест и пьет, и одевается скотом, для него скот дороже своего спокойствия. Первое приветствие кир­гиз, как известно, начинается следующей фразой: здоров ли твой скот и твое семейство? Это забота, с какой наперед семейства осведомляются о скоте, характеризует быт кочевников более, нежели целые страницы описаний».

Казахи разводили в основном овец, лошадей и верблюдов; крупный рога­тый скот занимал в хозяйстве казахов незначительное место, так как он не приспособлен к условиям круглогодичного выпаса и особенно к добыванию корма зимой из-под снега. При этом ведущее место по хозяйственному значе­нию у казахов занимали овцы. По словам Шайбани-хана (ум. в 1510г.), стада овец составляли главное богатство кочевников Кыпчакской степи. Мясо и молоко овец служили пищей, кожа и шерсть шли на изготовление одежды, обуви, посуды и многих других предметов хозяйственного обихода. Из бара­ньего сала и золы пахучих трав казахи изготовляли хозяйственное мыло, кото­рое имело черноватый цвет и свойство выводить с белья всякого рода пятна.

Степные кыпчакские овцы, по свидетельству очевидцев, отличались вы­носливостью, крупными размерами и хорошими мясо-молочными качества­ми. Так, И. Барбаро, венецианский купец XV в., несколько лет проживший в Тане, писал об основных видах скота, разводимого дештскими кочевниками, - «Четвертый вид животных, которых разводит этот народ, — огромнейшие бараны на высоких ногах, с длинной шерстью и с такими хвостами, что неко­торые весят до двенадцати фунтов каждый. Я видел подобных баранов, кото­рые тащили за собой колесо, а к нему был привязан их хвост. Салом из этих хвостов татары заправляют свою пищу: оно служит им вместо масла и не застывает во рту». Посетивший в середине XVI в. степные просторы Приаралья англичанин А. Дженкинсон также отмечал, что тамошние бараны очень крупные, с большими курдюками, весом в 60—80 фунтов. В письменных ис­точниках постоянно отмечается, что у кочевников Кыпчакской степи «мно­го баранов». Тем не менее, число людей, занятых выпасом и охраной мелкого рогатого скота на пастбищах, было весьма незначительно. Для обозначения пастухов овец мусульманские авторы средневековья обычно употребляют персидско тюркское слово «чупан или «чобан» (у казахов более употреби­тельно слово «койшы»). В основном пастухами овец были невольники из чис­ла пленников, дети-сироты. Пастухи овец традиционно составляли самый низший слой в кочевом обществе. В жизни кочевника исключительную роль играла лошадь. Кочевники использовали лошадь не только для верховой езды и гужевой перевозки, благодаря ей они питались и одевались. Без конных состязаний не обходился ни один праздник; на досуге жители степи любова­лись табуном свободных лошадей с несущимся впереди долгогривым красавцем-жеребцом. В этом отношении весьма примечательны слова, которые Мухаммад Хайдар Дуглат вкладывает в уста казахского хана Касыма (ум. в 1518 г.): «Мы — жители степи; у нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, - говорил он предводителю моголов Султан Сайду, — главное наше богатство состоите лошадях мясо и кожа их служат наилучшею пищею и одеждою, а приятнейший напиток для нас — молоко их и то, что из него при­готовляется, в земле нашей нет ни садов, ни зданий; место наших развлечений — пастбища скота и табуны коней, и мы ходим к табунам любоваться зрели­щем коней».

Степные лошади отличались большой выносливостью, неприхотливос­тью и сравнительно легко переносили суровые условия круглогодичного со­держания на подножном корму. По свидетельству И. Барбаро, дештские ло­шади низкорослы, с большим брюхом и не едят овса.

Лошади разделялись на вьючных (упряжных, рабочих), верховых и скаку­нов-аргамаков. Страна Дешт-и Кыпчак производила также очень породис­тых лошадей, и чистокровные скакуны с длинной шеей издавна были извест­ны в Кыпчакских степях. В рассказе могульского хана Сайда о его поездке в ставку казахского Касым-хана в 1513 г. говорится так: когда мы приеха­ли, рассказывал он будущему автору «Тарих-и Рашиди», хан показал нам весь свой скот и лошадей и сказал: «У меня есть два коня, которые одни стоят всего табуна». Их привели, и Султан Саид-хан неоднократно расска­зывал Мирзе Хайдару, что никогда в жизни не видел коней, подобных этим двум. Касым, когда привели лошадей, обратился к Саид-хану и сказал: «Людям степей без коня и жизнь не в жизнь; эти два коня для меня — самые надежные и достойные. Обоих подарить не могу: но так как вы гость дорогой, выберите себе любого, который вам по душе — я буду доволен, только другого оставьте мне». Касым-хан описал достоинства обоих коней. Султан Саид-хан взял себе одного. Этого коня звали Оглан- Торук. По признанию Мухаммада Хайдара Дуглата, ему также никогда не приходилось видеть подобного коня.

Для кочевого скотоводства характерно табунное содержание лошадей. Табунная лошадь называется жылкы, в отличие от ат — лошадь верховая, вьючная, и вообще лошадь. Гурт кобылиц (обычно числом 12-15) непремен­но с одним жеребцом составляет косяк (уйир). Жеребец служит в гурте ко­был вместо строгого пастуха и сгоняет их вместе. Если какая-либо кобыла отделится от него и поймется с другим жеребцом, то прежний уже больше не подпускает ее к своему косяку. Несколько косяков (обычно три, то есть три жеребца и 40—50 кобылиц) составляют конский табун. При перегоне из не­скольких (обычно трех) малых конских табунов формируется большой та­бун. Для каждых 40—50 лошадей - малый табун - выделяется один пастух. Судя по письменным источникам, пастуха коней называли по-разному: келебан, улакши, йамши; в современном казахском языке пастух при конском табуне называется жылкышы.

Значительное место в хозяйстве казахов занимало верблюдоводство: вер­блюды были незаменимы при перекочевках и перевозках грузов. По свиде­тельству Ибн Рузбихана, эти животные, равно как и быки, использовались казахами для перевозки домов-кибиток, поставленных на колеса. Кроме того, с верблюдов снимали шерсть, а калорийный и вкусный напиток из верблю­жьего молока (шубат) ценился наравне с кумысом. Казахи, как и все кочев­ники Дешт-и Кыпчака, разводили мохнатых двугорбых верблюдов.

Наряду с овцеводством, коневодством и верблюдоводством, казахи зани­мались также разведением крупного рогатого скота и коз. Но разведение этих животных имело наименьшее значение в хозяйстве казахов.

Скот был частносемейной собственностью. Зато право общинного пользования пастбищами (отлаг) принадлежало всем свободным членам кочевого общества. Однако общинное пользование территорией выпасов не нарушало обычаев потомственного владения пастбищами родов и племен, составляв­ших население улуса, и каждый улусный султан со своим народом пребывал в какой-либо местности, старинном йурте, располагаясь и занимая места на территории ханства. Перекочевывали только владельцы стад, а бедняки, у которых почти не было скота, отказывались от перекочевок и обычно оста­вались круглый год на берегах рек. Правила перекочевок, выработанные мно­говековым опытом, основывались на учете травяного покрова в том или ином районе в соответствии с сезонами года. Вся территория выпасов де­лилась на четыре типа сезонных пастбищ: зимние (кыстау), весенние (коктеу), летние (джайляу) и осенние (кузеу). Так что жители Кыпчакской сте­пи не были скитальцами, в течение круглого года пассивно следовавшими за своими табунами и стадами с одного поля на другое в поисках свежей травы и воды, как их представляли себе иные мужи науки. Тогдашние жители современных казахских степей, в сущности говоря, вели полу­кочевой образ жизни: они были скотоводами, которые, соблюдая выра­ботанную веками скотоводческую культуру, перекочевывали с извест­ной летовки на знакомую зимовку.

Места для зимовок чаще всего выбирались возле рек. Это объясняется преимущественно тем, что на берегах рек находились густые заросли камыша и кустарника, служившие в суровую зимнюю пору кормом для скота и хоро­шо защищавшие его от снежных метелей и пурги, к тому же поставлявшие кочевникам топливо. Чем богаче пастбищами было побережье реки, тем боль­шее число кочевников располагалось вдоль него и тем дольше они оставались на берегах реки. По сведениям Ибн Рузбихана, некоторые реки пользовались особенною привязанностью кочевников. Такой рекой у казахов была Сырдарья, особенно богатые зимними пастбищами были долины и степи ее средне­го и нижнего течения. Зимовки казахов в XVI в. располагались также в Кара- Кумах, на берегах оз. Балхаш, р. Яик и т.д.

Зимой казахи-кочевники размещались как можно более просторно, что­бы около каждой зимовки была достаточно обширная кормовая площадь для выпаса скота. Зимние стойбища кочевников Дешт-и Кыпчака - это обычно поставленные на небольшие углубления-ямы и занесенные снежными сугро­бами юрты и кибитки, в которых беспрерывно разводится огонь. Для скота заранее строились загоны, чаще всего из камыша, чия.

В декабре кочевники занимались согумом - забоем скота для снабжения себя продовольствием на зиму. Величина согума зависела от состояния, и человек хорошего достатка забивал на зиму десять лошадей и более, не счи­тая баранов. Дни согума были днями зимних игр и развлечений, пиров и вза­имных угощений. Но затем наступали самые трудные для хозяйства и самые тревожные для кочевников месяцы январь и февраль: скотина теряла в весе, ослабевала и требовала большего присмотра, а морозы усиливались и достигали апогея, начинался сезон бурана — степной метелицы. Зима была не только трудным для хозяйства кочевников временем года, но и самым опасным в военном отношении, насколько можно судить по сведениям источников, по­ходы против кочевников обычно предпринимались именно зимой, когда улу­сы размещались, по выражению Ибн Рузбихана, «вразброс» и расстояние между зимними стойбищами составляло, «должно быть, дней пятнадцать пути».

С наступлением весны, которую кочевники всегда встречали с радостью, казахи откочевывали на весенние пастбища. Здесь, в отличие от зимних стойбищ, юрты и кибитки размещались большей частью на сопках и возвышенно­стях; здесь весь световой день кочевники проводили вне жилых помещений, под открытым небом; здесь отощавший за зиму скот набирал вес, приносили приплод овцы, кобылицы и верблюдицы. Производилась весенняя стрижка овец, верблюдов, двух- и трехлетних кобылиц.

«В летние дни, когда наступает зной таммуза и время множества пожаров и сгорания, - пишет Ибн Рузбихан, - казахский народ занимает места по окраинам, по сторонам и рубежам степи». На летовках жили более сплочен­но, чем зимой, и жизнь на джайляу была самым привольным временем. Тут справлялись свадьбы, проводились игры, конные скачки на приз (байга), ус­траивались состязания борцов, певцов, музыкантов и сказителей.

С наступлением осени скотоводы уходили на осенние пастбища, которые в большинстве случаев совпадали с весенними. С осенних пастбищ кочевники обычно совершали дальние набеги на соседей. Осенью же проходили народ­ные собрания, на которых решались важные для страны дела.

Расстояния между зимовками и местами сезонной кочевки исчислялись сотнями километров и составляли путь длиною в несколько месяцев. Столь огромное расстояние определяло и некоторые особенности быта жителей Дешт-и Кыпчака, заключавшиеся, в частности, в том, что тогда кочевали целыми улусами, то есть одновременно по степи медленно двигались десятки и сотни тысяч людей и животных. Поскольку и народу было много, и живот­ных огромное число, приходилось двигаться широким фронтом, чтобы иду­щие впереди не уничтожили всю траву и кустарники, необходимые для тех, которые шли сзади. Промежуток между флангами «движущегося народа» составлял, по свидетельству И. Барбаро, по 120 миль (190 км и более).

Другая особенность быта кочевого населения Дешт-и Кыпчака заключа­лась в том, что их перекочевка - это было передвижение на колесах целыми домами. Вот что писал о способе передвижения казахов в XVI в. Ибн Рузби­хан: Так как на пути следования казахов к зимовкам иногда не бывает доста­точно воды для их огромных стад, они по необходимости пускаются в путь тогда, когда дороги покрываются снегом; «их жилища построены в форме арб и поставлены на колеса, а верблюды и лошади перевозят их от стоянки к стоянке, вытягиваясь наподобие каравана; если они идут непрерывно один за другим, то растягиваются на расстояние ста монгольских фарсахов, а проме­жуток между ними будет не более шага»5. Их арбы были вполне пригодны для передвижения по степям и даже для того, чтобы пройти по снежному насту, в противном случае казахам угрожала бы опасность погибнуть от жажды и безводья.



Арбы кочевого населения Дешт-и Кыпчака были двух родов: двуколка и телега на четырех больших колесах. Смотря по тяжести груза, арбы возили лошади, волы и верблюды. Остов и колеса арб делались обычно из березы: заготовки производились в апреле и мае, когда дерево легко гнется.

Сама же постройка производилась летом. Прочные и крепкие арбы имели по меньшей мере двоякое назначение: при обороне кочевники образовывали укрепле­ние, окружив свой лагерь поставленными в ряд арбами; на них помещалось жилище степняков — «шатры», которые в сочинении Шараф ад-дина Али Йазди названы тюркским словом «кутарме». Жилищем степняков в этой без­граничной пустыне, писал он, описывая поход Тимура в Дешт-и Кыпчак в 1391 г.. являются «шатры кутарме» которые делают так, что их не разбира­ют, а ставят и снимают целиком, а во время передвижений и перекочевок сдут, ставя их на телеги.

Эти «дома на колесах», крытые повозки жителей Дешт-и Кыпчака описы­вали многие авторы средневековья. «Ах, какие шатры! — восклицает, напри­мер, Ибн Рузбихан. - Замки, воздвигнутые высоко, дома, построенные из дерева в воздушном пространстве». Согласно описанию И. Барбаро, остов такта домов-повозок строили следующим образом: брали деревянный обруч диаметром в полтора шага и на нем устанавливали несколько полуобручей, пересекающихся в центре; промежутки застилали камышовыми циновками, которые покрывали либо войлоком, либо сукнами, в зависимости от достат­ка. Когда они хотят остановиться на привал, пишет далее И. Барбаро, кочев­ники Кыпчака снимают эти дома с повозки и живут в них.

Спереди и сзади этих «подвижных домов», как их называет Ибн Рузбихан, делали решетчатые оконца: окошечки зашторивались «войлочными занавес­ками, очень красивыми и искусными».

Величина, обстановка «домов-пово­зок» и их количество отражали знатность и богатство хозяев. «Дома-повоз­ки», принадлежавшие султанам и знати, были искусно и красиво обставлены и могли вместить одновременно человек двадцать или более. Такой большой шатер укрепляли на повозке, в которую впрягали несколько верблюдов, и везли. «Дома-повозки» простых казахов «делались продолговатой формы». Они также были сделаны с подлинным мастерством, но отличались значи­тельно меньшими размерами, их вез один, иногда несколько верблюдов. Эти подвижные, «стоящие на высоком основании дома», были до того превосход­ны, что «разум поражается и кружится голова от красоты, мастерства и изя­щества».

По утверждению очевидцев, кочевники Кыпчакской степи ездили на сво­их телегах «с уверенностью, не знающей страха», хотя обитателями шатра на колесах были, в основном, женщины. Тот, кто заправлял большой арбой, садился верхом в седло на одну из везущих ее лошадей (верблюдов). В руках у него были плеть для погонки и большой шест, которым он направлял арбу, когда необходимо было сворачивать с пути. Арбы обычно сопровождали вер­ховые, которые, в частности, при подъеме, привязав веревки к оглоблям арб, помогали тащить их в гору, а при спуске тормозили колеса, обеспечивая та­ким образом безопасность и покой обитателей шатров. Спи же обеспечивали перенраву через реки. Это было, по словам путешественника А. Контарини, красивое и быстрое предприятие, но весьма опасное, заключает он.

Дома-повозки, как основной вид жилища и транспорта, вышли из обихода кочевников Дешт-и Кыпчака в XVII в., к началу которого относятся после­дние по времени известные сведения об использовании жителями Дешта до­мов-повозок, а в более поздних источниках упоминаются только двухколес­ные арбы и содержатся лишь описания, хотя нередки и больших по размерам, но разборных юрт и переносных кибиток. Повсеместный переход от кочева­ния в кибитках на колесах к разборным юртам был крупным изменением в быту кочевого населения Дешт-и Кыпчака, и можно полагать, что причины этого изменения надо искать в процессах социально-экономической исто­рии. Экономический упадок в условиях кочевого хозяйства может быть выз­ван прежде всего уменьшением пастбищ и количества скота. В истории каза­хов этот период падает как раз на XVII столетие и связан в первую очередь с их ожесточенной борьбой с ойратами из-за обладания пастбищами.
Издавна казахи занимались и земледелием. Но в разных регионах Казахс­кого ханства оно было распространено крайне неравномерно, в большинстве из них земледельческое хозяйство занимаю небольшое место или вовсе от­сутствовало. В то же время в других районах, где издавна существовали очаги земледельческой культуры, и именно в Жетысу и Южном Казахстане зем­леделие имело важное хозяйственное значение.

Казахи в основном выращивали просо (тары). О традиционности этой куль­туры в хозяйстве кочевников Дешт-и Кыпчака свидетельствуют многие сред­невековые авторы. Аль-Омари писал: «Посевов у них маю, и меньше всего пшеницы и ячменя, бобов же почти нельзя отыскать. Чаше всего встречают­ся у них посевы проса; им они питаются». И. Барбаро отмечал, что когда дештский кочевник собирается в долгую дорогу, он берет с собой «неболь­шой мешок из шкуры козленка», наполненный просеянной мукой из проса, размятой в тесто с небольшим количеством меда. Запасы этой еды позволяли как отдельным наездникам, так и сторожевым отрядам удаляться от «своих людей на расстояние добрых десяти, шестнадцати, а то и двадцати дней пути».

Переход кочевников к земледелию совершатся везде под давлением эко­номической необходимости, и к оседлости переходите прежде всего бедняки, не имевшие возможности кочевать. Для обозначения оседлых, лишившихся своих стад скотоводов, в источниках употребляется тюркское слово «джатак» (букв, лежащий) или «отурак» (букв, сидящий). Характерно при этом, что обедневшие кочевники при первой же возможности обзавестись необхо­димым количеством скота легко оставляли вынужденное «землепашество» и охотно принимались за привычное им скотоводство. Возможность кочевать всегда считалась у номадов признаком благополучия.


449
Необъятные просторы Дешт-и Кыпчака с разнообразным животным ми­ром давали кочевникам большие возможности для индивидуальной и коллек­тивной охоты. Хорошо знавшие эту страну средневековые авторы отмечают, что дештские кочевники «прекрасно умеют охотиться, употребляя преиму­щественно луки». Об этом же пишет и Ибн Рузбихан в разделе «Описание отрады страны Туркестана»: «Все пустынные степи той многоблагословен­ной страны полны дичи. Сайгаки от изобилия луговых пастбищ той степи, подобно жирным коровам, не в силах бегать, и охотник в той области, преследуя дичь, никогда не погонял коня старания. От многих надежных людей, которые были вестниками, заслуживающими доверия, пошел слух в тех мес­тах, что в этой области бывает, когда у кого-либо в доме уважаемый гость делается кунаком и хозяин дома по отношению к нему исполняет правила соблюдения гостеприимства и угощения - что является обычаем жителей Туркестана, — то, если возникла нужда в мясе, хозяин тотчас же, закинув за плечо могучий лук с несколькими стрелами, выходил на охоту, чтобы приго­товить ужин для гостя.

Он отправлялся в степь и сразу же искусным боль­шим пальцем делал жирного кулана мишенью своей охотничьей стрелы. Из жира и мяса его достойным образом приготовив дозволенную пищу для уго­щения гостя, он с обильной дичью возвращался домой». Там же говорится о пасущихся на степных просторах сталях джейранов, на которых охотились кочевники.

Существовало несколько видов охоты: с ловчими птицами, с борзыми со­баками, охота загоном и т.п. Из охотничьих птиц использовались ястребы беркуты, кречеты, соколы и др. Охота с ловчими птицами широко практико­валась в Казахстане вплоть до начала XX в.
Описание охоты казахов загоном на сайгаков мы находим у А. Левшина. На местах водопоя сайгаков охотники устраивали полукруглую изгородь из камыша, втыкая камышины так, что часть их была направлена острием внутрь изгороди. Охотники прятались в засаду. Как только сайгаки приходили на водопой, их пугали. Животные бро­сались в проход, оставленный в изгороди со стороны водопоя, и, пытаясь перескочить ограду, натыкались на заостренные камышины. Раненых сайга­ков добивал и ножами.

У кочевников Дешт-и Кыпчака охота не составляла, однако, самостоя­тельного занятия, а была лишь подспорьем скотоводству, хотя в натураль­ном хозяйстве степняков она имела, видимо, немалое значение. Вместе с тем охота подчас использовалась с целью военной подготовки юношества.



Значительное место в хозяйстве казахов занимали различные ремесла и домашние промыслы, большинство из которых было связано с обработкой продуктов скотоводства. Казахи издавна умели выделывать кожу и войлок и окрашивать их в разные цвета, искусно владели они техникой тиснения, апп­ликации и узорного шитья. По свидетельству Ибн Рузбихана, казахи «произ­водили разноцветные войлоки с необыкновенными узорами и нарезные рем­ни, очень красивые и изящные». То, что домашнее ремесло казахов XVI в., как, например, выделка кожи, стояло на высокой ступени развития, подтвер­ждают, в частности, данные османского автора XVI в. Сейфи Челеби. «У них много баранов, лошадей и верблюдов, - пишет Сейфи о казахах, - их жилища помещаются на арбах. Их кафтаны сделаны из овечьей кожи, они окрашива­ются в разные цвета и становятся похожими на атлас. Их привозят в Бухару, где продают по той же цене, что и кафтаны из атласа, настолько они изящны и красивы. У них есть также удивительные накидки, сделанные из той же овечьей кожи. Они совершенно непромокаемы и не боятся сырости: это про­исходит от свойств некоторых растущих там трав, которые служат для обра­ботки кожи».

Трудоемкие и физически тяжелые работы: катание войлока, обработка шкур, выделка кож, шитье кожаных изделий и т.п. — в кочевом обществе цели­ком выполнялись женщинами. Вместе с тем женщины участвовали в выпасе овец и коз, ставили и разбирали юрты, занимались дойкой скота, переработ­кой животноводческой продукции, приготовлением пищи и другими домаш­ними делами; на женщинах лежала также забота о малолетних детях. Словом, у кочевников доля участия женщин в хозяйственной деятельности значи­тельно превышала трудовой вклад мужчин. Такое соотношение мужского и женского труда в быту объясняется тем, что у кочевников, как правило, фи­зический труд, связанный с обработкой продуктов скотоводства и ведением домашнего хозяйства, считался недостойным свободного мужчины и поэто­му целиком излагался на женщину, а по возможности и на рабов. Однако сказанное не означает, конечно, что в быту мужчины вовсе ничего не делали. Свободные мужчины кочевого общества изготовляли предметы вооружения, сбрую, седла, арбы, строили дома, шили сапоги и для самих себя и для жен­щин, «имели отчасти попечение о чадах», упражнялись в стрельбе, охотились на зверя и птицу.
2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В КАЗАХСКОМ ОБЩЕСТВЕ.

Казахское общество ханского периода состояло из двух основных про­тивопоставленных друг другу социальных групп - ак-суйек (белая кость) и кара-суйек (черная кость), различавшихся не столько экономическими, сколько политическими и правовыми признаками. К ак-суйек относились только Чингизиды, которые назывались султанами, и ходжи, которые считались потомками сподвижников пророка Мухаммеда (ум. в 632 г.). Все остальные группы и прослойки общества составляли кара-суйек. Принцип разделения общества на группы по сословному признаку и со­единенные с этим признаком различия прав проводились строго после­довательно.

Султаны у казахов сделались аристократическим сословием и в рассмат­риваемое время представляли самую влиятельную политическую силу ка­захского общества. Словом «султан» первоначально обозначалось собира­тельное понятие о верховной власти — владычество, господство, а также власть, правительство. Не ранее середины X в. этот термин стали употреб­лять и для обозначения персонального носителя светской власти, государя: первыми, кто ввел это слово в официальный обиход и надписи на монетах, были сельджуки. В Османской империи султаном назывался государь. В Ка­захстане и Средней Азии, по крайней мере со времен кочевых узбеков (XIV в.), слово «султан» было титулом каждого члена династии, происходившей от Чингиз-хана.

Наряду с термином «султан» для обозначения нецарствовавших потомков Чингиз-хана по мужской линии употреблялись термины «торе» или оглан. Однако, слово «торе» служило не только для обозначения султанов, но и более широкого круга лиц, как видных и знатных людей вообще, так и чинов­ников и судей в частности.

Дети Чингизидов по праву рождения приобретали титул и вместе с ним права, потомственно принадлежавшие этой социальной группе, независимо от экономических обстоятельств, а также нравственных, умственных и фи­зических качеств того или иного лица. Монопольное право на ханский пре­стол сохранялось только за Чингизидами, для которых право правления в силу происхождения превращалось как бы в естественно присущий им ат­рибут. При этом сфера действия этого права Чингизидов не зависела от существовавших этнических или государственных границ: каждый Чинги­зид независимо от того, к какой именно династии потомков Чингиз-хана он относился, мог претендовать на ханский титул в любом месте, где со хранились в какой то мере традиции монгольской империи. Поэтому Чинги­зиды казахских улусов, например, оказывались то в роли падишаха каракал­паков и киргизов, то в роли подставных ханов Бухары и Хивы. Важно отме­тить при этом, что султаны сами не были ни казахами, ни узбеками, не отно­сили себя ни к одному из тюрко-монгольских племен, не разделялись на ко­лена. Они были по происхождению Чингизидами, то есть потомками Чингиз-хана по мужской линии с установившимися наследственными правами на прав­ление. Политическая по своему содержанию и характеру власть Чингизидов основанная лишь на генеалогическом праве, не имела национального значе­ния.
Права участия в общегосударственном управлении султаны казахских улусов осуществляли, сообща являясь на ежегодно созываемый курултай - собрание, ведавшее делами, касавшимися всех слоев и прослоек казахского общества. Один из пунктов «Жеты-Жаргы» гласил: «Чтобы сам хан, равно как и все султаны, старейшины и правители родов, собирались осенью в одно место, в средине степи, для рассуждения о делах народных».

Казахи сохраняли традиции степной государственности и не отвергали установившиеся права потомков Чингиз-хана, вследствие которых каждый влиятельный султан претендовал на улус. В каждом известном улусе, описы­вал Ибн Рузбихан административно-политическое устройство казахов XVI в., есть свой полновластный султан, который со своим народом пребывает в какой-либо местности, «старинном йурте». Правление в улусах давало султанам как военно-политическую власть над улусными людьми, так и фактическое право распоряжения пастбищами, водными источниками и т.п.

Власть султанов имела, таким образом, определенное политическое и территориальное значение, но, согласно традиционным представлениям, власть каждого отдельного султана определялась единственно его принадлежностью к совместно правящему ханством царствующему роду, вне которого его власть не имела ни территориального, ни политического значения. Каждый улусный султан был прежде всего правителем улуса и командовал улусным войском, а не частным владельцем улусной территории на на­следственном праве. Верховным собственником всей земли, согласно тог­дашнему политическому мышлению, был царствующий род в целом, то есть земля составляла сословную собственность всех Чингизидов вместе взятых, но верховное управление в каждый данный момент осуществля­лось одним из них - главой царствующего рода, то есть ханом, которому, если он был достаточно силен, принадлежало и право распоряжения, и право ограничения территории улуса, и даже право отчуждения и переда­чи улуса другому султану.
Политическая значимость Чингизидов, обусловленная их генеалогией, необходимо порождала ряд возведенных в юридический принцип преиму­ществ для всех султанов перед другими членами общества, и эти особые преимущества обнаруживались, в частности, в том, что по существовавше­му в ханстве закону различно наказывались люди разных социальных сло­ев за одни и те же преступления, различно карались за нанесенные обиды и оскорбления. «Кто убьет султана или ходжу, — говорится в постановлени­ях «Жеты-Жаргы», - тот платит родственникам убитого кун за семь человек. Обида султана или ходжи словами наказывается пенею в 9 скотин; а за побои 27 скотин». Из этой неодинаковой в законе оценки ответственности различ­ных слоев общества вытекали неодинаковые их обязательства: султаны не несли никаких (кроме военных) повинностей. Все султаны казахских улусов имели один особенный уран, выражаемый словом «Аркар», которого уже простой народ (кара-суйек) не мог употреблять.

Привилегии султанов перед другими членами общества состояли также в том, что они были избавлены от телесного наказания и не подлежали суду биев. Творить суд над Чингизидами мог только султан или сам хан. Про­стые люди в обращении не имели права называть их по имени, но вместо имени должны были употреблять слово таксыр (господин). При встрече с султаном всякий простолюдин сходил с лошади и, становясь на одно коле­но, приветствовал его. Султан в ответ на приветствие клал ему на плечо свою руку. Таким же образом поступали и в юртах. Одним из внешних при­знаков султанского достоинства считалась белая кошма. В общих собраниях и во всех остальных торжественных случаях все представители белой кости садились только на белые кошмы. Если простой казах присваивал себе из тщеславия титул султана, то подвергался наказанию от 15 до 30 ударов нагайкою. Если же человек черной кости, выдавая себя за носителя султанской крови, женился на дочери или родственнице султана, его под­вергали наказанию, выражавшемуся в выплате полного куна, то есть опла­ты за убийство мужчины.

Для обозначения различных категорий простолюдинов, в отличие от сул­танов и ходжей, употреблялось несколько терминов: карачу (караджи), каракиши, кул-кутаны, шаруа, пукара (бухара).

Согласно сведениям источников, карачу — юридически свободное лицо, обладающее личными и имущественными правами. Лично свободный кочев­ник мог завещать по своему усмотрению имущество, давать свидетельские показания и т.д. Убийство рядового кочевника наказывалось, хотя закон и придавал неодинаковое юридическое значение правам лип, различавшихся социальным и общественным положением. Но защита свободы личности и имущественных прав свободных лиц обеспечивалась не государственным ап­паратом, а исключительно солидарностью членов рода; государство в лице бия только обеспечивало родственникам, например, убитого осуществление права кровомщения, ограбленного - права на баранту и т.д. Таким образом, отдельная личность имела значение только как часть рода, и только род был юридической единицей. Этот характерный для кочевого быта способ осуще­ствления прав приводил к тому, что человек, от которого отступился его род, оказывался абсолютно беззащитным, оставался как бы вне закона.

В отличие от аристократического сословия у представителей кара-суйек прочно сохранялось деление на отдельные роды и племена. Все казахские племена были объединены в три жуза: Улы жуз(Старший жуз), Орта жуз (Средний или Серединный жуз) и Киши жуз (Младший жуз). В дореволю­ционной исторической литературе вместо жуз употреблялся давно вошед­ший в русский язык термин орда.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   19




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет