147
игра, и она происходит в мире, определяемом серьезностью цели. Но знает он это не так, как если
бы он, сам будучи играющим, все еще подразумевал эту соотнесенность с серьезностью. Ведь
процесс игры только тогда удовлетворяет своей цели, когда играющий в него погружается. Игру
делает игрой в полном смысле слова не вытекающая из нее соотнесенность с серьезным вовне, а
только серьезность при самой игре. Тот, кто не принимает игру всерьез, портит ее. Способ бытия
игры не допускает отношения играющего к ней как к предмету. Играющий знает достаточно
хорошо, что такое игра и что то, что он делает,— это «только игра», но он не знает того, что
именно он при этом «знает».
Сама по себе проблема сущности игры не может быть решена, если мы будем ожидать ответа от
субъективной рефлексии играющего
2
. Вместо этого зададимся вопросом о способе бытия игры
как таковой. Ведь мы видели, что предметом нашего осмысления должно быть не эстетическое
сознание, а художественный опыт и вместе с тем проблема способа бытия произведения
искусства. Выступая против нивелирования эстетического сознания, мы придерживаемся именно
художественного опыта, согласно которому произведение искусства — это не предмет, которому
противопоставлен для-себя-сущий субъект. Скорее собственное бытие произведения искусства
состоит в том, что оно становится опытом, способным преобразовать субъект. Но «субъект»
художественного опыта, сохраняющийся и непреходящий,— это не субъективность того, кому
принадлежит опыт, а само произведение искусства. Именно в этом пункте обретает свое значение
способ бытия игры, ибо она обладает своей собственной сущностью, независимой от сознания тех,
кто играет. Игра имеет место и там, и даже преимущественно и собственно там, где тематические
горизонты не суживаются для-себя-бытием субъективности и где нет субъектов, ведущих себя по-
игровому.
Субъект игры — это не игрок; в лучшем случае игра достигает через играющих своего
воплощения. Этому учит нас уже само употребление слова «игра», а в особенности — его
многочисленные применения в метафорике, на которые обратил особое внимание Буйтендейк
3
.
Метафорическое употребление всегда — и в данном случае тоже — обладает методическим
преимуществом. Если слово переносится в область применения, к которой оно изначально не
принадлежит, то собственно «первоначальное» его значение предстает снятым, и язык пред-
Достарыңызбен бөлісу: |