Янко Слава
(Библиотека
Fort/Da
) ||
slavaaa@yandex.ru
206
неизбежно обрывается где-то в неопределенной открытости. Он может и, более того, он должен
сознаться себе в том, что грядущие поколения поймут иначе то, что он прочел в своем тексте. То,
что относится ко всякому читателю, относится и к историку. Отличие лишь в том, что для
историка речь идет об историческом предании в целом, которое, если он хочет понять его, он
должен опосредовать настоящим своей собственной жизни и которое он
раскрывает тем самым
для будущего.
Итак, мы тоже признаем внутреннее единство филологии и истории;
мы усматриваем его,
однако, не в универсальности исторического метода, не в объективирующей подмене
интерпретатора первоначальным читателем и не в исторической критике предания как такового —
напротив, мы усматриваем его в том, что и история, и филология должны совершить аппликацию,
которая различается лишь масштабами. Если филолог понимает данный текст, а
это значит, в
указанном смысле: понимает в нем себя самого, то также и историк понимает великий,
угадываемый им текст мировой истории — в котором всякий данный текст есть лишь буква, лишь
обломок смысла, — и он точно так же понимает в этом великом тексте себя самого. Оба, как
филолог, так и историк, возвращаются тем самым на свою истинную родину из того изгнания,
того забвения себя самих, в котором держало их мышление, ориентирующееся исключительно на
методологический идеал современной науки. Та общая почва, на
которой они сходятся как на
своем истинном основании, есть
действенно-историческое сознание.
Таким образом, модель юридической герменевтики действительно оказалась плодотворной.
Юрист, который, исполняя свои судейские обязанности, сознает свое право на расширение закона
по сравнению с первоначальным смыслом законодательного текста, делает именно то, что само
собою происходит при всяком понимании.
Старое единство герменевтических дисциплин вновь
вступает в свои права, если мы распознаем действенно-историческое сознание во всей той
герменевтической работе, которую проделывают как филолог, так и историк.
Теперь проясняется смысл той аппликации, которая имеет место во всех формах понимания.
Аппликация — это не приложение к конкретному случаю некоего всеобщего,
Достарыңызбен бөлісу: