"деятельность. Сознание. Личность"

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности - по кри­терию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия - процессы, под­чиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непос­редственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти "единицы" человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру. Особенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что он пользуется не расчленением живой деятельности на элементы, а раскры­вает характеризующие ее внутренние отношения. Это - отношения, за кото­рыми скрываются преобразования, возникающие в ходе развития деятельнос­ти, в ее движении. Сами предметы способны приобретать качества побужде­ний, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые из связей этой системы, они утрачивают свое существование как побужде­ния, как цели, как орудия. Орудие, например, рассматриваемое вне связи с целью, становится такой же абстракцией, как операция, рассматриваемая вне связи с действием, которое она осуществляет.

Исследование деятельности требует анализа именно ее внутренних сис­темных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на са­мые простые вопросы - скажем, о том, имеем ли мы в данном случае действие или операцию. К тому же, деятельность представляет собой про­цесс, который характеризуется постоянно происходящими трансформациями. Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она превратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение к миру, другую деятельность; наоборот, действие может трансформироваться в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различные действия.

Подвижность отдельных "образующих" системы деятельности выражается, с другой стороны, в том, что каждая из них может включать в себя единицы, прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся общей цели может происходить выделение промежуточных целей, в результате чего целостное действие дробится н ряд отдельных последовательных действий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавшихся операций. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяемых единиц деятельности. Это случай, когда объективно достигаемые промежуточные ре­зультаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.

Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и "единиц" психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графи­ческие элементы; позже в этом процессе единицами восприятия становятся для него целые слова или даже предложения.

Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц деятельности и психического отражения - как при внешнем наблюдении, так и интраспективно - сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так назы­ваемый оптокинетический нистагм, изменения циклов которого, как показали исследования, позволяют при выполнении графических действий установить объем входящих в их состав двигательных "единиц". Например, написание слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы, чем написание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое членение, отчетливо выступающее на окулограммах, соответствует расщепле­нию действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее простые, первичные79.

Выделение в деятельности образующих ее "единиц" имеет первостепенное значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них - уже затро­нутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процес­сов деятельности. Принцип или закон этого единения состоит в том, что оно всегда происходит точно следуя "швам" описанной структуры.

Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются сущест­венно - внутренними; такой может быть, например, познавательная дея­тельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя дея­тельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно - внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их элементы. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осу­ществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как действия, либо как операции - в их целостности, неделимости. Основание такого, прежде всего фактического, положения вещей лежит в самой природе процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преобразование отдельных "осколков" деятельности вообще невозможно. Это означало бы со­бой не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.

Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анали­за. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывает­ся грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе положение это не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом - в том, чтобы найти те действительные отношения, которые связывают между собой дея­тельность субъекта, опосредствованную психическим отражением, и физиоло­гические мозговые процессы.

Соотношения психического и физиологического рассматривается во мно­жестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной дея­тельности оно наиболее подробно теоретически освещено С.Л.Рубинштейном, который развивал мысль, что физиологическое и психическое - это одна и та же, а именно рефлекторная отражательная деятельность, но рассматрива­емая в разных отношениях, и что ее психологическое исследование является логическим продолжением ее физиологического исследования80. Рассмотрение этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит нас, однако, из намеченной плоскости анализа. Поэтому, воспроизводя не­которые из высказывавшихся ими положений, я ограничусь здесь только воп­росом о месте физиологических функций в структуре предметной деятельнос­ти человека.

Напомню, что прежняя, субъективно-эмпирическая психология ограничива­лась утверждением параллелизма психических и физиологических явлений. На этой основе и возникла та странная теория "психических теней", которая - в любом из ее вариантов, - по сути, означала собой отказ от решения проблемы. С известными оговорками это относится и к последующим теорети­ческим попыткам описать связь психологического и физиологического, осно­вываясь на идее их морфности и интерпретации психических и физиологичес­ких структур посредством логических моделей81.

Другая альтернатива заключается в том, чтобы отказаться от прямого сопоставления психического и физиологического и продолжить анализ дея­тельности, распространив его на физиологические уровни. Для этого, одна­ко, необходимо преодолеть обыденное противопоставление психологии и фи­зиологии как изучающих разные "вещи".

Хотя мозговые функции и механизмы составляют бесспорный предмет физи­ологии, но из этого вовсе не следует, что эти функции и механизмы оста­ются вовсе вне психологического исследования, что "кесарево должно быть отдано кесарю".

Эта удобная формула, спасая от физиологического редукционизма, вместе с тем вводит в пущий грех - в грех обособления психического от работы мозга. Действительные отношения, связывающие между собой психологию и физиологию, похожи скорее на отношения физиологии и биохимии: прогресс физиологии необходимо ведет к углублению физиологического анализа до уровня биохимических процессов; с другой стороны, только развитие физио­логии (шире - биологии) порождает ту особую проблематику, которая сос­тавляет специфическую область биохимии.

Продолжая эту - совершенно условную, разумеется, - аналогию, можно сказать, что и психофизиологическая (высшая физиологическая) проблемати­ка порождается развитием психологических знаний; что даже такое фунда­ментальное для физиологии понятие, как понятие условного рефлекса, роди­лось в "психических", как их первоначально назвал И.П. Павлов, опытах. Впоследствии, как известно, И.П.Павлов высказывался в том смысле, что психология на своем этапном приближении уясняет "общие конструкции пси­хических образований, физиология же на своем этапе стремится продвинуть задачу дальше - понять их как особое взаимодействие физиологических яв­лений"82. Таким образом, исследование движется не от физиологии к психо­логии, а от психологии к физиологии. "Прежде всего, - писал Павлов, - важно понять психологически, а потом уже переводить на физиологический язык"83.

Важнейшее обстоятельство заключается в том, что переход от анализа деятельности к анализу ее психофизиологических механизмов отвечает ре­альным переходам между ними. Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым (психофизиологическим) механизмам иначе, как к продукту развития самой предметной деятельности. Нужно, однако, иметь в виду, что механизмы эти формируются в филогенезе и в условиях онтогенетического (особенно - функционального) развития по- разному и, соответственно, выступают не одинаковым образом.

Филогенетически сложившиеся механизмы составляют готовые предпосылки деятельности и психического отражения. Например, процессы зрительного восприятия как бы записаны в особенностях устройства зрительной системы человека, но только в виртуальной форме - как их возможность. Однако последнее не освобождает психологическое исследование восприятия от про­никновения в эти особенности. Дело в том, что мы вообще ничего не можем сказать о восприятии, не апеллируя к этим особенностям. Другой вопрос, делаем ли мы эти морфофизиологические особенности самостоятельным пред­метом изучения или исследуем их функционирование в структуре действий и операций. Различие в этих подходах тотчас же обнаруживается, как только мы сравниваем данные исследования, скажем, длительности зрительных пос­леобразов и данные исследования постэкспозиционной интеграции сенсорных зрительных элементов при решении разных перцептивных задач.

Несколько иначе обстоит дело, когда формирование мозговых механизмов происходит в условиях функционального развития. В этих условиях данные механизмы выступают в виде складывающихся, так сказать, на наших глазах новых "подвижных физиологических органов" (А.А. Ухтомский), новых "функ­циональных систем" (П.К.Анохин).

У человека формирование специфических для него функциональных систем происходит в результате овладения им орудиями (средствами) и операциями. Эти системы представляют собой не что иное, как отложившиеся, ове­ществленные в мозге внешне-двигательные и умственные - например, логи­ческие - операции. Но это не простая их "калька", а скорее их физиологи­ческое иносказание. Для того чтобы это иносказание было прочитано, нужно пользоваться уже другим языком, другими единицами. Такими единицами яв­ляются мозговые функции, их ансамбли - функционально-физиологические системы.

Включение в исследование деятельности уровня мозговых (психофизиоло­гических) функций позволяет охватить очень важные реальности, с изучения которых, собственно, и началось развитие экспериментальной психологии. Правда, первые работы, посвященные, как тогда говорили, "психическим функциям" - сенсорной, мнемической, избирательной, тоническое, - оказа­лись, несмотря на значительность сделанного ими конкретного вклада, тео­ретически бесперспективными. Но это произошло именно потому, что функции эти исследовались в отвлечении от реализуемой ими предметной деятельнос­ти субъекта, т.е. как проявления неких способностей - способностей души или мозга. Суть дела в том, что в обоих случаях они рассматривались не как порождаемые деятельностью, а как порождающие ее.

Впрочем, уже очень скоро был выявлен факт изменчивости конкретного выражения психофизиологических функций в зависимости от содержания дея­тельности субъекта. Научная задача, однако, заключается не в том, чтобы констатировать эту зависимость (она давно констатирована в бесчисленных работах психологов и физиологов), а в том, чтобы исследовать те преобра­зования деятельности, которые ведут к перестройке ансамблей мозговых психофизиологических функций.

Значение психофизиологических исследований состоит в том, что они позволяют выявить те условия и последовательности формирования процессов деятельности, которые требуют для своего осуществления перестройки или образования новых ансамблей психофизиологических функций, новых функцио­нальных мозговых систем. Простейший пример здесь - формирование и зак­репление операций. Конечно, порождение той или иной операции определяет­ся наличными условиями, средствами и способами действия, которые склады­ваются или усваиваются извне; однако спаивание между собой элементарных звеньев, образующих состав операций, их "сжимание" и их передача на ни­жележащие неврологические уровни происходит подчиняясь физиологическим законам, не считаться с которыми психология, конечно, не может. Даже при обучении, например, внешнедвигательным или умственным навыкам мы всегда интуитивно опираемся на эмпирически сложившиеся представления о мнеми­ческих функциях мозга ("повторение - мать учения") и нам только кажется, что нормальный мозг психологически безмолвен.

Другое дело, когда исследование требует точной квалификации изучаемых процессов деятельности, особенно деятельности, протекающей в условиях дефицита времени, повышенных требований к точности, избирательности и т.п. В этом случае психологическое исследование деятельности неизбежно включает в себя в качестве специальной задачи ее анализ на психофизиоло­гическом уровне.

Наиболее, пожалуй, остро задача разложения деятельности на ее элемен­ты, определения их временных характеристик и пропускной способности от­дельных рецепирующих и "выходных" аппаратов встала в инженерной психоло­гии. Было введено понятие об элементарных операциях, но в совершенно другом, не психологическом, а логико-техническим, так сказать, смысле, что диктовалось потребностью распространить метод анализа машинных про­цессов на процессы человека, участвующего в работе машины. Однако такого рода дробление деятельности в целях ее формального описания и применения теоретико - информационных мер столкнулись с тем, что в результате их поля зрения исследования полностью выпадали главные образующие дея­тельности, главные ее определяющие, и деятельность, так сказать, расче­ловечивалась. Вместе с тем нельзя было отказаться от такого изучения де­ятельности, которое выходило бы за пределы анализа ее общей структуры. Так возникла своеобразная контраверза: с одной стороны, то обстоя­тельство, что основанием для выделения "единиц" деятельности служит раз­личие связей их с миром, в общественные отношения к которому вступает индивид, с тем, что побуждает деятельность, с ее целями и предметными условиями, - ставит предел дальнейшему их членению в границах данной системы анализа; с другой стороны, настойчиво выступила задача изучения интрацеребральных процессов, что требовало дальнейшего дробления этих единиц.

В этой связи в последние годы была выдвинута идея "микроструктурного" анализа деятельности, задача которого состоит в том, чтобы объединить генетический (психологический) и количественный (информационный) подходы к деятельности84. Потребовалось ввести понятия о "функциональных бло­ках", о прямых и обратных связях между ними, образующих структуру про­цессов, которые физиологически реализуют деятельность. При этом предпо­лагается, что эта структура в целом соответствует макроструктуре дея­тельности и что выделение отдельных "функциональных блоков" позволит уг­лубить анализ, продолжая его в более дробных единицах. Здесь, однако, перед нами встает сложная теоретическая задача: понять те отношения, ко­торые связывают между собой интрацеребральные структуры и структуры реа­лизуемой ими деятельности. Дальнейшее развитие микроанализа деятельности необходимо выдвигает эту задачу. Ведь уже сама процедура исследования, например, обратных связей возбужденных элементов сетчатки глаза и мозго­вых структур, ответственных за построение первичных зрительных образов, опирается на регистрацию явлений, возникающих только благодаря последую­щей переработке этих первичных образов в таких гипотетических "семанти­ческих блоках", функция которых определяется системой отношений, по са­мой природе своей являющихся экстрацеребральными и, значит, не физиоло­гическими.

По характеру своих опосредствований переходы, о которых идет речь, сопоставимы с переходами, связывающими технику производства и само про­изводство. Конечно, производство реализуется с помощью орудий и машин, и в этом смысле производство является следствием их функционирования; од­нако орудия и машины порождаются самим производством, которое является категорией уже не технической, а общественно-экономической.

Я позволил себе привести это сопоставление, имея единственно в виду выделить ту мысль, что анализ деятельности на психофизиологическом уров­не хотя и открывает возможность адекватного использования тонких индика­торов, языка кибернетики и теоретико-информационных мер, но вместе с тем неизбежно абстрагируется от ее детерминации как системы, порождаемой жизненными отношениями. Проще говоря, предметная деятельность, как и психические образы, не производится мозгом, а является его функцией, ко­торая заключается в их осуществлении посредством органов телесного субъекта.

Анализ структуры интрацеребральных процессов, их блоков или констел­ляций представляет собой, как уже было сказано, дальнейшее расчленение деятельности, ее моментов. Такое расчленение не только возможно, но час­то и необходимо. Нужно только ясно отдавать себе отчет в том, что оно переводит исследование деятельности на особый уровень - на уровень изу­чения переходов от единиц деятельности (действий, операций) к единицам мозговых процессов, которые их реализуют. Я хочу особенно подчеркнуть, что речь идет именно об изучении переходов. Это и отличает так называе­мый микроструктурный анализ предметной деятельности от изучения высшей нервной деятельности в понятиях физиологических мозговых процессов и их нейронных механизмов, данные которого могут лишь сопоставляться с соот­ветствующими психологическими явлениями.

С другой стороны, исследование реализующих деятельность интерцереб­ральных процессов ведет к демистификации понятия о "психических функци­ях" в его прежнем, классическом значении - как пучка способностей. Ста­новится очевидным, что это проявления общих функциональных физиологичес­ких (психофизиологических) свойств, которые вообще не существуют как от­дельности. Нельзя же представить себе, например, мнемическую функцию как отвязанную от сенсорной и наоборот. Иначе говоря, только физиологические системы функций осуществляют перцептивные, мнемические, двигательные и другие операции. Но, повторяю, операции не могут быть сведены к этим фи­зиологическим системам. Операции всегда подчинены объективно-предметным, т.е. экстрацеребральным отношениям.

По другому очень важному, намеченному еще Л.С.Выготским, пути проник­новения в структуру деятельности со стороны мозга идут нейрописхология и патопсихология. Их общепсихологическое значение состоит в том, что они позволяют увидеть деятельность в ее распаде, зависящем от выключения от­дельных участков мозга или от характера тех более общих нарушений его функции, которые выражаются в душевных заболеваниях.

Я остановлюсь только на некоторых данных, полученных в нейропсихоло­гии. В отличие от наивных психоморфологических представлений, согласно которым внешне психологические процессы однозначно связаны с функциони­рованием отдельных мозговых центров (центров речи, письма, мышления в понятиях и т.д.), нейропсихологические исследования показали, что эти сложные, общественно-исторические по своему происхождению, прижизненно формирующиеся процессы имеют динамическую и системную локализацию. В ре­зультате сопоставительного анализа обширного материала, собранного в экспериментах на больных с разной локализацией очаговых поражений мозга, выявляется картина того, как именно "откладываются" в его морфологии разные "составляющие" человеческой деятельности85.

Таким образом, нейропсихология со своей стороны - т.е. стороны мозго­вых структур - позволяет проникнуть в "исполнительские механизмы" дея­тельности.

Выпадение отдельных участков мозга, приводящее к нарушению тех или иных процессов, открывает и другую возможность: исследовать в этих со­вершенно эксквизитных условиях их функциональное развитие, которое выс­тупает здесь в форме их восстановления. Ближайшим образом это относится к восстановлению внешних и умственных действий, выполнение которых стало недоступным больному вследствие того, что очаговое поражение исключило одно из звеньев той или иной осуществляющей их операции. Для того чтобы обойти предварительно тщательно квалифицированный дефект больного, исс­ледователь проектирует новый состав операций, способных выполнять данное действие, а затем активно формирует у него этот состав, в котором пора­женное звено не участвует, но который зато включает в себя звенья, в нормальных случаях избыточные или даже отсутствующие. Нет надобности го­ворить об общепсихологическом значении этого направления исследований, оно очевидно.

Конечно, и нейропсихологические исследования, так же как и исследова­ния психофизиологические, необходимо ставят проблему перехода от экстра­церебральных отношений к интрацеребральным. Как я уже говорил, проблема эта не может быть решена путем прямых сопоставлений. Ее решение лежит в анализе движения системы предметной деятельности в целом, в которую включено и функционирование телесного субъекта - его мозга, его органов восприятия и движения. Законы, управляющие процессами их функционирова­ния, конечно, проявляют себя, но лишь до того момента, пока мы не пере­ходим к исследованию самих реализуемых ими предметных действий или обра­зов, анализ которых возможен лишь на уровне исследования деятельности человека, на уровне психологическом.

Не иначе обстоит дело и при переходе от психологического уровня исс­ледования к собственно социальному: только здесь этот переход к новым, т.е. социальным, законам происходит как переход от исследования процес­сов, реализующих отношения индивидов, к исследованию отношений, реализу­емых из совокупной деятельностью в обществе, развитие которых подчиняет­ся объективно-историческим законам.

Таким образом, системный анализ человеческой деятельности необходимо является также анализом по-уровневым. Именно такой анализ и позволяет преодолеть противопоставление физиологического, психологического и соци­ального, равно как и сведение одного к другому.

Глава IV

1. ГЕНЕЗИС СОЗНАНИЯ

Деятельность субъекта - внешняя и внутренняя - опосредствуется и ре­гулируется психическим отражением реальности. То, что в предметном мире выступает для субъекта как мотивы, цели и условия его деятельности, должно быть им так или иначе воспринято, представлено, понято, удержано и воспроизведено в его памяти; это же относится к процессам его дея­тельности и к самому себе - к его состояниям, свойствам, особенностям. Таким образом, анализ деятельности приводит нас к традиционным темам психологии. Однако теперь логика исследования оборачивается: проблема проявления психических процессов превращается в проблему их происхожде­ния, их порождения теми общественными связями, в которые вступает чело­век в предметном мире.

Психическая реальность, которая непосредственно открывается нам, - это субъективный мир сознания. Потребовались века, чтобы освободиться от отождествления психического и сознательного. Удивительно то многообразие путей, которые вели к их различению в философии, психологии, физиологии: достаточно назвать имена Лейбница, Фехнера, Фрейда, Сеченова и Павлова.

Решающий шаг состоял в утверждении идеи о разных уровнях психического отражения. С исторической, генетической точки зрения это означало приз­нание существования досознательной психики животных и появления у чело­века качественно новой ее формы - сознания. Так возникли новые вопросы: о той объективной необходимости, которой отвечает возникающее сознание, о том, что его порождает, о его внутренней структуре.

Сознание в своей неопосредственности есть открывающаяся субъекту кар­тина мира, в которую включен и он сам, его действия и состояния. Перед неискушенным человеком наличие у него этой субъективной картины не ста­вит, разумеется, никаких теоретических проблем: перед ним мир, а не мир и картина мира. В этом стихийном реализме заключается настоящая, хотя и наивная правда. Другое дело - отождествление психического отражения и сознания, это не более чем иллюзия нашей интроспекции.