Джоанн Харрис Мальчик с голубыми глазами

Часть четвертая Дым

1

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Сегодня я проспал гораздо дольше полудня. Соврал матери, что взял несколько дней отгула. Обычно я сплю мало, а с недавних пор вообще максимум два-три часа, да и quid pro quo^[36] с Альбертиной явно отняло у меня куда больше сил, чем я думал. И все-таки решение этой задачи того стоило, вам не кажется? После двадцати лет молчания она вдруг заговорила.

Не могу сказать, что в чем-то ее обвиняю. Ведь, как известно, оживление мертвецов всегда имело очень серьезные последствия. А уж в ее случае неизбежно явились бы целые стада таблоидов. Деньги, убийство и безумие — всегда отличный материал для прессы. Сможет ли она пережить «явление миру»? Или так и будет прятаться, молчаливо и настороженно относясь к тому прошлому, которого у нее никогда не было?

Приняв душ и переодевшись, я отправился искать Альбертину на Милл-роуд в кафе «Розовая зебра». Именно туда она ходит, когда ей хочется быть кем-то иным, а не самой собой. Было уже шесть часов, близилось время закрытия. Она сидела одна у стойки с чашкой горячего шоколада и булочкой с корицей. Я заметил, что под красным пальто у нее небесно-голубое платье.

«Альбертина в голубых тонах, — подумал я. — Возможно, сегодня у меня будет удачный день».

— Можно к тебе присоединиться?

От моего голоса она вздрогнула.

— Если у тебя нет желания общаться, клянусь, что не пророню ни слова. Но этот горячий шоколад выглядит чудесно, и я…

— Нет. Пожалуйста. Я не против, если ты останешься.

Печаль всегда придает ее лицу выражение эмоциональной незащищенности. Она протянула мне руку. Я взял ее, и меня охватил трепет, дрожь пробежала по всему моему телу от подошв ног до корней волос.

«Интересно, — мелькнула у меня мысль, — она тоже испытывает волнение?» Кончики ее пальцев были прохладными, маленькая ручка слегка подрагивала в моей руке. В Альбертине вообще есть что-то детское, пассивная готовность со всем на свете соглашаться, которую Найджел, по всей вероятности, принял за уязвимость. Я-то лучше знаю, с чем это связано, но ведь я — совсем другое дело, и она, должно быть, это прекрасно понимает.

— Спасибо.

Сев на табурет рядом с ней, я заказал «Эрл грей» и самый что ни на есть калорийный пирог. Я уже сутки ничего не ел и вдруг почувствовал, что страшно голоден.

— Лимонный пирог-безе? — Она улыбнулась. — Он, судя по всему, твой любимый.

Я ел пирог, а она пила шоколад; булочка с корицей так и осталась нетронутой. Процесс поглощения пищи отчего-то придает мужчинам странно безобидный вид, словно все оружие сложено во имя самых обычных, повседневных целей.

— Как ты справилась с тем, что произошло? — спросил я, покончив с пирогом.

— Не хочу говорить об этом, — отозвалась она.

По крайней мере, она не притворялась, не делала вид, что не поняла вопроса. Еще несколько дней — и выбора у нее уже не будет. Нужно лишь шепнуть словечко газетчикам, и вся история выплывет наружу, нравится это Альбертине или нет.

— Мне искренне жаль… — начал было я.

— Все кончено, Би-Би. Проехали.

Ну, это ложь. Ничто никогда не кончается. Просто колесо вращается, вот и все, создавая иллюзию момента. А внутри этого колеса мы, охваченные усиливающимся отчаянием, точно крысы бежим к нарисованному голубому горизонту, который никак не приблизится.

— Я рад, что ты так настроена. По крайней мере, смерть закрывает дверь в прошлое.

— И что это значит? — поинтересовалась она.

— Ну, все находятся на стороне покойного. Заслуживает он того или нет. И каждый начинает его оплакивать, стоит ему благополучно отправиться на тот свет. Но как же все те, кто остался один на один с собственными проблемами? Стать мертвым довольно просто. Это даже моим братьям удалось. А вот жить с чувством вины куда труднее. Быть плохим парнем вообще нелегко…

— Так ты именно такой? — мягко промолвила она.

— Полагаю, мы оба уже знаем ответ.

Призрак улыбки скользнул по ее лицу, подобно клочку облака на летнем небе.

— Что произошло у вас с Найджелом? — задала она новый вопрос. — Он никогда ничего о тебе не рассказывал.

Вот как? Хорошо.

— Разве сейчас это имеет какое-то значение?

— Просто хочу понять. Между вами была какая-то ссора?

— Да нет, — пожал я плечами. — У нас были лишь некоторые разногласия.

— А у кого их нет?

— Наши разногласия были иного рода, — рассмеялся я. — У нас вообще семья не такая, как у всех.

В ее глазах на мгновение мелькнула тревога. У нее удивительно красивые глаза: синие, сказочные, с золотыми искорками. Рядом с ней я кажусь сероглазым; у меня вообще, как мне не раз говорили, глаза переменчивые и довольно холодные.

Она взяла чашку с шоколадом и осторожно поднесла к губам.

— Найджел и о семье почти ничего не рассказывал.

— Мы никогда не были близки.

— Дело не в этом. Так бывает во многих семьях. Дело в том, что он отчего-то не мог оставаться в стороне от своей семьи. Что-то словно удерживало его там…

— Наверное, наша мать, — предположил я.

— Но Найджел ненавидел мать… — Она осеклась. — Извини. Ты настолько ей предан!

— Да? — Мой голос звучал сухо. — Это Найджел так думал?

— Я просто решила… ты же до сих пор живешь с матерью…

— Ну, некоторые живут и с раковой опухолью, — отозвался я.

Альбертина почти никогда не улыбается. Мне кажется, ей весьма трудно разобраться во всех этих крошечных мимических движениях и изменениях выражения лица, определить разницу между улыбкой, хмурой гримасой и искаженным от боли лицом. Хотя ее внешность не назовешь невыразительной. Однако общественные условности не для нее; ее лицо не демонстрирует того, чего она не чувствует на самом деле.

— Так зачем ты продолжаешь жить с ней? — после паузы спросила она. — Почему не переедешь на другую квартиру? Как Найджел?

— Уехать от нее? — Мой смех прозвучал неожиданно резко. — Да и Найджел никуда от нее не делся. Он погиб в полумиле от родного дома. И девушку выбрал из ближайших соседей. Полагаешь, это означает уехать от нее? Нет, это означает одно: ты просто ничего не поняла. Вы оба кончились в одной и той же сточной канаве, но Найджел при этом, по крайней мере, смотрел вверх, на звезды.

Воцарилось очень долгое молчание, и я решил, что зашел слишком далеко. А она, однако, гораздо крепче, чем кажется!

— Извини, — добавил я. — Наверное, я слишком прямолинеен.

— Тебе сейчас лучше уйти.

Она поставила чашку, и я отчетливо уловил в ее голосе напряжение. Пока она полностью держала себя в руках, но готова была взорваться.

Оставшись, разумеется, на прежнем месте, я сказал:

— Еще раз прошу меня извинить. Но дело в том, что Найджел отнюдь не был невинным младенцем. Он просто играл с тобой, прекрасно зная, кто ты и кем была раньше. Найджел надеялся, что, как только доктор Пикок умрет, он сможет наконец купить заветный билет и убраться отсюда подальше.

— Ты врешь! — возмутилась она.

— Нет, на этот раз не вру.

— Найджел ненавидел лжецов. Именно поэтому и тебя терпеть не мог.

Ого! Как жестоко, Альбертина.

— Нет, меня он терпеть не мог, потому что именно я был любимчиком матери. Он всегда мне завидовал. Чего бы я ни захотел, это сразу же требовалось и ему. Возможно, именно поэтому ему потребовалась и ты. А также денежки доктора Пикока, конечно. — Я посмотрел на нетронутую булочку с корицей. — Ты не будешь булочку?

Она помолчала, будто не слышала, затем ответила:

— Я не верю тебе. Найджел никогда не стал бы мне врать. Он был самым честным и прямым человеком из всех моих знакомых. Именно за это я и любила его.

— Любила его? — повторил я. — Никогда ты его не любила. Больше всего ты любила изображать из себя кого-то другого. — Я взял булочку с корицей и надкусил ее. — Ну а Найджел… кто его знает? Может, он действительно собирался открыть тебе всю правду. А может, считал, что тебе нужно время. Или просто наслаждался тем ощущением власти над тобой, которое обрел в результате…

— В результате чего?

— Ох, пожалуйста, только не надо хитрить! Некоторым нравится управлять. Так вот, мой братец был прямо-таки помешан на этом — и у него, кстати, вполне хватало для этого темперамента. Причем темперамента, абсолютно не поддающегося контролю. Не сомневаюсь, ты наверняка сразу это почувствовала.

— Найджел был хорошим человеком, — очень тихо произнесла она.

— Такого явления в нашей жизни не существует, — возразил я.

— А он был хорошим! Был!

Теперь отчаяние в ее голосе как бы раскололо воздух на множество мелких колючих кусочков зеленого и серого цветов. И я понимал, что вскоре они принесут и тот самый запах, но все же позволил повисшей тишине клубиться и звенеть вокруг нас.

— Успокойся. Хотя бы на минутку, — промолвил я.

Взял ее руки и поднес к своему лицу.

Сначала она невольно попыталась их выдернуть. Возможно, мой жест показался ей чересчур интимным. Но потом, закрыв глаза, сама дотронулась холодными кончиками пальцев до моих щек, провела ими от лба до подбородка, нежно касаясь шрама у меня под левым глазом, вспухшей ссадины на скуле, рассеченной губы, сломанного носа…

— Это все Найджел сделал? — спросила она тоненьким, детским голоском.

— А ты как думаешь?

Она снова открыла глаза. Боже мой, как они были прекрасны! Теперь в них уже не было ни печали, ни гнева, ни любви. Только красота, чистая и безупречная.

— Найджел всегда был неуравновешенным, — заметил я. — Наверное, он и сам говорил тебе об этом. Он говорил, что склонен к насилию? Говорил, что прикончил собственного братца? Да-да, ни больше ни меньше.

Альбертина вздрогнула.

— Ну конечно, он рассказывал… Но это просто несчастный случай…

— Все ли он рассказал тебе?

— По его словам, случилась какая-то драка. Давно. Более двадцати лет назад. Но участие в драке вовсе не делает его убийцей!

— Ох, пожалуйста, не надо, — отозвался я. — Какое имеет значение, сколько лет назад это случилось? Люди никогда не меняются. Это миф. Невозможно войти в Дамаск.^[37] Как нет пути к искуплению. И даже любовь хорошей женщины — если предположить, что подобное вообще существует на свете, — не смоет кровь с рук убийцы.

— Прекрати! — Руки у нее тряслись. — Неужели нельзя наконец оставить прошлое в покое?

Прошлое. Не упоминала бы ты о прошлом, Альбертина. Уж ты-то как никто должна знать, что прошлое никогда не кончается. Мы тащим его за собой повсюду, точно бродячая собака консервную банку, привязанную к ее хвосту хулиганами. И если попытаться убежать от прошлого, оно загремит еще сильнее. И будет греметь, пока не сведет тебя с ума.

— Так он никогда не рассказывал тебе, верно? — уточнил я. — О том, что случилось в тот день?

— Не надо. Пожалуйста. Оставь меня в покое.

По ее тону я чувствовал: сегодня она выдала мне все, что могла. И если честно, гораздо больше, чем я ожидал. Как известно, основа всякой игры — уметь вовремя остановиться и бросить карты на стол. Я встал и положил под тарелку двадцатифунтовую купюру в счет оплаты. Она никак на это не отреагировала, даже глаз не подняла, когда я попрощался с ней и направился к двери. Последнее, что я успел увидеть, уже выходя на темную улицу, это летучий промельк красного цвета, когда она потянулась за своим пальтишком из бобрика, которое висело на вешалке рядом со стойкой, затем ее лунный профиль исчез, потому что она снова села и закрыла лицо руками…

Правда причиняет боль, не так ли, Альбертина? Ложь намного безопаснее. Но убийцы, к сожалению, то и дело встречаются в нашей семье; Найджел отнюдь не был исключением. Хотя кто бы мог подумать, что этот милый молодой человек способен на такой ужасный поступок? Кто бы мог подумать, что маленькая ложь способна превратиться в убийство, подобно тому как маленький белый снежок превращается в огромный ком, грозящий лавиной?