Докладов участников III международного конгресса «Россия и Польша: память империй / империи памяти»

НОВЫЙ ВАРШАВСКИЙ ДОГОВОР

Тем не менее, никто и не думает оценивать «прогрессивность» государств по количеству гениев, возросших в его пределах, по числу великих дел, способных оставить бессмертный след в исторической памяти.

Это и заставляло их добиваться национального суверенитета и служило главной причиной распада империй: не получив в них достаточно защиты от чувства бренности, каждый начинал защищаться в одиночку. Что, как правило, оказывалось ему не под силу перед экономическим и культурным напором авторитетнейших и сильнейших — «прогрессивных». Поэтому пора создавать новые квазиимперские ассоциации «полупериферийных» наций уже не ради поглощения друг друга, но ради совместной борьбы за общую экзистенциальную защиту — для работы над международными проектами, способными оставить бессмертный след в истории.

Ничто так не сближает нации в единую цивилизацию, как наличие общего врага. Варшавский договор был направлен против несуществующей военной опасности и потому ощущался как ненужная обуза даже в самой России, если говорить о наиболее интеллигентной и «модернизированной» части ее граждан. Но сегодня у России и Польши есть по-настоящему опасный общий враг — ощущение исторической второсортности, вольно или невольно навязанное миру системой господствующих стандартов и грозящее разрушить экзистенциальную защиту обеих стран. Для противостояния этому ощущению и необходим новый, уже не военный, а творческий Варшавский договор, целью которого должно стать не обычное взаимовыгодное сотрудничество, но сотрудничество в созидании чего-то небывалого.
Меньшиков Леонид Александрович, Санкт-Петербургская государственная консерватория имени Н. А. Римского-Корсакова, заведующий кафедрой общественных и гуманитарных наук, кандидат философских наук, доцент

ЗИГМУНТ БАУМАН КАК ПОЛЬСКИЙ ФИЛОСОФ В ЕГО РАССУЖДЕНИЯХ О ПОСТМОДЕРНЕ И ОПЫТ ИМПЕРИИ В РОССИИ И ПОЛЬШЕ

Постмодерн как явление в истории культуры рассматривается культурфилософией в нескольких аспектах – он может быть трактован как состояние человечества, как ситуация в развитии цивилизации, как эпоха в истории культуры, как образ жизни, как определённое художественное явление.

Концепция постмодерна, предложенная Зигмунтом Бауманом, в этом смысле выпадает из общего направления трактовок постмодерна по причине того, что он обращает особое внимание на политическую сторону изменений, происходящих в мире во второй половине ХХ века, как на системообразующий фактор. Среди причин, вызвавших подобное его отношение к проблеме постмодерна, наверное, можно назвать и тот факт, что он воспитывался, учился и рос как учёный в польской и советской интеллектуальной среде после Второй мировой войны, до своего отъезда в Великобританию в 1968 году.

Бауман рассматривает мир постмодерна в «административной перспективе», постмодернистская эпоха становится для него историческим испытанием предопределённых к имперскому существованию России и Польши.

Постмодернистская эпоха для Баумана – время отсутствия административного порядка как в его положительной, так и в отрицательной специфичности. Административный порядок исчез благодаря кризису национального государства – империи, под знаменем которой проходила история Нового времени. Национальное государство имело определённый положительный потенциал, оно выражалось в ценностях культуры – культуры, которую Бауман рассматривает как исторически преходящий проект, могущий исчезнуть в современную эпоху развития человечества. Среди основных причин кризиса – те гримасы административной перспективы, которые испытала Польша в ХХ веке – административные проекты германского фашизма и советского коммунизма. Эти проекты были своеобразными «шедеврами» национального администрирования, но при этом отвергли важнейшие приоритеты административной перспективы – культуру и гуманизм.

Результатом стало недоверие ко всем глобальным проектам – в этом Бауман близок к классикам постмодернистской теории, но причина такого недоверия, по его мнению, одна – дискредитировавший себя национально-государственный проект. В этом Польша и Россия близки – они в полной мере испытали на себе все негативные стороны – ужасы – «гиперадминистративного» общества.

Постмодернистская перспектива проста – наблюдение за обществом и поиски в нём появляющегося «вечного» или «абсолютного» смысла. Поэтому постмодерн должен быть проектом критическим, плюральным, ироническим, в этом Бауман вторит Барту и многим другим теоретикам постмодерна. Но сделать это должна, по его мнению, культура, которая теперь уже не может быть административной и подавляющей, не может быть репрессивной и однозначной, а должна помогать строить «множественного» человека, всякий раз в своей судьбе ищущего свой собственный, уникальный, индивидуальный гуманизм и смысл – только для себя, но не против другого.
Меньшикова Елена Рудольфовна , кандидат культурологии, старший научный сотрудник и докторант сектора Теории искусств Российского Института Культурологии (Москва).

ТЕАТРАЛЬНЫЕ ПОДМОСТКИ СМУТЫ:

РУССКИЙ КОРИОЛАН И ПОЛЬСКАЯ СВИТА В ПОИСКАХ ИМПЕРИИ

Империя предполагает императора. Все дальнейшие попытки поиска империи – ее строительство, инфраструктура, управление – обернутся прогулкой под дождем, блужданием по периферии социо-культурных катакомб и магистралей, смутьянством и ростом оппозиции, если нет лидера, харизматичного самодержца. Но если он еще не родился, и в конкретном историческом периоде пока не ожидается, то его следует выдумать, сочинить, соткать из подручного материала, подобно гомункулусу, - так, чтобы он, сочлененный фантазмами и фобиями симулакр, смог под эгидой своего самопровозглашенного имени и идеи мессианства объять народы, вооружить их надеждой на светлое будущее, манифестировать всепрощение и объявить войну всем «несогласным».

Порождением смуты является смутьян, что не желает смиряться пред богами: его демоническое самолюбие и нежелание пред кем-либо склонить головы даже ценой жизни и рождает тот нонконформизм, который в итоге приводит к народному возмущению и гражданской войне. С такими «смутьянами», как показывает история мира, толпа расправлялась в первую очередь: кидала на плаху и предавала забвению. Типологические схождения, которые обнаруживают образы пушкинского Лжедмитрия и шекспировского Кориолана, приводят к печальным умозаключениям: смута тщательно планируется, выбирается «смутьян», не являющийся в абсолюте гордостью нации, тот, чья совесть не совсем чиста, и потому не обладающий ни общественным доверием, ни легитимностью власти, подбирается окружение из числа явных врагов, творится заговор, но совершается все крайне несогласованно и дерзко, сметая все нравственные ориентиры и принципы. Время революционного коллапса, в который впала Россия в начале 17-го столетия, еще не будучи империей, но сохраняя память об имперских амбициях и тайным предчувствием ею быти, удивительным образом совпадают с периодом написания «Трагедии о Кориолане» - 1605-1608 годы. Если учесть существование на тот момент дипломатических и торговых связей между русским и английским царскими дворами, начиная с 1553 года, то возможно предположить, что в работе над пьесой английскому драматургу помогали не только Плутарх и Тит Ливий, но также «вдохновляли» известия о государственном перевороте, что случился в Московском государстве, буквально осиротевшем после смерти Грозного «самодержца всея Руси».

Тогда как польский король Сигизмунд III, вынашивая планы широкой экспансии на восток, оставаясь приверженцем колониальной стратегии, был заинтересован в распространении и укреплении католической веры, читай восстановлении влияния и могущества Ватикана на сопредельных территориях, что совершенно не исключало их дальнейшего захвата и поглощения, и потому оказывал всяческую поддержку Лжедмитрию I, не только заключив с ним тайный договор, по которому Речи Посполитой отошли бы Чернигово-Северские земли, Новгород и Псков, но и снарядил войско, организовал интервенцию, что и спровоцировало волны народного восстания. Так две империи, Великая Римская Империя и Византия, находясь в иных границах, как бы пребывая в разных стадиях своего существования, продолжали бороться за право первородства и обладания истиной.

Польская свита искала в Лжедмитрии возможность установления «мерзости запустения», что в соответствии с пророчеством знаменовало «конец света», так как воцарился Антихрист, а значит, Русь теряла свое звание «святого места» и патриарх терял бы свое право легитимности наместника бога. Так Речи Постолитой на законном основании отошли бы все русские земли, поскольку ее народы устрашились бы осквернения и потребовали бы нового «освятительства» и покровительства. В истории христианства это не первый случай, когда колониальная алчность и бессовестное рейдерство прикрываются угрозой пандемии ереси.

Смутьян на престоле может рассматриваться как первопричина гражданского неповиновения. Смутьян порождает Смуту только своей гордыней и неистовством: когда в претенденте на царский престол «земное» - тщеславие, властолюбие – одерживает верх над «небесным», когда его «абсолютизм» держится на глиняных ногах и подлоге, тогда временный заместитель начинает вводить бифуркацию своим легким касанием наветов и лжи, что приводит всю систему к нестабильности. Смутьян не признает Бога, не признает законов, веры и порядка, и как Архистратиг воинствующего непослушания, не способен видеть за своими желаниями желания других, и потому не способного на милосердие и помощь другим. Без опоры на общественное мнение империю не воссоздать. Лжедмитрий I, вслед за Борисом Годуновым, подобно Кориолану, смущал общество своим «предосудительным» тщеславием, непокорностью гордыни, несмирением и бескомпромиссностью – так, необузданность природного нрава и характера привела к ошибке в стратегии, что завершилась крахом надежд и личной катастрофой, обнажив просчет политической философии Смуты – ставку на трикстера, когда в погоне за зрелищем можно было оказаться без хлеба.

Вопрос о Польше и польской культуре играл важную роль в философии русского либерализма. Во многом именно отношение к Польше определяло некоторые главные парадигмы, разделяющие различные политические течения в России. При этом от решения вопроса национального самоопределения Польши зависело решение и проблем социальной и политической свободы в России. Можно в русском либерализме выделить два главных идейных течения в связи с решением проблемы польской культуры. Первое–демократический либерализм. Ярким представителем этого направления являлся выдающийся историк, профессор Варшавского и Петербургского университетов Н.И. Кареев. Кареев всегда был врагом национальной исключительности и розни, и, работая в Варшавском университете, всячески способствовал польско-русскому сближению на либерально-демократической и гуманистической основе. Он впервые начал читать специальные курсы по польской истории и культуре и постоянно публиковал в «Русской мысли» «Польские письма»; работы Кареева по польской проблематике вошли в отдельный сборник «Polonica» (1905). За работы по истории Польши Краковская Академия Наук избрала Кареева своим членом-корреспондентом. Отношение Кареева к Польше строилось исходя из его философии культуры, в которой развитие личной свободы и национально-культурное самосознание рассматривалось в контексте взаимодействия культур и развития правового государства. В качестве члена первой Государственной думы Н.И. Кареев выступал за новую Россию, в которой были бы гарантированы социальные, политические и культурные права личности и всех народов, в том числе и польского.