Духа не угашайте антология духовной поэзии

Лучась путём неведомым сюда, -

Таков мой мозг. – Пред кем же я в ответе

За тридцать лет на схимнице-планете,

За тридцать долгих лет, ушедших без следа?
Часть Божества, воскресшая в поэте

В часы его священного труда, -

Таков я сам. – И мне что значат эти

Годов ничтожных призрачные сети,

За то, что мне горит Твоя звезда,

Что я люблю, люблю Тебя, как дети,

За тридцать лет, - за триллион столетий, -

Благодарю тебя, о, Целое, всегда.
1916 г.

Герцык Аделаида Казимировна

Я кроме слов не знаю ничего -

Играя, их сплетать причудливо венками

Во имя светлое Твоё.

Пошли меня слугой в далёкие державы

И засвети передо мной свой Лик.

В веселии моём - увидят Твою славу

И в немощи моей - как Ты велик.

Дозволь, чтоб песнь моя казалась мне забавой,

А дух сгорал в любви к Тебе - дозволь!

Пока не тронешь Ты души моей бесправой,

Слова немеют в тягости неволь,

А в сердце стыд и горестная боль.
1911 г.

Сологуб Фёдор Кузьмич

Развёрстые врата.

Святая в кольца гадовы

Обитель обвита.

Померкла синева.

Под старою оградою

Огнём сожглась трава.

Прохладных райских роз

И знаю - в дым гонения

Придёт к земле Христос.

Крестом мы победим,

И вражьи беснования

Развеются, как дым.

И, как свеча, перед Тобой горю,

И подхожу к моей работе,

Как иерей подходит к алтарю.

И злобы нет в душе ни на кого.

Иначе, сердце, как могло бы

Ты песни петь для Бога твоего?

И как могло б из этой тины,

Где тяжек смрад исконного врага,

Взнести на горние вершины

Твоей мечты святые жемчуга?

Санкт-Петербург

Нет стыда и нет греха.

Божья благость в каждой лире,

В каждом трепете стиха,

И в кровавом буйстве мук,

И в полуночных свиданьях,

И в томлениях разлук.

Ценит сладостный покой.

Только тот, кто видел горе,

Стоит радости земной,

Не склоняйся пред судьбою,

Наслаждайся и страдай.
27 августа 1926 г.

***
Лишь в минуты просветленья

Пробуждённая душа

И печаль, и наслажденья

Пьёт из полного ковша,
Расширяет кругозоры,

Растворяет небеса,

Видит светлые просторы,

Созидает чудеса.

Скудной струйкою текут,

Загоняют душу в склепы,

Все проходы стерегут.

Где же правда, где же ложь?

Точно ложечкою малой

Капли кисленькие пьёшь.

И жизнь окончена моя.

Не надо ни хулить, ни славить

Ни зла, ни блага бытия.

Земная затихает речь.

Не надо думать о грядущем,

И силы не на что беречь.

Улыбчиво мои мечты.

Чтоб обрести свою свободу,

Душа, всё потеряла ты.

Ты ничего не унесёшь,

Но, меткой брошена пращёю,
Ты Алетею обретёшь.
9 января 1927 г.
***
Горький оцет одиночества

В Ночь Пасхальную я пью.

Стародавние пророчества

Пеленают жизнь мою:

Жди, куда тебя сведут.

Тело муки натерпелося,

Скоро в яму сволокут.

Ночь Светлого Христова Воскресения

Взмахнёт орлиными крылами,

Небесный град Иерусалим

Предстанет в славе перед нами.

Светильник града – Ангел Божий…

У городской его стены

Двенадцать мраморных подножий.

Богатствам Господа нет счёта…

Но сам Архангел Гавриил

Хранит жемчужные ворота.

Убийца в град Христов не внидет,

Его затопчет Бледный Конь,

И царь царей возненавидит.

Парнок София Яковлевна
(1885 – 1933)
Опять, как раненая птица,

Забилась на струнах рука.

Нам надо допьяна напиться,

Моя тоска!

Нам, бесприютным, не сестра?

Я слышу в песне ветр упорный

И дым костра.

Кочевья движутся вдали

По грустному великолепью

Пустой земли.

И песней до смерти запой, -

Не надо, чтоб душа боролась

Сама с собой!

1916 г.
***
Ещё не дух, почти не плоть,

Так часто мне не надо хлеба,

И мнится: палец уколоть, -

Не кровь, а капнет капля неба.

Вином до края – и не полон,

И хлеб мой добела солю,

А он губам моим не солон.

Что я ещё от тела буду,

Как от беременной жены,

Терпеть причуду за причудой.

Зачем так темен ты и долог?

О, приоткрывшийся чуть-чуть,

Чтоб снова запахнуться, полог!

Себя до Бога донести,

Чтоб снова в ночь упасть, как камень,

И ждать, покуда до кости

Тебя прожжёт ленивый пламень!

И шумит со сна.

Я к шершавому стволу,

Прислонясь, стою.

- Сосенка-ровесница,

Передай мне силу!

Я не девять месяцев, -

Сорок лет носила,

Сорок лет вынашивала,

Сорок лет выпрашивала,

Вымолила, выпросила,

Выносила

Богоматерь, спасенье людей,

Огради нас от бед и страстей

И укрой нас спасительным краем

Ризы чистой и светлой Твоей!
Труд и горе сложив за порогом,

Мы, чья вера в покров Твой жива,

В сельском храме старинном и строгом

Собрались перед Господом Богом

Во всерадостный день Покрова.
О, Владычица, в тайной тревоге

На Тебя я надежду простёр,

На Тебя уповаю по Боге.

Будь на жизненной трудной дороге

Мне защитой Твой благостный взор!
О Пречистая Дева, Тобою

Слово Божие к нам рождено.

В нашем сердце, объятом тоскою,

Светом радостным вспыхнет Оно.
1919 г.

Набоков Владимир Владимирович

Ей радостный дивится небожитель.

Оберегает мудро Промыслитель

волну морей и каждый листик рощ.

послушных бурь величественный Вождь,

от молнии спасает Он обитель

и на поля ниспосылает дождь.

как луг цветёт. Когда ж нетерпеливо

мы предаёмся гибельным страстям

и поздняя объемлет нас тревога,

слетает в мир посланник чуткий Бога

и небеса указывает нам.

и облака прервали свой полёт,

и времени остановился ход...

Всё замерло. Реки умолкли воды.

Седой туман сошёл на берега,

и, наклонив над влагою рога,

козлы не пили. Стадо на откосах

не двигалось. Пастух, поднявши посох,

оцепенел с простёртою рукой,

взор устремляя ввысь, а над рекой,

над рощей пальм, вершины опустивших,

хоть воздух был бестрепетен и нем,

повисли птицы на крылах застывших.

Всё замерло. Ждал чутко Вифлеем...

и стая птиц звенящая взвилась,

и прозвучал копыт весёлый топот,

и водных струй послышался мне шёпот,

и пастуха вдруг песня раздалась!

А вдалеке, развея сумрак серый,

как некий Крест, божественно-светла,

звезда зажглась над вспыхнувшей пещерой,

где в этот миг Мария родила.
30 августа 1918 г.
***
Разгорается высь,

тает снег на горе.

Пробудись, отзовись,

говори о заре.

Тает снег на горе

пред пещерой моей,

и вся даль в серебре

осторожных лучей.

Повторяй мне, душа,

что сегодня весна,

что земля хороша,

что и смерть не страшна,

что над первой травой

дышит горный цветок,

наряжённый в живой

мягко-белый пушок,

что лепечут ручьи

и сверкают кругом

что во всех и во всём

тихий Бог, тайный Бог

неизменно живёт,

что весенний цветок,

ветерок, небосвод,

нежных тучек кайма,

и скала, и поток,

и, душа, ты сама -

всё одно, и всё - Бог.

Вот он - дар Божий, бери не бери!

Вот она - воля, босая, простая,

холод и золото звонкой зари!

Сочные стебли хрустят под ступнёй.

В воздухе звон. Розовеет равнина.

Каждый цветок - словно месяц дневной.

Пух облаков на рассветной кайме...

И, как во тьме лебединая стая,

ясные думы восходят в уме.

Молча, собрав полевую росу,

сердце моё, сердце, полное песен,

не расплескав, до Тебя донесу...

и кровь и слёзы многим вытер;

Он милосерден. В рай вошли

блудница бледная и мытарь.

что золотые моли гибли

в лампадах и меж слитых плит

благоуханно-блёклых библий.

под белоснежными стенами,

и стрелы взвизгнули кругом,

Христос явился между нами.

в цветы и звёзды превратились

и роем радостным Христу

на плечи плавно опустились.

блестящую вдали, как зеркало... Я слышу,

как дышит тень и каплет свет...

Так как же нет Тебя? Ты умер, а сегодня

сияет влажный мир, грядёт весна Господня,

растёт, зовёт... Тебя же нет.

но если перезвон и золото капели -

не ослепительная ложь,

а трепетный призыв, сладчайшее "воскресни",

великое "цвети", - тогда Ты в этой песне,

Ты в этом блеске, Ты живёшь!..

спускается толпа, виясь между олив,

подобно медленному змию;

и матери глядят, как под гору, в туман

увещевающий уводит Иоанн

седую, страшную Марию.

и будет до утра подслушивать сквозь сон

её рыданья и томленье.

Что, если у неё остался бы Христос

не стоит наше искупленье?

у гроба, в третий день, виденье встретит жён,

вотще купивших ароматы;

светящуюся плоть ощупает Фома,

от веянья чудес земля сойдёт с ума,

и будут многие распяты.

Неосязаемо над горестью твоей

дни проплывают, и ни в третий,

ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов,

твой смуглый первенец, лепивший воробьёв

на солнцепёке, в Назарете.

Берлин
АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ

отчётливее сердца стук,

и ближе спутник яснокрылый,

мой огорчённый, кроткий друг.

я забываюсь, и во сне

я вижу бурю, вижу море

и дев, смеющихся на дне.

он знает бездны и грустит,

и светлые роняет перья,

и робко в душу мне глядит.

очарованьем тишины,

и тихо дышит, разгоняя

мои кощунственные сны...

губительную жизнь мою,

тень отлетающую вижу

и вижу за окном зарю.

От них вся комната светла:

с его незримого крыла.

Крандиевская-Толстая Наталья Васильевна
(1888 - 1963)


ДУХОВ ДЕНЬ
И. А. Бунину

В старом парке, на опушке,

Где простор теснит сирень,

В троекуровской церквушке

Помню службу в Духов день.
Синий ладан сердцу снится,

И от каждого плеча

Запах праздничного ситца,

Крепкий запах кумача.

Жар весёлых огоньков,

Баб негнущиеся платья

Из заветных сундуков.

Бакенбарды, седина, -

Троекурова властитель

Мелко крестит ордена.

Троекурова дворца

Машет ручкой в белой лайке

У надменного лица.

"Срам-то! Что и говорить!

Рази мыслимо в перчатке

Крестно знаменье творить?"

Валансьены от Дусе.

Лицеист вздыхает рядом,

Отвести не может взгляда

В этот жаркий Духов день,

Реет "Иже Херувимы",

Веет белая сирень.

Тянут матери ребят,

И пречистого Господня

Тела - первые вкусят.

И расходится народ.

Бабы, сняв полусапожки,

Переходят речку вброд.

Брёвна ходят ходуном.

Дёрнул вожжи кучер бойкий

И понёсся напролом, -

По просёлочной пыли...

В небе жаворонок тает,

Тает облачко вдали.

Пробиваясь сквозь овсы.

Барин с думой об обеде

Чаще смотрит на часы.

Снова мир и тишина,

И сирень свои верхушки

Клонит, в сон погружена.

Как его ни сторожи,

Бал ли Духов день, ответь мне?

Или снился он, скажи?

Новгород-Северский И. И.

Помогает в три руки.

Вот и серп на небе высится,

Глянул в зеркало реки.

Ясным вышел для жнивья,

А суслоны будет складывать

Сам пророк святой Илья.

Помогает в три руки -

Божьей ратью возвеличатся

Золотых снопов полки.

Озарят широкий дол,

И молебнами хвалебными

Разольётся радость сёл.

Блок Александр Александрович
(1880 - 1921)



И тяжкий сон житейского сознанья

Ты отряхнёшь, тоскуя и любя.
В. С. Соловьёв

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –

Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,

И молча жду, - тоскуя и любя.

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

Сменив в конце привычные черты.

Не одолев смертельныя мечты!

Но страшно мне: изменишь облик Ты.

Жду вселенского света

От весенней земли.
Всё, дышавшее ложью,

Отшатнулось, дрожа,

Предо мной – к бездорожью

Золотая межа.

Прохожу я леса.

Полны ангельских крылий

Надо мной небеса.

Задрожали струи.

Верю в Солнце Завета,

Вижу очи Твои.

За решёткой моей тюрьмы.

Пришёл и смотрит в окно тюрьмы.

Его икона смотрит в окно.

Убогий художник создал небо.

Но лик и синее небо – одно.

За Ним восходит хлебный злак,

На пригорке лежит огород капустный,

И берёзки и ёлки бегут в овраг.

Что, стоя рядом, достичь нельзя,

И не постигнешь синего ока,

Пока не станешь сам, как стезя…

Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг,

Обо всём не забудешь, и всего не разлюбишь,

И не поблекнешь, как мёртвый злак.

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

Что в тихой гавани все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И только высоко у царских врат,

Причастный тайнам, плакал ребёнок

О том, что никто не придёт назад.

Ясные поля,

Девушки пригожие,

Как сама земля.

Что на склоне лет

Ты, душа, воротишься,

В самый ясный свет.

Гумилёв Николай Степанович

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но всё в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.


ПРОРОКИ
И ныне есть ещё пророки,

Хотя упали алтари,

Их очи ясны и глубоки

Грядущим пламенем зари.

Их давит власть бездонных слов,

Они запуганы и бледны

В громадах каменных домов.

Пророк, не признанный у нас,

Подъемлет к небу взор лазурный

Своих лучистых, ясных глаз.

Но что душа его свята,

Что он, в печали многодумной,

Увидел светлый лик Христа.

Рука Дающего щедра,

И есть ещё, как он, пророки -

Святые рыцари добра.

Что он Зари Грядущей князь...

Но только духи тёмных башен

Те речи слушают, смеясь.

В Божий рай замкнулся вечный вход,

Он не манит блеском и соблазнами

И его не ведает народ.

Камни, мох, и больше ничего,

Возле нищий, словно гость непрошеный,

И ключи у пояса его.

Трубный бой, бряцанье серебра,

И никто не взглянет на привратника,

Светлого апостола Петра.

Двери рая вскроются для нас,

На горе Фаворе, у подножия

Прозвенит обетованный час".

И апостол Пётр в дырявом рубище,

Словно нищий, бледен и убог.
ХРИСТОС
Он идёт путём жемчужным

По садам береговым,

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

Вас зову я навсегда,

Чтоб блюсти иную паству

И иные невода.

Человеческой души?

Вы, небесные торговцы,

Не считайте барыши.

Вам награда за труды, -

Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.
Солнце близится к притину,

Слышно веянье конца,

Но отрадно будет Сыну

В Доме Нежного Отца".

Что пленительней чудес?!

И идут пастух и рыбарь

За искателем небес.

Завиден рок слепцов, калек и нищих,

Я их возьму в надзвездные селенья,

Я сделаю их рыцарями неба

И назову славнейшими из славных...

Пусть! Я приму! Но как же те, другие,

Чьей мыслью мы теперь живём и дышим,

Чьи имена звучат нам, как призывы?

Искупят чем они своё величье,

Как им заплатит воля равновесья?

Иль Беатриче стала проституткой,

Глухонемым - великий Вольфганг Гёте

И Байрон - площадным шутом... о ужас!
ВЕЧНОЕ
Я в коридоре дней сомкнутых,

Где даже небо - тяжкий гнёт,

Смотрю в века, живу в минутах,

Но жду Субботы из Суббот;

Слепым блужданиям души...

О день, когда я буду зрячим

И странно знающим, спеши!

Всё, что дразнило, уловя.

Благословлю я золотую

Дорогу к солнцу от червя.

В громах и кроткой тишине,

Кто был жесток к моим усладам

И ясно милостив к вине;

Всей древней мудрости земли, -

Положит посох, обернётся

И скажет просто: "Мы пришли".

Половину жизни земной,

И, Господь, вот Ты мне явился

Невозможной такой мечтой.

И безумно тоскую я,

Что взлюбил и сушу и море,

Весь дремучий сон бытия;

Не смирилась перед Твоей,

Что так больно сердце томила

Красота Твоих дочерей.

Чтобы ей лишь мгновенье жить,

Но любовь разве пламень малый,

Что её легко погасить?

Как-нибудь я жизнь дотяну,

А о будущей Ты подумай,

Я и так погубил одну.

Но земля тоже Твой приют.

Расцветают липы в лесах,

И на липах птицы поют.

По весёлым идёт полям,

А весною на крыльях сна

Прилетают ангелы к нам.

Если праведно я пою,

Дай мне, Господи, дай мне знак,

Что я волю понял Твою.

Перед той, что сейчас грустна,
Появись, как Незримый Свет,

И на всё, что спросит она,

Ослепительный дай ответ.
Ведь отрадней пения птиц,

Благодатней ангельских труб

Нам дрожанье милых ресниц

И улыбка любимых губ.

Бог склонял лицо своё, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города.

Звёзды жались в ужасе к луне,

Если, точно розовое пламя,

Слово проплывало в вышине.

Как домашний, подъяремный скот,

Умное число передаёт.

Покоривший и добро и зло,

Не решаясь обратиться к звуку,

Тростью на песке чертил число.

Только слово средь земных тревог

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что слово - это Бог.

Скудные пределы естества,

И, как пчёлы в улье опустелом,

Дурно пахнут мёртвые слова.

Над городом плывёт ночная тишь,

А ты, душа, ты всё-таки молчишь,

Помилуй, Боже, мраморные души.
И отвечала мне душа моя,

Как будто арфы дальние пропели:

"Зачем открыла я для бытия

Глаза в презренном человечьем теле?

К иному устремясь великолепью,

И шар земной мне сделался ядром,

К какому каторжник прикован цепью.

Болезнь, которой все у вас подвластны,

Которая туманит вновь и вновь

Мир мне чужой, но стройный и прекрасный.

С былым, мерцающем в планетном хоре,

То это горе, мой надёжный щит,

Холодное презрительное горе".

Покрылись облака зелёной ржою,

И телу я сказал тогда: "Ответь

На всё, провозглашённое душою".

Простое тело, но с горячей кровью:

"Не знаю я, что значит бытиё,

Хотя и знаю, что зовут любовью.

Прислушиваться к крикам ястребиным,

Люблю на необъезженном коне

Нестись по лугу, пахнущему тмином.

Её потупленные я целую,

Я пьяно, будто близится гроза,

Иль будто пью я воду ключевую.

Как подобает мужу, заплачу

Непоправимой гибелью последней".
III
Когда же слово Бога с высоты

Большой Медведицею заблестело,

С вопросом: "Кто же, вопрошатель, ты?" -

Душа предстала предо мной и тело.

И милостиво дерзостным ответил:

"Скажите мне, ужель разумен пёс,

Который воет, если месяц светел?

Меня, кому единое мгновенье -

Весь срок от первого земного дня

До огненного светопреставленья?

Пророс главою семью семь вселенных

И для очей которого как пыль

Поля земные и поля блаженных?

Его невыразимое прозванье;

Бегущего на дне его сознанья!"

В пустыню от людей бежал...

Теперь молиться я готов,

Рыдать, как прежде не рыдал.

Пора, пора мне отдохнуть:

Свет беспощадный, свет слепой

Мне выпил мозг, мне выжег грудь.

Мне Бог бороться силы дал,

Любил я правду и людей;

Но растоптал свой идеал...

Я мог бороться, но, как раб,

Позорно струсив, отступил

И, говоря: "увы, я слаб!",

Свои стремленья задавил...

Прости, Господь, прости меня,

Душе измученной моей

Прости, раскаянье ценя!..

Есть люди с жаждою добра,

Ты им вручи свой стяг святой,

Их манит, их влечёт борьба.

Прошу я милости одной:

Больную душу отпусти

На незаслуженный покой.

Достойный рая в дверь его стучит.

Покажет, что я в догматах был прям.

Как в дни войны сражался я с врагом.

Что плоти я никак не мог смирить.

Прошепчут, что душа моя чиста.

Среди ветвей румяные плоды,

Внемировой природы чудеса.

Как предзнаменованья нам даны.

Отвергнутым, что делать мне в аду?

Моя любовь растопит адский лёд,

И адский огнь слеза моя зальёт.

Появится ходатаем моим.

Достойный рая в дверь его стучит.

И нежны сказки нищеты,

Заснув в тюрьме, виденья райские

Наверняка увидишь ты.

Но нет тревожней и заброшенней -

Печали посреди шелков,

И я принцессе на горошине

Всю кровь мою отдать готов.

Своею судьбой с моей,

Хочешь шутить и смеяться,

Быть вольной птицей морей?"

Он презрительным взглядом

Смерил меня всего:

"Уходи, не стой со мной рядом,

Не хочу от тебя ничего!"

У счастья нету ни одной,

Взлетевший в небо бесприютней,

Чем опустившийся на дно.

И Заклинающий проказу,

Сказавший деве - талифа!..

...Ему дороже нищий Лазарь

Великолепного волхва.

Не святотатец, не вор,

И я верю, верю, за что же
Тебя не видит мой взор?

Ах, я не живу в пустыне,

Я молод, весел, пою,

И ты, я знаю, отринешь

Бедную душу мою!
5
В мой самый лучший, светлый день,

В тот день Христова Воскресенья,

Мне вдруг примнилось искупленье,

Какого я искал везде.

Мне вдруг почудилось, что, нем,

Изранен, наг, лежу я в чаще,

И стал я плакать надо всем

Слезами радости кипящей.

Рерих Николай Константинович
(1874 - 1947)
К НЕМУ
Я нашёл наконец пустынника.

Вы знаете, как трудно найти

пустынника здесь на земле.

Просил я его, укажет ли

он путь мой и примет ли

он благосклонно мои труды?

Он долго смотрел и спросил,

что у меня есть самое любимое?

Самое дорогое? Я отвечал:

"Красота". - "Самое любимое

ты должен оставить". - "Кто

заповедал это?" - спросил я.

"Бог", - ответил пустынник.

Пусть накажет меня Бог -

я не оставлю самое прекрасное,

что нас приводит

к Нему.
1920 г.
СВЕТ
Как увидим Твой лик?

Всепроникающий Лик,

Неощутимый, неслышный,

незримый. Призываю:

сердце, мудрость и труд.

Кто узнал то, что не знает

ни формы, ни звука, ни вкуса,

не имеет конца и начала?
В темноте, когда остановится

всё, жажда пустыни и соль

океана! Буду ждать сиянье

Твое. Перед ликом Твоим

не сияет солнце. Не сияет

луна. Ни звёзды, ни пламя,

ни молнии. Не сияет радуга.

Не играет сияние севера.

Там сияет Твой лик.

Всё сияет светом его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сиянья,

и в моих закрытых глазах

брезжит чудесный Твой

свет.
1918 г.
МОЛИТВА ГАЙЯТРИ
Слушайте! Слушайте!

Вы кончили споры и ссоры?

Вот молитва моя!

Порази в корень нищету моего сердца.

Песня, которую я должен спеть,

ещё остаётся неспетой.

Ты призвал меня на праздник

этого мира, и тем благословенна

жизнь моя.

Могу ли я принести Тебе

моё безмолвное поклонение?

Мою молитву без слов,

без песнопения?

Мою молитву, которую будешь знать

только ты?

Я пополню сердце своё

Твоим молчанием и претерплю его.

Но придёт солнце и утро, и Твоё слово

вознесётся песнею над каждым

птичьим гнездом. И Твои напевы

расцветут во всех лесных чащах.

Есенин Сергей Александрович
(1895 – 1925)

Шёл Господь пытать людей в любови,

Выходил Он нищим на кулижку.

Старый дед на пне сухом, в дуброве,

Жамкал дёснами зачерствелую пышку.
Увидал дед нищего дорогой,

На тропинке, с клюшкою железной,

И подумал: «Вишь, какой убогой, -

Знать, от голода качается, болезный».

Видно, мол, сердца их не разбудишь…

И сказал старик, протягивая руку:

«На, пожуй… маленько крепче будешь».

Не напрасно я живу,

Припадаю на траву.

Меж берёз кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

Как во царствие небес,

И горит в парче лиловой

Облаками крытый лес.

Словно огненный язык,

Завладел моей дорогой,

Заглушил мой слабый крик.

В сердце радость детских снов,

Я поверил от рожденья

В Богородицын покров.

С вечерней звездой

Пою я о Боге

Касаткой степной.

Опада осин,

Послухайте, люди,

Ухлюпы трясин.

Целуя сосну,

Поют быстровины

Про рай и весну.

Молюсь в синеву.

На палой дороге

Ложуся в траву.

Покоюся сладко

Меж росновых бус;

На сердце лампадка,

А в сердце Исус.

Волошин Максимилиан Александрович

Левой ручкой обнимая шею, -

Взор во взор, щекой припав к щеке,

Неотступно требует… Немею –

Нет ни сил, ни слов на языке…

Собранный в зверином напряженьи

Львёнок-Сфинкс к плечу Её прирос,

К Ней прильнул и замер без движенья

Весь – порыв и воля, и вопрос.

А Она в тревоге и в печали

Через зыбь грядущего глядит

В мировые рдеющие дали,

Где престол пожарами повит.

И такое скорбное волненье

В чистых девичьих чертах, что Лик

В пламени молитвы каждый миг

Как живой меняет выраженье.

Кто разверз озёра этих глаз?

Как поведал древний летописец,

Не печерский тёмный богомаз:

В раскалённых горнах Византии,

В злые дни гонения икон

Лик Её из огненной стихии

Был в земные краски воплощён.

Но из всех высоких откровений,

Явленных искусством, - он один

Уцелел в костре самосожжений

Посреди обломков и руин.
От мозаик, золота, надгробий,

От всего, чем тот кичился век, -

Ты ушла по водам синих рек

В Киев княжеских междуусобий.

И с тех пор в часы народных бед

Образ Твой, над Русью вознесённый,

В тьме веков указывал нам след

И в темнице – выход потаённый.

Ты напутствовала пред концом

Воинов в сверканьи литургии…

Страшная история России

Вся прошла перед Твоим Лицом.

Не погром ли ведая Батыев –

Степь в огне и разоренье сёл –

Ты, покинув обречённый Киев,

Унесла великокняжий стол.

И ушла с Андреем в Боголюбов

В прель и глушь Владимирских лесов

В тесный мир сухих сосновых срубов,

Под намёт шатровых куполов.

И когда Железный Хромец предал

Окский край мечу и разорил,

Кто в Москву ему прохода не дал

И на Русь дороги заступил?

От лесов, пустынь и побережий

Все к Тебе на Русь молиться шли:

Стража богатырских порубежий…

Цепкие сбиратели земли…

Здесь в Успенском – в сердце стен Кремлёвых

Умилясь на нежный облик Твой,

Сколько глаз жестоких и суровых

Увлажнялось светлою слезой!

Простирались старцы и черницы,

Дымные сияли алтари,

Ниц лежали кроткие царицы,

Преклонялись хмурые цари…

Чёрной смертью и кровавой битвой
Девичья светилась пелена,

Что осьмивековою молитвой

Всей Руси в веках озарена.

И Владимирская Богоматерь

Русь вела сквозь мерзость, кровь и срам

На порогах киевских ладьям

Указуя правильный фарватер.

Но слепой народ в годину гнева

Отдал сам ключи своих святынь,

И ушла Предстательница-Дева

Из своих поруганных твердынь.

И когда кумашные помосты

Из-под риз и набожной коросты

Ты явила подлинный свой Лик.

Светлый Лик Премудрости-Софии,

Заскорузлый в скаредной Москве,

А в Грядущем – Лик самой России –

Вопреки наветам и молве.

Не дрожит от бронзового гуда

Древний Кремль, и не цветут цветы:

Нет в мирах слепительнее чуда

Откровенья вечной красоты!
Верный страж и ревностный блюститель

Матушки Владимирской, - тебе –

Два ключа: златой в Её обитель,

Ржавый – к нашей горестной судьбе.

Диксон Владимир

За всех людей – моё моленье,

За всех зверей – моя мольба,

И за цветы, и за каменья,

И за плоды, и за хлеба.
За всё, что в дольний мир родится,
За всё, что на земле живёт,

За рыбу – в море, в небе птицу,

За дым долин, за снег высот.
За братьев, близких и любимых,

За недругов и за врагов,

За тишину полей родимых,

За ласку глаз, и ласку слов.

За утреннюю благодать,

За жизнь – кормилицу и радость,

За смерть – утешницу и мать.

Я бьюсь, как раненая птица –

В своей греховности пустой, -

Ничем душа не веселится.

Ужель душа моя погибла

Во тьме земной, чужом краю?
Ужель грехи мои столь многи,

Что не угоден я Христу,

И все пройдённые дороги

Ведут в глухую пустоту?

Лукавый дух давно лукавит,

Негаданно меняя вид…

Кто ж душу слабую наставит,

Благоволеньем осенит?

Надо древнюю веру хранить,

И нести вековечное бремя

На тяжёлом, опальном пути.

В жизни будущей меры не те.

Есть надежда тебе во Христе.

Есть и будут святые места.

Во Единую Троицу верую,

Исповедую сердцем Христа.

По делам узнаются сердца.

В эти тяжкие годы кочевья

Будем чисты во имя Отца.

Мережковский Дмитрий Сергеевич

Что ж вы спорите – «моё», «твоё»?

Не тому учил Спаситель: всё,

Что прекрасно, нам дано от Бога.

Не одна ли общая земля,

Как один небесный свод над нами?

Для чего ж вы делите межами,

Господа, цветущие поля?

Кто же в тени путнику откажет,

На чужую ниву не прикажет

Падать росам, кто про золотой

Солнца луч дерзнёт сказать: «Он мой»?

У тебя Создатель твой на лозах

Наливные гроздья позлатил,

У тебя Он в благодатных грозах

Твой поникший колос напоил;

Он скорбит о бедном и богатом,

Воздаёт за зло тебе добром.

Отчего ж и ты не хочешь с братом

Поделиться хлебом и вином?

О, помиримся, окончим битву.

Пусть навеки общим будет всё,

И сольём сердца в одну молитву:

«Да приидет Царствие Твоё!»

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны, и зарю…

Тебя, Господь, - в ночной тиши,

И в отдалённейшей звезде,

И в глубине своей души…

Тебя люблю, дышу Тобой.

Когда умру – с Тобой сольюсь,

Как звёзды с утренней зарёй;

Тебе немолчная хвала,

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть – благодарю!

Я видел птенчика во ржи,

Меж голубыми васильками,

У непротоптанной межи.

Боялась мать - не за себя,

И от него не улетала,

Тоскуя, плача и любя.

Я понял благость Вышних сил,

И в сердце, с тихим умиленьем,

Тебя, Любовь, благословил.

Я, жалом смерти уязвлённый.

Росу небесную Твою

Пошли в мой дух ожесточённый.

Люблю я зло, люблю я грех,

Люблю я дерзость преступленья.
Мой враг глумится надо мной:

«Нет Бога: жар молитв бесплоден».

Паду ли ниц перед Тобой,

Он молвит: «Встань и будь свободен».

Он искушает, горд и злобен:

«Дерзай, познанья плод сорви,

Ты будешь силой мне подобен».

Я верю, видишь, верю чуду,

Не замолчу, не отойду

И в дверь Твою стучаться буду.

О, дай мне чистую любовь,

О, дай мне слёзы умиленья.
И окаянного прости,

Очисти душу мне страданьем –

И разум тёмный просвети

Ты немерцающим сияньем!

Я чужой среди них; сердцу ближе друзей –

Звёзды, небо, холодная синяя даль,

И лесов, и пустыни немая печаль…

Не наскучит мне шуму деревьев внимать,

В сумрак ночи могу я смотреть до утра

И о чём-то так сладко, безумно рыдать,

Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,

И сырая земля мне родимая мать…

А меж тем не с волной и не с ветром мне жить

И мне страшно всю жизнь не любить никого.

Неужели навек моё сердце мертво?

Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!

Иванов Георгий Владимирович

Всех зорь чудесней,

Опять гудят колокола

Весенней песней…

Так сердцу сладок.

Несёт нам разрешенье он

Всех, всех загадок!..

Земных печалей:

Мы видим незакатный свет

Янтарных далей.

«Христос воскресе»,

И радостью полны, как встарь,
Леса и веси.
О, час, когда чужой дарит

Лобзанья встречным,

Он наши души озарит

Сияньем вечным.

В пасхальном свете,

И радостью затрепетать

Светло, как дети.

Прошло ненастье.

Пасхальные колокола

Поют о счастье.

Леса и веси,

И люди – вместе все – поём:

«Христос воскресе!»

Вертинский Александр Николаевич

(Сколацкий)

Синий праздник с дальнею звездой,

Где на паперти церквей в метели

Вихри стелют ангелам постели,

С белых клиросов взлетает волчий вой.

Добрый праздник, старый и седой,

Мёртвый месяц щерит рот кривой,

И в снегах глубоких стынут ели.

Добрый дед с пушистой бородой,

Пахнет мандаринами и ёлкой

С пушками, с хлопушками в кошёлке.

Детский праздник, а когда-то мой.

Кто-то близкий, тёплый и родной

Тихо гладит ласковой рукой.

Время унесло тебя с собой,

Рождество страны моей родной.
1934 г.

Париж

(Горенко)

I
Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: «Почто меня оставил!»

А матери: « О, не рыдай мене»…
II
Магдалина билась и рыдала.

Ученик любимый каменел.

А туда, где молча мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Пастернак Борис Леонидович
(1890 – 1960)
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
Стояла зима.

Дул ветер из степи.

И холодно было младенцу в вертепе

На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.

Домашние звери

Стояли в пещере,

Над яслями теплая дымка плыла.

И зёрнышек проса,

Смотрели с утёса

Спросонья в полночную даль пастухи.

Ограды, надгробья,

Оглобля в сугробе,

И небо над кладбищем, полное звёзд.

Застенчивей плошки

В оконце сторожки

Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Как отблеск поджога,

Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой

Соломы и сена

Средь целой вселенной,

Встревоженной этою новой звездой.

И значило что-то,

И три звездочёта

Спешили на зов небывалых огней.

И ослики в сбруе, один малорослей

Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры

Вставало вдали всё пришедшее после.

Все мысли веков, все мечты, все миры,

Всё будущее галерей и музеев,

Все шалости фей, все дела чародеев,

Все ёлки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,

Всё великолепье цветной мишуры…

…Всё злей и свирепей дул ветер из степи…

…Все яблоки, все золотые шара.