Духа не угашайте антология духовной поэзии

О родине скорбя, держать задумал речь.

Мне кажется, что я как гору скину с плеч,

Вам душу высказав средь искренней беседы.

Ведь в сети юных грёз нам, зрелым, трудно впасть;

В нас нет охоты быть ни жертвой, ни героем;

Итак, в беседе мы, порядок чтя и власть,

Лишь на себя глаза откроем.

Участник дел былых порой неузнаваем…

Мы время тёмное теперь переживаем;

Кто скажет: что в судьбах грядущего нас ждёт?

Участник дел былых, надеждами богатых,

Почтенный деятель в недавней старине, -

Как будто опьянев, почил на лаврах смятых

И спит, кощунствуя во сне.

Как благолепный храм, России новый строй;

Пред алтарём служил тот деятель былой,

И верующих сонм теснился в этом храме…

Теперь он опустел; все входы прах занёс;

Священнодействий нет; он тёмен и печален;

И ползает в нём гад; и, лая, бродит пёс,

Как средь заброшенных развалин.

Покуда верное гражданственным началам,

Уж представляется явленьем запоздалым.

Таков переворот. Чем объясним его?

Иль барщина честней свободного труда?

Иль мрак невежества полезней просвещенья?

Бессудье ль праведней суда?

Ты, русский гражданин, в те смут крамольных дни…

Ты прав: учение преступное казни,

Но неповинных в нём святых начал не трогай!

Та проповедь средь нас опасностей полна,

Что будто бы они с порядком несовместны;

Порядка верный страж - тот в наши времена,

Кто их последователь честный.

Звучат ещё слова, но мысли - ни единой;

Но искры Божьей нет. Затянутого тиной

Болотного пруда таков сонливый вид.

Грешны и жалки мы, без пользы жизнь кончая

И без луча надежд! Что сеешь, то пожнёшь.

И сердце чёрствое, и голова пустая -

Так в жизнь вступает молодёжь.

Детей и родину спасём, рассеяв сон!

Завет апостола: «не угашайте духа!» -

Напоминаю вам. Как знать? В дали времён,

Быть может, к нравственной воззвать придётся силе;

И вот - сердца молчат, заглохший разум - нем…

Ответит тишина могильная - затем,

Что духа нет, дух угасили.

Павловка
***

Упредить мой день последний!

Чтоб, ещё владея духом

Не больным, не помраченным,

Я успел пойти проститься

С милой матерью землёю.

В благодатную погоду

Выйду я на воздух сельский;

И, укрытый тёмным лесом,

Иль среди полей пустынных,

Так я с ней прощаться стану:

С непокрытой головою

И на север поклонюся,

И скажу: прости мир Божий!

Преклоню потом колени

И земли коснусь поклоном;

И задумаюсь над нею;

И, быть может, затоскуя,

Орошу её слезами;

И скажу: прими от сына

Благодарность за хлеб, за соль.

Долго ты его, родная,

Ублажала и кормила;

Жить он долее не в силах;

Он теперь покоя просит,

Упокой его навеки.
1898 г.

Ильиновка

Майков Аполлон Николаевич

Какая тайна в них святая

Проходит молча и сияя

И лишь настолько раскрывая

Свои ночные чудеса,

Чтобы наш дух рвался из плена,

Чтоб в сердце врезывалось нам,

Что здесь лишь зло, обман, измена,

Добыча смерти, праха, тлена,
Блаженство вечное лишь там.

***
Блажен, кто сохранил ещё знаменованье

Обычаев отцов, их тёмного преданья,

Ответствовал слезой на пение псалма;

Кто, волей оторвав сомнения ума,

Святую Библию читает с умиленьем.

***
Дорог нам перед иконой

В светлой ризе золотой

Этот ярый воск, возжжённый

Чьей - неведомо - рукой.

Знаем мы - свеча пылает,

Клир торжественно поёт, -

Чьё-то горе утихает,

Кто-то слёзы тихо льёт.

Светлый ангел упованья

Пролетает над толпой...

Этих свеч знаменованье

Чуем трепетной душой...

И за врагов своих молился!

Кругом народ над Ним глумился -

Он всё простил их слепоте...

Кто господин, кто раб - не знал!

Во всех Он видел человека,

Одну всем заповедь Он дал!

Для всех раскрыл Он небеса,

И говорит нам: "Все вы братья!

За всех на казнь Я отдался!"

Два духа мощные: один -

И вечный страж её от века.

Другой - во всём величье зла,

Владыка сумрачного мира:

Над огненной его порфирой

Горят два огненных крыла.

В пыли рождённый человек?

Венец ли вечных пальм он купит

Иль чашу временную нег?

Господен ангел тих и ясен:

Его живит смиренья луч;

Но гордый демон так прекрасен,

Так лучезарен и могуч!

Веневитинов Дмитрий Владимирович
(1805 - 1827)



МОЯ МОЛИТВА
Души невидимый хранитель!

Услышь моление моё:

Благослови мою обитель

И стражем стань у врат её,

Да через мой порог смиренный
Не прешагнёт, как тать ночной,

Ни обольститель ухищренный,

Ни лень с убитою душой,

Ни зависть с глазом ядовитым,

Ни ложный друг с коварством скрытым.

Всегда надёжною бронёй

Пусть будет грудь моя одета,

Да не сразит меня стрелой

Измена мстительного света.

Не отдавай души моей

На жертву суетным желаньям,

Но воспитай спокойно в ней

Огонь возвышенных страстей.

Уста мои сомкни молчаньем,

Все чувства тайной осени;

Да взор холодный их не встретит.

И луч тщеславья не просветит

На незамеченные дни.

Но в душу влей покоя сладость,

Посей надежды семена

И отжени от сердца радость:

Она - неверная жена.

Баратынский Евгений Абрамович

Дух болезненный мой!

Заблуждений земли
Мне забвенье пошли

И на строгий Твой рай

Силы сердцу подай.
1840-е гг.

Григорьев Аполлон Александрович

Да молится каждый

Молитвой смиренья

Иль ропотом жажды,

Зане, выгорая,

Горим мы недаром

И, мир покидая

Таинственным паром,

Как дым фимиама,

Всё дальше от взоров

Восходим до хоров

Громадного храма.

По мере страданья

Да молится каждый -

Тоскою желанья

Иль ропотом жажды!

Как в бездне заглохшей, на дне всё волнуется в ней,

Остатки мучительных, жадных, палящих страстей...

Отец, я безумно, я страшно, я смертно тоскую!

Последние силы бунтуют, не зная покою,

И рвутся из мрака тюрьмы разрешиться в Тебе!

О, внемли же их стону, Спаситель! внемли их мольбе,

Зане я истерзан их страшной, их смертной тоскою.
Источник покоя и мира, - страданий пошли им скорей,

Дай жизни и света, дай зла и добра разделенья -

Освети, оживи и сожги их любовью своей,

Дай мира, о Боже, дай жизни и дай истощенья!

Никитин Иван Саввич

Я чужд бесплодного сомненья,

Я верю истине святой,

Святым глаголам откровенья

О нашей жизни неземной;

И сладко мне в часы страданья

Припоминать порой в тиши

Загробное существованье

Неумирающей души.
НОЧЬ НА БЕРЕГУ МОРЯ
В зеркало влаги холодной

Месяц спокойно глядит

И над землёю безмолвной

Тихо плывёт и горит.

Ясный одет небосклон;

Светлая грудь океана

Дышит как будто сквозь сон.

В гавани спят корабли;

Берег, в воде отражаясь,

Смутно мелькает вдали.

Полный торжественных дум,

Видит присутствие Бога

В этом молчании ум.

Твоей груди не тяготит;

Твоей молитвы чистый пламень

Святой любовию горит.

Творец бесчисленных миров,

И капли слёз твоих считает,

И отвечать тебе готов.

Все эти слёзы соберёт

И их в надзвёздную обитель,

К престолу Бога отнесёт.

И дай Бог, в пору поздних лет

Такими ж светлыми очами

Тебе глядеть на Божий свет!

И ум и сердце возмутит,

Но если жизнь роптать научит,
Любовь и веру погасит, -
Приникни с жаркими слезами,

Креста подножье обойми:

Ты примиришься с небесами

С самим собою и с людьми.

Хранитель-ангел твой сойдёт

И за тебя, склонив колени,

Молитву к Богу вознесёт.

Озлоблен ум, и ноет тело.

Всё, от чего душа скорбит,

Вокруг меня весь день кипело.

Мы все добры и непорочны!

Боготворить себя готов

Иной друг правды безупречный!

И ложь во тьме царит свободно;

Никто позора не казнит,

Никто не плачет всенародно!..

На крик: «Спасите!» - нет ответа!..

Не выйдем мы на Божий свет:

Наш рабский дух боится света!

Чему бы гибнуть – процветает,

Чему б цвести – роняет цвет

И жалкой смертью умирает…

Мне, видно, нет другой дороги –

Одна лежит… идти вперёд.

Тащись, покуда служат ноги,

А впереди – что Бог пошлёт.
Всё грязь да грязь… Господь помилуй!

Устанешь, дух переведёшь,

Опять вперёд! Хоть не под силу,

Хоть плакать в пору, - всё идёшь!

Нет воли сердцу и уму…

Из-за чего вся эта мука –

Известно Богу одному.

Для блага хоть чьего-нибудь,

Была бы цель – душа б молчала,

Имел бы смысл тяжёлый путь;

Из жизни пытку создаёт

И, как палач неумолимый,

Над жертвой хохот издаёт.

С природой я беседую в тиши, -

Я верю: есть святое Провиденье

И кроткий мир для сердца и души;

И грусть свою тогда я забываю,

С своей нуждой безропотно мирюсь,

И небесам невидимо молюсь,

И песнь пою, и слёзы проливаю...

И сладко мне! И жаль мне отдавать

На суд людской восторги вдохновений

И от толпы, как платы, ожидать

Пустых похвал иль горьких обвинений.

Глухих степей незнаемый певец,

Я нахожу в моей пустыне счастье;

Своим глазам, как площадной слепец,

Стыжусь просить холодного участья;

Печаль моя застенчиво робка, -

В родной груди скрываясь боязливо,

За песнь свою награды и венка

Не требует она самолюбиво.

Тютчев Фёдор Иванович

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвётся из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Невыносимое он днесь выносит...

И сознаёт свою погибель он,

И жаждет веры... но о ней не просит...

Как ни скорбит перед закрытой дверью:

"Впусти меня! - Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!.."

Тому, кто в летний жар и зной,

Как бедный нищий, мимо саду

Бредёт по жаркой мостовой;

На недоступную прохладу

Роскошных, светлых луговин.
Не для него гостеприимной

Деревья сенью разрослись,

Не для него, как облак дымный,

Фонтан на воздухе повис.

Напрасно взор его манит,

И пыль росистая фонтана

Главы его не освежит.

Тому, кто жизненной тропой,

Как бедный нищий, мимо саду

Бредёт по знойной мостовой.

***
Над этой тёмною толпой

Непробуждённого народа

Взойдёшь ли ты когда, Свобода,

Блеснёт ли луч твой золотой?..
Блеснёт твой луч и оживит,

И сон разгонит и туманы...

Но старые, гнилые раны,

Рубцы насилий и обид,

Растленье душ и пустота,

Что гложет ум и в сердце ноет, -

Кто их излечит, кто прикроет?..

Ты, риза чистая Христа...

По склону вновь оживших вод,

Во всеобъемлющее море

За льдиной льдина вслед плывёт.

Но все, неизбежимо тая,

Они плывут к одной мечте.
Все вместе - малые, большие,

Утратив прежний образ свой,

Все - безразличны, как стихия, -

Сольются с бездной роковой!..

Ты, человеческое я,

Не таково ль твоё значенье,

Не такова ль судьба твоя?

Был вынут для тебя судьбой,

И рано с жизнью беспощадной

Вступила ты в неравный бой.

И в этом роковом бою

Из испытаний самых строгих

Всю душу вынесла свою.

И ты в отчаянной борьбе

Ни разу, друг, не изменила

Ни правде сердца, ни себе.

Рассвирепеет жизни зло –

И нам, как на краю могилы,

Вдруг станет страшно тяжело.

О книге сей ты вспомяни –

И всей душой, как к изголовью,

К ней припади и отдохни.

(Шеншин)
(1820 - 1892)

Когда Божественный бежал людских речей

И празднословной их гордыни,

И голод забывал, и жажду многих дней,

Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал

Князь мира вынес величавый.

«Вот здесь, у ног твоих, все царства, - он сказал, -

С их обаянием и славой.

Сдержи на миг порыв духовный –

И эту всю красу, всю власть тебе отдам

И покорюсь в борьбе неровной».

Пред Богом – Господом лишь преклоняй колени!»

И сатана исчез – и ангелы пришли

В пустыне ждать Его велений.

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звёздный день Твой светлый серафим

Громадный шар зажёг над мирозданьем.

Он повелел блюсти Твои законы:

Всё пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Игралище ея непостоянства, -

Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

1879 г.
***
Чем доле я живу, чем больше пережил,

Тем повелительней

стесняю сердца пыл,

Тем для меня ясней,

что не было от века

Слов, озаряющих светлее человека:

"Всеобщий наш Отец,

Который в небесах.

Да свято имя мы Твое

блюдём в сердцах,

Да приидет Царствие Твое,

да будет воля

Твоя, как в небесах,

так и в земной юдоли.

Пошли и ныне

хлеб насущный от трудов,

Прости нам долг:

и мы прощаем должников,

И не введи Ты нас, бессильных,

в искушенье,

И от лукавого избави самомненья".

***
Дух всюду сущий и единый...

Гудят леса, грохочет гром,

И в блеск огней гляжу я снизу,

Когда, испугом обуян,

На скалы мечет океан
Твою серебряную ризу.

Но, просветлённый и немой,

Овеян властью неземной,

Стою не в этот миг тяжёлый,

А в час, когда, как бы во сне,

Твой светлый ангел шепчет мне

Неизреченные глаголы.

Я загораюсь и горю,

Я порываюсь и парю

В томленьях крайнего усилья,

И верю сердцем, что растут

И тотчас в небо унесут

Меня раскинутые крылья.
29 августа 1885 г.

Неизвестный автор

Христос воскрес, и мир Им искуплён.

Христос воскрес, и рай открыт для нас.

Христос воскрес, и сила ада пала.

Христос воскрес, и ангелы ликуют.

Христос воскрес, и люди торжествуют.

Христос воскрес, и стёрто смерти жало.

Христос воскрес, и мир от муки спас.

«Миссионерское обозрение»

1898 г.)

Некрасов Николай Алексеевич

...Храм Божий на горе мелькнул

И детски чистым чувством веры

Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья,

И шепчет голос неземной:

"Лови минуту умиленья,

Войди с открытой головой!

Как ни тепло чужое море,

Как ни красна чужая даль,

Не ей поправить наше горе,

Размыкать русскую печаль!

Храм воздыханья, храм печали -

Убогий храм земли твоей:

Тяжеле стонов не слыхали

Ни римский Пётр, ни Колизей!

Сюда народ, тобой любимый,

Своей тоски неутолимой

Святое бремя приносил -

И облегчённый уходил!

Войди! Христос наложит руки

И снимет волею святой

С души оковы, с сердца муки

И язвы с совести больной..."

Я внял... я детски умилился...

И долго я рыдал и бился

О плиты старые челом,

Чтобы простил, чтоб заступился,

Чтоб осенил меня крестом

Бог угнетённых, Бог скорбящих,

Бог поколений, предстоящих

Пред этим скудным алтарём!

1856 - 1857 гг.

Утро печальное - сырость, туман,

Колокол глухо гудит в отдалении,

В церковь зовёт прихожан.

Что-то суровое, строгое, властное

Слышится в звоне глухом,

В церкви провёл я то утро ненастное -

И не забуду о нём.

Всё население, старо и молодо,

С плачем поклоны кладёт,

О прекращении лютого голода

Молится жарко народ.

Редко я в нём настроение строже

И сокрушённей видал!

"Милуй народ и друзей его, Боже! -

Сам я невольно шептал. -

Внемли моление наше сердечное

О послуживших ему...

Об осуждённых в изгнание вечное,

О заточённых в тюрьму,

О претерпевших борьбу многолетнюю

И устоявших в борьбе,

Слышавших рабскую песню последнюю,

Молимся, Боже, Тебе".

Языков Николай Михайлович

Велик Господь! Земля и неба своды -

Свершители судеб Его святых!

Благословен, когда казнит народы,

Благословен, когда спасает их!
Но славший нам годину искушенья

Не до конца рабов своих карал;

Нам воссиял желанный день спасенья,
День милости Господней воссиял.
Велик Господь! К Нему сердца и руки!

Ему хвалу гласи тимпана звон!

Ему хвалу играйте песен звуки!

Велик Господь! И свят Его закон!

Послушен сердцем и умом,

Кто при лампаде одинокой

И при сиянии дневном

Читает книгу ту святую,

Где явен Божеский закон:

Он не пойдёт в беседу злую,

На путь греха не ступит он.

Он лишний гость на том пиру,

Где брат обманывает брата,

Сестра клевещет на сестру;

Ему не нужен праздник шумный,

Куда не входят стыд и честь,

Где суесловят вольнодумно

Хула, злоречие и лесть.

Прозрачных, чистых, светлых вод

Стоит, - и тень его широка

Прохладу страннику даёт,

И зеленеет величаво

Оно, красуяся плодом,

И своевременно и здраво

Растёт и зреет плод на нём!

Всегда, во всех его делах

Ему успех, а злочестивый...

Тот не таков; он словно прах!..

Но злочестивый прав не будет,

Он на суде не устоит,

Зане Господь не лестно судит

И беззаконного казнит.

Суриков Иван Захарович

В тихом сумраке лампада

Светом трепетным горит;

Пред иконой белокурый

Внучек с дедушкой стоит.
Говорит ребёнку тихо,

Наклоняся, дед седой:

"Помолилися за всех мы,

Мой малютка дорогой.

Помолились за чужых,

За людей, почивших в мире,

За трудящихся живых.

Помолиться мы за тех,

Кто томится в злой неволе

Без отрады и утех.

Гаснут очи под слезой,

Чья проходит жизнь сурово

За тюремною стеной.

Чуть в оконце им светя...

Так помолимся же Богу

Мы за них, моё дитя!

Скорбь да горе в их груди, -

Нет у них ни светлой веры,

Ни надежды впереди.

В темноте тюрьмы глухой,

Ниспошли им мир душевный

И сердечный дай покой.

С горькой долей примири,

Светлой верой и надеждой

Путь их скорбный озари!"

При мерцающем огне

И за дедушкой молитву

Повторяет в тишине.

Толстой Алексей Константинович

Где сонмы многие рабов?

Среди неведомых гробов

Кто есть убогий, кто богатый?

Всё - призрак, тень и привиденье...

Лишь у Тебя на Небесах,

Господь, и пристань, и спасенье!

Соловьёв Владимир Сергеевич

От пламени страстей, нечистых и жестоких,

От злобных помыслов и лживой суеты

Не исцелит нас жар порывов одиноких,

Не унесёт побег тоскующей мечты.
Не средь житейской мертвенной пустыни,

Не на распутье праздных дум и слов

Найти нам путь к утраченной святыне,

Напасть на след потерянных богов.

Наш Бог земли своей не покидал

И всем единый путь от низменной гордыни
К смиренной высоте открыл и указал.
И не колеблются Сионские твердыни,

Саронских пышных роз не меркнет красота,

И над живой водой, в таинственной долине,

Святая лилия нетленна и чиста.

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях неба опочила

И в тишине родился с-нами-Бог.

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про Бога говорят.

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рождённое под яслями давно.

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне, и не в дыханье бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

В потоке мутном жизненных тревог

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!

Об ушедших вспомяни ты, -

Не погибло без возврата,

Что с любовью пережито.

Ночь на землю наступает –

Не страшна ночная тьма нам:

Сердце день грядущий знает.

Озарится свод небесный,

И дойдёт до преисподней

Светлый благовест воскресный.

Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Недаром средь людей явился Бог;

К земле недаром небо приклонилось,

И распахнулся вечности чертог.

Источник истины живёт, не заглушён,

И над руинами позора векового

Глагол его звучит, как похоронный звон.

Но светит он во тьме, где грань добра и зла.

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осуждён и все его дела.

Романов Константин Константинович

Но где же раб Его блаженный,

Кого Он бдящего найдёт,

И кто с лампадою возжженной

На брачный пир войдёт за Ним?

В ком света тьма не поглотила?

Благоуханного кадила,

Моя молитва пред Тобой!

Я с безутешною тоскою

В слезах взираю издалёка

И своего не смею ока

Возвесть к чертогу Твоему.

Где одеяние возьму?

Души истерзанной моей,

Дай на спасенье мне надежду

Во дни святых Твоих Страстей!

Услышь, Господь, мои моленья

И тайной вечери Твоей,

И всечестного омовенья

Прими причастника меня!

Воспомянуть не дам Иуду

Тебе в лобзании моём,

Но за разбойником я буду

Перед Святым Твоим крестом
Взывать коленопреклоненный:

О, помяни, Творец вселенной,

Меня во царствии Твоём!
Страстная Среда 1887 г.

Мраморный дворец

Всем умом Тебя, всем помышленьем,

Чтоб и душу Тебе посвятить

И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Лишь Твою милосердную волю,

Научи никогда не роптать

На свою многотрудную долю.

Ты Своею пречистою кровью,

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить!

Павловск
***

Когда тоски не побороть,

Мы к небесам возводим очи,

Творя молитву дни и ночи,

Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем

Нам улыбнётся счастье вновь,

Благодарим ли с умиленьем,

От всей души, всем помышленьем

Мы Божью милость и любовь?
10 июня 1899 г.

Красное Село

Томится и тоскует!

Я буду петь: пусть песнь моя

Твою печаль врачует.

Святое песнопенье

Утешит дух унылый твой

И облегчит мученье.

Не от себя пою я:

Те песни мне внушает Бог,

Не петь их не могу я!

Ни юных дев лобзанья

Не заглушат тоски твоей

И жгучего страданья!

Святая песнь коснётся, -

Мгновенно скорбь от песни той

Слезами изольётся.

О, царь, и торжествуя,

У ног твоих, властитель мой,

Пусть за тебя умру я!

В каменных сжато объятиях скал, раскалённых полуднем,

Чудно синея, безмолвно покоится Мёртвое море.

Мрачной пустыни бесплодная почва безжизненна, скудна.

Издали волн заколдованных гладь голубую завидев,

В ужасе зверь убегает; пугливо небесные птицы

С жалобным криком спешат улететь от проклятого места;

Змеи одни обитают в глубоких расщелинах камней;

Лишь бедуин одинокий, копьём тростниковым махая,

Быстрым конём уносимый, промчится песчаным прибрежьем.

Тайны зловещей печать тяготит над страною забвенья.

Древнее ходит сказанье про это пустынное море:

Лишь только звёзды златые зажгутся в безоблачном небе,

Тьмою огней отражаясь в заснувших лазоревых волнах,

Лишь в вышину голубую серебряный выплывет месяц, -

Вдруг просветляется влажнон лоно прозрачной пучины;

Сноп белоснежных лучей всю глубокую бездну морскую

С глади незыблемых вод и до самого дна проницает.

Груды развалин толпятся в безжизненном древнем величье;

Словно как трупы недвижные, в мертвенном сне цепенея,

Эти обломки морское песочное дно покрывают...

- Это Содом и Гоморра... Господь их порочное племя

В оные дни покарал за великие, тяжкие вины.

Долготерпенья превечного Бога исполнилась мера:

Огненный дождь ниспослал Он на царство греха и разврата:

Недра земные разверзлись и те города поглотили;

Бездну провала залили морские солёные воды...

Там, где был край многолюдный, подобно великой могиле,

Ныне, синея, безмолвно покоится Мёртвое море.

Палермо
ИЗ АПОКАЛИПСИСА

Впусти Меня в келью свою!

Я немощен, наг, утомлён и убог,

И труден Мой путь и далёк.

Скитаюсь Я по миру беден и нищ,

Стучуся у многих жилищ:

Кто глас Мой услышит, кто дверь отопрёт,

К себе кто Меня призовёт, -

К нему Я войду и того возлюблю,

И вечерю с ним разделю.

Ты слаб, изнемог ты в труде и борьбе, -

Я силы прибавлю тебе;

Ты плачешь, - последние слёзы с очей

Сотру Я рукою Моей.

И буду в печали тебя утешать,

И сяду с тобой вечерять...

Стучася, у двери твоей Я стою,

Впусти Меня в келью свою!

Усть-Нарова

Пространство далёкое прежних небес миновало,

И прежней земли преходящей и тленной не стало,

И моря уж нет... Новый город священный я видел,

От Бога сходящий в великом, безбрежном просторе,

Подобный невесте младой в подвенечном уборе,

Невесте прекрасной, готовой супруга принять.

"Се скиния Бога с людьми. Обитать

"Здесь с ними Он будет". - Я слышал слова громовые:

"Сам Бог будет Богом в народе Своём,

"И всякую с глаз их слезу Он отрёт. И земные

"Печали исчезнут. В том граде святом

"Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких стенаний,

"Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких страданий,

"И смерти не будет. Таков Мой обет;

"Прошло всё, что было, и прежнего нет".

Петербург

Бунин Иван Алексеевич
(1870 - 1953)

Под орган душа тоскует,

Плачет и поёт.

Торжествует, негодует,

Горестно зовёт.
О благий и скорбный! Буди

Милостив к земле!

Скудны, нищи, жалки люди

И в добре, и в зле!

Преклонивший лик!

Есть святые в сердце звуки, -

Дай для них язык!

В небеса плывёт:

С башни старого костёла

Колокол зовёт.

Сумрак, гул дверей,

Напряжённое молчанье,

Тихий треск свечей.

Озарён темно:

Высоко над ним желтеет

Узкое окно.

В диадеме роз,

Скорбно братские объятья

Распростёр Христос...

Унося с земли,

Звонко песня серафима

Разлилась вдали.

Заглушил, покрыл

Гром органного хорала
Песнь небесных сил.
Вторит хор ему... Но, Боже!

Отчего и в нём

Та же скорбь и горе то же,-

Мука о земном?

День, когда с тоской

Человек, как раб, склонялся

Ниц перед тобой

Пред лицом людей

В блеске молнии кровавой

Блеск твоих очей?

Снова скорбный стон,

Снова дымными огнями

Лик твой озарён?

Холод темноты,

Запах воска. Запах тленья,

Мёртвые цветы?

Он, тобой согрет,

В небесах твоих сияет

Солнца вечный свет,

Льется к небесам...

В ней твой храм нерукотворный,

Твой великий храм!

1889 г.
АНГЕЛ
В вечерний час, над степью мирной,

Когда закат над ней сиял,

Среди небес, стезёй эфирной,

Вечерний ангел пролетал.

Уже синел вдали восток, -

И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребёнка голосок.
Он шёл, колосья собирая,

Сплетал венок и пел в тиши,

И были в песне звуки рая, -

Невинной, неземной души.

Сказал Господь. - Благослови

Младенца в тихий час заката

На путь и правды и любви!"

Ребёнка тихо осенил

И на закат лучисто-зыбкий

Поднялся в блеске нежных крыл.

Заря пылала в вышине.

И долго очи молодые

За ней следили в тишине!

1891 г.

ТРОИЦА
Гудящий благовест к молитве призывает,

На солнечных лучах над нивами звенит;

Даль заливных лугов в лазури утопает,

И речка на лугах сверкает и горит.

Зелёною травой усыпан весь амвон,

Алтарь, сияющий и убранный цветами,

Янтарным блеском свеч и солнца озарён.

И в окна ветерок приносит аромат...

Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,

Весенний праздник твой, и светлый и спокойный!

Принёс сюда в дары простые приношенья:

Гирлянды молодых берёзовых ветвей,

Печали тихий вздох, молитву - и смиренье.

1893 г.
***
Христос воскрес! Опять с зарёю

Редеет долгой ночи тень,

Опять зажёгся над землёю

Для новой жизни новый день.

Ещё в тени его сырой,

Как зеркала, стоят озёра

И дышат свежестью ночной;

Плывут туманы… Но смотри:

Уже горят на горных льдинах

Лучи огнистые зари!

Недостижимой, как мечта,

Где голоса земли смолкают

И непорочна красота.

Из-за алеющих вершин,

Они заблещут, разгораясь,

И в тьму лесов, и вглубь долин.

И возвестят с высот небес,

Что день настал обетованный,

Что Бог воистину воскрес!

Ты, после дня тревоги и печали,

Даруешь мне вечернюю зарю,

Простор полей и кротость синей дали.

Но вот закат разлил свой пышный пламень,

И тает в нём Вечерняя Звезда,

Дрожа насквозь, как самоцветный камень.

И счастлив я печальною судьбой,

И есть отрада сладкая в сознанье,

Что я один в безмолвном созерцанье,

Что всем я чужд и говорю - с Тобой.

Где колокольчики цветут,

Под тенью лёгкой и сквозною

Меня кустарники ведут.

Сухой листвы, а вдалеке

Лес расступается поляной

К долине мирной и реке.

Кукушка стонет, а река

Уже от запада алеет

И отражает облака.

Уходят к ясной вышине,

И сердце радостью спокойной

Полно в вечерней тишине.

И зиму тёмную забыть, -

Одно есть только в мире счастье –

Весь Божий свет душой любить!

При одиноком и тихо дрожащем огне:

"Всё мимолётно - и скорби, и радость, и песни,

Вечен лишь Бог. Он в ночной неземной тишине".

Солнце восходит, и горы в лазури зовут:

"Старую книгу оставь на столе до заката.

Птицы о радости вечного Бога поют".

1901 г.

ИЗ АПОКАЛИПСИСА

И я узрел: отверста дверь на небе,

И прежний глас, который слышал я,

И звук трубы, гремевшей надо мною,

Мне повелел: войди и зри, что будет.
И дух меня мгновенно осенил.

И се - на небесах перед очами

Стоял престол, на нем же был Сидящий.
И сей Сидящий, славою сияя,

Был точно камень яспис и сардис,

И радуга, подобная смарагду,

Его престол широко обняла.

Других престола было, и на каждом

Я видел старца в ризе белоснежной

И в золотом венце на голове.

И молнии, и громы, а пред ним -

Семь огненных светильников горели,

Из коих каждый был Господний Дух.

Стеклянное, подобное кристаллу,

А посреди престола и окрест -

Животные, число же их четыре.

Тельцу - второе, третье - человеку,

Четвертое - летящему орлу.
И каждое из четырёх животных

Три пары крыл имело, а внутри

Они очей исполнены без счёта

И никогда не ведают покоя,

Взывая к Славе: Свят, Свят, Свят, Господь,

Бог Вседержитель, Коий пребывает

И был во веки века и грядет!
Когда же так взывают, воздавая

Честь и хвалу Живущему вовеки,

Сидящему во славе на престоле,

Тогда все двадесять четыре старца

И, поклоняясь Сущему вовеки,

Кладут венцы к престолу и рекут:
"Воистину достоин восприяти

Ты, Господи, хвалу, и честь, и силу

Затем, что все Тобой сотворено

И существует волею Твоею!"

1901 г.
КАНУН КУПАЛЫ
Не туман белеет в тёмной роще,

Ходит в тёмной роще Богоматерь,

По зелёным взгорьям, по долинам

Собирает к ночи божьи травы.

Да и то уж солнце на исходе:

Застят ели чёрной хвоей запад,

Золотой иконостас заката...

Уж луга синеют, пали росы,

Пахнет под росою медуница,

Золотой венец по роще светит.

Голубые очи точно звёзды,

Соберёт она цветы и травы

И снесёт их к божьему престолу.

А наутро срежут их косами,

А не срежут - солнце сгубит зноем.

Так и скажет сыну Богоматерь:

Как земля цвела и красовалась!

Да недолог век земным утехам:

В мире Смерть, она и Жизнью правит".

Только землю тьма ночная кроет:

Смерть не семя губит, а срезает

Лишь цветы от семени земного.

Радуйся, Любимая! Ты будешь

Утешаться до скончанья века!"
1903 г.


ДЕНЬ ГНЕВА: АПОКАЛИПСИС, IV

...И Агнец снял четвёртую печать.

И услыхал я голос. Говоривший:

"Восстань, смотри!" И я взглянул: конь бледен,

На нем же мощный всадник - Смерть. И Ад

За нею шёл, и власть у ней была

Над четвертью земли, да умерщвляет

Мечом и гладом, мором и зверями.

Я под престолом души убиенных,

Вопившие: "Доколе, о Владыко,

Не судишь Ты живущих на земле

За нашу кровь?" И были им даны

Одежды белоснежные, и было

Им сказано: да почиют, покуда

Сотрудники и братья их умрут,

Как и они, за словеса Господни.
Когда же снял шестую он печать,
Взглянул я вновь, и вот - до оснований

Потрясся мир, и лик луны - как кровь;

И звёзды устремились вниз, как в бурю

Незрелый плод смоковницы, и небо

Свилось, как свиток хартии, и горы

Колеблясь, с места сдвинулись; и все

Цари земли, вельможи и владыки,

Богатые и сильные, рабы

И вольные - все скрылися в пещеры,

В ущелья гор, и говорят горам

И камням их: "Падите и сокройте

Нас от лица Сидящего во славе

И гнева Агнца: ибо настаёт

Великий день Его всесильной кары!"

1903-1905 гг.
СОН

Из книги пророка Даниила

Царь! Вот твой сон: блистал перед тобою

Среди долин огромный истукан,

Поправший землю глиняной стопою.

Из серебра имел он грудь и длани,

Из меди - бёдра мощные и стан.
Но пробил час, назначенный заране, -

И сорвался в долину сам собой

Тяжёлый камень с дальней горной грани.
Царь! Пробил час, назначенный судьбой:

Тот камень пал, смешав металлы с глиной,

И поднял прах, как пыль над молотьбой.
Бог сокрушил металла блеск в единый

И краткий миг: развеял без следа,

А камень стал великою вершиной.
Он овладел вселенной. Навсегда.
1903-1906 гг.
***
Шла сиротка пыльной дорогой,

На степи боялась заблудиться.

Встретился прохожий, глянул строго,

К мачехе велел ей воротиться.

Плакала, боялась тёмной ночи.

Повстречался ангел, глянул кротко

И потупил ангельские очи.

Подниматься тропочкой неровной.

Встретился Господь у перевала,

Глянул милосердно и любовно.

матери в её могиле тесной:

Ты Моей, сиротка, дочкой будешь",-

И увел сиротку в рай небесный.

1907 г.
ИЕРУСАЛИМ
Это было весной. За восточной стеной

Был горячий и радостный зной.

Зеленела трава. На припёке во рву

Мак кропил огоньками траву.

И, быть может, потомок царей.

Погляди на цветы по сионским стенам:

Это всё, что осталося нам".

"Господин! Это праотцев след,

Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,

Красным маком восходит она".

Тоже кровлей - единой, сплошной, -

Жёлто-розовый, точно песок, возлежал

Древний город и зноем дышал.

На холме опахалом своим,

И мелькали, сверлили стрижи тишину,

И далёко я видел страну.

В дымке сизого мглистого сна.

И я видел гористый Моав, а внизу -

Ленту мёртвой воды, бирюзу.

Край отцов ныне беден и дик.

Иудея в гробах. Бог раскинул по ней

Семя пепельно-серых камней.

И пророк Иеремия собрал

Тёплый прах, прах золы в погасавшем огне,

И развеял его по стране:

Да исчахнет в нём всяческий злак!

Да пребудет он гол, иссушён, нелюдим

До прихода речённого Им!"

Еврейские мотивы в русской поэзии

стр. 104.

Еврейский Университет в Москве.

Москва-Иерусалим, 1993.

КАДИЛЬНИЦА
В горах Сицилии, в монастыре забытом,

По храму тёмному, по выщербленным плитам,

В разрушенный алтарь пастух меня привёл,

И увидал я там: стоит нагой престол,

А перед ним, в пыли, могильно-золотая,

Давно потухшая, давным-давно пустая,

Лежит кадильница - вся чёрная внутри

От угля и смолы, пылавших в них когда-то...

Не забывай о ней. До черноты сгори.

25 января 1916 г.
ДУРМАН
Дурману девочка наелась,

Тошнит, головка разболелась,

Пылают щёчки, клонит в сон,

Но сердцу сладко, сладко, сладко:

Всё непонятно, всё загадка,

Какой-то звон со всех сторон:

Чудесное и неземное,

Не слыша, ясно ловит слух

Восторг гармонии небесной –

И невесомой, бестелесной

Её довёл домой пастух.

Над ним попели, покадили,

Мать порыдала… И отец

Прикрыл его тесовой крышкой

И на погост отнёс под мышкой…

Ужели сказочке конец?

Океана колыбельный шум…

Отдохни от дум.

Веющий безбрежностью морской…

Есть ли тот, кто этой дачи спящей

Сторожит покой?

Наши знанья, судьбы и года?

Если сердце хочет, если верит,

Значит – да.

Вот ты дремлешь, и в глаза твои

Так любовно мягкий ветер дует –

Как же нет Любви?

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – Господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

Полевые пути меж колосьев и трав –

И от сладостных слёз не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

На диких берегах Бретани

Бушуют зимние ветры.

Пустуют в ветре и тумане

Рыбачьи чёрные дворы.
Печально поднят лик мадонны

В часовне старой. Дождь сечёт,

С её заржавленной короны

На ризу белую течёт.

Причастная! Ты, что дала

Ночь тяжела для нас была.

Пылал морозный ураган.

Крутыми черными волнами

Ходил гудящий океан.

Я правил парус корабля.

Но ты сама, в одежде белой,

Сошла и стала у руля.

Туманный нимб, как отблеск серный,

Сиял округ твоей главы.

<1920 г.>


ИЗГНАНИЕ

Темнеют, свищут сумерки в пустыне.

Поля и океан...

Кто утолит в пустыне, на чужбине

Боль крестных ран?
Гляжу вперёд, на чёрное Распятье

Среди дорог -

Почивший Бог.

1920 г. Бретань


ВХОД В ИЕРУСАЛИМ
"Осанна! Осанна! Гряди

Во имя Господне!"

И с яростным хрипом в груди,

С огнём преисподней

В сверкающих гнойных глазах,

Вздувая все жилы на шее,

Вопя всё грознее,

Калека кидается в прах

На колени,

Пробившись сквозь шумный народ,

Ощеривши рот,

Щербатый и в пене,

И руки раскинув с мольбой -

О мщеньи, о мщеньи,

О пире кровавом для всех обойденных судьбой -

И Ты, Всеблагой, Свете тихий вечерний,

Ты грядешь посреди обманувшейся черни,

Преклоняя свой горестный взор,

Ты вступаешь на кротком осляти

В роковые врата - на позор,

На пропятье!

29 июля 1922 г.

С закрытыми глазами. Ни кровинки

Нет в голубом младенческом лице

И ручки - как иссохшие тростинки.

За нею кипарисы на холмах,

Небесный град, лепящийся к утёсу,

Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,

Оскалив череп, точит косу.

Но ангелы ликуют в вышине:
Бессильны, Смерть, твои угрозы!

И облака в предутреннем огне

Цветут и округляются, как розы.

<25 сентября 1919 - 1924>

***
Шепнуть заклятие при блеске

Звезды падучей я успел,

Да что изменит наш удел?

Все те же топи, перелески,

Все та же полночь, дичь и глушь...

А если б даже Божья сила

И помогла, осуществила

Надежды наших тёмных душ,

То что с того?

Уж нет возврата

К тому, чем жили мы когда-то,

Потерь не счесть, не позабыть,

Пощёчин от солдат Пилата

Ничем не смыть - и не простить,

Как не простить ни мук, ни крови,

Ни содроганий на кресте

Всех убиенных во Христе,

Как не принять грядущей нови

В её отвратной наготе.

О, если б узы гробовые

Хоть на единый миг земной

Поэт и Царь расторгли ныне!

Где Град Петра? И чьей рукой

Его краса, его твердыни

И алтари разорены?
Хлябь, хаос - царство Сатаны,

Губящего слепой стихией.

И вот дохнул он над Россией,

Восстал на Божий строй и лад -

И скрыл пучиной окаянной

Великий и священный Град,

Петром и Пушкиным созданный.
И всё ж придёт, придёт пора

И воскресенья и деянья,

Прозрения и покаянья.

Россия! Помни же Петра.

Пётр значит Камень. Сын Господний

На Камени созиждет храм

И скажет: "Лишь Петру я дам

Владычество над преисподней".

28 января 1925 г.


НАДПИСЬ НА МОГИЛЬНОЙ ПЛИТЕ

Несть, Господи, грехов и злодеяний

Превыше милосердья Твоего!

Рабу земли и суетных желаний

Прости грехи за горести его.
Завет любви хранил я в жизни свято:

Во дни тоски, наперекор уму,

Я не питал змею вражды на брата,

Я все простил, по слову Твоему.

Я, воспринявший скорби темноты,

Из недр земных земле благовествую

Глаголы Незакатной Красоты!

Смерть - мысль твоя, не боле. Ты душою

Не веришь в смерть. Но что душа твоя!

Она одно с душою мировою -

Лишь мысль есть человеческое я.

Не тешь себя словесною игрою:

Погаснет мысль во тьме небытия -

И смерть всему, что ты зовёшь собою...

Мерцает горестно в безлюдье и глуши

Пред древней и родной, столь чёрною иконой,

Что еле виден лик, на ней изображённый...

Несметными костями, черепами...

А что над ней? Бог весть.

Бессмысленно всю жизнь живу мечтами,

Что "что-то есть"!
19 августа 1922 г.
Примечание: стихи взяты из газеты "Литературная Россия", № 37, 1987 г.

РАСПЯТИЕ
Свежее майское утро, двор старой уездной церкви.

Уже ревёт и гудит вверху, медью верещит в ушах большой колокол.

Сходятся во двор старухи, нищие, длинноволосые, увешанные мешками

и жестяными чайниками странники с посошками в руках, на ходу

с привычным притворством гнущиеся.

Во дворе ещё тень.

Старухи, подходя, садятся в сторонке, на молодой траве, подстилая

под себя, скромно подвёртывая юбки и прямо вытягивая ноги.

Нищие опускаются на холодные каменные плиты возле паперти.

А странники идут на солнце, за церковь, где над старой могилой стоит

на чугунном кубе позеленевшее чугунное Распятие.

На кресте никнет в колючем терновом венце голова Христа.

На кубе – череп и две кости, два скрещённых мослака.

И странники крестятся, кланяются, потом опускаются на колени,

глядя вверх, в васильковое утреннее небо.

И солнце ярко и празднично освещает средневековую худобу Христа,

Его впалый живот и длинные, вытянутые к небу руки, греет серые

волосы странников, их спины в заплатах, верёвки, мешки, жестяные

чайники и кружки.
1930 г.
Примечание: эта коротка зарисовка – как стихотворение в прозе. Я не знаю, является ли это самостоятельным произведением, или фрагментом какого-то произведения.

Источник: «Круг чтения», 1990 г.

Гиппиус Зинаида Николаевна
(1869 - 1945)



КРИК
Изнемогаю от усталости,

Душа изранена, в крови…

Ужели нет над нами жалости,

Ужель над нами нет любви?

Как тени, тихо, без следа,

Неумолимою дорогою

Идём – неведомо куда.

Чем далее, тем тяжелей…

И ждёт кончина неизвестная

У вечно запертых дверей.

Мы делаем, что хочет Бог.

Он создал нас без вдохновения

И полюбить, создав, не мог.

Бессильно веря в чудеса,

А сверху, как плита могильная,

Слепые давят небеса.

Друзья мне - как враги...

Моей безмерной смелости,

Господь, о помоги!

Ни силы быть с людьми...

Господь, мои желания,

Желания прими!

Ни бодрости в пути...

Господь, мои мятежности

И дерзость освяти!

Стою перед Тобой.

Во всей несовершенности

Прими меня, укрой.

Оно - удел рабов, -

Не жду я всепрощения,

Забвения грехов,

Люби меня, зови!

Сожги моё страдание

В огне Твоей любви!

никакого чуда…»

И никого я не сужу, не меряю.

Я лишь дрожу пред вечною потерею:

Кем не владеет Бог – владеет Рок.

Ты был на перекрёстке трёх дорог, -

И ты не стал лицом к Его преддверию…

Он удивился твоему неверию

И чуда над тобой свершить не мог.

Не поздно, близок Он, бежим, бежим!

И, если хочешь, - первой перед Ним

С бездумной верою склоню колени я…

Не Он Один – все вместе совершим,

По вере, - чудо нашего спасения…

Париж

Мой вечен дух – я это знал всегда.

Тому не быть, чтоб не жил я на свете. –

Так отчего так больно мне за эти

Быстро прошедшие года?