§1. Критика нового времени до XX века

Предложенное нами исследование основных методов Диогена Лаэрция невольно заставляет обратиться к другим (и довольно многочисленным) исследованиям Диогена. И тут мы можем увидеть, что остро критическая, негативная и почти разрушительная оценка Диогена Лаэрция является основной идеей у авторов, изучавших его трактат, начиная с эпохи гуманизма. Ниже мы приводим ссылку на итальянского философа XVI в. Франческо Патрици, и оценка эта убийственная. Уничтожающей критике подвергает трактат Диогена Лаэрция и другой гуманист - Исаак Казобон.

К этому мы могли бы прибавить еще и следующее. "Когда я, - пишет переводчик XV в. О. Амброзии{68}, - перебирал некоторые греческие книги, мне под руку попался обширный труд Лаэрция Диогена о философах. Хотя при первом же чтении я понял, что автор его приложил больше старания как чтец, чем усердия как писатель, однако, поскольку книга содержала разные истории и многое такое, о чем необходимо знать, я решил перевести ее на латинский язык, повинуясь упорным просьбам друзей". Выходит, согласно этому автору, что Диоген Лаэрций более начитан, чем самостоятелен.

Следующий автор, которого мы процитируем, вообще говоря, хвалит Диогена Лаэрция, но утверждает, что он внес в его трактат больше 1000 поправок. При этих условиях похвала делается довольно сомнительной. "Лаэрций, - пишет этот автор, Иоанн Самбуций, - моими немалыми трудами улучшен и почти что полностью восстановлен"{69}. Многочисленные примечания на полях этого издания предупреждают: "Плиний считает здесь автором не Гермодора, но Гермиппа" (к I 2; в современных изданиях принято чтение "Гермипп"); "По-гречески стоит ...phorai. Однако читай chora" (к I 96; современные издатели отвергают эту конъектуру). Изобилуют исправления типа "читай так...", "добавь...", "место с пропуском, необходимо читать следующим образом...", "по-гречески полагай так..." и др.

В параллельном издании Диогена Лаэрция на греческом и латинском языках 1594 г. его издатель Анри Этьен (Henricus Stephanus) высказывает мнение, что

"весьма правдоподобно, что он (Диоген Лаэрций) достоверно передает учения философов". "Мы должны... обратить внимание на то, что у него часто встречаются признаки, по которым можно узнать человека, вознамерившегося действовать добросовестно. Что же это за признаки? Это то, что, когда, как это часто случается, ему нужно сделать упоминание о каком-нибудь предмете, о котором ранее уже сказано, мы видим, что он, между прочим, показывает, что никоим образом не забыл о написанном ранее, предупреждая, что уже говорил о том или ином предмете".

Если в "Жизнеописаниях" все же встречаются непоследовательность и повторы, то, по мнению Этьена (Г.Стефана), это было бы совершенно естественно даже и для менее сложного труда{70}. Вместе с тем Этьен все же нашел необходимым внести в текст множество исправлений. История некоторых из них драматична. Так, в одном случае многодневные размышления над трудным текстом не привели ни к чему, и тогда Анри Этьену привиделся сон, в котором фигурировало некое греческое слово, как нельзя лучше подходившее в качестве конъектуры для непонятного текста и включенное впоследствии Этьеном в свое издание. (В современных изданиях эта конъектура отвергнута.)

Работу Этьена по эмендации, исправлению и комментированию текста продолжил Исаак Казобон, предпославший своему труду краткую справку о Диогене Лаэрций. Любопытно, что в ней сообщаются о Диогене в точности те же самые сведения, которые известны и современной науке. О Диогене Лаэрций, пишет Казобон, существует чрезвычайно мало упоминаний, все они принадлежат "грамматикам", первый из которых, Стефан (Византийский), - описатель языческого мира. Судя по упоминаемым Диогеном Лаэрцием философам, он жил не ранее 200 г. н.э. и во всяком случае много ранее 500 г.

"Ничего более точного об этом предмете, - пишет Казобон, - я найти не смог. О том, где, как и сколь долго он жил, я скажу впоследствии, если найду человека, который научит меня: ибо теперь мало что ясно или скорее ничего не ясно. Ученые мужи предполагают, что он был киликиец и назван Лаэрцием по киликийскому городу Лаэрте; у меня нет причины быть несогласным с ними. И многие места его книг могут служить свидетельством того, что их автор был предан философии Эпикура и следовал его школе".

Неизвестно, продолжает Казобон, написал ли Диоген что-либо кроме этой своей книги (посвященной, как мы видим из одного места в жизнеописании Платона, некой женщине) и "Памметров". Казобон не согласен с мнением, высказывавшимся, как мы увидим ниже, Франческо Патрици, что Диоген Лаэрций написал свои жизнеописания, "чтобы благодаря им навязать нам свои стихотворения", хотя бы потому, что "Памметры" были написаны и стали известны на несколько лет раньше, чем появился основной труд Диогена.

"Впрочем, - заключает Казобон, - сколь часто при написании этого произведения шаткая память обманывала Лаэрция, насколько ему не хватало времени или суждения для разборчивого изложения того, что он достаточно спутанно свалил в одну кучу, ты можешь узнать, благосклонный читатель, из нижеследующих наших "Примечаний""{71}.

И примечания эти действительно чрезвычайно критические и для Диогена Лаэрция разрушительные.

В приложенных к тому же изданию примечаниях Бенедикта Броньоли Диоген Лаэрций рекомендуется для чтения хотя бы по причине многочисленности сообщаемых им сведений.

"Когда он объял столь многое, неужели я буду читать его без удовольствия? Поистине я с величайшим удовольствием и читал, и читаю его, получая благодаря этому не только познание многочисленных предметов, которые мне чрезвычайно нравятся, но также и массу образцов (для поведения), которые только можно получить от выдающихся мужей во всяком роде знания... Все это, не сомневаюсь, покажется чрезвычайно приятным всем тем, кто с тщанием прочитает эту книгу, в особенности после того, как из нее удалены ошибки и искажения, которые обычно настолько мешают читателям, что прямо-таки отпугивают их от чтения, и после того, как все расчленено таким образом, что для понимания не представится никаких трудностей".

Вслед за обстоятельными примечаниями в издании, о котором мы говорим, следует обширный указатель.

Таким образом, даже среди почитателей Диогена Лаэрция всегда находились такие редакторы, которые делали в его тексте огромные по числу исправления.

В XVIII в. также раздаются голоса, решительно протестующие против какой бы то ни было положительной оценки Диогена Лаэрция. Об этом читатель узнает при изложении Дильса и из предисловия к одному французскому изданию Диогена в XVIII в.{72} Французский переводчик этого издания в своем "Предварительном рассуждении" приводит список всех изданий Диогена Лаэрция от изобретения книгопечатания до 1739 г., в нем 29 названий.

"Мы находим в этом жизнеописании греческих философов, - продолжает он, - их различные системы, обстоятельные подробности их поступков, анализы их произведений, собрания их изречений, их апофтегм и даже их бонмо [31]. Но это только половина дела, и к тому же наименее поучительная. Главное и существенное - подняться к источнику основных мыслей людей, исследовать их бесконечное разнообразие и в то же время незримое соотношение, тончайшие связи, которые они имеют между собой; главное - показать, как эти мысли возникли одна вслед за другой, а часто и одна из другой. Но ни о чем этом даже и не думал наш автор. Возможно, силы его ума были недостаточны, чтобы возвыситься до этих философских воззрений".

Правда, вся эта разрушительная критика методов Диогена Лаэрция, филологически часто совершенно неопровержимая, также весьма часто сопровождается игнорированием огромной ценности этого трактата, ценности вполне специфической, имеющей веcьма мало общего с изложением истории развития философских идей. Но об этом колоссальном недостатке негативно мыслящей филологии мы говорили и еще будем говорить в другом месте.

А сейчас попробуем пересмотреть далеко, конечно, не все, а только избранные исследования, посвященные Диогену Лаэрцию, и наиболее общие оценки всего его трактата. Нападение на Диогена Лаэрция во всеоружии современной классической филологии началось уже 100 лет назад. И работы Фр. Банша и Фр. Ницше на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века уже заложили такой критический фундамент, против которого очень трудно было бы спорить и который нуждается, может быть, только в дополнительном анализе Диогена с точки зрения общелитературной и общекультурной. Рассмотрим эти весьма важные для современности исследования Диогена Лаэрция.
3. Фр. Банш

Фр. Банш{73} ставит в первую очередь вопрос, насколько глубоко изучал Диоген Лаэрций самих философов, о которых он говорит. Минуя древнейших и менее известных, он обращается к тем, чьи книги были широко распространены на протяжении всей античности.

В жизнеописании Ксенофонта параграфы 49-51 второй книги соответствуют материалам ксенофонтовского "Анабасиса". Из слов Диогена Лаэрция "Все, что случилось в походе в глубь страны и на обратном пути, достаточным образом излагает нам [!] сам Ксенофонт" (II 50) можно было бы, по-видимому, заключить, что эта книга ему известна. Однако это не так, пишет Банш. Диоген Лаэрций сообщает, что Ксенофонт якобы за плату передал спартанскому царю воинов Кира, что невозможно найти в книгах Ксенофонта. Известного Менона Фарсальского Диоген Лаэрций постоянно называет фессалийцем.

Диоген цитирует из "Пира" Ксенофонта якобы изречение Сократа, однако это изречение там приписывается не Сократу, а Антисфену. Следуя тому Аристиппу, который написал трактат "О древней роскоши", Диоген говорит о любви Ксенофонта к какому-то Клиник" и в подкрепление приводит некие сладострастные слова, которые Ксенофонт якобы сказал об этом своем возлюбленном. Но все это место целиком взято из "Пира" того же самого Ксенофонта, где в своей любви к Клинию признается Критобул. Таким образом, заключает Банш, Диоген совершенно не знал ксенофонтовского диалога "Пир". Не знал он и "Апологии" Ксенофонта.

Много ошибок подобного же рода, свидетельствующих о незнании на этот раз платоновских произведений, Банш находит и в III книге Диогена. Например, излагая генеалогию Платона, Диоген даже не вспоминает о том, что по этому поводу говорил сам Платон. Он приписывает Платону два типа индукции, над которыми сам же Платон издевается в "Эвтидеме". Философию Аристотеля Лаэрций излагает настолько беспомощно, что уже Исаак Казобон считал, что скромнее и разумнее было бы совсем не браться за такое предприятие.

Что касается Эпикура, то, по мнению Банша, Диоген не был как следует знаком с теми письмами философа, которые приводит в своем трактате. Вот один пример. В третьей книге Диоген Лаэрций утверждает, что Эпикур пользовался в своих письмах формой приветствия "Желаю хорошей жизни", тогда как в десятой упоминается другая форма приветствия Эпикура: "Желаю благополучия" или "Желаю добра".

Не лучше у Диогена Лаэрция, по мнению Банша, обстояло дело и со знанием других философов, а также историков (Геродота, Тимея, Феопомпа). В целом, говорит Банш,

"Лаэрций был настолько далек от всякого изучения тех предметов, о которых он пишет, что по всему его произведению разбросаны темные, противоречащие друг другу и абсурдно неверные места".

При рассмотрении общей композиции труда Диогена Лаэрция оказывается, что, в то время как историю скептической школы он довел до своего времени, Академия изложена у него лишь до Клитомаха, а перипатетическая школа - лишь до Ликона. И вообще то разделение философии, которое он дает в своем "Вступлении", не совпадает с тем, которого он придерживается в последующем изложении. Один из примеров Банша: во "вступлении" Диоген называет различные роды философов: евдемоников - проповедников блаженства, филалетов - правдолюбцев, эленктиков - опровергателей, аналогетов - сопоставителей, а впоследствии ни одно из этих названий не повторяется.

Между тем перечисление повторов, а также и противоречий в трактате Диогена Лаэрция занимает две страницы (24-25) коротенькой диссертации Банша.

Преобладающая часть сочинения Диогена Лаэрция представляет собой, по мнению Банша, некритический перенос сведений о "громадном облаке" различных старых и новых авторов из всевозможных сводок, жизнеописаний, собраний, теорий и изречений. Однако не все эти источники были использованы Диогеном непосредственно. Банш упоминает мнение Валентина Розе{74}, что значительная часть труда Лаэрция заимствована у Фаворина, ритора времен императора Адриана, ученика Диона Хризостома и друга Плутарха. Другие главные источники Диогена Лаэрция, по Баншу. Неант из Кизика (ок. 240 до н.э., "О славных мужах"), Антигон Каристийский (ок. 220 до н.э., "Жизнеописания"), Гермипп (ок. 200 до н.э., "Жизнеописания"), Сотион (ок. 200 до н.э., "Преемства философов"), Сатир (ок. 180 до н.э., "Жизнеописания"), Гераклид Лемб (ок. 150 до н.э., "Сокращенное изложение "Преемств" Сотиона", "Сокращенное изложение "Жизнеописаний" Сатира"), Сосикрат ("Преемства", годы жизни неизвестны, но после Еермиппа), Антисфен ("Преемства", время жизни неизвестно, возможно, II в. до н.э.), грамматик Аполлодор (ок. 150 до н.э., "Хроники"), Александр Полигистор (ок. 80 до н.э., "Преемства философов"), Гшшобот ("Об отдельных воззрениях"), а также писательница неизвестного времени Памфила и Аристипп (автор сочинения "О древней роскоши"). Все эти источники, по мнению Ф. Банша, использованы у Диогена случайно, некритично и путано.
4. Фр. Ницше

Исследование источников Диогена Лаэрция Ницше считает делам первостепенной важности для всех вообще античных штудий в целом{75}.

Основываясь на многочисленных фактах, например таком, как ссылка Диогена Лаэрция на сообщения писателя Диокла Магнесийского, Ницше приходит к заключению, что все вообще изложение учения стоиков у Диогена восходит к этому писателю.

Ницше интересует, почему Диоген Лаэрций остановился именно на десяти книгах. Является ли это наилучшим и естественным членением истории греческой философии, или же здесь действовал какой-то иной принцип? Ницше замечает, что Платон выделен в самостоятельную книгу без Академии, тогда как вся стоическая школа помещена в одной VII книге, уже первая глава которой длиннее, чем вся книга о Платоне. По мнению Ницше, здесь сказалось либо крайнее уважение Диогена Лаэрция к Платону, либо его желание иметь круглое число книг, подобно тому как какая-нибудь хозяйка настаивает на том, чтобы иметь не девять или одиннадцать кастрюль или ножей, но именно десять. По-видимому, именно это последнее желание руководило Диогеном Лаэрцием, поскольку он разделил книгу также на равное число глав, а именно на 100 (99 жизнеописаний + вступление, по указателю содержания в Codex Laurentianus и Codex Martianus, хотя в дошедшем до нас составе благодаря лакуне в VII книге труд Диогена Лаэрция имеет меньшее число глав).

Это, по-видимому, неслучайное число - 10 книг и 100 глав - Ницше также использует в своих выкладках о принадлежности всего изложения стоического учения Диоклу, книгу которого, по его мнению, Диоген имел у себя. Этот Диокл был родом из Магнета и жил, по расчетам Ницше, в начале I в. н.э. Далее, в X книге, по выражению Ницше, "наглый и неразумный вор" Диоген Лаэрций также выдает себя, по своему обыкновению "сонливо" переписывая из своего источника, которым для всей этой книги, т.е. для всего Эпикура, оказывается тот же Диокл. Этого Диокла Ницше называет "чистейшим и богатейшим источником Лаэрция".

Другим важнейшим источником Диогена Лаэрция Ницше считает Фаворина Арелатского, который не раз упоминается в "Жизнеописаниях" у Диогена.

Деметрий Магнесийский, писатель цицероновской эпохи, по "подозрению" Ницше, использован Диогеном Лаэрцием даже гораздо более, чем можно судить по многократным упоминаниям этого имени в трактате. Из книги "Об омонимах" этого Деметрия взяты все те индексы омонимии, которые Лаэрций присовокупил к жизнеописаниям философов, в том числе и известный указатель к Аристотелю (V 35, где говорится о восьми Аристотелях). Больше того, Ницше считает, что и вообще "преобладающей частью своей книги Лаэрций обязан Деметрию Магнету". Дело в том, что из того же Деметрия Магнесийского черпал и Диокл, и, хотя Лаэрций пользуется Диоклом, фактически его источником является Деметрий.

"Таким образом, - пишет Ницше, - Лаэрций пользовался всего двумя писателями, Фаворином и Диоклом. Он дает в сокращенном виде книгу Диокла, вставляя несколько вырванных из Фаворина рассказов. Так что кратчайшим образом я могу сказать: Лаэрций есть epitomё ("сокращенная сводка") Диокла".

Диокл в свою очередь пользовался другими авторами, и Ницше устанавливает следующее "генеалогическое древо" для Диогена Лаэрция:
[рис. 1]
В этой схеме имеется в виду Антисфен, историограф, может быть, II в. до н.э.; под Александром же понимается Александр Полигистор, тоже историк философии I в. до н.э. Остальные писатели самим Диогеном Лаэрцием упоминаются как его источники.

Сравнивая затем трактат Лаэрция с известным словарем Гесихия (VI в. н.э.), Ницше замечает, что последний более точно передает имена философов, названия произведений. Причину этого Ницше видит в том, что Гесихий пользовался лишь одним источником, Деметрием Магнесийским, и был ему более верен, чем Диоген Лаэрций.

В другой своей работе, "Лаэртовские аналекты"{76}, Ницше делает некоторые замечания по отдельным текстам Лаэрция, с одобрением отзываясь при этом о недавно прочтенной им диссертации Фр.Банша, в лице которого он с радостью приветствует своего "соратника" (как мы видели, Банш, подобно Ницше, считает Лаэрция простым переписчиком имевшихся у него материалов).

В третьей работе, об источниках и критике Диогена Лаэрция{77}, Ницше предупреждает, что, читая такого обильного и бездумного компилятора, каким был Диоген Лаэрций, надо с большой осторожностью заключать о его личных воззрениях и тенденциях автора,

"поскольку слишком легко происходит, что ему самому приписывают то, что он заимствовал по сонливой привычке своего переписывания из лежащего перед ним и используемого им сочинения".

Наиболее надежным материалом для установления личности автора оказываются написанные самим Диогеном Лаэрцием эпиграммы. При этом обнаруживается, что в своем сборнике эпиграмм, касающихся в основном смертного часа философов, Диоген использует те же самые источники, что и в "Жизнеописаниях", как это ясно видно в тех случаях, когда одни и те же фактические обстоятельства приводятся и в тексте книги, и во вставленной эпиграмме. Эти источники: Гермипп, Деметрий Магнесийский, Гераклид Лемб, Эвмел, Фаворин (что, по теории Ницше, сводится в конечном счете только к двум авторам - Диоклу и Фаворину).

По мнению Ницше, правильно писал уже Франческо Патрици, известный итальянский философ XVI в., в "Перипатетических дискуссиях":

"Диоген Лаэрций, о котором никто не знает, что он был за человек, в какое время и каким образом он жил, по-видимому, написал свою и ущербную и во многих местах изобилующую пустотами историю философов не для того, чтобы показать их достоинство или послужить потомкам изложением их учений, но чтобы иметь, куда вставить эти изящные эпиграммы или эпитафии".

Благодаря этому методу, замечает Ницше, Диогену действительно удалось избежать забвения и даже удостоиться от византийского филолога и поэта XII в. Иоанна Цеца названия "эпиграмматического поэта". Будучи поэтом, Диоген быстро и легкомысленно завершил всю историческую работу, чтобы создать оправу для "шедевров" своего поэтического таланта.

Из отдельных автобиографических замечаний в этих эпиграммах вырисовывается, как говорит Ницше, "безрадостная картина совершенно ординарного, но тщеславного и жеманного существа". Иронический характер одной из эпиграмм на Эпикура, по мнению Ницше, показывает, что Лаэрций был во всяком случае не в числе сочувствующих этому философу.

Ницше решительно отвергает предположение, что обращение к некоей даме, "любительнице Платона" (III 47), равно как и рассуждения о платоновской философии, принадлежат самому Диогену Лаэрцию. Они, конечно же, переписаны у того же Диокла, который служит основным источником для Диогена.

Так на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века было заложено неопровержимое основание для всякой максимально критической оценки Диогена в дальнейшем развитии европейской философии.

Г.Узенер{78} занимается Эпикуром не как философ, а как "грамматик", желая прояснить имеющиеся у Диогена Лаэрция темноты и проблемы. После подробного перечисления всех рукописей и изданий Диогена Узенер переходит к личности этого автора и вслед за Виламовицем-Меллендорфом резко критикует всех "сонливых" исследователей, которые, вместо того чтобы изучать самое существо дела, спекулировали "перед нашими изумленными взорами" именами Деметрия, Диокла и Фаворина как компилятивных источников Лаэрция.

Вместе с тем, говорит Узенер,

"даже если что-либо и будет найдено, отрицаю, что можно сделать так, чтобы определенным образом удалось приписать Лаэрция к эпикурейской или, как представлялось Ваксмуту, эмпирической секте. Если его считать эпикурейцем, то, поскольку он не знает ни одного эпикурейца после Зенона и его современников, он может оказаться только каким-нибудь эрудитом эпикурейской школы конца II в. до н.э.; а если считать его эмпириком, то, поскольку среди эмпириков он упоминает медиков Менодота и Тевда, но умалчивает о Сарапионе (разве что в IX 116 под Сарпедоном скрывается Сарапион?) и о Главкии, он может оказаться только медиком эпикурейской школы".

Необходима, продолжает Узенер, большая работа истолкования, исправления, сопоставления текста Лаэрция.

Книга Диогена, по мнению Узенера, подобна всем справочным трудам того же рода, многократно переиздавалась, переписывалась, в результате чего в ней естественным образом оказалось множество искажений.

Узенер, таким образом, не склонен приписывать Диогена Лаэрция ни к эмпирической школе, ни к эпикурейской. Поэтому мировоззрение Диогена, по Узенеру, остается неизвестным.

Дильс{79} разбирает оставшиеся неизданными замечания немецкого ученого XVIII в. Рейске к книгам Диогена Лаэрция. Рейске чрезвычайно внимательно вчитывался в Лаэрция, делал много замечаний текстологического характера, вдаваясь при этом даже в философские вопросы. Он смог сделать вывод, подтвержденный лишь в конце XIX в., что книга Лаэрция не единообразна, но состоит из множества несвязных эксцерптов, извлечений, о чем свидетельствуют многочисленные вставки, повторения и перескакивания. Исправления Рейске касались и стихотворных вставок, хотя здесь он оказался не столь удачлив, как в своих конъектурах (вставках, исправлениях) к остальному тексту. Дильс сделал выборку отдельных наблюдений Рейске, сопровождая их своими краткими замечаниями (всего около 150 конъектур и примечаний).

Таким образом, согласно Дильсу, нетрудно обнаружить остро критический подход к состоянию текстов Диогена Лаэрция, имевший место еще в XVIII в.

В.Фолкманн замечает в 1890 г.{80}, что Гесихий (у схолиаста Платона и Суды) использует тот же материал, что Диоген Лаэрций. По-видимому, Гесихий не зависит при этом от Диогена, хотя утверждать этого с полной несомненностью нельзя.

Г.Узенер в 1892 г.{81}, основываясь на выражении Диогена Лаэрция "наш" (IX 109), предполагает, что Диоген с некоторыми добавлениями воспользовался сочинением Никия из Никеи о преемствах философов.

В 1902 г. Карл Прехтер составляет обзор последних работ о Диогене Лаэрций{82}. Книгу Э.Мартини он приветствует как обещание давно ожидаемого критического издания Диогена.

Ковотти{83} обращает внимание на параллелизм в расположении текстов Диогена Лаэрция о платонической, стоической и пифагорейской физике. Но при изложении пифагорейцев Диоген называет своим источником Александра Полигистора. Отсюда Ковотти делает предположение, что и изложение платонической и стоической физики у Диогена восходит к тому же источнику. Подобный же параллелизм Ковотти замечает при изложении стоической этики у Лаэрция, Стобея, Цицерона, Климента Александрийского, а также Августина, делая отсюда заключение, что все они опираются на какое-то этико-доксографическое сочинение, по-видимому, середины I в. н.э., написанное автором, склонявшимся к стоическому учению.

Г.Вентцель{84}, сравнивая Стефана Византийского с Диогеном Лаэрцием, приходит к выводу, что оба автора используют для биографии философов общий источник, указывающий на какого-то оригинального автора, который лежит в основе также и сочинения Плутарха "О судьбе Александра Великого, или О доблести".

Виламовиц-Меллендорф{85} в замечании Диогена Лаэрция о Потамоне видит добавления, указывая, что Лаэрций использует здесь Гиппобота.